Концлагерь в Филлах. Австрия

Предыдущее - http://proza.ru/2024/05/20/1484


Концлагерь в Филлах. Австрия 2016

   Лагерь для беженцев в городе Филлах («Tiroler Stra;e 178, 9500 Villach) был открыт в августе 2016 года, за 1-2 месяца до моего прибытия, так, что все тут было новое и бараки и асфальт. До ближайших супермаркетов ~2 км, до курсов немецкого языка в городе ~5 км. Первое впечатление было ужасным. Два длинных одноэтажных евро-барака, составленных из блочных контейнеров-комнат, расположенные между шумной высокоскоростной трассой и рекой Драу. Я плохо переношу шум поэтому не представлял, как смогу здесь жить. Третий барак административный. Лагерь был почти полупустой. Меня вызвали на собеседование и выяснили, что я русский, а значит "христианин" и меня нельзя помещать с арабами или чеченцами. Поэтому на мое счастье меня поместили в отдельную четырехместную комнату, где я и прожил до конца один.
  Нам всем уже выдали домументы беженца - пластиковые карты. Двери лагеря были открыты и в свободное время мы были предоставлены сами себе. Сирийские беженцы сходили с ума. Они напивались, шумели, ездили друг у друга на плечах, сорили под себя ... В общем, не знали куда себя деть. Мой знакомый, по концлагерю Трайскирхен, чеченец Султанов Болат быстро с ними спелся и спился.
 Друзей в лагере я не завел, но общения не избегал. Играл в настольный теннис и ходил кушать в общую столовую. Играя в теннис я впервые столкнулся с неграми. Их было с дюжину в лагере. Однажды, когда мы играли я, проиграв, занял очередь, но вошли негры и стали заходить играть вне очереди. Я возмущался. Негры смеялись, их было подавляющее большинство. Меня поразило, что они все скопом так отнеслись ко мне, незнакомому им человеку.
   После трех ограблений в Украине у меня еще оставалась электронная книга Nook Simple Touch c Wi-Fi. Однако Wi-Fi в лагере не было. Я все время учил немецкий язык или читал Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» о сталинских концентрационных лагерях. Это помогало справиться с надвигающейся депрессией. Мои условия по сравнению с описываемыми были просто курортными. После укуса клеща и коньюктивита я еще не оправлялся около недели.
   С собой из Трайскирхена я привез клопов, которые исправно кусали меня по ночам. Я сказал об этом работнице лагеря и мне сменили постельное бельё вместе с матрасом. Это помогло.
  Я познакомился с психологом лагеря Елизаветой Шульц (Elisabeth Scholz) и рассказал ей о преступлениях против человечности, те, что случились со мной недавно в Австрии. Ее это не тронуло. Не зная обстоятельств моего бегства из России, она тут же стала агитировать меня за «добровольное» возвращение. Видимо, в этом и заключалась ее работа. Я сразу потерял с ней доверительный контакт.
    Русскоговорящий работник Бола, кажется казахского происхождения, так плохо понимал немецкий, что не смог мне перевести официальные письма (2016.11.09 – о консультации, 2017.11.09 – о дублинской процедуре ) пришедшие мне. Он угрожал, «Не подпишешь, тебе же будет хуже!». Однако, я так и не подписал их пока другие работники не перевели их.
  Через несколько дней у меня заболел живот. В городской больнице сказали, что скорее всего из-за плохого питания в лагере. Дешевая пища, что нам скармливали, была нездоровая. Жареная, жирная, отчасти несвежая, суррогаты и т.д.. Работая над монографией «Манна небесная» https://archive.is/IjNXW, я изучил вопрос здорового питания и даже читал лекции об этом. Я стал частично покупать продукты в супермаркетах, в основном яблоки, морковку... Живот перестал болеть.
  Работники ORS требовали расписываться после мойки рук перед едой. Чтобы не трогать грязные предметы, я расписывался после еды. Этому меня научило заражение в Трайскирхине. Бола запретил выдавать мне продукты, если я буду продолжать так делать. Ему было удобнее вести учет по-своему.
   Чтобы сэкономить деньги, каждый раз я приходил в столовую и брал то немногое, что было здоровым. ORS работников это раздражало, у беженцев возникали вопросы. Некоторые думали, что их травят какой-то гадостью и я об этом знаю. Никакой агитации о здоровом питании я не проводил. Я не задумывался о том, как смотрится мое поведение со стороны.
    Один раз по ошибке, из-за плохого зрения, я взял в столовой "овощное рагу". Но это оказалось не рагу, а крашеное под овощи, тесто. Красное под морковку и зеленое под горошек. Я не смог это есть с хлебом, у меня была изжога, выкинул все в ведро. Ко мне подскочил Кристиан, "Ты почему все выкинул, не понравилось? Нельзя так делать при всех!". Я ему объяснил, что не могу есть хлеб с хлебом. Тогда Бола и Кристиан на показушно публику предложили мне диетическое питание.  Напечатали лист с моей фотографией, где говорилось, что я получаю диетическое питание, и повесили в столовой. Я приходил, но беженцы, что раздают еду, мне говорили, что никакого диетического питания не привозят. Ответов на это от администрации лагеря я не получил. Чтобы невольно не утверждать чужую ложь, я перестал ходить в столовую вообще. За месяц, что я пробыл в этом лагере, я потратил около 100 евро на продукты питания из супермаркетов.
   Работник Кристиан (Красный крест?) собрал из 5-6 беженцев хор «а капелла». Я тоже согласился петь, потому что раньше был солистом, пел на всех праздников в нашем селе Курсавка. Меня 1.5 года обучала певица закончившая консерваторию. Я стал помощником Кристиана. Он предложил нам спеть «The Misty Montains» и записать на видео, якобы "для Вены".
  4.11.2016 Кристиан пришел поздно вечером и собрал беженцев в час ночи. Он включил точку доступа Wi-Fi, чтобы скачать фонограмму, и я отправил в Интернет твитт с читалки: «Полночь, а мы учим для Вены The Misty Montains... хором... Нас снимут на видео...»  Он предлагал петь во весь голос, мы не задумываясь, что мешаем остальным спать, громко орали. Когда я заметил Кристиану, что петь ночью нехорошо, он стал мне хамить.
   Мне с большим трудом удавалось удерживать порядок в моем бараке. Я делал замечания беженцам, чтобы они не курили внутри в корридоре, потому, что дым затягивало в комнаты, не шумели ночью. Меня слушались, потому, что просил я вежливо, просил для всех.  Блатные беженцы были недовольны порядком, им не нравилось, что они должны подчиняться правилам. Они стремились устроить беспорядок и всех подавить, развращали коррумпированных работников лагеря и начинали безнаказанно хулиганить.
 
