Последний бой

  Иван Сергеевич одиноко лежал на кровати в своей трех-комнатной «сталинке», в центре Славянска, почти не прислушиваясь к звукам взрывов, доносившихся с улицы. В свои девяносто ему  было тяжело спускаться с третьего этажа в подвал во время бомбежек города украинскими войсками. К тому же последние две недели опять открылись застарелые трофические язвы на коже культи  ампутированной голени – и надевать протез стало очень больно на кровоточащий остаток левой ноги.
  Иван Сергеевич Кузьмин стал безногим инвалидом в сорок пятом, наступив на противопехотную мину в бою во время освобождения от гитлеровцев Восточной Пруссии. С поля боя его – тяжело раненного вытащил на себе фронтовой товарищ Ярослав Пристай, с которым они вместе прошли в разведроте долгий боевой путь от Подмосковья, начиная с сорок первого.
 …Разрыв снаряда раздался где-то по соседству от дома Кузьмина, зазвенели стекла в окнах квартиры, с потолка посыпалась пудрой штукатурка.
«Здорово долбят, гады… Как в Великую Отечественную фашисты не щадили мирных жителей – так и киевские каратели лупят из «Градов» по жилым кварталам,- подумалось Ивану Сергеевичу. – Хорошо, что еще внучку вовремя отправил прятаться в подвал…»
 Семнадцатилетняя внучка Оля – это последнее, что удерживало старика на этом свете. Так случилось, что у них с супругой после войны долго не было детей. Кузьмины уже от-чаялись когда-либо обзавестись потомством, и тут на девятнадцатом году совместной жизни жена Маша наконец-то забеременела! Как они радовались появлению на свет долгожданного сына Васи!
 Мальчик рос крепким, умным, самостоятельным. После школы поступил в Горный институт, после окончания которого распределился на шахту, где к тому времени Иван Сергеевич работал директором.
 Отец для начала отправил сына работать в забой горным мастером, чтобы прошел все этапы освоения профессии горного инженера… И Василий его только радовал – отлично трудился, женился на хорошей девушке, появилась внучка Оля…
 И тут произошло несчастье – авария на шахте… Кузьмин хорошо помнил тот черный для него и шахты день, когда Вася во главе бригады спасателей вызвался спуститься в аварийный забой...
 От взрыва, скопившегося на глубине метана, погибли и все спасатели и те, кого они хотели спасти…
 Жена Маша после смерти сына слегла – скакнуло артериальное давление, случился инсульт – ее парализовало, и через полгода любимой супруги не стало…  Еще через год от инфаркта ушла из жизни и безутешная вдова Василия.
 Раздавленный горем Иван Сергеевич остался вдвоем с малолетней внучкой Олей. Необходимость ухаживать за девочкой дала ему силы не сломаться, выжить в этот тяжелый момент…
 Так они и жили с Олей все эти годы вдвоем на его персональную пенсию, которой было вполне достаточно в советские времена. В «незалежной», к которой отнесся Донбасс после распада СССР, стало потруднее, но Кузьмин выкручивался, подрабатывал вахтером,  и им с внучкой хватало на жизнь.
  Дом вздрогнул от очередного близкого взрыва... Иван Сергеевич протер глаза от попавшей осыпавшейся штукатурки с потолка.
«Что творят, фашисты…Никого не щадят… А с молодежью что делают, которую насильно загоняют в украинскую армию… Соседка по подъезду рассказывала, что дети пошли купаться на озеро – начали нырять – и на глубине увидели стоящие вертикально трупы молодых солдат с привязанными к но-гам грузами, со связанными руками… «Укропы» сбрасывали новобранцев, которые отказались стрелять в мирных жителей, ночью в таком виде с вертолета в озеро…Негодяи! До такого зверства даже фашисты во время войны не скатывались!... Во-обще непонятно – откуда у этого «Правого сектора» такая ненависть к русским?...  В Великую Отечественную на фронте рядом сражались и русские и украинцы – и все были дружны, без разницы!  Тот же его фронтовой друг, спасший ему жизнь – вытащил раненного с поля боя под обстрелом шесть километров, не бросил – Ярослав Пристай – он же родом с Западной Украины, с города Долина на Ивано-Франковщине… Более преданного, честного человека, друга у меня не было в жизни…,- размышлял старик, одиноко лежа в своей спальне. - А, если «потрошенковцы» (так Кузьмин называл украинских карателей в честь приведенного к власти США «президента» Порошенко) все-таки возьмут их город – что будет с внучкой? Девочка только закончила школу, подала документы для поступления в вуз в Луганске – а тут разразилась эта кровавая бойня населения Новороссии… На всякий случай у меня кое-что припасено…»
 Кузьмин с трудом, с помощью еще не утративших до конца свою силу рук, отжал свое тяжелое туловище от поверхности кровати, сел, свесив вниз здоровую правую ногу и обрубок левой ноги. Отдышался, подождал, пока пройдет головокружение. Потом подтянул к себе массивный, еще советского производства протез, который так устал таскать за свою после-военную жизнь. Наощупь отодвинул сделанную им давно в средней части протеза незаметную эбонитовую задвижку, закрывающую тайник, где хранился его любимый еще с фронта наган.
