Памятник чёрному квадрату...

В Центральной областной библиотеке города  царил необычный подъем.
Все ждали приезда из Москвы нестандартного поэта Сашу Забубённого и его друзей.

  Приглашены были на встречу все слои провинциальной творческой интеллигенции: писатели и литераторы, художники и скульпторы, музыканты.

Готовились тщательно, заранее продумывая как после творческой встречи угостить гостей.

Саша, на встречах с читателями любил эмоционально читать стихи понравившихся ему поэтов, как правило,  московских.
При этом он напирал на звучность и на мелодичность.

Считая себя передовиком литературы, он нередко привозил с собой двух–трёх московских поэтов, пропагандируя их творчество. А те перед поездкой выпускали свои стихи в виде богато иллюстрированных книжек.

Простоватые провинциальные поэты из чувства гостеприимства и приобщения к высокой столичной культуре покупали у них эти довольно дорогие издания, понимая, что поэтам и дорогу в обратный конец то же надо оплатить. Входили по доброте душевной в их положение, понимая, что в столице такие  произведения ведь не слишком-то раскупаются. Народ–то  там  ушлый...

При выступлении нестандартный поэт часто пел песни под гитару, но только на свои стихи. Стихи как в любой «попсовой» музыке содержали только поверхностные мысли и сразу же забывались.

- Любит Саша пропагандировать только своё творчество, - заметил пожилой заслуженный поэт, –  чуть повернув голову в сторону соседа, добавил,  – и научился он по–столичному  умело «зарабатывать» на пропаганде абсурдного  в литературе.

Перед встречей Саша обычно на стеллажах библиотеки ставил несколько видеокамер, чтобы не одно его слово или исполнение  не пропало для истории.
На столе он дополнительно разворачивал большой ноутбук. Многие предполагали, что это он делает для того чтобы составлять потом отчет по своему творчеству.

Но не все догадывались, что это необходимо было ему для подготовки  получения президентского гранда.
А гранд-то был заявлен приличный, что–то около миллиона.

Саша и на этот раз эмоционально начал встречу. Он напирал на передовой отрыв столичных поэтов и писателей от провинциальных литераторов.
Выступающие после него столичные поэты читали свои стихи. Но многим местным поэтам и писателям те стихи показались почему-то посредственными.

На таких творческих встречах московские поэты не давали читать стихи местным поэтам. Они считали произведения всех провинциальных поэтов  не достаточно высокохудожественными для пропаганды нового.

Одна модно одетая московская поэтесса  с сильным запахом парфюма,  с пафосом прочла один посредственный на бытовую тему стих, в котором описывалась бытовая проблема по вычесыванию репьев и мусора из роскошной шерсти любимого пса после его прогулки на вольном воздухе около детской площадки.

Там в рифмованной форме душещипательно перечислялись импортные сорта шампуня, которыми она мыла кобеля, и в какую это ей стало копеечку.
После шло описание как после мойки в роскошной итальянской ванне кобель просушивался несколькими фенами с регулируемой температурой воздуха.

И по закону жанра в конце произведения происходила драма.
 Поэтесса в шерсти любимого пса обнаружила блох, которых тот нахватался на вольной прогулке без поводка, общаясь  с немытыми суками.

Другой прибывший из столицы поэт пафосно стремился пробудить в слушателях своих стихов чувство любви к изысканной импортной пище.

Пожилой заслуженный поэт неожиданно спросил ведущего:
- Вот недавно редколлегия литературного сборника «Современная литература края» переименовала его в «Провинциальную литературу».  Почему? Кто ответит?

Встал один из членов редколлегии и пояснил, что ныне большинство писателей не пишут на современные темы, избегая острых углов.  В сборниках последних лет  публиковались не современные произведения, а написанные полвека, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят с лишним лет назад.

 - А ещё знаете, когда на бюджетные деньги был выпущен  юбилейный сборник, посвященный Курской битве, то открывался он рассказом бывшего редактора Б. Агеева «Собачья будка». Там повествовалось  про то  как ударом молотка брат писателя во дворе убил свою дворовую собаку, - пояснил он опустив голову. Так  вот Общество защиты  животных подало иск в суд на главного редактора и всю редколлегию за пропаганду жестокого обращения с животными.