   Узнав, что нам можно покидать лагерь на 48 часов, я воспользовался этим и сходил на выходные в туристический поход на одну из вершин, что тянутся вдоль реки. Я перешел по мосту реку и поднялся к дороге, которая была закрыта на ремонт. На читалке у меня была карта, по которой недалеко должна быть дорога в горы. Вверх уходила насыпь в горы, я стал карабкаться по ней. Вдруг подъехала полиция и мне стали кричать, чтобы я спустился. У меня проверили документы, позвонили куда-то. Я сказал им, что так отдыхаю на выходных, показал им карту на читалке и они подсказали мне, что к той дороге можно подойти по этой же дороге, но чуть ниже. К вечеру я пришел по серпантину дорог куда-то вглубь холмов и встал там на ночевку на горном мхе. Утром я вернулся в лагерь.

   Последнее, что у меня оставалось после 3 краж-грабежей в Украине это электронная книга Nook ST. В Трайскирхене и Филлах я набрал на ней большой рассказ «Микки Махер» http://proza.ru/2016/10/27/136, о последних годах моей жизни. Рассказ был в читалке в единственном экземпляре и я его не уберег. Повторить рассказ было невозможно так же, как заново пересочинить утерянные стихи. Как бывший программист, я помогал беженцам найти словари и программы для изучения немецкого языка. Один раз ко мне в комнату зашли два брата чеченца, один постарше другой помоложе. Я помог им установить программы на смартфоны. Чтобы скопировать словари из читалки, я достал карту памяти и вставил в телефон молодому. Телефон показал, что карта не читается и предложил "исправить проблему" ... Молодой, не задумываясь нажал "да", стерев все с карты, отформатировав ее. Трудно передать все мое отчаяние. Меня поразило, что молодой, увидев моё горе, засмеялся. Я и так был на грани из-за всего предыдущего, но эта казалось бы незначительная потеря добила меня. Я не хотел жить, совсем перестал есть и пить. Так легче было перенести страдания. Всего я не ел 10 дней.
  Работники лагеря знали, что я заболел депрессией. Я этого не скрывал. Состояние моё ухудшалось, стало трудно ходить, я стал ходить с палкой. Вскоре мне назначили в городе формальную консультацию по моему делу беженца. Я сказал, что из-за физического состояния не смогу туда поехать. От этого отмахнулись.
   На удивление сухую голодовку я переносил хорошо, только через неделю у меня сильно заболело сердце. Оно просто устало качать загустевшую кровь. Из-за боли я выпил литр воды с быстрорастворимой таблеткой витаминов. Боль прошла. Из-за депрессии я продолжал держать сухую голодовку. С каждым днем я становился слабее, но ежедневно немного гулял вдоль реки с палкой. Мне казалось, что я могу вдыхать и усваивать испарения с поверхности реки.
   Неожиданно моим мучениям был положен конец. У меня болезнь мисофония (непереносимость определенных шумов), а блатные беженцы включили громкую музыку в лагере. Настолько громкую, что она казалось пронизывала стены и была повсюду. Я не мог от нее уйти, потому, что уже не ходил много. Я лежал на кровати и криками просил их выключить музыку, но они игнорировали меня. Наконец я истошно закричал , чтобы выключили музыку. Игнорировать дальше, что я заболел, стало невозможно. Меня услышали работники лагеря. Спасибо одному работнику ORS, он вызвал врача. Пришел врач-женералист, пощупал живот, посмотрел глаза и сказал, что меня нужно госпитализировать.   
