Трудовой семестр в совхозе сад база 2. 0

ТРУДОВОЙ СЕМЕСТР В СОВХОЗЕ САД – БАЗА 2.0
Перед поездкой на сельхоз работы в совхоз сад-база, мы собрались на сабантуй в первой общаге, на первом этаже, окнами выходящими к зданию музучилища. Надо отметить отъезд, денег мало, тогда мы собрали полный портфель пустых бутылок и передали его Вовочке. За вином у нас ходил не пьющий, вечно сидящий за конспектами, тихий Вовочка. Вручив ему портфель, наказали ему отовариться вином, икрой кабачковой и хлебом. Вдруг Вовочка взбунтовался - не пойду – говорит - я как прихожу в магазин, продавщицы говорят - вот, мол этот алкаголик опять пришел. В общем, уговорили его кое-как.
Совхоз занимался выращиванием яблок и томатов и в дальнейшем консервированием соков. Привезли нас под вечер - 2 группы из нашего института (где-то 30 человек) и учащихся авиационного техникума человек 90. Разместили в бараке в лесу.
После размещения, нас отправили в столовую, которая находилась в километре от барака.
Распределение работ было таким: девушки, учащиеся техникума, посылались на работы по сбору яблок и томатов, Ребята - студенты нашего института на 2-х сменную работу в цех по изготовлению и укупорки соков.
Прекрасная жизнь теплой осени осталась в Таганроге, с вечерними прогулками по Ленинской и парку, с преферансом и вином в общаге. Здесь же было сумрачно, дико и неуютно.
Надо было как - то обживаться. Каждая комната была на восемь - десять человек. Предыдущие жители оставили после себя батарею бутылок, расставленных на подоконнике огромного окна и полу. Умывальники - рукомойники находились во дворе, в тридцати метрах от нашего спального барака, там же и крестьянские туалеты -  почти такие же, какие описывал дед Щукарь в романе «Поднятая целина».
Заглянув в одну из комнат, мы спугнули преподавателей своих и техникумовских, приехавших двумя днями раньше. Темнело, вдали послышалась музыка. Была суббота. Из комнаты вышел преподаватель и сказал: "Чего маетесь, здесь недалеко деревенские танцы, пошли бы туда". Ну, мы и пошли..., потом больше мы туда не ходили.
Всю ночь мы праздновали начало трудового семестра, поэтому утром все проснулись молчаливыми и сонными: молча одевались, молча умывались и куда только делись шутки - прибаутки?
Совершив утренний моцион, барак двинулся на завтрак. Это была хмурая вереница из злых глаз. Юноши жадно глотали дым сигарет. Хоть и жили в сельской местности, но мясного ничего не было, чай белая ночь, перловка, крошечный кусочек масла и яблоко: так начинался наш трудовой день.
Смена проходила в рабском труде - рабы на галере меньше эксплуатировались, чем мы. Возвращались мы уставшими, но с надеждой на интересный и содержательный вечер. Скоро нашей спокойной жизни пришел конец.
Как в том американском фильме, где в деревне утром будет хозяин с топором, нас утром, ни свет-ни зааря, стал будить партком сад-базы, старик с темным прошлым (из деревенских сплетен мы узнали, что он прислуживал немцам и даже был полицаем у них). Мало того, что он будил нас раньше времени, да еще и читал нотации. В одно утро, когда мы легли очень поздно, он, как будто вынюхал это, пришел раньше обычного и стал поднимать нас. Мы игнорировали его дружным храпом. Он взбеленился, крик его мешал спать, тогда один из самых скромных из нас сказал, что мы не в концлагере и чтобы он оставил эти полицейские привычки. Парткома подбросило вверх, он стал визжать и спрашивать: вам пистолет к виску ставили? Потом сказал, что вызовет обкомовскую комиссию на нас и выскочил из комнаты.
Прошло пара дней. Вечером, как обычно, мы у барака разожгли костер для посиделок. Ребята взяли пару бутылок вина для непринужденной беседы, но его не хватило для полного счастья. У меня всегда был с собой Шамхорский коньяк (коньячный завод в Шамхоре был рядом с моим домом и я всегда мог купить коньяк по бросовой цене). Чтобы не расстраивать ребят, я выставил пару бутылок коньяка, который продлил наши посиделки до пяти утра: были рассказаны интересные случаи и смешные анекдоты, был танец дикарей вокруг костра. Коньяк настолько успокоил нервную систему, что спали мы как младенцы: проспали и завтрак, и работу.
В десять утра нас разбудил робкий стук и в комнату ввалилось восемь представительных мужчин и женщин: это была комиссия из обкома, которую нам обещал партком. Партком победоносно стал кричать, что вот, мол, не работают, пьют, смотрите, говорит, сколько пустых бутылок на подоконнике и полу.
Видя, что мы спалились, что института как своих ушей не видать, что загнаны в угол, мы перешли в нападение. Начали с постели говорить, что заболели, что антисанитарные условия, что плохо кормят - в общем давили на жалость и творящиеся безобразия в совхозе (в дальнейшем все это подтвердилось).