И вот новый председатель областного отделения, получивший деньги от администрации,  решил переименовать сборник, чтобы уйти от ответственности. А он был в редколлегии не последним человеком. Теперь вам понятно?

- А сколько выделялось бюджетных денег? – не удержался от вопроса молодой студент-литератор.
- Точно не могу сказать, но несколько миллионов. Ты сам спроси у Карпука!

- И как  стыдно за такие произведения получать деньги? – сокрушался заслуженный художник.

– Не стыдно! Кушать всем хочется, - завершил пояснение член редколлегии.
Но вернемся к нашим столичным героям. Один из них встав на место ведущего начал говорить о том,  что надо провинциальным поэтам вернуться к созданию частушек.

Но без критики творящихся недостатков, а сочинять про погоду, про облака, и  на крайний случай про любовь.

Обоснованием такого направления выступил переехавший из другого государства литературовед Марк Охмуревич. В своих литературоведческих трудах он доказывал, что ни Лев Толстой, ни Николай Гоголь не являются православными писателями.

В своем творчестве он много критики уделял  великим православным писателям. А  рамки творчества провинциальных литераторов то же, по его мнению, должны быть ограничены.

Он  призывал местных пиитов переходить к созданию частушек типа «Тимони». Но когда с трибуны литературовед пропел:

«У Тимони горе случилось,
Кобыла за печь завалилась…
Раздумал Тимоня жениться,
Привязал он к жопе корытце…»

То такой грубой  фальсификации  и  пропаганды не вынес местный вспыльчивый острослов Сергей Царьков.

Обозвав того «олухом царя небесного», он  хлопнул дверью и покинул областное собрание  местных писателей и столичных гостей.

Ушел по– английски, –  не прощаясь…

А зря так возмущался критик, ведь поддержала же местная администрация такие призывы и даже назвала новый трамвай «Тимоня».

Выходка сатирика не смутила московских гостей, привыкших и к более грубому проявлению оценки их творчества.

Один из прибывших столичных литераторов, броско модернистки одетый, попивая из мелкой бутылочки какой–то напиток, попросил слово для представления творчества местного поэта А. Бубнова.

Заглядывая в смартфон, он начал читать стих  «Земля чёрного квадрата». Притом почти после каждой строчки он комментировал прочитанное.

По его словам в «чёрном квадрате» имеется недосказанность.

 –  Как в этой стене, –   и он показал на голую стену библиотеки перед собой, –  скрыта какая–то загадка, так и в «чёрном» творении Малевича скрыто что-то непостижимое для многих.

–  А Вы не находите, что в этом оранжевом лимоне есть такая же загадка, или  даже больше? – маститый местный поэт Вадим элегантным жестом достал из целлофанового пакета,  где находились  заранее приобретенные напитки и закуски, оранжевый мандарин.

–  Вы здесь отчасти правы! – менторским тоном согласился выступающий. – Но у вас ведь всё таки мандарин, – и  московский литератор победно улыбнулся.

–  Но и у Вас, всё таки,  то же не шедевр! «Картина» –  тут он сделал ударение  на слове «картина» и с ехидцей  улыбнулся, подчеркивая пустоту слова «картина»,
–  Малевича тоже  ведь не картина, а кусок картона, выкрашенный в чёрный цвет, –   не уступал местный поэт.

Не спрашивая слова,  встал заслуженный курский  художник и изложил свою точку зрения.

–  Однажды мы были в Москве с делегацией от областного профсоюза и пошли в   Третьяковскую картинную галерею, –  пояснил он и продолжил, –  так вот у меня там один работник профсоюза из нашей делегации спрашивает:

–  Вот вижу, выставлены великие полотна талантливых художников «Витязь на распутье», «После побоища Игоря Святославича с половцами», «Богатыри», «Баян» Виктора Васнецова, «Казаки пишут письмо турецкому султану», «Крестный ход в Курской губернии» Ильи Репина, «Явление Христа народу» Александра Иванова, «Московский дворик» Василия Поленова, «Боярыня Морозова», «Утро стрелецкой казни» Василия Сурикова,–  и указывает мне на картины в галерее,  – а  как можно назвать произведением искусства этот закрашенный в чёрный цвет кусок картона? – и указывает на  сплошь замазанный чёрной краской квадратный картон, висевший на стене в галерее?

