А. Дюма Валуа, глава 35 -55

ГЛАВА XXXIV.ЧЕЛОВЕК ПРЕДПОЛАГАЕТ, А БОГ РАСПОЛАГАЕТ.
Как Герцог сказал, чтобы молодые люди, наиболее глубокое безмолвие
княжил в Лувре.Маргарита и мадам де Невер ушел на улицу Тизон. Коконнас
и Ла Моль последовали за ними. Король и Генрих бродили по городу. Герцог Алансонский находился в своей комнате, смутно и тревожно
ожидание событий, которые предсказала королева-мать. Екатерина
легла спать, и мадам де Сов, сидя рядом с ней, читала несколько
Итальянских историй, которые очень позабавили добрую королеву. Екатерина была не
был в таком хорошем настроении в течение длительного времени. Отдав должное а
сведению счетов со своими фрейлинами, проконсультировавшись со своим врачом и
приведя в порядок ежедневные счета своего домашнего хозяйства, она заказала молитвы
об успехе некоего предприятия, которое, по ее словам, имело большое значение
важность для счастья ее детей. При определенных обстоятельствах
это была привычка Екатерины - привычка, если уж на то пошло, полностью
флорентийская - читать молитвы и мессы, цель которых была
известна только Богу и ей самой.

Наконец она увидела Рене, и выбрали несколько новинок из числа
ее богатая коллекция ароматов для сумки.

"Дайте мне знать, - сказала Екатерина, - находится ли моя дочь, королева Наваррская"
в своих покоях; и если она там, попросите ее прийти ко мне".

Паж, которому был отдан этот приказ, удалился, и мгновение спустя он
вернулся в сопровождении Жийоны.

"Что ж! - сказала королева-мать. - Я спросила о госпоже, а не о
служанке".

"Мадам", - сказал Gillonne, "я думал, что должен прийти сам и расскажи
Ваше Величество, что королева Наваррская вышла со своей подругой
Герцогиня де Невер"--

- Ушла в такой час! - воскликнула Кэтрин, нахмурившись. - Куда она могла пойти?
ушла?

- На лекцию по химии, - ответила Жийона, - которая состоится в
Отель де Гиз, в павильоне, который занимает мадам де Невер.

"Когда она вернется?" - спросила королева-мать.

"Лекция продлится до поздней ночи, - ответила Жийона, - так что
вероятно, ее величество останется со своей подругой до завтрашнего
утра".

- Королева Наварры счастлива, - прошептала Екатерина. - У нее есть друзья.
и она королева; она носит корону, зовется "ваше величество", но у нее нет
подданных. Она действительно счастлива.

После этого замечания, которое заставило ее слушателей внутренне улыбнуться:

"Ну, - пробормотала Кэтрин, - с тех пор, как она ушла... потому что она ушла,
вы говорите?"

"Полчаса назад, мадам".

"Все к лучшему; вы можете идти".

Жийона поклонилась и вышла.

"Продолжайте читать, Шарлотта", - сказала королева.

Мадам де Сов продолжила. По истечении десяти минут Катарина
прервала рассказ.

"Ах, кстати, - сказала она, - прикажите стражникам покинуть коридор"
.

Это был сигнал, которого ждал Морвель. Приказ королевы-матери
был выполнен, и мадам де Сов продолжила свой рассказ
. Она должна была читать в течение примерно четверти часа без каких-либо
перерыва, когда протяжный и страшный крик дошел до королевского
камеры и сделал волосы присутствующих встали дыбом.

За криком последовал звук пистолетного выстрела.

- В чем дело? - спросила Кэтрин. - Почему ты перестаешь читать, Карлотта?

- Мадам, - сказала молодая женщина, побледнев, - разве вы не слышали?

"Что?" - спросила Кэтрин.

"Этот крик".

"И этот пистолетный выстрел?" - добавил капитан гвардии.

"Крик, пистолет-застрелил?" - спрашивает Екатерина: "я ничего не слышал. Кроме того, это
крик или выстрел такие очень необычная вещь в Лувре? Читай,
читай, Карлотта.

"Но послушайте, мадам", - сказал тот, в то время как г-н де Нанси встал
держа руку на шпаге, но не осмеливаясь уйти без разрешения
от королевы: "послушай, я слышу шаги, проклятия".

- Может, мне пойти и выяснить, в чем дело, мадам? - спросил де Нанси.

- Вовсе нет, месье, оставайтесь на месте, - сказала Кэтрин, поднимая руку.
себя, с одной стороны, чтобы придать больше значения своему приказу. "Кто же тогда,
защитит меня в случае тревоги? Это всего лишь какой-то пьяный швейцарец
дерущийся".

Спокойствие королевы, контрастировавшее с ужасом на лицах
всех присутствующих, было настолько поразительным, что при всей своей робости мадам де Сов
вопросительно посмотрела на королеву.

"Почему, мадам, я бы подумал, что они кого-то убивали".

