Мелодии ветра

И море, и Гомер – все движется любовью
Осип Мандельштам


Тревожные мысли не покидали старого Короля Раму, это они – дети его плоти - бередили душу. И даже безбрежная изумрудная гладь океана, в глубинах которого вот уже на протяжении многих веков черпала свою силу династия его предков Санкри, не могла бы сейчас совладать с лихорадочно разгорающимся огнем в его груди. Это был предвестник приближающейся агонии, но не смерти боялся старый Король, в его выкристаллизованной душе, бесстрастно читающей знаки своей судьбы, притаилась  непокорная песчинка, не дающая безропотно принять этот последний вызов судьбы. Это  она, его безумная любовь к своей единственной дочери, вихрем вносила смятение в его душу, с мыслью о разлуке с которой так и не смог примириться старый отец. И вот эти мгновения, такие драгоценные на исходе его жизни, любящий отец хотел растянуть и унести с собой, соткав из них целую  вечность.

История его рода началась в тот день, когда юный Кьет Санкри бросил вызов могущественному роду Виротов, беспощадно распростершему над своими необозримыми владениями свою тяжёлую длань. В тот день, когда Кьет увидел юную гречанку, дочь царя Матиаса, этот невиданный цветок, привезенный из далекой страны в жены старшему сыну семьи Виротов – Тханету, - решилась его судьба. Эта девушка, с которой пересеклись их взгляды, была подобна его грезам, о той земле, овеянной духом первозданной красоты, куда еще не ступала нога человека, свободе, которую так жаждала его душа. У Кьета перехватило дыхание. Его пронзила мысль, что он может так и простоять истуканом, застывшим в вечности, на страже чужих интересов. Еще недавно мысль о том, что он один из немногих, кому выпала удача быть причисленным к личной охране могущественной семьи Виротов, льстила его самолюбию, но в одно мгновение его душа прозрела и возмужала.
 
Никогда еще его чувства не были так обострены: ревность, отчаяние от мысли, что она будет принадлежать другому мужчине, завладели его душой. Ради этой девушки он готов был рискнуть своей жизнью, нарушить клятву воина, данную своему повелителю, но сейчас в его жизни был единственный повелитель – его любовь. Это она обострила его слух, устремила мысленный взор в ту часть дворца, где находилась чужая невеста. И медленно потянулись для него минуты ожидания того часа, когда все погрузится в небытие ночи. Никогда еще Кьет не испытывал такую власть времени над собой: с тщательной щепетильностью оно укладывало свои драгоценные секунды в минуты, словно составляло для себя некую мозаику. Это мучительное ожидание развернуло перед ним картину того далекого дня, когда мальчишкой на берегу начавшего волноваться моря, строил он свой неприступный город, возводил защищающие его стены, и так не хотел возвращаться домой. И на мольбу матери вернуться домой, его руки  разрушали хрупкие, построенные из песка стены, чтобы вновь их возвести, так сильно он хотел растянуть свое радостное волнение от грозно приближающейся стихии.

И как в тот далекий день, погода к вечеру начала портиться: с неистощимостью юности молодые ветра гнали грозовые тучи, эту своеобразную воздушную армаду собирались они со всей неистовостью стихии обрушить на приближающийся к ним город, смести этот устоявшийся порядок, навязанный человеческой рукой. Эта разбушевавшаяся стихия внесла в его душу холодный рассудок. Он почувствовал чье-то незримое присутствие рядом, как будто чья-то рука опустилась на его плечо. И то, что ему казалось незыблемым и нерушимым в этом мире, преодолел в своей душе Кьет, и словно окутанный в защитный кокон сновидения беспрепятственно  преодолел расстояние, отделяющее его от девушки, чтобы нарушить ее сон и навсегда похитить его. Но девушка не спала, в волнении измеряла она пространство царских покоев, слишком они были тесны для нее, птицы вольной. Не хотела царская дочь превратиться в мягкую усладу, в одну из многочисленных неодушевленных вещей, которые окружили ее, как только она вступила в чужие владения, как только встретила сластолюбивый и оценивающий взгляд жениха.

Еще ни один мужчина до этого мгновения не дерзнул зайти в ее покои, но этот незнакомец, как посмел он!  Но как только он приблизился к ней, и их взгляды встретились, смутилась и обо всем забыла девушка.

- Пойдем со мной, построим наше царство, - обратился он к ней, и его руки с нежностью обхватили хрупкие ее запястья, - только ты и я!

Что-то очень близкое почувствовала она в его голосе, взгляде, проникающим в самую душу, так с любовью смотрел на нее отец. И образ родной земли, с ее мягким светом и легкими ветрами, спутниками ее прогулок, возник перед ней. Между их сердцами зазвучала неуловимая мелодия. Время остановилось для них, и влюбленные растворились в темных влажных зрачках друг друга. За это невероятное ощущение единения отдала бы все на свете она. И стали ей понятны богини, страсть которых сметала все на своем пути, безумию которых еще недавно так удивлялась юная гречанка. Сейчас она готова была стать хоть Медузой Горгоной, лишь бы снести этот ненавистный ей дворец, превратить все преграды к ее счастью в застывшие камни.

