Герой нашего времени Глава 1 Данко

Данко

"Добрый вечер, дорогие телезрители и радиослушатели. Сегодня в эфире ваше любимое шоу «Герой нашего времени» и его непревзойдённый ведущий. – Завопил мужчина в микрофон, стоило только свету в студии включиться. Торжественная, заедающая в голове музыка, не стихала, а только набирала обороты под гул аплодисментов счастливчиков и журналистов, попавших на столь известное мероприятие вживую. – Сегодня у нас в гостях человек, прославившийся на весь мир, человек, которого любят и восторгаются им, мужчины хотят быть на него похожи, а женщины хотят оказаться рядом с ним! – широкая белоснежно улыбка не сползала с лица ведущего. Он то прищуривался, бегло разглядывая находившихся в зале зрителей, то, широко раскрыв глаза, смотрел в объектив огромной студийной камеры. – Именно так бы я начал эфир, не будь он таким уникальным в сравнении с предыдущими. Надо быть проще, согласны?! Говорить не заученными фразами, а тем, что идёт изнутри, своими словами! Ведь сегодня у нас в гостях самый известный писатель современности, автор гениальных романов, рассказов, основатель самого популярного книжного издательства, под крылом которого растут начинающие авторы, человек, который словом меняет жизни людей, ведь слово это главный инструмент для завоевания людских сердец на вооружении нашего гостя! Встречайте, – Данко!”
Свет софитов тотчас устремился в сторону небольшого прохода за столом ведущего. Из темноты постепенно начал вырисовываться силуэт, обретающий всё больше деталей по мере приближения. Объёмные лучи света, видимые для человеческого глаза благодаря дым-машинам, обволакивали высокую мужскую фигуру. Когда гость наконец вышел из завесы дыма, зрители лицезрели своего кумира. Данко вышел с разведёнными в стороны руками, из-за чего его и без того очень внушительных размеров фигура, стала совсем гигантской, словно монумент, а его сияющая обворожительная улыбка ослепляла поклонников. Опустив руки, он осмотрел зрительный зал, желая видеть изумлённые, восхищённые лица фанатов, но из-за вспышек прожекторов, направленных в его сторону, ни единого лица видно не было. Лишь белые пятна, словно листы бумаги, прижатые к их лицам. Музыка и овации смешались в один неразличимый гул. Грудная клетка литератора ходила ходуном, раскрываясь с каждым вздохом всё шире. Данко давно был приучен к сцене и публике, но казалось его ноги вот-вот подкосятся, а его губы с бровями то и дело меняли своё положение, поднимаясь и вновь опускаясь. Но не от страха столь сильного внимания, прикованного к нему, его тело жило само по себе, скорее наоборот, от неописуемого восторга от всего происходящего в тот момент. “Моя мечта наконец осуществилась! Это правда происходит наяву?! – выражало его лицо лучше любых слов.” Музыка не стихала до тех пор, пока гость не приблизился к невысокому, но очень роскошному по ширине диванчику.
Наконец милодия стихла, а в зале включился привычный, спокойный свет. На диванчике вальяжно, расставив в стороны ноги, закинув одну руку за спинку дивана, а другую держа на колене и широко расправив плечи, расположился мужчина средних лет. До блеска залакированные коричневые ботинки блестели в ярком свете огромных ламп, а тёмно-коричневые брюки ровно доходили до обуви. Манжеты белой хлопковой рубашки слегка выглядывали из-под рукавов бордового клетчатого пиджака. На его левой руке, уведенной за диван, виднелись часы с идеально подходящим под цвет обуви ремешком. Правая рука, лежащая на колене, была украшена двумя кольцами: первое было заурядной круглой формы, но примеси особой смолы в составе материла, из которого оно было сделано, придавали ему необыкновенный зелёно-голубой оттенок на свету; второе же не отличалось похожей особенностью, оно было чёрного матового цвета, но уникальность ему придавало его необычная форма со строгими, острыми гранями. Сидя на диванчике, он продолжал улыбаться, немного задрав голову. Его чисто выбритое лицо имело вытянутую овальную форму, сужающуюся к подбородку, около которого имелись яркие мимические морщины. Черные немного волнистые и мягкие словно шёлк волосы длины чуть больше средней были зачёсаны назад, только пара прядей свисала с висков рядом с очками. Он носил солнцезащитные очки в тонкой металлической оправе с золотистым оттенком, в которую были вставлены круглые, но не очень большие, линзы красного цвета.
