Сказка о старой липе...

Жила-была в одной деревеньке, в которой, наверное, и ты бегал босиком по тёплым парным лужам, старая липа. Её плод — орешек, окружённый прицветным листом, — принёс на своих игривых крыльях ветер. Она росла медленно и только к году третьему высовывала свои вички, поросшие девственными листочками. Первый раз пчёлы зашумели в её листве на её семнадцатилетие. Чем больше она отдавала пыльцы и нектара, тем больше в ней появлялось вновь. Ох, и какой же тогда стоял гул в её ветвях, а сладкий аромат растягивался аж до самого болота, так что лиса, высовывая мордочку из-за ёлки, думала: «Если тут чем поживиться?» Не могли пройти мимо и девчонки, шедшие с реки, и собирали в свои разноцветные подолы соцветия-корзинки, которые, придя домой, клали в кружки и пили чай из самовара с баранками.

Шло время, поколения сменяли поколения, а липа росла, всё выше поднимая свои руки к небу. Так прошли её детство, отрочество, и наступила взрослая сознательная жизнь. Некоторые ветки её уже начали сохнуть, будто первые седые волоски на голове полнолетнего человека.

В один из летних погожих деньков местный мужичонка решил вывести со скотного двора коровяк. Вылил он несколько фляг прямо под её корни, сказав при этом: «Хм-хм, что это мне ещё в болото ехать. Плеснул под липу, да и делу конец». И в самом деле делу был конец. Ожёг он коровьей кислотой все липовые корни. И кричала липушка и плакала, да люди не слыхали, потому как чёрствые уж больно. Листочки начали опадать сразу же в тот самый год, не дождавшись осени, а на следующую весну подсохли ветки и затрещал сухменью ствол.

— Не знаю, от чего это липа-то погибла? — оправдывался по весне работничек.

— А ты что с ней сделал-то? — спрашивали старики.

— Ну, что… Плеснул ей коровяка…

— Ну вот и сжёг ей корни. Голова — два уха…

— А я-то что-то и не подумал.

Стоит сухое пугало посреди деревни, которое страшит старух, треща своими ветками на ветру. А рядышком с ней выросли кусты крушины, что привлекали своими вороньими глазками ребятишек, которые так ловко заправляли их в свои трубочки, пуляя друг в друга и в соседские окна.

«Нет больше песен!» — говорили волчьи кусты своей высохшей соседке. — «А какие раньше симфонии срывались с твоих листьев! Натянет, бывало, ветер твои ветки как струнки, проведёт своим смычком — вот уж ты и поёшь… Всем в радость. А теперь что?»

Так они и стояли: высохшая липа и молодецки здоровые кусты крушины. У миловидных соседок липы были не только ядовитые ягодки, но и языки:

— Высохла, скукожилась, скрипишь как несмазанная телега, только ещё хуже — та хоть едет, а ты на месте стоишь. Быстрее бы уж тебя кто-нибудь на дрова спилил, одни кости только и остались.

Липа молчала, она думала, ведь в ней совсем чуть-чуть оставалось жизни: «На что её потратить? Для кого? Для чего?»

Был жаркий знойный день, солнце палило нещадно, выпаривая последние соки из липы. Крушина всё посмеивалась над своей соседкой. Вдали показался человек, что неспешно шагал, приближаясь к деревне. Тот человек опирался на посох, неся в маленьком узелке у себя за спиной, вероятно, все свои пожитки. Это шёл старец — он переходил из одного селения в другое.

— Не здешний, видать, — сказала крушина. — Может, моих ягодок наестся!

Неизвестно, куда шёл он и за чем, только, подойдя поближе к нашим соседкам, старец остановился, окинул их взглядом и присел под старый сухостой. Посидев с четверть часа и поперебирав в своих руках вышлифованные руками чётки, он пошагал дальше, а липа затрещала, провожая своего нежданного гостя.

— Как это возможно! Ты же сухая! На тебе ни листочка! Что ты сейчас можешь дать? Ни пыльцы, ни нектара… — недовольно вскричала крушина.

— Да, всё это правда… старое дерево не даёт плодов, но даёт тень… и пока я жива, я делюсь с миром всем, чем наградил меня Создатель…

Так и ты, мой дорогой маленький, а может быть, уже совсем старый читатель — это не так важно, ведь, будучи совсем вековечным, не имея листвы, цветов, не приносящим плодов, не имея ни волос, ни упругих мышц на своём теле, ты всё же можешь делать что-то хорошее, как сделала эта липа, дав тень проходящему страннику. Так и ты подумай, какое добро ты всё ещё можешь принести в эту жизнь.