 Да – он – коммунист, орденоносец, Герой Социалистического Труда – не сдал свое личное фронтовое оружие, вернувшись с войны. Нарушил все тогдашние законы. Ну, не смог он расстаться с надежным другом наганом, который на фронте был незаменим в ближнем бою и не раз выручал его!
 Иван Сергеевич привычно откинул барабан нагана до щелчка, залюбовался блеснувшими медными гильзами боевых патронов. Достал из схрона на протезе небольшую масленку, любяще, привычно смазал револьвер…
 Услышав, как заскрипела входная дверь в квартиру, быстренько спрятал оружие обратно в тайник в протезе, улыбнулся вернувшейся из бомбоубежища внучке:
-Ну, как ты, милая? Не сильно перепугалась этих взрывов?
- Ничего, дедуля! Пережили перестройку – переживем и перестрелку! – пошутила заглянувшая в комнату голубоглазая, русоволосая, стройная девушка. – Сейчас я разогрею суп – надо, дедушка, покормить тебя!
 Оля кормила Ивана Сергеевича в его спальне, когда из прихожей квартиры донесся грохот выламываемой запертой двери, недовольные громкие незнакомые голоса. Через несколько секунд в комнату, где с тарелкой в руке на кровати сидел старик, и рядом стояла Оля, вошли двое молодых, с заросшими щетинами на грязных лицах мужчин в камуфляжах с желтыми повязками со свастикой на рукавах, с автоматами Калашникова наперевес.
 Старший из вошедших – чернявый, крепко сбитый, с наглой улыбкой наставил свой автомат на Кузьмина:
- День добрый, панове! Што-то ни бачу радости от встречи с «Правым сектором»!... Кто такие будете? Микола, пошукай-ка вон в том столе документы, да и вообще!
 Более молодой каратель бесцеремонно вывернул на пол содержимое ящиков письменного стола. Пошуровал высыпанные бумаги грязным ботинком. Среди прочего разлетелись в стороны и коробочки с боевыми и трудовыми наградами стари-ка.
 Микола поднял с пола ордена, золотисто блеснувшую звезду Героя Социалистического Труда:
 - Смотри-ка, сотник, какие цацки у этого безногого деда! Да он же с Бандерой, наверное, воевал в ту войну, москаль про-клятый! А цацки, видать, неплохих денег стоят!
 Сотник почти вырвал у Миколы награды, сунул их себе в боковой карман брюк:
- Это конфискуем для нужд «Правого сектора»…Значит старик при советах дослужился до героя соцтруда… А это – кто!? – каратель перевел дуло своего автомата на Олю, щелкнул затвором.
 Кузьмин поставил тарелку на прикроватную тумбочку:
- Ты автоматом-то не цель в девчонку! Это внучка моя, ухаживает за мной, только школу закончила, ребенок еще!
- Ха, ха, ребенок! Наверное, пособница москалей! Знаем мы таких ребенков! Вот для этого и будем зачищать ваш городишко от предателей неньки Украины! – зло произнес старший, правда, отвел автомат в сторону от Оли. – Да, хата у тебя, москаль, неплохая, просторная… Так что мы, Микола, пока здесь тормознемся… Осмотри-ка другие комнаты, может, где еще чего ценного найдешь… А ты, дивчина, пошли со мной на кухню – приготовишь нам пожрать с дороги!
«Укропы» вместе с растерянной Олей вышли из спальни Кузьмина. Старик обессилено прилег, лихорадочно прокручивая в голове создавшуюся ситуацию.
