Метровый жерех холодного копчения

В последний день уходящего года, с утра, по мобильному телефону раздается звонок: «Мурад, во-первых, с Новым годом тебя, и, во-вторых, у меня подарок для тебя». Я, конечно же, узнал его по голосу. Это был Омар, мой односельчанин и родственник. И подарок свой он послал в тот же день с моим младшим сыном.
Лучшего подарка к Новогоднему празднику я никогда не получал. Потрошенный, разрезанный в шахматную доску, метровый жерех холодного копчения! Я, скажу честно, первый раз в жизни слышал даже само слово «жерех» (я же не рыбак) и, конечно же, ничего не знал о размерах этой рыбы, и потому извините меня за слово «метровый»: оказывается, жерехи не бывают таких размеров. Но сантиметров семьдесят - восемьдесят от хвоста до носа в этой рыбе было. А как приятно она пахла! Как бы там ни было, из названия рассказа слово «метровый» я не собираюсь убирать. С размерами осла волков тоже не бывает, однако в горах говорят «видели волка с иша-ка».
Омар учился в одном классе с моим младшим братом Магомедом. Потом в ДГУ окончил факультет иностранных языков и долго служил офицером в Советской армии. А в университет он поступил, когда я служил в армии, жил в том же общежитии, где жил и я до армии. Омар хорошо знает всех моих друзей университетских лет, начиная Гамидом и кончая Арсеном.
Отец его, Амирбек, в народе Мимми Иванович, троюродный брат моего отца, в свое время был моим учителем, потом и председателем нашего колхоза. Хороший был человек. Как он танцевал лезгинку! Еще он дал своему единственному сыну хорошее образование и воспитал его на-стоящим человеком.
Извините меня за то, что я, прерывая сюжетную линию, собираюсь рассказать о том, о чем вначале и не думал говорить. Это было то ли в 1969-м, то ли в 1970-м году. Сижу я в казарме на койке после ночного дежурства на метеостанции, почти разделся, собираясь спать. Вдруг слышу голос своего сослуживца и друга Вовки: «По телевизору Дагестан показывают. Беги в ленинскую комнату!». Я и побежал, в нижнем белье: когда еще здесь, в Сибири, я могу увидеть столь милый сердцу край?
Показывали не только Дагестан, но и Дибгаши, мое родное село. Как я понял по ходу пере-дачи, представители всех сел района собрались в моем селе на встречу с каким-то депутатом Верховного совета РСФСР от Дагестана. Вот какие были выборы в то время! Пели, пили, танцевали. И никаких драк или убийств.
Я немного опоздал в ленинскую комнату и застал только конец передачи. Вы не поверите, если скажу, кого я увидел. Он сидел на стуле, перекинув одну ногу на другую, недалеко от зурнача и барабанщика. Это был старый мой дядя – двоюродный брат моей матери, известный в народе хлебосол Магомед Закарьяев. А танцевал… танцевал же, распластав руки крыльями орла, гордо подняв голову, великолепный Мимми Иванович, как говорил все тот же Маяковский, в «тихоокеанском галифище».
Я был, если можно так выразиться, на вершине счастья. Как же? Увидеть из Сибири близких своих родственников в Дагестане, свое село, свои горы! И решил я, что побывал в отпуске дома и получил хороший заряд на оставшийся срок службы. Когда сказал об этом сослуживцам, они, конечно, не поверили тому, что это было мое родное село, и этим немного испортили мое отличное настроение
В 1989-м году, во время летних школьных каникул, два месяца я был в Ленинакане в числе тех, кто ликвидировал последствия страшнейшего землетрясения в Армении. Мы с Салихом, та-ким же, как я, учителем, были там и в 1988-м году. На этот раз я ехал туда один (Салих уже был там) с братьями Амирбек и Бахмуд и их двоюродным братом Кади на легковой машине. Они ехали в гости к своему зятю Омару (все к тому же Омару, о ком я уже говорил в самом начале повествования), служившему в Гардабани, в сорока километрах от Тбилиси, и к другому зятю Султанбеку, работавшему в Ленинакане в СМП «Дагстрой» прорабом у моего брата Саида. Там же были и семьи обоих зятьев Амирбека и Бахмуда.