– Здравствуй, Данко! – воскликну ведущий, приподнявшись со стула, чтобы пожать руку.
– Здравствуйте. – более сдержанно, но не безынтересно, ответил мужчина. – Знаете, очень рад наконец-то оказаться здесь… на этом месте, на этом самом диване.
– Ах, а мы то как рады, вы бы знали! И наши гости несомненно тоже. – В подтверждение его слов зрители тут же завопили. Данко ещё раз оглядел зал.
– Помню, ваше шоу только появилось, когда я был ещё подростком. Я прибегал с вечерних занятий и вместо уроков бросался к телевизору, чтобы успеть на эфир. – Голос автора был очень вкрадчив и, несмотря на габариты владельца, не был чрезмерно басистым, скорее был одарён лёгкой бархатной хриплостью, что прибавляло ему театральности. Он говорил очень чётко и громко, будто полжизни выступал на сцене, нежели занимался литературой, приковывая всеобщее внимание к своему рассказу.
– Ох… какая честь… Наверно, наши боссы сейчас прыгают от радости, слушая вас. – Смеясь, ехидничал ведущий. – Ну что ж, нашим зрителям наверняка уже не терпится начать интервью, да и вам уже скорее всего наскучила пустая болтовня. – слегка замялся ведущий.
Яркая улыбка с лица Данко уже как минуту сменилась сдержанной. Голова его была практически полностью повёрнута к ведущему, словно требуя продолжения действия. Хоть его глаза и были сокрыты под очками, но ведущий чётко ощущал неотрывный взгляд писателя на себе, от чего ему становилось несколько дурно.
– Итак, я считаю, будет не секретом сказать, что многие люди, сидящие в зале, больше всего заинтересованы вашим успехом. – Данко отвёл голову и лишь молчаливо покивал в ответ. – И разумеется, многим бы очень хотелось узнать его историю. Наверняка же в ней есть случай, которому вы обязаны своим возвышением на “вершину мира”. – Он не стеснялся задавать столь откровенные, нет, даже провокационные вопросы и неприкрыто язвить, пускай перед ним и сидел баснословно богатый и известный, но всё ещё такой же человек, коих за столько лет карьеры он видел так много, что уже и не помнит каждого.
Зрители наконец успокоились, но тихий шёпот продолжал ходить между рядами. Должно быть мысли ведущего совпадали с этим шёпотом. Журналистов было легко отличить от остальной толпы – они тут же достали свои записные книжки, планшеты и ноутбуки, как только прозвучало первое утверждение ведущего.
Литератор нисколько не смутился, лишь ещё больше задрал голову вверх, задумавшись и погрузившись в воспоминания.
– Хм… я, кажется, понимаю о чём вы, – на мгновение улыбка с лица Данко пропала, но тут же вернулась на своё привычное место, его раздумье продлилось недолго, – да, был один случай, который позволил людям впервые услышать моё имя. – Лицо ведущего не дрогнуло. Он получил ответ, который и ожидал услышать, задавая вопрос такому человеку.
– Поведаете нам об этом чудесном событии?