"Как вы думаете, кого они убивают?"

"Короля Наваррского, мадам; шум доносится со стороны его апартаментов.
"

- Глупец! - пробормотала королева, чьи губы, несмотря на ее самообладание, дрогнули.
начинают двигаться как-то странно, потому что она была бормотать молитву; "в
дурак видит ее король Наварры везде".

"Боже Мой! боже мой! - воскликнула мадам де Сов, откидываясь на спинку стула.

- Все кончено, все кончено, - сказала Екатерина. - Капитан, - продолжила она,
повернувшись к месье де Нанси, - я надеюсь, что, если во дворце разразится какой-нибудь скандал.
завтра вы прикажете сурово наказать виновных. Продолжай
читать, Карлотта. И Кэтрин откинулась на подушки с
спокойствием, которое очень походило на слабость, поскольку присутствующие заметили
крупные капли пота, стекавшие по ее лицу.

Мадам де Сов подчинилась этому официальному приказу, но ее глаза и голос
были всего лишь машинами. Ее мысли блуждали по другим вещам, которые
представляли собой ужасную опасность, нависшую над любимой головой. Наконец, после
борьбы в течение нескольких минут, она оказалась настолько подавленной между своими
чувствами и этикетом, что ее слова стали неразборчивыми, книга
выпала у нее из рук, и она потеряла сознание.

Внезапно послышался более громкий шум; в коридоре раздались быстрые тяжелые шаги.
два пистолетных выстрела сотрясли окна; и Кэтрин, пораженная
наблюдая за нескончаемой борьбой, поднялся в ужасе, прямой, бледный, с расширяющимися
Глаза. Когда капитан стражи собирался поспешно выйти, она остановила
его, сказав:

"Пусть все остаются здесь. Я сам пойду и посмотрю, в чем дело"
.

Это то, что происходило, или, скорее, то, что имело место. В то
утро Де Муи получил ключ от комнаты Генри из рук
Ортона. В этом ключе, который был вставлен в трубку, он заметил рулон бумаги. Он
вытащил его булавкой. Это был пароль Лувра на ту ночь.
ночью.

Кроме того, Ортон устно передал ему слова Генриха,
который просил Де Муи прийти к королю в десять часов в Лувр.

В половине десятого Де Муи облачился в доспехи, прочность которых
ему уже не раз доводилось испытывать; над этим он
застегнул шелковый камзол, пристегнул шпагу, засунул пистолеты за пояс
и поверх всего набросил красный плащ Ла Моля.

Мы видели, как, прежде чем вернуться в свои комнаты, Генри счел за лучшее
визит к Маргарите, и как он прибыл к потайная лестница
как раз вовремя, чтобы запустить в отношении Ла-Моль в спальной комнате Маргариты, и
появляться в столовой перед царем. Это было в тот самый момент
когда, благодаря паролю, присланному Генрихом, и прежде всего знаменитому
красному плащу, Де Муи прошел под воротами Лувра.

Молодой человек направился прямо в апартаменты короля Наваррского,
по привычке, насколько мог, имитируя походку Ла Моля. Он
нашел Ортона, ожидающего его в прихожей.

"Сир де Муи, - сказал горец, - король ушел, но он
велел мне впустить вас и сказать, чтобы вы подождали его. Если он должен быть
в конце возвратившись, он хочет тебя, ты знаешь, лечь на свою кровать."

Де Муи вошел, не требуя дальнейших объяснений, поскольку то, что Ортон
только что сказал ему, было всего лишь повторением того, что он уже слышал
этим утром. Чтобы скоротать время, он взял перо и чернила и,
подойдя к прекрасной карте Франции, висевшей на стене, принялся за работу
подсчитать и определить места остановок между Парижем и По. Но
это была только четверть часа, а затем Де-города Муи не
знаю, что делать.

Он сделал два или три круга по комнате, протер глаза, зевнул, сел
, встал и снова сел. Наконец, воспользовавшись тем, что Генри
приглашение и фамильярность, которая существовала между принцами и их кавалерами
он положил свои пистолеты и лампу на стол, растянулся
сам растянулся на огромной кровати с темными портьерами, которые украшали
пройдя в дальний конец комнаты, положил меч рядом с собой и, уверенный, что его никто не застигнет врасплох,
поскольку в соседней комнате находился слуга, он погрузился в
приятный сон, от шума которого вскоре зазвенел огромный балдахин.
его отголоски. Де Муи храпел, как настоящий старый солдат, и в этом он
мог бы соперничать с самим королем Наварры.

Именно тогда шестеро мужчин с мечами в руках и ножами
на поясах бесшумно скользнули в коридор, который сообщался через
маленькую дверь с апартаментами Катарины, а через большую - с
те, что принадлежали Генри.

Один из шестерых мужчин шел впереди остальных. Кроме обнаженного меча
и кинжала, который был прочен, как охотничий нож, он нес свои
верные пистолеты, прикрепленные к поясу серебряными крючками.