Вот мы и едем вчетвером. Видимо, Амирбек (не путайте его с тем Амирбеком, отцом Омара) хорошо знал осетин и грузин (он в свое время учился в Орджоникидзе), иначе не осмелился бы пуститься в такую дальнюю поездку на автомобиле с чужими правами.
Ехали мы по Военно-Грузинской дороге. От Владикавказа дорога поднимается по долине реки Терек, пересекает хребет по Дарьяльскому ущелью, затем по ущелью реки Байдарка поднимается к Крестовому перевалу. Оттуда она спускается в долину реки Белая Арагви и по правобережью реки Кура подходит к Тбилиси. Едешь и громко читаешь стихи Лермонтова:
В глубокой теснине Дарьяла,
Где роется Терек во мгле,
Старинная башня стояла,
Чернея на черной скале.
Амирбек показывает мне развалины старой башни на противоположном берегу Терека и говорит, что это «Замок Тамары», грузинской царицы, откуда она уже утром после ночной оргии приказывала своим воинам бросать в Терек тела своих возлюбленных. Я без каких-либо сомнений поверил его словам, ибо есть у поэта и такие слова:
И с плачем безгласное тело
Спешили они унести;
В окне тогда что-то белело,
Звучало оттуда: прости.
С вашего позволения, дорогие мои читатели, скажу два слова о Крестовом перевале и самом кресте. Крест на перевале установил генерал Ермолов в 1824-м году. Это деревянный крест на нескольких каменных глыбах, скрепленных цементом. Крестовый перевал является водоразделом Терека, берущего путь на север, и Арагви, текущей на юг. Будто сам Бог сотворил две лужи, расположил недалеко друг от друга и сказал по очереди вытекающим из них ручейкам: «Ты будешь называться Тереком, течь на север и впадать в Каспийское море, а ты – Арагви, течь будешь на юг, вольешься в Куру слева, и, наконец, будешь впадать тоже в Каспийское море». Как будто нельзя было пустить обе лужи по одному руслу. Но, то ведь божьи дела, а он действует по своему усмотрению, а не по нашей указке. Так что…
И уже на Крестовом перевале мне захотелось крикнуть:
На холмах Грузии
Лежит ночная мгла…
Но вовремя спохватился: была не ночь, а прекрасный летний полдень, и я стал читать:
Кавказ подо мною,
Один в вышине…
Тут мой бывший ученик Бахмуд прерывает меня и говорит, что я не один в вышине, а нас четверо, и эти стихи здесь не подходят. И мне остается читать уже другого поэта:
Хотя я судьбой на заре моих дней
О южные горы! Отторгнут от вас,
Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз.
Как сладкую песню Отчизны моей,
Люблю я Кавказ!
Кади, тоже в бывшем мой ученик, в свою очередь говорит, что выражения «на заре моих дней» и «отторгнут от вас» к данному случаю тоже не подходят. Я же подумал, что зря их в школе так хорошо учил, еслибы не знали поэзии, не стали бы своего учителя прерывать на самом интересном месте. Ладно. В следующий раз буду знать, с какими учениками ездить по Грузии. А то ездишь с умниками и…
В разные годы по Военно-Грузинской дороге проезжали А. Грибоедов, А. Пушкин, М. Лермонтов, А. Дюма, В. Маяковский. В 1891-м году М.Горький прошел всю дорогу пешком с котомкой за спиной. Каждый из них, конечно же, восторгался прелестями этого красивейшего места и так или иначе оставил воспоминания об этом прекрасном крае.
Здесь, в двух-трех километрах от перевала, в домике обходчика, в 1837-м году укрывался от непогоды М. Лермонтов. Может быть, здесь он и дослушал печальную историю горской девушки Бэлы, рассказанную Максимом Максимычем.