– Почему бы и нет? Я никогда не скрывал этой истории, поскольку о ней можно узнать и самому, главное понимать, где именно искать… – проговорил Данко, искривляя голос словно по синусоиде. – Данное событие произошло со мной ещё в студенческие годы. Я тогда, к слову, учился на маркетолога, что в некотором роде помогло мне осуществить запланированную “сделку”. Тогда я закончил свой первый сборник рассказов, которые публиковались в своё время на одном Интернет-портале. – Литератор говорил без остановок, лишь делая полусекундные паузы, чтобы вспомнить нужное ему слово. Казалось, будто он говорит на одном дыхании, а текст уже давно составлен и отточен, из-за чего журналисты еле поспевали записывать за его словами, да и самому ведущему пришлось отбросить посторонние мысли, чтобы не потерять суть повествования. – Однако… охват этого портала был не очень велик, и знали о нём лишь те, кто всерьёз интересовался литературой. Моей же задачей было донести свою мысль до массового читателя, с чем мне могло бы помочь какое-нибудь крупное издательство.
– И вы обратились к этому издательству с предложением опубликовать ваши тексты? Как вам удалось уговорить их редакторов и инвесторов печатать малоизвестного молодого автора? – задавая этот вопрос ведущий вновь рассчитывал получить уже знакомый по другим интервью с артистами и певцами ответ в духе: “Они были поражены моим талантом, и поэтому дали мне шанс проявить себя”.
– Тут мне и пригодилось моё образование маркетолога и умение делать выгодные предложения. Я, можно сказать, отдал даром свой сборник рассказов издательству, заявив лишь об одном условии: “На всех публикациях и рекламных проектах должно быть моё имя, в качестве автора вашего нового бестселлера.” И угадайте, что произошло? Мой план сработал! То издательство было нужно мне исключительно ряди их возможностей в продвижении рекламы, коими оно располагало. – С самого края зрительских мест можно было заприметить мужчину в деловом костюме, лицо которого в тот момент расплылось в ехидной улыбке, выражающей понимание – его черёд ещё не настал.
– Вау! – воскликнул ведущий, слушая немного безумный рассказ автора. Он был отчасти огорчён не услышать ожидаемого ответа, но он знал одно – только лишь эта эксклюзивная история поднимет рейтинги шоу в небеса. – Я… обескуражен настолько рискованным, можно даже сказать, отчаянным шагом, но к какому успеху он привёл вас, и буквально перевернул вашу жизнь с ног на голову!
Зрители ликовали. Эхо романтичной капиталистической истории успеха молодого, никому неизвестного писателя ещё звучала в их головах. Мысли каждого зрителя были забиты образами той самой истории, и каждый с блеском в глазах представлял себя на месте главного героя этого сюжета. В зале сразу потянулись руки журналистов, намеревавшихся задать свой вопрос, касаемо этого события. Писатель засиял; он показал на одного из репортёров, лицо которого проявилось из-под белого пятна больше всего, позволив задать желаемый вопрос: “Данко, скажите, создание вашего собственного издательства как-то связано с этой историей?” Лицо литератора сделалось на мгновение удивлённым.
– А вы очень проницательны! Да… можно сказать и так. Именно в тот момент мою голову посетила мысль о создании собственного издательства, в которое могли бы приходить такие же молодые и неопытные авторы, как и я сам когда-то. Тогда я мечтал о месте, в котором они бы получили свой шанс проявить себя, заявить о себе миру, и чтобы им не приходилось жертвовать чем-то по истине дорогим для этого. – Ведущий внимательно смотрел на лицо Данко. Его ожидания вновь не были оправданы: вместо уже привычных для сегодняшнего гостя пафоса и эпатажа его лицо излучало понимание и добродушие, как и лицо любого родителя, говорящего о своём дитя. Зрители же, слыша столь трогательную историю искреннего желания помогать неопытным коллегам по перу, начали аплодировать, сами того не замечая: «Ну, управлять целым изданием это как-то уже чересчур… я бы на вряд ли справился… – мысли зрителей в зале и за экранами телевизоров резко переменились».
– Скажите, став одним из известнейших авторов современности, имея собственное литературное издательство, вы можете сказать, что ваша мечта наконец осуществилась и вы счастливы от пребывания в этом состоянии на этот момент жизни.  – Послышался вопрос второго журналиста.