–  Знал  бы такое, я бы свой крашенный картон принес, чтобы прославиться …

– А вот теперь по дури или пропагандируя дурь, –  продолжал художник запальчиво, – о дури пишут литературные изыскания.
– Надо помнить, что в каждом великом художественном творении художника скрыта великая сакральная мысль, запечатленная на полотне,  –  подвёл он итог.

Приехавший московский  поэт продолжал гнуть свою линию, продолжая прославление «шедевра» творения Казимира.

– Так с силой курского чернозема Бубнов сравнивает силу воздействия стиха поэта на аудиторию. Как  родной чернозём притягивает весной при вспашке ворон и грачей, которые ищут там жирных красных червей и желтых с синей головкой толстых личинок «майских жуков», так и вам местным литераторам надо искать в замечательном творении Казимира пищу для ума.

И далее оратор, размахивая в такт руками, прочёл:

«…Малевича. Вздыбились рубцы.
И в них – цветы. И из цветов венцы…».

Пожилой поэт неожиданно спросил оратора: –  А как наш поэт Саша сумел в своём воображении увидеть, что из картины Казимира выползают листья и вылезают цветы, из которых товарищи от литераторы плетут венки и венцы, –  и он кивнул в сторону сидящего рядом поэта.

- Со мной однажды в больнице лежал отмороженный Веня. Так он на соседней кровати часто видел несколько больших сурков. И на них нам показывал. Правда,  никто из нас тех не видел. А как литератор Бубнов увидел тоже невидимых пилигримов? Мы же ведь этого не видим!

–  А вы, вероятно, видели  не сурков, а «белочку»? – улыбаясь своей остроумной лёгкой победе, с ласковой ноткой в голосе обратился к местному  поэту московский поэт.

Это замечание вызвало одобрительный смешок в аудитории.

–  Попрошу Вас,  нас по себе не судить! – с обидой огрызнулся поэт.
Москвич ещё раз, чтобы затвердить сказанное,  сделал упор на главном:

– Повторяю для вас, что творение Казимира должно быть пищей для вашего ума. И нужно вам, как  Бубнову,  быть в курсе последних веяний и тенденций московских. И  начинать топтать тропку Казимира в поэзии и живописи. У него даже есть стих по этому поводу:

«Пространством или временем гонимы,
Невидимые миру пилигримы
По тропке Казимировой прошли…».

– Конечно,  пилигримы невидимы большинству поэтов и писателей, а Шурик видит их, как тот Веня сурков? Так что ли? – не унимался поэт.

И эти его остроумные вопросы–уточнения нашли отклик у здравомыслящих собравшихся, которые смехом поддержали его.

– Нет! Я тоже не согласна ходить по тропке Коземира! – подала голос седая детская писательница, – мы знаем, что это  ранее преподобный Серафим из Курска ходил по канавке святой Богородицы и топтал тропку в Саровской пустыне. А здесь, какое может быть поклонение придурковатости? – высказала она  свою точку зрения, расходившуюся с московскими поучениями с трибуны.

– А как нам надо начать топтать свою поэтическую тропку? Повторите, пожалуйста!  –  просительно подал голос писатель из  района, который плохо расслышал последние слова оратора.

–  По тропке Козьемира с головой квадратной, виляя мыслью  как хвостом, –   пишите, пишите, а то забудете, –  тоном чуть по тише, повиснув у того над ухом, помогая тому записать свежие мысли,  монотонно  бубнил наклоняясь к нему пониже  местный сатирик– пересмешник, на ходу до сочиняя:

Пером, виляя как хвостом,
Идя по тропке Козьемира,
Достигнем придури мы мира,
И глупы станем все потом…

–  А где ударение ставить в слове по’том или пото’м?  А то смысл теряется,  – пере-спросил литератор из района.

–  Это ты после у Шурика спросишь! – кивнул сатирик в сторону прославляющего «шедевр».