 По манере поведения украинские вояки напомнили ему гитлеровских прислужников во время той далекой войны – полицаев. Да и свастика на рукавах такая же…
 «Значит, взяли все-таки город…Видно, ополченцы ото-шли… Лишь-бы с внучкой ничего не случилось плохого…От этих мерзавцев всего можно ждать!» - тревожно размышлял Иван Сергеевич.
 В приоткрытую дверь спальни старик услышал долетевший довольный голос Миколы, рывшегося в зале:
- Сотник, побачь, что я отыскал! Цельный склад горилки в баре у коммуняки припрятан!
- Тащи на кухню! Отметим нашу победу над москалями! – отозвался старший.
 «Дорвались до моего бара…Черт с ними, пусть ужрутся …, - понял старик.- Только бы внучку не трогали…»
  Спустя некоторое время в спальню к Кузьмину загляну-ла Оля. Выглядела она встревожено, но старалась не подавать вида.
- Как ты, внучка!? – взволнованно поинтересовался старик. – Не обижают каратели?
- Не волнуйся, дедуль…Я им разогрела их пищевые американские пайки, но они пользуют твои коллекционные напитки…Дедуль, я тебе котлетку с картошечкой принесла – доешь, что не успел из-за них…, - с этими словами Оля присела на край кровати Ивана Сергеевича, подсунула ему повыше под голову подушку, протянула миску с едой.
 Кузьмин начал кушать, не сводя любящего взгляда со своей милой внучки.
  Старик протянул опустевшую тарелку, вилку Оле, когда в комнату, пошатываясь, ввалился Микола в расстегнутой на груди униформе:
- А, вот вы где прячетесь, москалюки! – пьяно прогузнел каратель. Взгляд его мутно блестящих глаз уперся в неработающий телевизор, стоявший напротив кровати старика. – А телек чего ни бачите? Не хотите смотреть украинское телевидение?
- Телевизор давно ничего не показывает, как началась война, - попытался пояснить Кузьмин.
- Но мы же вас освободили от террористов…Должно и телевидение киевское врубиться! – не унимался каратель. Он подошел к телевизору, включил его.
 Экран замигал, затрясся неровными полосками – и к удивлению хозяев квартиры появилось изображение и звук – начался показ новостей какого-то центрального киевского канала.
 Дородная, улыбчивая телеведущая комментировала видеосюжет, как жители освобожденных от российских сепаратистов районов Донбасса радостно, с хлебом-солью встречают освободителей – бойцов «Правого сектора» в униформе…
- Вот как нас приветствуют патриоты Украины! Не то, что вы – коммуняки – москали… Ладно, Оля, пойдем до сотни-ка, он просил! – Микола захватил внучку за руку и почти потащил ее за собой из спальни.
 Старик приподнялся, и, не выдержав, почти крикнул:
- Парень, если обидите мою внучку – вы не жильцы! Учтите! Из-под земли достану!
 Каратель обернулся, улыбнувшись развязной кривой улыбкой :
- Да, дед, тебе давно пора под землю! Ты свое отвоевал семьдесят рокив тому назад! Вояка – коммуняка! На одной ноге много не навоюешь, старая рухлядь! Так что лежи тихо и не скворчи! Кончилась ваша москальская власть!
 От волнения у старика свинцово застучало в висках, за-кружилась, поплыла голова – и он бессильно рухнул навзничь на подушку.
«Вот, гестаповцы, всерьез меня уже не воспринимают, списали! А не поспешили ли!? Если понадобится - я соберусь для своего последнего боя! – с горечью думал Кузьмин. – Эх, встретились бы они мне этак годков семьдесят тому назад – вот тогда бы увидели – чья здесь правда! Наймиты американские, мать вашу… Христопродавцы!»
 По работающему телевизору начали показывать концерт какого-то рано обрюзгшего, гнусавого, как бы постоянно сморкающегося музыканта из России перед украинскими картелями из оккупированного ими донбасского города. Иван Сергеевич без очков плохо различал надписи, появляющиеся внизу экрана телевизора, прочитал, что это выступает какой-то Макасевич или Минаревич…
 Артистишка вяло бренчал на гитаре песенку с плохо различимым смыслом…
«Предатели они везде и во все времена на одно лицо…,- невольно подумал Кузьмин. – На войне – той, Великой Отечественной войне – я встречал такие же гнусные рожи, как у этого продажного артиста из России, у захваченных в плен полицаев или бандеровцев… Время разное – а сущность одна… В бою они с предателями разбирались просто – пуля в лоб, чтоб не воняли больше на нашей земле – и весь разговор!»