Комиссия ушла. Чтобы разоблачить нас, нас послали на обследование в районную поликлинику, после которой мы должны были явиться в институт. Район находился за пять - семь километров, поэтому нам предоставили бортовой грузовик. Хотя бы температура была, говорил Полковник. Я сказал, что слышал, чтобы поднять температуру, надо перцем натереть подмышкой. На том и решили. Проезжая мимо столовой, мы остановили грузовик. Геша сказал, что сегодня дежурит в столовой Лена из авиационного техникума, у нее и найдет перец. Через пару минут, вскарабкиваясь в кузов, с победным видом он показал пару стручков красного перца и сказал: - я специально красный взял, чтобы больше температуру нагнать. А чего так мало взял? - спросил Батискаф - нам его хватит? В общем, выхватывая друг у друга стручок, каждый старался натереть побольше и посильнее, чтобы было гарантировано и чтобы температура не упала до посещения. Вдруг Полковник изрек: хорошо, температура будет, а не подозрительно будет, что глаза не красные? Ребята чуть - чуть коснулись век и кожи под глазами, потому что Полковник сказал, чтобы много не терли, чтобы не было подозрительно.
Победная эйфория длилась не более трех минут, при которой мы представляли, как нам выпишут справки о болезни, как их мы представим в деканат, как утрем нос не только парткому, но и обкомовской комиссии. Первым застонал Геша: что-то у меня глаза жгут - говорит он. Следом за ним все стали тереть глаза от чего они еще сильнее стали жечь. Надо промыть их водой - догадались мы и увидев кран, разом застучали кулаками по кабинке грузовика. Когда остановилась машина, все выпрыгнули из кузова как олимпийские чемпионы. Глаза вымывали усердно, но они еще больше горели. Наконец - то жжение и боль стали отступать. Счастливые залезали в кузов и по ходу движения грузовика стали подставлять глаза встречному ветру, чтобы окончательно выветрить жжение.
Нас привезли не в поликлинику, а какой-то медпункт. Флегматичная медсестра выдала всем термометры. Кожа так горела, что казалось термометр покажет больше 42 градусов и взорвется. Полковник сказал, чтобы термометры долго не держали, а то покажет очень высокую температуру. Медсестра собрала термометры. У всех температура была 36,6. А почему глаза у нас тогда красные? - не унимались мы. Возвращались мы уже пешком. Руки не просто горели, от жжения их выворачивало из суставов. Идти с опущенными руками было невозможно и мы, встав в линию и положив руку на плечо соседа, возвращались в барак по шоссе под палящим солнцем. Завтра мы должны будем придти в деканат, где нам представят приказ на отчисление.
Ребята уехали в Таганрог первой электричкой, я задержался до следующей. Когда я зашел в корпус Г, у проходной стояли ребята. Ты почему приехал так поздно? - спросил староста. Я засмеялся от их потерянного вида. Что смеешься? - спросил Геша - Тебе смешно? С нас возьмут объяснительные и уже подготовлен приказ на отчисление. Я предложил до деканата пойти к редактору газеты и попросить защиты. Редактор Латка Юлия Павловна была в своем кабинете и приняла нас. Мы рассказали ей ситуацию в совхозе - антисанитария, плохое питание, самодурство парткома, нарушение техники безопасности и технологии в цеху изготовления соков.
- Представляете, Юлия Павловна, местные рабочие моют свои резиновые сапоги в чанах с соком – рассказали мы.
- Когда мы стали выявлять и говорить о безобразиях, пришла команда из обкома о нашем отчислении - продолжали мы.
- Никто вас не отчислит - заверила редактор - сейчас идите к Болгову, секретарю комсомола и все творящиеся там безобразия изложите ему, я ему сейчас позвоню. После Болгова мы зашли в деканат.
- Объяснительные написали? - спросила декан.
- Нет -- сказал я - мы в комитете комсомола написали заявление о безобразиях и такое же заявление напишем здесь, но подписи будут стоять всех, кто там работает и проживает в бараке.
Декан сказала, что можете написать, но каждый отдельно и должен подписать сам за себя. Мы не согласились, сославшись, что весь коллектив возмущен отношением к людям, которые помогают. Декан вышла в соседнюю комнату, куда-то позвонила, переговорила и вышла к нам. Она сказала, чтобы мы пошли в институтский профилакторий - там нам выделены места для отдыха, питания и профилактики. Мы думали, что это очередная какая-то ловушка, но нет: нас приняли радушно, поселили в лучших номерах, назначили специальное, усиленное питание, предоставляли весь комплекс медицинских профилактических услуг: коктейли, массажи и другое.
Наши возмущения антисанитарией в совхозе не были беспочвенны: несколько ребят все таки заболели желтухой вскоре.
Юсиф Алиев. Шамкир. 25 мая 2024 года. (События 1974 года).