– Ох... ну и вопросы у вас, конечно... если вы сегодня все с такими, я ж отсюда поползу просто! – смеясь, говорил Данко. Ведущий, стараясь поддержать позитивный настрой шоу, засмеялся в ответ. – Ну... Да! Я могу сказать, что я доволен всем, что сейчас происходит со мной и моей жизнью в целом, я всегда писал то, о чём хотел, о чём переживал, не задумываясь, что меня будут как-то ограничивать в творчестве. Я пишу для вас, моих читателей, а в ы взамен поддерживаете и любите меня! Что это как ни счастье! – руки писателя были собраны в замок, пока глазами он пытался увидеть в лицах зрителей подтверждение своим словам, но ничего, кроме бесцветных бумажных листов, он разглядеть не мог. Мужчина в деловом костюме на краю зала с такой же ехидной улыбкой, закинув нога на ногу, внимательно слушал гостя, подмечая интересующие его моменты с мыслью: «Осталось немного».
– Я бы хотел возразить вам… – Игнорируя поднятые руки остальных журналистов, повернув голову в сторону, обращался Данко уже к ведущему: «Я бы хотел возразить вам…» Лицо второго в тот же момент искривилось в недоумении.
– Простите?..
– Вы сказали, что этот поступок был жестом отчаяния, который чудом увенчался успехом, и в последствии перевернул мою жизнь “с ног на голову”, так ведь?
– Да, но я всё ещё не понимаю, к чему вы клоните. – Зрители замерли. Поднятые руки журналистов, словно налившись свинцом, опустились.
– Я пытаюсь сказать, что это событие помогло мне в продвижении, но не было решающим в моей жизни. Сейчас я бы даже сказал, что тогда смог бы обойтись и без того, чтобы отдавать свой труд и гений за почти что даром.
– Теперь я понимаю… вы считаете, что ваш успех был лишь вопросом времени, а это событие просто ускорило его.
– Да, примерно это я и пытаюсь донести. Конечно, нельзя отрицать, что таким образом я смог также проверить, как массовая, не самая искушённая аудитория отнесётся к моему стилю, который был отличным от остальных, которые когда-либо появлялись, но опять же это было лишь вопросом времени. Так или иначе мой труд и новаторство рано или поздно бы оценили по достоинству. – некоторые зрители сидели сложа руки перед собой, пытаясь вникнуть в слова гостя. “ «Не самая искушённая аудитория»?! Он нас держит за придурков?! – пронеслись мысли у некоторых сидящих в зале.”
– Конечно… никто не отрицает вашего гения… – Данко и ведущий неотрывно смотрели друг на друг, второй же вновь ощутил то неприятное чувство: «И чего это я так переживаю… тоже мне тут гений нашёлся! Не он первый такой известный и богатый и не он последний. Такой же жалкий пацан, коих тут было уже десятки, которым просто повезло оказаться в нужном месте – в нужное время. Ничего из себя не представляющий фрик, который пытается выделиться из общей массы ярким нарядом да вызывающим поведением. И всё же… что это за жар?..»
– Извините что перебиваю! – Влез в разговор один из журналистов. – Скажите, а какого вам, вот, живётся гением?
– Вопрос с подвохом? – Данко слегка наклонился.
– Никого подвоха! Вы называете свои произведения гениальными, но, вот, почему-то не каждый видит них то, что все привыкли называть гениальным. Так, может вы расскажете, как изменилось понятие гениальности за последние 40 лет?
Глаза ведущего округлились и сделались большими, словно пятирублёвая монета: «Это нехорошо-нехорошо… чего этот журналюга так подскочил?! – Он посмотрел на планшет репортёра, на котором увидел лого популярного таблоида. – Решил мне испортить всё шоу ради контента для своей жёлтой газетёнки?! Не позволю!» Ведущий попытался перебить журналиста, чтобы вернуть разговор в прошлое русло, как вдруг он увидел, вытяжную руку Данко, которой тот как бы не дал ему прервать спор, позволяя журналисту говорить.