  Со стороны соседней комнаты через неплотно закрытую дверь послышался шум, возбужденные голоса карателей:
- Не хочешь уважить украинских хлопцев, москаляка!... Так мы заставим!
- Не надо! Не делайте этого! Дедушка!!! – различил старик отчаянный зов Оли.
«Что творят они с ней, фашисты! – все перевернулось в душе Ивана Сергеевича. Страх за внучку, лютая ненависть к врагам мобилизовали его старое, дряхлое, больное тело.
 Через боль он отжался от поверхности кровати, засунул онемевшую культю левой ноги в протез… Острая резь от раздражения незаживших трофических язв пронизала всю ногу, дошла до сердца. Старик чуть было не закричал от этого дикого страдания, но как семьдесят лет тому назад, на фронте только закусил побелевшие губы, застегнул, превозмогая себя, все замки, ремень протеза. Отступать было нельзя! Старик понял, что наступил час последнего, решающего боя в его долгой жизни.
 Задрожавшей рукой вытащил из тайника наган, взвел курок. Посидел буквально мгновение на краю кровати, пока не исчезла дрожь в руках, ушло головокружение…
- Дедуля!!! Помоги!!! – опять донесся сквозь шум борьбы из соседней комнаты слабеющий голос внучки.
 Сцепив зубы, рывком старый фронтовик все-таки встал на ноги, и тяжело, покачиваясь от стреляющей фантомной боли в культе, направился на помощь Оле.
  В соседней комнате Иван Сергеевич застал следующую картину: пьяные сотник и Микола вдвоем на раздвинутом дива-не срывали остатки одежды с отчаянно сопротивляющейся насилию внучки.
 Старик направил дуло револьвера в сторону обезумев-ших насильников:
- Оставьте ее в покое, изверги! Иначе перестреляю вас, фашисты!
 Микола обернулся первым в сторону старика, в его на-литых кровью глазах промелькнул страх:
- Дид, не надо! – и молодой каратель со спущенными штанами отодвинулся в строну от распростертой на диване обнаженной девушки.
 Сотник тоже посмотрел в сторону Кузьмина и угрюмо ухмыльнулся:
- Да, его пушке сто лет, она не выстрелит! А вот моя не подведет! – каратель потянулся рукой к пристегнутой на поясе кобуре с пистолетом…
 Первый выстрел  из нагана старика продырявил лоб сот-ника. Из образовавшейся черный дыры немного выше глаз хлынула темная густая кровь в смеси с чем –то еще…Насильник за-хрипел и отвалился в сторону от Оли.
 В руках Миколы блеснуло лезвие откуда-то появившегося ножа, он приставил его к шее внучки, закричал:
- Зарежу девку, только шевельнись, москаль!
  Звук второго выстрела гулко отразился от высокого потолка, стен «сталинки»… Черная кровавая дыра возникла посредине лба молодого карателя, нож выпал из его ослабевшей руки…
Силы покинули и старика. Боль, исходящая из больной культи, пронзила его беспощадно. Иван Сергеевич зашатался, готовый упасть…Оля успела подхватить его, подставив свое хрупкое плечо:
- Дедушка! Держись! Пойдем в постель!
 С трудом внучка довела Кузьмина до кровати, освободи-ла окровавленную культю от тисков тяжеленного протеза, уложила старика.
- Как ты, дедушка? – заботливо спросила Оля, видя, как слабея, опускаются веки его глаз.
- Спасибо, внучка…
- Как ты метко попал им обоим прямо в голову! И даже меня не зацепил, спас…Они же хотели меня изнасиловать, не-люди…
- Как я мог промазать – на фронте в разведроте был снайпером,- прошептал слабеющий старик. – Ты не задерживайся здесь – соседи похоронят… Уходи в сторону Донецка к ополченцам… Здесь тебе оставаться очень опасно…А я свой последний бой выиграл….
 Старик выдохнул последний раз и обмяк…
- Дедушка, дедушка, не умирай! – Оля пыталась остановить уход фронтовика в мир иной… Но, видно, его час пробил…
По безлюдным улицам разбитого, захваченного украинскими военными Славянска осторожно, перебежками, по на-правлению на восток продвигалась одинокая девичья фигурка. В руке Оля судорожно зажимала дедов наган. В этот вечер только неожиданно налетевший шквальный ветер, поднимавший столбы пыли или праха от разбомбленных зданий свободно гулял по закоулкам некогда цветущего рабочего города Новороссии…