Привет от Паганини

Небольшой подмосковный железнодорожный поселок восьмидесятых годов. Зимний денёк. Я хожу в первый класс, сестра в нулевой. Но по вторникам и пятницам мы должны тащиться на другой конец поселка на занятия в музыкальную школу.

Мама отдала нас на скрипку в четырёх- и пятилетнем возрасте. Наверное, чтобы бабушке не было скучно. Бабушка, забирая нас из детского сада, два часа кимарила в музыкальном кабинете, наблюдая за занятиями, а точнее изо всех сил стараясь не захрапеть. Потому что под душераздирающие звуки ученической скрипки хотелось провалиться сквозь землю или заснуть летаргическим сном. Вскоре она стала отпускать нас одних, времена были спокойные, добрые, в посёлке все друг друга знали.

Идти не хотелось, конечно, и, грешным делом, мы иногда пропускали занятия, запутывая бабушку насчёт дней недели. Мы больше походили на Чука и Гека, нежели на скрипачей.

Но в те дни по телевизору шёл удивительный фильм "Никколо Паганини". Бабушка откладывала все свои дела и смотрела его как загипнотизированная. Козы стояли недоеные, куры некормленые. Иногда она восклицала в сердцах что-то типа "вон, как издевался над ним отец!" или "похоронить не дают, иуды". И мы вслед за ней тоже постепенно увлекались происходящим на экране.

Она внушала нам, что Паганини - великий скрипач, добившийся такой славы не только талантом, но и тяжелейшим трудом, а епископы из зависти обвиняли его в связи с дьяволом. И даже после его смерти тело долго нигде не разрешали хоронить. Также она добавляла, что и мы должны не из-под палки заниматься скрипкой, а с желанием, с радостью, тогда будет толк. Мне во всей этой истории нравился лишь момент славы. А разговоры про труд в одно ухо влетали, в другое вылетали.

В тот зимний день шёл дневной повтор серии. И я стояла в дверях уже одетая, но идти не могла. Самый удивительный фрагмент, который поразил мое воображение до глубины души: Паганини играл Каприс №24 ля минор. Недоброжелатели подпилили струны на его скрипке, и три струны одна за другой лопнули. Он виртуозно доиграл произведение на одной струне. И его успех перед публикой был оглушительным и грандиозным, люди ничего не заметили.

Я смотрела, буквально открыв рот, меня охватил восторг от этой гениальной, сумасшедшей музыки, из-за которой его обвиняли в продаже своей души дьяволу. И весь его мрачный одухотворённый облик меня заворожил, а его неземное исполнение околдовало.

Но надо было идти на занятия, и мы понуро поплелись по снежным улицам. Нас ждала строгая учительница Ольга Михайловна. На уроке я попыталась также как Паганини придать эмоций своей руке, которая держала смычок. Но была сразу разоблачена Ольгой Михайловной, которая настойчиво запретила мне "вилять рукой". И на мои вопросы о Паганини она многозначительно улыбнулась и велела не отвлекаться.

И вот возвращаемся мы домой после занятий, в свете тусклых уличных фонарей сверкают снежинки на сугробах, небо иссиня-чёрное, словно концертный фрак музыканта. Только шум редких поездов, да скрип снега под галошами. Нам нужно перейти через железнодорожный мост на станции, а там до дома рукой подать.


Мы со скрипкой забрались на мост. Вдруг откуда ни возьмись с платформы послышался оклик в нашу сторону. Двое еле стоящих на ногах мужиков пьяными голосами обратились к нам:

- Эй, музыканты! Вы что? Играть что ль на бандуре умеете?
- Это не бандура, а скрипка, - храбро ответила им я.
- Ну так умеете или нет?
- Конечно, умеем.
- Тогда покажите.
- Бабушка будет ругать.
- Значит обманываете, а обманывать нехорошо.

Я положила футляр на снег и достала скрипку, прикидывая в голове, что бы им сыграть, чтоб не ударить в грязь лицом.

Решила сыграть "Сурка" Бетховена, он всегда мне нравился, и я его играла на экзамене. Я погрела немножко пальцы дыханием и решительно запиликала на всю станцию. Пассажиров на платформе было немного, но все удивленно задрали головы, разглядывая мелких лилипутов на мосту.

А я уже, не чувствуя под собой земли, играла грустную старинную мелодию о странствиях и бренности жития и представляла себе, что это звучит так же прекрасно, как Каприс Паганини на одной струне.

Вдруг сестра испуганно прошептала: "Бабушка идёт!"
Это было самое страшное, что могло произойти. Даже если бы Рейган скинул на СССР бомбу, и наступил бы конец света, мы испугались бы меньше, чем появления на мосту нашей бабушки.

Я мигом засунула скрипку со смычком в футляр, и мы галопом, сверкая валенками, поскакали в сторону дома. Мы уже не слышали смеха и хлопанья в ладоши мужиков, чьих-то воплей нам вдогонку, шума приближающейся электрички.

Дома нас ждала такая головомойка, что больше мы никогда не играли с моста пьяным дяденькам на платформе. Так Паганини с того света передал мне привет.