А где же сливки?

По утрам я прихожу на берег моря и сажусь на валун. Ничего не делаю, сижу и смотрю на людей, которые ходят по берегу. Это они так укрепляют свое здоровье: ведь твердят же, что ходьба -  лучшее лекарство. Может быть, морской воздух окажет благотворное влияние и на мои лег-кие? И еще… я наблюдаю жизнь.
Я как тот кубачинец, который один день в неделю обязательно проводил в чайхане, но лишь с той разницей, что я каждое утро провожу на берегу моря. Давайте лучше, я вам расскажу маленькую историю из жизни этого кубачинца. В прошлом веке, может быть, и раньше жил в Дербенте один кубачинец. Шесть дней в неделю он проводил в мастерской, работая сутки подряд резцом по серебру и так зарабатывая себе на пропитание. Только в базарный день никто не мог заставить его работать. Как только открывалась на базаре чайхана, он первым заходил туда и занимал свое место за столом в одном из углов довольно просторной комнаты. Садился он недалеко от чайханщика, ибо имел привычку вступать с ним в беседу.
Вот он заказал себе чайник чаю, поздоровался с соседом справа и слева на их языке: за долгие годы он успел выучить языки всех жителей древнего Дербента. Сидит и наблюдает за тем, что происходит в этой восточной академии наук. Да, именно академии наук. Назвал же Твардовский в одной из своих поэм деревенскую кузницу «академией наук». Так что мы вполне уверенно и дербентскую чайхану можем так назвать, ибо она во всех отношениях намного больше любой сельской кузницы и обсуждаются здесь вопросы не менее значительные. С незнакомыми людьми кубачинец в разговоры не вступал, сидел, смотрел и слушал.
Заходят в чайхану три азербайджанца и подходят к чайханщику. Один из них дает ему пачку чая. Помнится, в то время чай продавался в маленьких пачках в форме кубика. Были пачки и другой формы, но самым распространенным был грузинский чай именно в такой упаковке. Это был неплохой чай. Однако определить марку чая, что дали чайханщику азербайджанцы, кубачинец не успел. Видимо, хороший был чай, раз они принесли его с собой. Потом азербайджанцы вышли. «Пошли на базар,- решил наш завсегдатай чайханы,- скоро вернутся».
Прошло не более получаса, как те вернулись и сели за один из свободных столиков. Чайханщик поставил перед гостями полный заварочный чайник, три пиалы, и, широко улыбнувшись, отошел. Один из гостей разлил чай по пиалам. Он же по праву старшинства первым принялся поднимать свою пиалу и посмотрел на нее. И он почему-то страшно поморщился. Потом посмотрел на своих друзей и на их пиалы. Потом они посмотрели друг на друга, далее все вместе посмотрели на чайханщика и стали громко его ругать. Потом поднялся такой содом, что весь базар прибежал в чайхану. Кубачинец сидел за столом в своем углу и ничего не понимал. Драки, однако, не было, и народ мало-помалу успокоился. В чайхане остался один наш герой: он бы не вышел оттуда, если бы даже начался второй всемирный потоп, потому что это был его день отдыха и чаепития. Кубачинцы строго соблюдают заведенный веками порядок. Такой они народ. Кубачинец не был бы кубачинцем, если бы оставил начатое дело, не доведя его до конца. Это было бы как не написанная полностью мудрая надпись на лезвии кинжала. И он решил узнать в любом случае, что же было причиной всего того, что здесь случилось. Спрашивая об этом у чайханщика, начал так: «Я видел, как вошли те трое, видел, как они дали тебе пачку чая, заказали чай из своей заварки и вышли, видел, как они вернулись в чайхану и ты поставил перед ними полный чайник и пиалы. Что же случилось дальше? Что ты сделал с их чаем? Из-за чего поднялся этот шум?». «Не знаю,- отвечает чайханщик.- Ничего такого я не сделал. Единственное, что я сделал, это то, что первую кружку из этого чайника выпил сам».
«Так вот в чем дело!- сразу догадавшись в случившемся,  воскликнул кубачинец.- Ты один выпил сливки с целой пачки прекрасного чая!».
Действительно, если из хорошей заварки заварить свежий чай и разлить по кружкам, то об-разуется над чаем дымка типа белой пленки. И ее хорошо видать невооруженным глазом. Не знаю, знал ли сам чайханщик об этом свойстве чая или нет, но азербайджанцы знали точно и, не увидев ни в одной пиале этой белой пленки, решили, что чайханщик самым наглым образом из-девается над ними, за людей их не считает.  А мудрый кубачинец стал еще мудрее, выпив еще од-ну чашу мудрости.
Я уже говорил о том, что каждое утро выхожу на берег, сажусь на валун и дышу свежим морским воздухом. И я не один такой. Есть таких человек десять, которых я знаю с прошедшей осени, с первых дней, как я появился в городе. Есть и непостоянные посетители: они только временами появляются на берегу. Почти все они ходят по берегу, скажем, от точки А до точки Б и обратно и так несколько раз. Только редко кто из них купается. Попадаются и случайные люди, ре-шившие освежиться, искупавшись в прохладной морской воде. Они не приходят сюда второй раз: берег и вода очень грязные, и тут невозможно купаться. Ни разу не купался и я.
