Комплексная проверка

 
Примерно году в 1988. Инспекторский опрос. Построение . Приказано всем - зимняя форма одежды. Я и без того всегда с приказом на переход на зимнюю надевал шапку-ушанку. Намерзся… На фуражку я переходил до летнего приказа только в случае категорически тёплой весны. В первый день, как обычно я прибыл на службу в зимней форме одежды. Надо сказать, что в институте была масса здоровяков ходивших в фуражках круглый год (где-то они теперь), благо некоторым до квартиры было 5-10 минут хода.
Но в тот же день начальство институтское сделало для себя неожиданное открытие – прибывший в представительском лимузине Главнопроверяющий был в фуражке. К слову, это не было никаким нарушением и он, учитывая, что на улице ему приходилось пребывать мгновенья от парадного до лимузина, мог ходить так в любой мороз.
А погодка была довольно студёная. Ниже десяти градусов, точно. Но генерал-холуй Волков немедля приказал всему личному составу института прибыть на завтрашний строевой смотр в фуражках. Приказ начальника – закон для раба. Какова же была паника начальника ВЦ полковника Боярского узревшего меня перед построением в шапке. В результате незамедлительно последовавшей стычки я заявил ему, что в ответ на его претензии я подам рапорт. После этого, открыв портфель и надев припасённую фуражку (приказ начальника…), я встал в строй. В тот же день я подал рапорт, который сыграл довольно значительную роль в моей судьбе. В нём я указал, что приказ о переходе на зимнюю форму одежды отдаёт  командующий войсками округа и отменять его начальнику института не по чину. Боярский на мой рапорт не ответил, но злобу затаил. Вообще он был трусоват, как и многие начальники, иначе в начальники они бы и не выбились.
При очередной реорганизации было принято решение меня сократить. Как мне донесли проверенные источники, при обсуждении моей кандидатуры Боярский сказал тако - «ну его нахер, этого писателя»… я принял эту весьма лестную оценку ставившую меня в ряд с Толстым и Шолоховым на счёт моего рапорта о форме одежды. Но много лет спустя (2021) Серёжа Сурнов напомнил мне о ещё одном моём писательском подвиге. Дело было в конце восьмидесятых. Народ уже слегка поотпустил ремешки, а некоторые так и верхние пуговки расстегнули. И в это весёлое время расслабухи вызывает Сурнова замполит и нагружает его выпуском стенгазеты ВЦ. Дело это нудное, неблагодарное. Сурнов в то время был зам начальника отдела разработки САИПР – системы автоматического проектирования. О ней разговор особый. Выпуск общей стенгазеты ВЦ предполагал привлечение авторов из прочих отделов. И Серёжа задумал вольнодумство каверзное. Он обратился к представителям свободного мыслепроизводства на ВЦ и предложил им подать материалы любой степени политического накала и обязался их разместить в прессе. В их число попал и я. Надо сказать, что в то время на ВЦ было два беспартийных офицера, подполковник Сажин и майор Виняр. Уже представление места в партийной печати (а иной тогда, да впрочем и сейчас, не было) отщепенцу было само по себе актом политического вызова. Я с жаром взялся за дело (вещь  неслыханная, так как написание статей в стенгазеты рассматривалось как проклятие, ну или тяжкая повинность). Дело в том что тема у меня уже была. На территории института там и сям были разбросаны как сейчас говорят бигборды идиотско-агитационного характера – «Народ и партия едины», «Ответим на решения ХХХ … съезда партии», и прочая галиматья. Возле корпуса шестого управления мимо которого лежал мой путь с работы и на неё был такой бигборд с изображением пары бодрых арийцев на фоне ракет фау-2 и с вызывающей надписью «Ракетный щит Родины». Своё повествование я начал как водится с введения в международную обстановку, которая тогда характеризовалась оголтелым курсом собаки Рейгана на развёртывание так называемой СОИ (стратегической оборонной инициативы).
Эта СОИ , надо сказать вызвала затяжной приступ стратегической диареи у кремлёвских старцев, их челяди и холуёв. И основным направлением всех «исследований» в институте стало противодействие этой СОЕ. И сам я копошился тож. Помнится я размышлял, что если над пусковой поднимать защитную сеть (на аэростатах например) и на сети размещать поражающие заряды, то мы сможем воздействовать на боевой блок на некоторой высоте над шахтой и тем самым предотвратим наземный взрыв. А воздушный шахте не повредит.
Но вернемся к нашей газете. Итак, мой текст начинался достаточно стандартно и бравурно. Что-то вроде  того, что в ответ на наглые посягательства бухгалтера Берлаги (собаки Рейгана) мы, геркулесовцы (сотрудники ВЦ) все как один включились в программу борьбы с СОЕЙ и в результате наших (в числе прочих) героических усилий был выкован Ракетный Щит Родины. И водружен на газоне…
Текст был опубликован. Что там было ещё ни я, никто уже не помнит. Да и мне этот эпизод напомнил Сурнов. Можно предположить, что и прочие материалы вполне соответствовали. Итак, завершив работу над изданием, Сурнов вывесил газету  на входе в ВЦ напротив раздевалки и утром решил понаблюдать за реакцией публики стоя рядом. Первым пришёл замполит. Он вперился в газету и стал медленно как синьор Помидор перед Чипполином наливаться кровью (кажется и солдаты Урфина Джуса вели себя подобно). По прошествии некоторого времени, прочитав мой опус и уже не в силах читать дале,  развернулся к Сурнову и некоторое время соображал как на это отреагировать и, наконец проревел – «это же Блуд!». И приказал газету снять и доставить к нему в логово. Больше её никто не видел. Но в процессе подготовки с ней уже ознакомилось немало народу и рассказало прочим, посему мы получили ещё одно подтверждение, что рукописи не горят. Термин «блуд» применённый жрецом КПСС может показаться странным только на первый взгляд. Дело в том, что оценить это как антисоветский, антипартийный и тому подобный выпад он не мог. Это моментально поставило бы под удар его самого, как допустившего подобное безобразие в окормляемой им епархии. Багровый цвет, принятый им, отнюдь не означал единения с нашим знаменем, он был вызван интенсивной работой содержимого черепа по отысканию наиболее щадящего его партийную позицию и в то же время самого уничижительного слова. И оно было найдено – «блуд». Эх, кабы довелось ему побывать в скором времени в пооткрывавшихся повсеместно магазинам для взрослых он бы наконец узнал что такое блуд.
Кстати, у Лескова прекрасно о сём предмете -
«Цензорская проруха с ним случилась на книге архимандрита Израиля, где в вину Аввакуму была поставлена следующая неловкая строка: «блуд не был бы блудом, если бы не было учреждено таинство брака». Аввакум не оправдывался и не тужил, что его отставили.»
Да и я грешный, не особенно тужил - впереди наивному взору мнилась призрачная Свобода.
Теперь я склонен полагать, что лестное определение меня как писателя Боярский дал на основании не одного моего литературного подвига.

Post scriptum. Оный болшевский учёный Боярский как только уволился от государевой службы тут же пошёл в услужение к местному смотрящему в законе по Подлипкам некоему Виноградову. И за верную холуйскую службу был жалован тарасовсим вещевым рынком на кормление. Каковой рынок он и окормлял научно ещё долгое время.  Рынок сей был зело обширен и разнообразен и, учитывая его дислокацию на торном ярославском шляху аккурат в месте пересечения им Клязьмы приносил дани немалые. Впрочем, по тому месту , вроде, проложили новую Ярославку в обход Тарасовки и незнамо чем теперя кормятся отпрыски полковничьи.