Круг. Этюд 4

---Круг (Этюд)---

Поселок «Институт пути», одноименная остановка электрички в три вагона от станции Лосиноостровская до станции Бескудниково. Квадрат улиц из двух, трех этажных послевоенной постройки домов — «круг», по которому вечерами не спешно, девочки впереди, мальчики за ними, бредут одноклассники один два круга и шариками ртути стекаются в кусты сирени на площади перед центральным корпусом научно-исследовательского института, усаживаясь на две, сдвинутые друг против друга типовые парковые скамейки. Девочки неловко кокетничают под взглядами робкого интереса мальчиков, бахвалящихся планами на жизнь.
— Когда-нибудь я напишу книгу, — повторяет отличник, в будущем серебряный медалист Коля Андреев. Ему кивают, каждый думая о своем: Олег Бирюков лучший математик школы о распахнутых перед ним дверях мехмата МГУ, золотая медалистка Лариса Пономарева, умница и красавица о лучах влюбленности всех мальчиков класса, Шурик Шепелев, рассказывающий, казалось всем, но лишь ей, скромно потупившейся Вале Сапрыкиной  о том, какие мосты он со временем построит через Обь и Лену и молчаливый в себя будущий член союза писателей СССР Саша Викорук из параллельного класса.
Закончили школу, поступили в институты и, в восторге от одержанной победы, пришли на первый курс, безжалостно смешавшись с такими же — любимыми, талантливыми, умными, красивыми… Вечерами продолжали ходить на «круг», говорить, не вслушиваясь в речи друг друга, и незаметно разбивался шарик ртути на мелкие шарики по двое, трое и стало хватать одной скамейки на всех, а потом и вовсе другие юноши и девушки, оканчивающие школу, завладели «нашими» скамейками и кустами сирени.
Прошли годы, вырубили кусты сирени, убрали скамейки, расчистили перед научно-исследовательским институтом площадь конечной остановки автобуса 183 взамен отмененной электрички до станции Лосиноостровская, юноши и девушки закончили вузы, женились, вышли замуж, появились новые институтские друзья и все реже, и реже встречались, чаще перезванивались. Коля продолжать обещать написать книгу, но упокоил мечту о книге женитьбой на влюбленной в Олега, Ларисе отчаянно сопротивлявшейся замужеству на Коле и равнодушно согласившейся выйти замуж, «годы уходят", Саша Викорук по окончании Московского энергетического института поступил и окончил Литературный институт и затерялся в литературных коридорах. И юноше, не решавшемуся высказать желание "украсть" Колину мечту, не удавалось написать задуманную повесть «Круг» с заготовленным эпиграфом из собственного стихотворения - «Я хочу идти по звездам, как по плитам тротуаров!», как не удается взлет самолету, разгоняющемуся по кругу.
И, что осталось из текста той повести? Ожидание спившегося Олега, освобожденного из лечебно-трудового профилактория (ЛТП) на маленькой кухне в тусклом свете засиженной мухами лампочки без абажура со скорым распитием с Шуриком бутылки портвейна, чтобы не травмировать бутылкой психику закодированного Олега, и рас кодировавшегося, как только за ним закрылась дверь ЛТП, и потому опоздавшего к школьным друзьям, ожидавшим его за столом покрытым местами потертой клеенкой с порезами, тарелкой крупно нарезанных помидор, кусками хлеба и торопливо опорожняемой бутылкой портвейна.
Олег прожил еще почти сорок лет и умер дворником, пациентом психоневрологического диспансера, репетиром по математики для поступающих в вузы. Но умер талантливый математик, выпускник мехмата МГУ, любимиц девушек, в день, когда он вышел из ЛТП, а мы с Шуриком его не дождались, потому что были ему не нужны, он навечно остался с теми, кто встретил его у ворот профилактория и научил: «глоток пива и лимончик» и еще «глоток пива и лимончик» и рассосется торпеда. И рассосалась торпеда в первый же день обретенной им свободы.Лариса развелась с Колей, отбыв двадцать пять лет супружеской повинности, объяснила усталостью выслушивать планы написать книгу от лежащего на продавленном диване суженного в то время, как она меняет прокладку в кране-смесителе и ремонтирует бачок унитаза.
 Увы, «Круг» написан великим Чеховым, и попытка —повторить щемящую горечь разочарования человека, прикованного к мерно вращающемуся маховику, мечтами прокладывающего путь в бесконечность поля, зеленеющего в горизонте голубого неба, была обречена. Ибо списывалась с событий и людей любимых, но живых, во плоти. Потому и не писалось.
Что останется после нас, тех мальчиков и девочек, любимых, восторженных, талантливых, уносимых водоворотом времени и памятью наших бренных тел. Что  останется от всех нас, когда:

Учитель губкой формулы сотрет с доски.
Волна залижет раны, что нанесли песку босые ноги.
И солнце скроется и небо упадет в объятья звезд.
И поздно или рано век отойдет.
И нас помирит смерть одной эпохой.
Не свершить обмана, не избежать, не вымолить.
Грядущий человек лиц наших не увидит. Нас не будет.
Одно лицо в пыли страниц из наших лиц,
неповторимых лиц, одно лицо-эпохи лик…
А нас не будет.