– Вы не видите гениальности, о которой я говорю, в моих творениях. – Лицо автора стало абсолютно расслабленным, а тон и тембр голоса заметно понизились.
– Вот, да! Я не понимаю то, что вы присуждаете себе лавры, такие же, какие дали тому же Пушкину или Лермонтову. Почему так происходит?
Спокойное выражение на лице Данко сперва искривилось, как у музыканта, услышавшего фальшивую ноту, затем быстро сменилось яркой улыбкой. Он опустил голову, подперев её ладонью, но тут же поднял её. Репортёр и зрители вместе с ведущим молча наблюдали за этой картиной, не понимая, как им следует реагировать.
– Ах… какое слово — «гений»! Признаюсь, мне и по сей день непривычно слышать это слово в свой адрес, но, честности ради, признаюсь – мне очень радостно слышать его, да и я самое считаю его лестным! – Гробовая тишина в зале после этих слов нарушалась лишь смешками и вздохами писателя. – Многие талантливые люди стремятся приблизится к гениальности великих русских классиков, но как жаль, что они… опоздали!
– Прекратите паясничать! То, что вы сейчас строите из себя клоуна, вас не красит, а, вот, вместо этого вы бы лучше вели нормальный разговор, потому то, что этого хотят все зрители!
– О каком диалоге идёт речь, когда я разговариваю с абсолютным невеждой, речи которого вызывают у меня разве что истерический смех?! – Сказал Данко, уже не сдерживая смех и лишь прикрыв рот ладонью, дабы сохранить хоть немного приличия.
– Простите, что вы имеете в виду?
– Извините, вы себя хорошо чувствуете? А то у вас лицо так покраснело, будто к нему прилила кровь со всего тела. – Всё с такой же насмешкой продолжал литератор.
Гробовая тишина в зале сменилась шёпотом, среди которого можно было услышать и возмущение с осуждением, и такие же смешки.
– Ладно, я хочу закончить с этим «разговором». Глядишь, и у вас прибавится… знаний в этой теме.
– Вы сейчас только и делаете то, что работаете на публику, и ничего…
– Да Боже ж ты мой! – Завопил Данко. – Когда вы научитесь связывать слова в законченную мысль так, чтобы её можно было воспринимать?! Ещё ни один журналист, с которым мне приходилось общаться так не издевался над русским языком, как вы! Лев Толстой в гробу вертится от вашей речи! – Ведущий, сидящий в метре от вскрикнувшего писателя, буквально подпрыгнул на своём кресле от неожиданности. Второй сделал глубокий вдох. – Простите мне мою эмоциональность… – Его лицо сделалось вновь необычайно спокойным. – Что вы вкладываете в значение гениального писателя и гениального произведения? – Глаза журналиста тотчас опустились в планшет и забегали по его экрану. – Поднимите глаза! – его слова были настолько проникновенны, что нашли своё отражение в действиях каждого сидящего в зале. Все, не задумавшись, подняли глаза и устремили свой взгляд на писателя. – Я хочу слышать ваши мысли, выше мнение, вашим абсолютно безграмотным языком, а не вычитанные из наспех найденных статей. – Дыхание журналиста перехватило. Он почувствовал жар, пробежавший по его телу. Данко смотрел на него почти исподлобья, потому он мог на несколько мгновений увидеть его глаза, сокрытые под очками.
– Для меня… для меня гениальность это, когда… м-м… то, что никогда не было показано, кто-то даёт миру… гениальный писатель должен давать такие иди. – Говорил журналист медленно, запинаясь, делая длинные паузы, во время которых он стремительно осматривал людей в зале, уставившихся на него. От волнения ли, что на него было обращено внимание миллионов людей, он так растерялся, или, может, о того, что чувствовал на себе взгляд Данко, который за время даже не пошевелился.
– И в моих текстах вы не видите того самого новаторства, которое и считаете признаком гениальности, так? – Наконец отмер литератор.
