Нейросеть

  Егор Климов был убит в драке. Дрались пьяные – он и Матвей Демидов. Матвей приревновал Егора к Зинке Захаровой. Дрались за клубом, без свидетелей. Поэтому Матвей «честности» не соблюдал, а улучив момент, схватил доску и со всего маха ударил Егора по лицу. В доске имелись длинные гвозди, один из них проткнул Егору глаз и всё, что за ним находилось. Егор замычал, упал, и на какое-то время для него наступила темнота… Которую он осознавал, как сознавал и то, что теперь он трезв, и для него началась загробная жизнь. Для него начался ад…
Так судил Бог, в которого Егор не верил и, жилище которого несколько лет назад Егор разорил. Как? А так, что из церкви помогал делать клуб: выбрасывал и жёг иконы, с азартной яростью, остервенело ломал иконостас, рубил топором престол и прочее. При этом чихая и приговаривая:
- Хватит, подурачили народ и будет. Теперь вместо молитвы танцевать будем, концерты петь будем. Лекции слушать будем. Хватит! Насосались нашей кровушки, паразиты! Довольно.
Когда уставал, садился на груду из досок, ломаных аналоев, сорванных лампад, парчового церковного тряпья, покорёженной решетки с солеи, погнутых подсвечников и пыльных богослужебных книг. Садился и скручивал цигарку. Затем закуривал и радовался дыму:
- Вот тебе и ладан. Наш советский. Нюхай, боженька, и больше в наших краях не появляйся.
После того, как Егор с ребятами (ими руководил однорукий Миронов, который станет первым колхозным председателем) очистил помещение от «предметов культа», началось преображение бывшей церкви в клуб. В алтарной части они сколотили сцену, заново покрасили стены, заново переложили печь, поставили длинные скамьи, соорудили трибуну и развесили по стенам кумачовые лозунги. Над сценой был повешен портрет Ленина -  вот теперь наша икона и единственный наш святой!
По праздникам в клубе устраивались танцы. Танцевали под гармошку, на которой играли по очереди: Егор и неутомимый дядя Илья. Неутомимый, потому что не пил, черпая силы в похожих одна на другую мелодиях. Егор так не мог, для куража и лёгкости звука ему нужно было выпить.
Когда играл дядя Илья, Егор тоже плясал. Подбираясь при этом к понравившейся ему девке. С ними у Егора всегда был «ажур» - на танцы приезжали и приходили из многих деревень. А как отказаться пройтись с красивым неженатым гармонистом? Никак.
Некоторые Егора (когда он, как бы случайно приведя очередную к сараю с сеном, начинал приставать) отталкивали, некоторые давали себя полапать, некоторые давали и чего побольше. Некоторые не давали, но обещали дать. Такой была и Зинка Захарова…
Была. Всё прожитое за тридцать лет теперь стало похожим на сон, который с каждым часом всё труднее вспомнить. А что не сон?
Не сном был теперь (ныне и присно и во веки веков) ад, куда Егора определил невидимый, но «истинный» суд. Со стороны, если представить Егора, допустим, на фотографии, его ад на преисподнюю   похожим не был.  Ни чертей, которыми пугал маленького Егора поп Афанасий, ни сковородок и кипящих котлов со смолой, ни подземелий, набитых рыдающими грешниками.
Егор в окружении празднично одетых девиц направляется в Светлое Будущее. Бодро шагая вдоль высокого берега широкой реки, с гармошкой в руках, в белой косоворотке. На голове Егора кепка. Светит солнце, блестит вода, вдоль другого берега тянется лес, отороченный белоствольными берёзами. Лицо Егора не имеет жутких следов драки (не знали, как с такой жуткой безглазой рожей его хоронить) – оба глаза, все зубы целы.
Красота! Если смотреть на Егора, как героя фотографии, если не чувствовать того, что чувствует Егор. Что же он чувствует?
А чувствует он своё «духовное тело», которое стало одним целым с тесными, сдавливающими ноги сапогами; с кепкой, имеющей жесткий, впивающийся в голову ободок. Он и тяжелая, весом в пуд гармонь тоже неразделимы. Поэтому гармошку не бросить, сапоги не скинуть, кепку с головы не сорвать. И нужно шагать. И чем быстрее, тем лучше, потому что Егор и сопровождающие его девицы знают - мука закончится, когда они придут. Туда, где находится человеческое Счастье. И еще одно условие. Чтобы добраться до Счастья и Светлого Будущего нужно постоянно петь. И постоянно играть на гармошке. Вернее, ощущать, как она играет сама, отчего двигаются онемевшие пальцы, являющиеся приложением кнопок клавиатуры. Или наоборот – в «духовном теле» всё есть «тело», всё есть Егор.
Солнце палит нещадно, над головами процессии тучи мошкары и слепней. Мошкара въедается в губы, язык, заставляет кашлять. Слепни жалят Егору шею, щёки и мочки ушей. Жажда страшная, но спуститься к воде, чтобы попить, невозможно – река источает зловоние. Так пахнут выделываемые шкуры или протухшее мясо. И блестит река от покрывающего её слоя жира. Может быть, Егор и рискнул бы попить этого теплого гниющего бульона, но на то, чтобы спуститься у него нет ни секунды. Ему нужно играть и петь.
Поет одна, но припевы исполняют хором, включая Егора.  Все девки, Егора окружающие, имеют имя Зинка. Их он различает по номерам и песням. Так, например, Зинка Пятая поёт «Дорожную песню»:
Лучами красит солнышко
Стальное полотно,
Без устали, без устали
Смотрю, смотрю в окно…
Закончив куплет, Зинка зычно кричит «Ой!», и тогда Егор и остальные  Зинки дружно подхватывают:
Любимая, знакомая,
Широкая, зелёная,
Земля родная Родина!
Привольное жильё!
Эх, сколько мною видено,
Эх, сколько мною пройдено!
И всё вокруг – моё!
Едва допели, едва Егор успевает сглотнуть набившихся в рот мошек, как петь начинает Зинка Восьмая:
Слышен голос Отчизны родимой
От свободных просторов вдали…
Потом надрываются Зинка Третья, Десятая, Седьмая, Пятнадцатая.
Слепни грызут, солнце прожигает темя, в руках пуд веса, ноги, как в тисках. Но идти (и быстро) надо -  в Светлом Будущем всё закончится. Но беда в том, что до него никогда не дойти – постоянный изгиб реки, говорит о том, что Егор с девками движется по кругу.
Но однажды…
Но однажды Егор очнулся. И понял, что он не Егор, и что всё это ему казалось. А теперь не кажется. Егором был его двоюродный прадед. Теперь он Артём, которого на двадцать втором году жизни убили снарядом во время штурма Гавдеевки.
Бац! –  и Артёму разорвало живот. И на некоторое время наступила темнота, после которой началась загробная жизнь. Начался рай. Какой?
Вечный парад Победы. Марширует Артём среди тысяч других героев. В полной амуниции, с гранатомётом в руках. В белом венчике из роз впереди Исус Христос. Похожий на Эдриана Броуди. Парад принимает седой бородатый старик в белом балахоне. Старик улыбается и иногда помахивает рукой. И тогда Артём, что есть силы кричит «Ура!». В безоблачном небе порхает белый-белый голубок.
Гранатомёт, каска, маска, рация за спиной, ботинки на толстой подошве – часть наэлектризованного экстазом «духовного тела» Артёма. Артём счастлив – родился и жил не зря…