    15.11.2016 меня госпитализировали в городскую больницу г. Филлах. Врачи проигнорировали, что много дней у меня была сухая голодовка и вместо терапевтического отделения меня поместили в психиатрическое отделение «Д». При поступлении в больницу я попросил мед.брата взвесить меня. Я весил 58 кг. Нормальный мой вес 67-70 кг. В госпитале было бессмысленно держать сухую голодовку, мне бы вводили воду насильно, и я начал пить. Одни сутки я не ел, а только пил соки. Через сутки меня официально взвесили, я стал весить 64 кг. За сутки я выпил около 9 литров жидкости, и она вся впиталась в тело! Психиатр Майер сказал мне, что я лгу, «анализ крови говорит, что кровь не густая.» Но из-за болей в сердце, перед тем анализом крови, я выпил 1 литр воды! Вода разжижила кровь, и анализ показал OK.  Почему он не произвел моё официальное взвешивание при поступлении, зная, что у меня сухая голодовка, а взвесил меня только после того, как я напился воды!?
   Психиатры и персонал не знали, как действовать в таких случаях, они просто игнорировали меня. Нейролептиков мне не назначили. Я попросил витамины, мне дали. Как минимум мне нужно было вводить физиологический раствор с глюкозой, но мне дали грубую пищу, как и всем. Я не мог есть такую пищу три дня. В отделении для меня была только вода. Я был вынужден сам пойти в город в супермаркет за соками. Было тяжело, я выложил на это последние силы.
   Для поддержания осмотического баланса (удержания воды в организме), мне нужно было несколько грамм соли (физиологическая норма), но мне ее не дали в отделении. Пришлось выпрашивать соль у нескольких человек.
    Так, как у меня болело сердце, меня отвезли на осмотр в терапевтическое отделение. Сделали УЗИ и томографию. Ничего не нашли. В терапевтическом отделении у меня начались судороги рук. На это не обращали внимания. Мне нужен был терапевт, но врачи игнорировали, что у меня была длительная сухая голодовка.
   На второй день я купил в супермаркете капусты, и сварил листья в стакане кипятком из автомата для воды. Но когда я отлучился персонал их выкинул.  Тогда я пошел на кухню к шеф-повару и попросил, чтобы он сварил мне мою капусту, потому, что пока я не могу есть другую пищу. Врачи мне отказывали, а он назначил мне официальную овощную диету.
  О причинах депрессии я через переводчика, и напрямую по-английски, всё рассказал доктору Майеру (Ass. Dr. Hannes Mayer). Его лицо злобно искажалось, когда я рассказывал ему о том, как со мной обошлись полицейские и врач в Трайскирхене,он проигнорировал мои слова и поставил мне фальшивый диагноз «нарушение адаптации» (F43.2 Anpassungsst;rung). Невозможно адаптироваться к преступлениям против человечности! Так он скрыл преступления сограждан на бумаге, продолжив цепь преступлений. Эти преступления сильнейшее невербальное «сообщение» мне, как беженцу – «Сдохни!»… Я утратил свою жизненную силу даже еще перед тем, как я попал в Австрию. Приговор «Сдохни!» был для меня разрушительный, подсознательно я окончательно сдался и начал "умирать", началась депрессия и отказ от пищи. В нацистком концлагере я бы погиб в числе первых.
   С помощью больничного программиста, я восстановил свою электронную книгу перепрошив ее и восстановил карту памяти с текстами. Это дало мне животворящий импульс. Я боролся и стал выходить из депрессии.
   Физически я был еще не готов к выписке. Доктор Майер согласился со мной, и обещал еще 4 дня в отделении, но обманул и выписал через день в пятницу.
   В итоге мне не оказали должной медицинской помощи в больнице (терапевтической, психиатрической и др.), помогало только то, что я сам для себя делал. Мне не только не помогли, но и препятствовали в восстановлении!