Правда, они, Лермонтов и Максим Максимыч, ехали из Тифлиса. «Я ехал на перекладных из Тифлиса»… «была осень и гололедица»,- пишет автор «Героя нашего времени». Мы же ехали из Владикавказа на машине, и было лето. Но, я уверен, они так же, как и мы, остановились у минерального источника и напились «холодным кипятком нарзана».
И далее… спускаемся по бетонным коридорам и тоннелям вниз на Гудаурское лавовое плато, которое Лермонтов в романе «Герой нашего времени» называет Койшаурской долиной.
Я не очень хорошо помню уже, как остановились где-то на середине серпантина, чтобы полюбоваться видом долины (там есть специальная площадка, где проезжающие могут остановиться и посмотреть вниз). Помню только, как над нами возвышался величественный памятник В. Маяковскому. Неужели Саакашвили в бессильной злобе против «старшего брата» велел снести и этот памятник?
Здесь мои спутники вытащили из машины дорожную сумку, и мы, оборачиваясь к Маяковскому при каждом «дерхъаб», изрядно выпили (я помню огромный арбуз, которым вместо воды «запивали» водку). Амирбек, водивший машину, выпил больше нас. Конечно же, трапеза наша была намного лучше трапезы Лермонтова и Максима Максимыча. Они ведь остановились в дым-ной сакле и выпили только по стакану чая из чугунного чайника, «единственной отрады» поэта «в путешествиях по Кавказу».
Впереди был контрольно-пропускной пункт, что в Грузии (что в Осетии, мы уже прошли). Тогда разницы не было, чей пропускной пункт: Россия, Грузия, Армения… была одна великая страна, так что особо опасаться не было повода. Опасность заключалась в другом: у Амирбека были не свои права, еще он был выпившим. «Что-то тут будет?»,- спрашивал я у себя самого.
А ничего не было. С громким возгласом приветствия водитель наш подошел к капитану ГАИ. Тот взял права, прочитал «Чупанов …» и с огромной радостью на лице сказал: «Со мной в армии служил один Чупанов. Только вот имя забыл». Амирбек и я наугад назвали имя: «Курбанай». «Да, да! Курбанай! Как он?»,- спрашивает капитан. Мы ответили, что Курбанай – наш односельчанин, родственник и брат и чувствует себя прекрасно. Гаишник со словами «привет Курбанаю!» вернул права и сказал: «Счастливого пути, дорогой Чупанов». Только здесь надо заметить, что нашему Курбанаю тогда было без малого пятьдесят лет, а тому капитану – чуть больше тридцати. Как бы там ни было, Курбанай нас тогда здорово выручил. И за это огромное спасибо ему.
Уже в километрах двадцати от Тбилиси, там, где сливаются реки Кура и Арагви, мы увидели величественный храм Грузинской православной церкви – собор Светицховели. Я о нем знал еще по роману Константина Гамсахурдиа «Десница великого мастера»..
Наконец, мы добрались до Тбилиси и решили выпить пиво. Наглости Амирбека не было границ: он остановил машину именно там, где, как показывал знак, запрещалась остановка. Мы выпили здесь по две – три кружки пива, закусывая сосисками из кипящего котла, предварительно щедро намазав их горчицей. Вот была закуска!
Скоро мы оказались в воинской части, где служил и жил с семьей Омар. У него на квартире я пил грузинские сухие и полусухие вина. Омар наливал вино в большие фужера и говорил, что «это вино, разбавляя боржоми, пил Сталин». Я пил все предложенные им вина: саперави, хванчкара, киндзмараули и другие. И уже гордился тем, что хоть чем-то оказался причастен к делам «отца народов».
Спасибо тебе, дорогой Омар, не только за копченый жерех, который в самом деле очень мне понравился, но и за то, что подарок твой мысленно вернул меня к одной из самых интересных поездок в моей жизни. И, главное, за то, что ты поспособствовал мне написать еще один рас-сказ.
2015 г.