Сказание о семи Симеонах Абрамычах

     Морда Пощь человек отчаянный, можно сказать, лихой. Обует, надев, бывалоча, сапоги и давай говно топтать ! Топчет и яростно приговаривает :
     - Как горбатые люди ходили, так и Смбат Сумбалийский в гробу полеживает.
     Смбату Сумбалийскому в гробу комфортно. Слева триста, справа - сто, шершавый жиденок кашу из дээспэ нахваливает, прасолов сзывает, буйствует стадо, мычит невнятно, но понятно, что гордость. Дуется гордыня - то, мол, мам, зырь : я в телевизоре !
     - Пидарасы ! - гремит Морда Пощь, решив оборудовать труд интеллектом, сиречь книжицу малую. Берет твердо, но спокойно, спокойно, товарищи, основой товарища Сталина. Лепит ему бороденку и кумачовую рубаху народников, подпущает, не без того, ужика злоехидного вечно гадящей англичанке, грант, гонорар, твердое рукопожатие Путина, а потом и чай пожалуйте пить. Хучь в Думе, хоть в ФСО. Славится имя Морды Пощь во все концы, ходит опасно, принеся дары людям свыше. Наименовать такое говнище коррупцией был способен лишь кальмар Навальный, за то и ухойдакан. Не гони пурги, сволочь. Никакая это не коррупция - слово, кстати, ненашенское ни х...я, а матушка святая Русь.
    - В рифму будет обосрусь, - регочет хулиганистый советский пионер, приплясывая за скосоебистым зданием ПТУ, что тайное и обсуждению не подлежит. - Папиросок - спичек не имеется ?
    Крутят ему яйца хулиганы постарше, как говорилось в те светлые годы роста и могущества, большие мальчишки курить заставляют. Потом, само собой, в попу балуются. Как есть пидоры ! Но слова таковского не было, звали их по - импортному геями.
    - А у меня бабушка Нина Ургант, - похваляется перед завучем Лев Абрам Шляфман, вызванный по причине поведения его дочки Лолы Соски. - А где у вас ночной сторож Педро Потаскун, например ?
    Вводят под конвоем ночного сторожа, сзаду тычет его оглоблей во впалый от трудов и обороны зад кошмарный Паук Троицкий. В немецкой униформе, ну, там, усы, жилетка кожаная, фуражка дерматиновая, дас ист фантастиш, короче.
    - Ложись, - скомканно приказывает Лев Абрамыч, уподобляясь предкам своим, комиссарам в пыльных шлемах.
    Ложится Педро Потаскун, а сам, сволочь, жопу выставил. Ишь, завлекает.
    - Ну и говно ваша раша ! - восклицает заросший диким волосом армян, вяло трогая губой член партнера, не халявщика, научившегося у коалы беседовать с неодушевленными предметами быта, только коала ноут кроет почем зря, а тот мудень с телевизором бакланил. - То ли дело Украина !
    То ли. И дело. Сбираются граждане жидки из неравнодушных в городе Львове, решают важнейший принцип задроченности, еще по Солжу, от времен и из - под глыб.
    - Путевого человека Марком не обзовут, - замечает курсивом и под сурдинку неуловимый Шендерович, хитро приспособив имя свое, мамкой - папкой данное, на загранично звучащее : был просто Витек, стал ВиктОр. Ударение на край, типа француз.
    - Мы французы тузы, - горланит на ярмарке Нижегородской пьянущий чуваш из Семендерема, пиная лаптем навозные катышки.
    Вот так и случился знаменитый бунт в Тютюшах. Всего - то делов : перепутали буквицы малые, как иной раз путаются они при забивании туго запроса в поисковую строку, надо бы о титьках, а они ю вставили. Прямо Мессершмитт какой, право. Мессер чупс - думает какой Керви, ловко не ставя кавычек. А почему ? А я скажу. Это новация такая, бескавычная, но шибко интеллектуальная.
    Мечет кашу из дээспэ шершавый жиденок, жрет народ, радуется, чует себя Мальчишами Плохишами и Ниткой, той самой, что красному командиру мозги чуть не всю ночь е...ла, вместо того, чтобы тривиально отсосать. О, темпора ! О, морэ ! Так, возможно, воскликнет еще один жид на службе Сатаны, прибывая в город Львов. Ничего, решат, блябуду решат. Первым делом, пианину, вторым фуршет с интеллигенцией, третьим - осиновый кол вам, большевики.
    А на границе тучки ходют хмуро. Война идет, понимать надо, таковское даже Гугаев понимал. Кричит в рацию :
    - Лам, лам, жуапло.
    И так всю дорогу. Куда, б...дь, ни глянь, так жуапло кучами.