– Д-да… извините, я не говорю…
– Всё в порядке, не извиняйтесь. Я всегда открыт для интересных мыслей, касаемо моего творчества. – Данко смотрел на съежившегося журналиста, прижавшего планшет к груди. Тот внезапно задрал голову к потолку, как обычно делают люди, стремящиеся сдержать выступающие на глазах слёзы. Ведущий в тот же миг дал сигнал оператору, чтобы тот отвёл камеру. – Не нужно сейчас заниматься самобичеванием. – Голос писателя стал таким добродушным, что вместе с его хриплостью стал похож на голос доброго старца. – Я хочу продолжить наш разговор, сядьте как положено.
Немного поколебавшись, журналист послушался указанию Данко, опустив блестящие глаза.
– Я задам вам похожий, но немного отличающийся вопрос: в чём суть писательства? – Почти все сидящие в зале машинально начали искать ответ на этот же вопрос в своих мыслях. – С вашего позволения… – Данко слегка приподнялся, сняв клетчатый пиджак. – Тут становится жарковато.
– Разрешите. – Всё ещё неуверенно колебался журналист. – Писатель — тот человек, который несёт свою мысль в массы, потому что его мысль уникальна, отличается от всех, поэтому она должна затрагивать людей.
– Интересно… то есть писатель в первую очередь должен мыслить не как все, чтобы своей уникальность цеплять людские сердца. – Литератор немного улыбнулся, поправляя очки. – Хорошая мысль! И сказана даже не так паршиво, как всё остальное. Правда вы все упускаете одну важную деталь… Смысл работы писателя не в том, чтобы глубоко или нестандартно мыслить, – журналист и все остальные пристально смотрели на оратора, читающего им лекцию, – а в том, чтобы эти самые мысли уметь нестандартно изложить. Человек может строить в голове целые миры, рассуждать на глубоко нравственные и философские вопросы, но это не делает его писателем, пока он не изложит эти миры и рассуждения на бумагу. А вот так же ярко, выразительно, захватывающе описать всё происходящее в голове могут далеко не все. Многие считают, чем глубже произведение, тем оно популярнее, однако, почему-то те же любовные романы, коих было написано тысячи, и которые затрагивают абсолютно повседневные темы, остаются такими же популярными. «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте» – известная фраза, сказанная ещё много лет назад, но почему-то с ней все соглашаются. История Ромео и Джульетты –совершенно типичная любовная драма с минимальными новшествами для жанра, но её знают во всём мире. Шекспир изобразил настолько примитивную формулу любовной истории таким богатством языка, таким его разнообразием, так трагично, что читатель даже не задумывается над банальностью происходящего, а лишь горько плачет по смертям героев.
– По-вашему не нужно привносить ничего нового в искусство?
– Я этого не говорил! Лишь создав как раз таки своё можно навсегда остаться в истории. Свой фасад или свой интерьер, неважно! Но уметь это изложить. Если вы достигли чего-то одного, вы хороший автор, вы добьётесь успеха, но этого мало... нужно быть лучшим... Если вы добились всего сразу – вы чёртов гений! Я не привнёс в уже существующие жанры чего-то принципиально нового, лишь по-новому изложил уже имеющиеся формулы. Взял уже до меня придуманный и использованный десятки раз фасад древнего сабора, вывел его достоинства на передний план, спрятав недостатки, позволив насладиться изящными фресками обычному обывателю. И, конечно, не забыв добавить свой собственный интерьер, спроектированный своими руками, ведь старые уже так всем приелись. Изобразить старое по-новому. Элитарное – по-простому.
Зрители слушали монолог Данко, открыв рты. Человек, сидящий перед ними, казалось, только что рассказал им всю формулу успеха, как она есть на самом деле, но вот представить себя на его месте, как это было раньше, уже никто не мог. Этот человек казался им чем-то недосягаемым, неповторимым в своём ключе, тем, что невозможно до конца понять. Однако, несмотря на это, зал разразился овациями, будто им только что поведали крамольную истину, которой так всем не хватало.