    Через неделю после больницы 24.11.2016 я решился сходить из лагеря пешком на самую высокую гору Филлахерских Альп гору Добрач высотой 2166 метров, потому, что это были последние теплые дни осени. С собой у меня было полное туристическое снаряжение. Так я восстанавливаю свои моральные силы. Плохие люди отбирают мои силы, а природа возвращает. От южной окраины городка Филлах на запад поднимается длинная холмистая гряда венчающаяся скалистыми вершинами, одна из которых Добрач. По гряде проложена асфальтовая дорога со многими стоянками и смотровыми площадками с телескопами так, что трудно назвать восхождение на Добрач альпинизмом, лишь последние 1.5-2 км грунтовка и последние десятки метров тропа по узкому хребту на вершину. Местность оказалась безводной, под конец пришлось питаться редким снегом. Хотя часть пути я и прошел напролом по лесу, вода до самого верха мне не повстречалась, а это больше 20 км. К вечеру вода кончилась, и мне еще предстояла ночевка, чтобы наутро подняться на самый верх. На ночь штурмовать вершину я не захотел, поднялся 6-8 м/с ветер, похолодало. В предпоследнем отеле за 1.5 литра воды с меня потребовали 2€. Я отказался, выше был снег, я решил натопить. Однако, на шоссе оказался еще один отель - последний. Он был безлюден. Я увидел снаружи отдельный вход в ватерклозет, вошел и набрал из крана 3 литра воды. Неподалеку холм с последним перед голым куполом вершин леском и я переночевал там на сказочной большой поляне среди елей. Утром 25.11.2016 поднялся на вершину, https://t.co/qT05shAloi, и к вечеру вернулся в лагерь.  Думаю, за два дня я прошел больше 50 км. На обратном пути спешил - боялся опоздать в лагерь, тогда бы выгнали и сняли с соц.помощи - отсутствовать можно не больше 48 часов. Останавливался на остановках и ждал, но не везло, две машины проехали, а остальные редкие  шли сверху, когда я шел. Остановиться им негде. Не знаю, как дошел... Не опоздал, пришел за 3 часа до поверки, даже на ужин успел. В лагерь я добрался в темноте и сразу вместе с рюкзаком направился в столовую. Там, под удивленные взгляды, я снял рюкзак и пошел отметиться, что вернулся. Была какая-то бяка, но я съел - с дороги был очень голоден. Потом упал отдыхать, но в три ночи подняли блатные дебоширы, и взялись мне доказывать, что я падла и черт.
  Все в лагере были поражены, потому что из-за сухой голодовки 13.11.2016 я уже еле ходил и был госпитализирован до 18.11.2016.