Приехавший из района писатель тщательно и прилежно записывал услышанное, не вдумываясь в слова.

Оратор со страстью продолжал:

– А как выпукло и неожиданно необычно высвечивает  наш сотоварищ Бубнов землю…:

«…её года квадратом измеряя, смотря на время, век не закрывая», –  посмотрел горделиво он на публику, довольный произведенным эффектом, –  и  это его свежее мартовское творение,–  пафосно закончил выступающий.

- Нет! Когда человек сосредотачивается и начинает осмысливать что-то, то он прищуривает глаза  или вообще иногда их прикрывает. А то ведь если сильно «вылуплять - выпучивать» глаза как призывает Саша, то мыслительный процесс при этом тормозится, - успел сделать замечание молодой художник.

–  Еще  в начале 17 века Кеплер показал, что квадрат времени равен кубу радиуса орбиты, –  подал голос молодой студент–литератор, показывая свою эрудицию,  –  так что это не совсем свежая мысль.

–  Выходит что мысль самого Саши не совсем свежая, а с запашком!  –  опять вмешался сатирик, вызывая смешки собравшихся.

И сходу выдал уточнение квадратного времени:

– Ты дурь  прилежно измеряя, достигнешь глупости ли края?

Его перебил писатель Александр Грачевский. Он поставил всех присутствующих в
известность, что на днях выходит его статья в столичном литературном журнале «Лучи просвещения». И он там доказывает, что «черные квадраты» являются появлением  тьмы разума. И служат для оглупления верящих в значимость представленного в Третьяковской галерее «шедевра».

 В конце собрания этой местной  и московской интеллигенции выступили двое курских художников с предложением просить у местной администрации денег на возведение памятника Казимиру вместо устаревшего памятника Ленину на Красной площади. Они напомнили, что пять лет назад, администрацией городской только на ремонт памятника перед Домом областной администрации планировалось выделить около десяти миллионов рублей.

И то ли в шутку, то ли всерьез это предложение неожиданно  нашло поддержку.

В конце собрания Вадим, как самый заслуженный поэт, пригласил собравшихся перейти в мастерскую художников, расположенную неподалёку на брейк–кофе. И он  с таинственной улыбкой добавил, что там всё приготовлено.

И это предложение тоже было с радостью принято, т.к. на обсуждение стихов ушло много сил. Да и заранее местные литераторы были предупреждены, чтобы каждый  что ни будь да принес для гостей и для себя.

А окраинный народ, как правило, хлебосольный.

Быстро в мастерской были выставлены на сдвинутые столы, принесенные с собой припасы, порезаны сыр, колбаса, хлеб, копченый окорок. Откуда–то появилась дымящаяся картошка на тарелках, маринованные мелкие огурчики и помидоры.
Стол получился неожиданно роскошным и богатым, хотя следует признать, что кофе–брейком здесь и не пахло.

Только когда все сели за столы,  были выставлены на столы стаканы, стопки и напитки.

Вадим, как самый старший по чину,  став, ещё  поблагодарил столичных литераторов за посещение провинции и ознакомлением окраинных писателей с новыми тенденциями в литературе. И он попросил не принимать близко к сердцу едкие замечания местных сатириков. Он великодушно сказал, что и у некоторых в провинции тоже бывает свое мнение. С этим многие, даже  столичные поэты, согласились.

Два художника, стараясь быть незаметными, по–тихому вышли из общего зала. Они быстро пробрались в подсобное помещение, где лежала гора гипса для работы с эскизами.

– Если эти «забубённые» возводят литературные памятники  малярной глупости, то мы возведём гипсовый памятник–скульптуру, но не для восхваления их  глупости –  выразил свой замысел знаменитый курский скульптор.

И они рьяно взялись за дело.
Сделав разметку по размерам, мастера быстро выпилили два квадрата. Один был малого размера, а другой был сделан по размерам «шедевра».

А  покрасив квадраты  в черный цвет, они создали два «мировых шедевра».

По краям большого квадрата-основания установили маленькие белые пирамиды. А затем их по предложению молодого мастера оперативно перекрасили в синий, зеленый, красный и белый цвета, как олицетворения стихий мира.