– Вы говорите о гениальности искусства, но при этом сами не понимаете, что это значит! – резко встал мужчина с самого края зрительных мест. Данко быстро оглядел этого человека: деловой костюм, фирменная ручка с блокнотом и, наконец, последний роман самого писателя весь набитый закладками. Было очевидно, этот человек – литературный критик из издательства, хорошо знакомого гостю. Его голос разразился словно гром среди ясного неба. Призрак прошлого, которое литератор желал бы никогда боле не вспоминать, стоял перед ним, явно намереваясь разгромить зазнавшегося писателя.
– Вау! Столько желающих сегодня со мной поспорить! Я воодушевлён, никогда ещё такого не было, признаюсь, – радостно воскликнул литератор, хотя лицо его уже с трудом можно было назвать вдохновенным или уж тем более радостным, – Прошу вас, мы ещё с вами договорим! – Он обратился к журналисту, с котором беседовал до этого. Тот молча кивнул в ответ, протирая глаза платком. – Итак, что вы хотели сказать этим высказывание?
– Я хотел сказать, что вы не осознаёте, что делает произведение уникальным и по-настоящему стоящим, но при этом называете свои творения оными.
Данко с некоторым изумлением взглянул на мужчину. Поставленный голос, грамотная речь давали ему тщетную надежду на увлекательную беседу.
– Хм… А что, по-вашему, мешает моим произведениям стать «по-настоящему» стоящими и уникальными?
– Например, если взять отрывок вашего последнего романа, и попытаться проследить количество уникальных и нестандартных слов на единицу текста, мы навряд ли увидим их великое разнообразие, что делает этот самый отрывок весьма простым, я бы даже сказал слишком, что не сходится с вашими словами о «неискушённой аудитории». – Зрители, недавно аплодировавшие писателю, изумлённо слушали умные слова критика, невольно кивая, соглашаясь с ними. – Ох, а ваша история, как вы воспользовались крупным издательством в своих целях, просто поражает! Вы говорите, что всегда писали лишь о том, чего сами хотели...
– Чёртов кретин...
– Что простите?.. – переспросил критик, сделав вид, что он не услышал слов Данко. Ведущий, провалившись в кресло, смотрел на вздувшиеся от злости вены на массивных руках Данко. «Это конец...» – подумал он.
– Простите, а вы не могли бы объяснить, как именно вы оценивали этот самый показатель? Думаю, зрителям было бы интересно послушать и тоже немного просветиться. – Вклинился впервые за долгое время ведущий, осознав, что это, возможно, единственный момент, чтобы спасти интервью от скандала.
– Конечно! – с появившейся улыбкой сказал мужчина. –это на самом деле не так сложно, как может показаться!
– Как у тебя, жалкого критишонки хватило совести прийти сюда?! Безмозглый кретин, решивший, что может перевернуть мои слова, брошенные на ветер, с ног на голову и обратить их против меня?!
В ту же секунду его, уже покрасневшая от напряжения рука, потянулась к лицу. Его красные солнцезащитные очки оказались зажаты меж двух пальцев.
Мужчина, секунду назад твёрдо стоявший на ногах, внезапно закачался, а лицо его безобразилось от ужаса. Желание как можно скорее сбежать из этого места, забыв обо всём, овладевало им с каждым мгновением, но нечто, словно приковавшее его к одной точке, не давало этого сделать.