Иногда на берег я хожу и по вечерам. Не один, а с внуком. Это все тот же Даник - герой моего очерка «20-титысячный учительский десант». Ему скоро 3 года, и он уже понимает, что хорошо и что плохо. Так что с Даником не пропадешь. На днях мы с ним решили прогуляться по берегу очередной раз. Было очень жарко, и я предложил Данику искупаться. Ищем мелкое место, чтобы и дно было чистое: часто на дне попадаются острые камни и битое стекло.
Слева от нас есть что-то типа пирса. Не один, а два пирса, которые, как говорят, должны соединиться, образовав полукруг. Сюда всю осень и зиму возили мусор. Потом тракторами разравнивали, сверху насыпали землей, опять разравнивали. Говорили, что кто-то собирается построить здесь бассейн. «Хорошее дело,- решили мы,- скоро в бассейне купаться будем». Однако понавез-ли гору бытового мусора и прекратили работы. Между двумя «пирсами» образовался пруд, на вид неплохой и неглубокий. Но Даник отказался здесь купаться. Сказал, что воняет. Идти в сторону «Белого медведя» мы не стали: там в море втекает река от городских канализационных труб. Нам ничего больше не оставалось, как повернуться на180 градусов и идти в обратную сторону.
Прошли мы шагов 300 от моего валуна и остановились у довольно широкой речки, впадаю-щей в … Я чуть было не запел: «Неправда, что Волга впадает в Каспийское море. Волга в сердце впадает мое-е!».  Если не Волга, то эта речка точно впадает в мое сердце и душит меня. Она на-много шире той, которая течет по ущелью под моим селом и на которой еще в 60-70-мидесятые годы прошлого века работали 12 водяных мельниц, что в годы ВОВ кормили не только моих одно-сельчан, но и жителей окрестных сел. Но она не доходит до моря, а умирает, оросив башликентские сады.
«Наша» же речка несет до последней капли свои воды в Каспий. И течет она не без пользы. Она кормит много живности, сотни голодных чаек и голубей на берегу моря. Может быть, стоит сохранить и такие речки в городской черте?  Кормятся же на них голодные птицы. (Это я так иронизирую).
Смотришь на всю эту грязь, что на твоих глазах втекает в море, и сердце холодеет от бессилия что-либо изменить. Вот так стоишь и смотришь на море грязи. Вдруг раздается отчаянный детский крик: «Дедушка! Дедушка! Какашки плавают. Я не хочу здесь купаться».
На следующее утро я рассказал об этом случае друзьям, когда они остановились, чтобы по-дороваться со мной. Самый старший из них Рашид сказал, что таких рек, вытекающих из канализационных труб, здесь по берегу очень много. Магомед добавил, что раньше было хуже и что та самая речка, о которой я только что им говорил, долгое время протекала под дамбой вдоль по берегу и такая невыносимая вонь была вокруг, что редко кто вообще выходил на берег. Омар, самый молодой из них, обернувшись ко мне, заключил: «Ты недавно рассказал нам сказку о кубачинце и сливках на чае, а теперь пойдем с нами и я покажу тебе другие сливки, испугавшие твоего Даника. Некоторые кусочки еще не разложились и плавают не хуже любых сливок». Шапи же, подведя итоги, обобщил: «Написал бы ты, Мурад, об этом в свою газету. У тебя неплохо получается: я читал твои статьи». «Я тоже читал о бродячих собаках, гадящих на берегу. Но от этого их меньше не стало. Вот они все. На берегу негде сесть. Надоело!»- возмутился Абдул. «Да мы тоже хороши.- будто говоря сам с собой, сказал опять Рашид.- Позволяем бросать мусор где попало. Вот несколько полных пакетов около самой воды. Да еще бутылок пустых полно».
Тут я невольно вспомнил свои молодые годы и один интересный случай из жизни, скажем, начинающего, но не ставшего им журналиста. Было это летом 1964 года, и было мне тогда ровно 17 лет. Я окончил педучилище и, пока не начнется учебный год, решил помочь родному колхозу в уборке урожая на кутане.
Что-то испортилось в механизме комбайна, и он без дела простаивал в горячую пору жатвы. Из-за чьей-то безответственности колхозники убирали урожай переспелой пшеницы серпами вручную. И вряд ли успели бы убрать в срок. Попросили меня написать об этом в газету. Написал я фельетон в «Дагестанскую правду». Конечно, не стали печатать, пока не докажут достоверность фактов. Так и не напечатали. Но что тут было! Видимо, хороший я написал фельетон. Из обкома КПСС приехали представители в райком партии, из райкома -  в колхоз и на кутан. Им нужно было узнать наверняка, по чьей вине во время жатвы простаивает дорогостоящая техника. Председатель колхоза, участник ВОВ и прекрасный человек, единственный в селе, правильно называющий мое имя, чуть не потерял должность из-за моей писанины. Прошло 50 лет, и я до сих пор помню его слова: «Что я тебе плохого сделал, Гаджимурад?». На самом деле он делал людям только хорошее.  С тех пор я зарекся писать подобное. Не случись такое, из меня получился бы неплохой журналист.
Правда, я сделал еще одну неудачную попытку им стать. Но об этом потом.