 Белый цвет, по их мнению, олицетворял воздух, зеленый цвет –  землю, синий цвет – воду, красный цвет – огонь.

–  Послушай, а зачем пропагандируется у нас восхваление «черного квадрата»? – неожиданно спросил молодой скульптор у своего коллеги.

–  А! Пропаганда «черного квадрата» проводится для усиления придурковатости населения, –  пояснил заслуженный художник.

Из куска толстого картона они вырезали контур человека, с просяще протянутой вперед левой рукой.

Несколькими мазками черной краской на картоне старший мастер изобразил неординарного московского поэта.

–  Ну, поэт-пропагандист у  тебя как живой, модного цвета, –  не удержался от похвалы молодой мастер, недавно создавший тоже два «мировых шедевра».

Сходство было поразительным, что свидетельствовало о талантливости мастера.

Торопясь они вынесли и установили памятник на вершине  пирамиды из снега во дворе. Этот снежный постамент нагрёб с утра  во дворе  трактор–чистильщик.
Установив картонную фигуру на снежный постамент, мастера вернулись к застолью.

И оказалось вовремя. Скульпторы увидели, что все уже одеваются.

Заслуженный художник  попросил слова и сделал объявление:
–  Поэт Бубнов возвёл в литературе памятник «черному квадрату», а мы возвели во дворе скульптурный памятник «Квадраты». Попрошу взять свечи и пройти с нами к шедевру.

И он протянул всем представителям интеллигенции увесистую пачку свечей.

Но не все сидевшие за столом  взяли свечи и не все пошли к памятнику.

Но желающих принять участие в движении оказалось подавляющее большинство.
Представлялась следующая картина. На сугробе возвышалась стоящая на коленях фигура «неординарного поэта».

Правой рукой она прижимала к груди как икону малый «чёрный квадрат».

Левая рука-горсть была просительно протянута вперед, как бы прося подаяние на издание новых стихов, прославляющих «мировой шедевр».

Сзади, в районе пояса, картонная фигура опиралась на остро заструганный осиновый кол,  искусно сработанный  молодым мастером.

Впереди перед «просящим» располагался большой «чёрный» квадрат размером как в Третьяковке.

Из средины чёрного основания-квадрата, расположенного перед фигурой, возвышался  с локоть высотой  зелёный куб, - как олицетворение земли.

Но «фишкой» или «вишенкой на торте» было фигура над ним.

Из куба–земли снизу  вверх к поэту–пропагандисту тянулась рука, согнутая в локте, как бы прорастая из земли. И венчалась вырастающая рука «фигой» или по
народному «кукишем».

И эта «фига–кукиш» адресовалась и поэту– пропагандисту и «черному квадрату» одновременно.

ЭПИЛОГ.

Проходящие мимо двора люди с изумлением наблюдали, как цепочка людей, состоявшая из  поэтов и писателей,  художников и скульпторов с горящими свечами кругами ходила около сугроба снега во дворе.

А на сугробе величественно возвышался возведённый памятник–«кукиш», искусно облепленной блестящей фольгой.

Фигура ярко светилась бликами в свете уличных фонарей и свечей.

Участники шествия, пританцовывая,  следовали по вытоптанной тропке с зажжёнными свечами, распевали  куплеты в ритме «Тимони»:

Как ударим мы  в бубен «бубновым».
Проповедникам тьмы,- только новым!
Нам не надо  гуслей и тромбонов.
И не сделать из нас всех, - «тимонов».
А то нас ведь  совсем  задурили…
Но той дури мы двери пробили!

Пританцовывая, они в такт качали головами и кланялись  памятнику–«кукишу»,  –  «олицетворению»  чёрного квадрата.

Но в их действиях не было традиционных  элементов поклонения или почтения, а проступала какая–то отчаянная одержимость, смахивающая на скоморошество.

Прибывшие столичные  поэты постепенно приходили  к пониманию, что в провинциальных поэтах и писателях, в художниках и скульпторах  заложен какой–то дополнительный духовный стержень, который не позволяет им прогибаться (нагибаться) под новомодными веяниями.

И этот духовный стержень помогает им противостоять усилению дурного влияния отупляющего «модернизма».
                *   *   *