Две вспышки устремились в сторону критика. Пот рекой стекал по его лицу, а его дыхание сделалось настолько частым и тяжёлым, что его можно было услышать даже с другого конца зала. Ярко-янтарные глаза, словно утреннее марево или языки пламени, писателя были неотрывно прикованы к стоящему мужчине. Тёплые, но вместе с тем завораживающе-пугающие цвета перевались в его глазах. Искры, высекаемые от попадания в этот драгоценный камень света софитов, будто врезались осколками в кожу всех, кто смотрел в этот янтарь. Несчастные, потерявшие всякую волю отвести взгляд в сторону, были обречены быть прикованы к яркому костру, выжигающему их изнутри. Лёгкий жар, испытываемый ранее ведущим, превратился в страшную боль, как если огонь начинает полизывать человеческое тело. Пускай, всё это было лишь в людским воображении, но чувства, испытываемые в тот момент, были реальнее всего на свете: ни одного ожога на коже не было обнаружено после выступления, однако все понимали, не на теле остались эти ужасные раны, а на душе. Будто творец, желая оставить прекрасный рисунок огня на белом листе бумаги, перестарался и поднял огниво слишком высоко.
– Думаешь, перековеркаешь мои слова и сделаешь из меня посмешище? – Только что надрывающийся от крика голос писателя, внезапно сделался едва слышимым. Бархатная хриплость вновь стала украшением его дикции, а не способом устрашения, но это не сильно помогало, когда все сидящие в зале съёжились от напряжения. Лишь ведущий, преодолевая ужас дал оператору отмашку пускать рекламу в теле и радиоэфир. – Решил он оценить выразительность отрывка... По-твоему, искусство можно оценить графиком? Оставь это дело маркетологам и аналитикам, а к тому, что исходит из глубины души даже не думай применять эту чушь! – Лёгкий смех послышался со стороны писателя. – И ведь эти идиоты были готовы согласить с каждым словом, просто потому что это было объявлено заумными речами якобы знающим человеком, даже не задумываясь о их значении... – Он опустил голову вниз. Лёгкий смех перешёл в истерический. – Как такой идиот и невежда, как ты, может вообще прикасаться к чему-то, что было создано чистейшим человечьим трудом!? – Он внезапно одёрнулся и вновь вскрикнул. Искры из глаз Данко полетели во все стороны, вновь обрушив на присутствующих крик творческой души, задетой до её самой глубокой точки. – Такие жалкие люди, как ты, ничего не смыслящие в том, как создаётся литература, осмеливаются оценивать её своими методами, не имеющих ничего общего с реальностью. Вы своими действиями гасите пламя в сердцах молодых творцов, тушите очаг их искусства – их творения! Сколько талантливейших художников, поэтов и музыкантов работают в офисах из-за того, что вы потушили в них это пламя. А вы все, даже не попытавшись понять их, поверить в них, «убили» их... Я не позволю потушить вам моё... сгорите же! Пусть ваши души превратятся в угли, неспособные выжить из себя более ничего!
От белого листа бумаги не осталось ничего кроме праха и маленького уголька, тлеющего на глазах. Зрители зашевелились –сила, приковавшая их к одному месту, наконец отступила. Один лишь критик продолжал молча стоять на одном месте, хотя сам так же почувствовал свободу в теле. Но непонятное чувство, ранее не испытываемое им, не покидало его. Его тело, его сердце словно пронзили отравленным копьём, но не оно не было уничтожено. Лишь неприятное чувство жжения в груди, которому тот не придал особого значения, не покидало его.
«Даниил Дмитриевич... – тихо, еле слышимо проговорил ведущий. – прошу вас, закончите этот кошмар.» – Теперь перед ним сидел не фриковатый плейбой, а нечто совершенно иное. Не просто далёкий от всех сидящих в зале людей, а совершенно иной, будто с другой планеты или потустороннего мира.
Данко повернулся в сторону ведущего. Его лицо вновь стало совершенно спокойным, и даже набухшие вены на руках и краснота на лице спали.
– Прошу прощения... – ответил ему Даниил.
Он надел очки, пиджак, поправил причёску. Молча встал со своего места и направился к выходу из студии, понимая, что эфир уже как несколько минут был завершён и не возобновится вновь.
Лишь томные и тяжёлые шаги раздавались эком по длинному коридору, пока где-то позади ведущий прискорбно извинялся за испорченный вечер перед приглашёнными гостями и журналистами.