- Но как мы сможем выбраться отсюда? – ее голос вернул их к действительности.
Но не знала царская дочь, что в тот день, когда ее корабль растворился вдали, понял ее отец, благородный сын потомков древней Аттики, что не сможет влачить жизнь вдали от дочери. И небо, куда устремила свой взор в этот последний день своей жизни мятежная душа Матиаса, ответило на его молитвы, и в лучах заходящего солнца перестало биться его сердце. В последнем вдохе взметнулась ввысь душа Матиаса, и вездесущая, свободная, как ветер, помчалась по следам дочери, чтобы незримо присутствовать в ее жизни  и оберегать свое любимое дитя.

- Горгоной, так Горгоной, - улыбнулся ее отец и бросил боевой клич богам.
Помнили Боги своей цепкой памятью, с каким трепетом маленький Матиас вдыхал в них жизнь. В каждом движении его души оживали они и, преодолевая пространство и время, вновь творили свою вселенную. Своими любовными похождениями потрясал воображение своей ревнивой супруги Геры неукротимый Зевс. Неуловим был в своей ловкости и хитрости неунывающий Гермес, волшебными летучими сандалиями которого так хотел бы обладать Матиас. Прекрасен был Аполлон в погоне за своим змеем. Верен был своей судьбе безутешный Орфей, в поисках Эвридики спустившийся в царство теней. Но верила душа Матиаса, что легкой поступью Деметры вновь возвратится жизнь, и обратят свое движение вспять воды неумолимого Стикса, и ответят Боги на его призыв с несвойственной им покорностью, и состоится его встреча с легендарной воительницей. Но не воительница предстала перед ним, а смертная девушка, младшая дочь морского старца Форкия - прекрасная Медуза, и затрепетала его душа: даже в царстве теней можно увидеть свет, но не смерть принесла она с собой, а волшебным покрывалом Морфея предложила накрыть город и спасти влюбленных.

И вот уже под покровом густого тумана, крепко прижимая к себе девушку, Кьет несет ее к гавани. А впереди только таинственная гладь ночного моря, с завидным постоянством увлекающая в свои чертоги души, стремящиеся обрести свободу.
С тревогой вглядываясь в безбрежную даль, хотел понять Матиас, какую судьбу оно пророчествует влюбленным, но в мелодиях ветра чуткая душа его читала, что ничего не меняется в этом мире. И в нем все также ревностно боги будут вмешиваться в судьбы людей: прекрасная Елена будет будоражить кровь юного Париса, устремляя его взор и все его помыслы в сторону воинственной Спарты, и ответят спартанцы на дерзость влюбленного Париса: развернут свои корабли бесстрашные мужи навстречу своей неумолимой судьбе. И будет обречена Троя и вместе с ней любовь Париса и Елены. Не такой судьбы для своих детей хотел Матиас: сберечь и сокрыть любовь от чужих глаз стремился он. Фортуной хотел стать для них любящий отец. Душа его наполняла попутным ветром паруса, силой своей непреодолимой воли останавливала навстречу мчавшиеся ураганы, волшебными напевами вплетаясь в волосы влюбленных, оберегала их сны. А влюбленные удивлялись этому затишью, боясь спугнуть удачу, и потерять друг друга, со всей страстью, на которую способны были их юные сердца, сжимали друг друга в объятьях, а ночью в неге переплетали свои разгоряченные молодые тела.   

Никогда еще не был так счастлив Матиас, душа его вбирала в себя соленую влагу безбрежной стихии, свободное дыхание ветра, пьянящую радость счастливых влюбленных. И зазвучала душа Матиаса сотворенной гармонией мира, чтобы благодатной почвой прорасти в своем далеком потомке. И когда на горизонте забрезжила земля, душа его, подхваченная ветром, растворилась в теплых лучах зарождающегося дня.


Post scriptum
Памяти моих родителей
Татьяны и Сергея

Я думала, что мои сказки, которые я так бегло сочиняла в детстве, навсегда покинули меня, и никогда уже больше ко мне не возвратятся, как невозвратима наша юность. Но самым удивительным для меня было то, что об этой сказке, еще не написанной мной, всегда знала моя мама, сетовавшая, что  не доживет до того времени, когда я напишу  ее. Пророческим чутьем любящей матери видела она в моих юношеских увлеченностях, первых разочарованиях, смутных порывах, в них видела она мою будущую книгу. И я увидела слезы радости, исполнения и чего-то неизъяснимого в глазах моих родителей, но это была всего лишь моя проекция, моя песня, посвященная им, мой прощальный поцелуй, которым я хотела бы покрыть их, до боли дорогие мне лица.
Это сказка, смысл, который установился для меня, несла зародыш той беззаветной любви наших родителей к нам, и как считали восточные мистики: наша земная жизнь начинается с родительской любви и заканчивается ею. И мы стремимся, чтобы в нашей жизни всегда присутствовал ее отголосок, ее неувядающая мелодия.