   В этот день стало известно, что нас отправляют («трансфер») кого-куда в пансионы. Меня отправляли в Лёфельбах (Хартберг) в одну комнату с Султаном Болатовым, который, как блатной и чеченец, меня ненавидел, только за то, что я русский. Узнав это, он стал ко мне нетерпим, и начал ко мне приставать с матерщинными оскорблениями, говоря, что убил бы меня, если бы мог. Он не хотел жить со мной в одной комнате, и провоцировал меня на драку. Когда он зашел за мной в офис администрации и по-русски начал оскорблять меня нецензурными словами, я перевел его слова на английский, чтобы персонал лагеря понял, что нас нельзя отправлять жить в одну комнату.  Кристиан, был на меня злой, потому, что я сделал ему замечание, что он собирает хор по ночам и мешает спать. Он сказал, что в том, что Болатов нападает на меня виноват я, и запретил мне поддерживать вокруг себя общественный порядок.  Я спросил одного ORS работника, «Почему некоторые ORS работники (Кристиан) нарушают закон?» Он ответил, «Это допускается в служебных целях». Этот ответ, по сути, идентичен ответу полицейского в Трайскирхене, что в отношении беженцев можно нарушать закон.  Я подчинился приказу Кристиана, и перестал делать замечания хулиганам. До «трансфера» оставалось 2 дня. Хулиганы моментально узнали о том, что мне запретили делать им замечания и стали делать всё, что запрещено делать в нормальном обществе. Я ни с кем не контактировал, закрылся в комнате. Эти два дня было тяжело выдержать, из-за криков и дыма я почти не спал.
  Болатов, не имея возможности меня достать, напился с арабами вина и в 3 часа ночи устроил, около моей двери дебош. Пьяные разбудили меня. Это было большим контрастом после атмосферы чистых и тихих гор. Я вышел и попросил не шуметь, один из арабов ударил меня.
  Я пошел в офис и попросил угомонить хулиганов. OSR-работник долго их уговаривал, но полицию не вызвал. Блатной Болатов изрыгал проклятья и угрозы. Он сказал, что меня хорошо бы убить, да жаль нельзя.
  Я отправил в министерство по беженцам .BFA и в .BMI электронное письмо – протест №2 (EN), на то, что меня посылают жить в одну комнату с Болатовым. Ответа я не получил. Меня все равно направили жить с ним в одну комнату.
  В лагере было 2-3 хороших ORS работника, о них приятно вспоминать. Один из них заботился о беженцах и был все время в трудах. К сожалению я не помню его имя, так как сразу не опубликовал его.

(26.05.2024)

Следующее - http://proza.ru/2024/05/30/1291