Этим человеком был Морвель. Дойдя до двери Генри, он остановился.

- Вы совершенно уверены, что часовых нет в коридоре? - спросил он.
спросили того, кто, по-видимому, командовал маленьким отрядом.

"Ни одного нет на своем посту", - ответил лейтенант.

"Очень хорошо", - сказал Морвель. "Теперь больше ничего не остается, кроме как выяснить
одну вещь - находится ли человек, которого мы ищем, в своей комнате".

- Но, - сказал лейтенант, останавливая руку, которую Морвель положил
на ручку двери, - но, капитан, эти апартаменты принадлежат
королю Наваррскому.

"Кто сказал, что это не так?" - спросил Морвель.

Охранники изумленно переглянулись, и лейтенант
отступил назад.

"Как! - воскликнул он. - арестовывать кого-либо в такой час в Лувре и
в апартаментах короля Наваррского?"

"Что бы вы сказали, - спросил Морвель, - если бы я сказал вам, что тот, кого
вы собираетесь арестовать, - сам король Наварры?"

"Я должен сказать, капитан, что это серьезный бизнес и что без
приказ за подписью короля Карла IX".--

"Прочтите это", - сказал Maurevel.

И, достав из кармана камзола приказ, который дала ему Екатерина, он
протянул его лейтенанту.

"Очень хорошо", - ответил тот, прочитав его. "Мне больше нечего
сказать".

"И ты уже готов?" - спросил я.

- Я готов.

- А вы? - продолжил Морвель, поворачиваясь к остальным пяти сбирро.

Все они почтительно отдали честь.

- Тогда послушайте меня, джентльмены, - сказал Морвель. - Мой план таков: двое из
вас останутся у этой двери, двое - у двери в спальню, и
двое пойдут со мной.

"После?" переспросил лейтенант.

"Обратите пристальное внимание на это: нам приказано не допускать, чтобы заключенный
кричал или сопротивлялся. Любое нарушение этого приказа
карается смертью.

"Ну, что ж, у него есть полное разрешение", - сказал лейтенант мужчине.
выбранный им, чтобы последовать за Морвелем в комнату короля.

"Сыт", - сказал Морвель.

"Бедняга король Наваррский!" - сказал один из мужчин. "Это было
выше написано, что он не должен избежать этого".

"И здесь тоже", - сказал Maurevel, принимая заказ Катарины из рук
лейтенанта и возвращение его к груди.

Морвель вставил ключ, который дала ему Кэтрин, в замок, и
оставив двух человек у наружной двери, как было условлено, он вошел в
прихожую с четырьмя Прочее.

- Ах, ах! - воскликнул Морвель, услышав шумное дыхание спящего,
звук которого доносился даже до него. - Кажется, мы найдем
то, что ищем.

Ортон, решив, что это возвращается его хозяин, сразу же вскочил и
оказался лицом к лицу с пятью вооруженными людьми в первом зале.

При виде зловещего лица Морвеля, которого называли
Убийцей короля, верный слуга отскочил назад и оказался перед
второй дверью:

"Кто вы?" - спросил он. "и что вам нужно?"

"Именем короля, - ответил Морвель, - "где ваш хозяин?"

- Мой господин?

- Да, король Наварры.

"Короля Наваррского нет в его комнате", - сказал Ортон, запирая дверь еще сильнее, чем когда-либо,
"поэтому вы не можете войти".

"Оправдания, ложь!" - сказал Морвель. "Ну же, отойди!"

Беарнцы упрямы; этот рычал, как один из своих.
горные собаки, и они были далеки от того, чтобы быть запуганными.:

"Вы не войдете, - сказал он. - короля нет дома".

И он вцепился в дверь.

Морвель сделал знак. Четверо мужчин схватили упрямого слугу, оторвали
его от дверного порога, за который он цеплялся, и когда он начал
открыв рот и закричав, Морвель прижал руку к губам.

Ортон яростно укусил убийцу, который с глухим вскриком опустил руку
и обрушил рукоять своего меча на голову
слуги. Ортон пошатнулся и упал на спину, крича: "Помогите! помогите! помогите!"

Затем его голос затих. Он потерял сознание.

Убийцы перешагнули через его тело, двое остановились у второй двери, и
двое вошли в спальню вместе с Морвелем.

В свете лампы, горевшей на ночном столике, они увидели кровать.

Шторы были задернуты.

"О! о! - воскликнул лейтенант. - По-видимому, он перестал храпеть".

"Скорее!" - крикнул Морвель.

При этих словах резкий крик, напоминающий скорее рык льва, чем человека
голос донесся из-за занавесок, которые были резко отдернуты:
и появился человек, сидящий там, вооруженный кирасой, его голова была покрыта
шлемом, доходившим ему до глаз. В руке у него были два пистолета,
а на коленях лежала шпага.

Едва Морвель увидел эту фигуру и узнал Де Муи, как
он почувствовал, что волосы у него встают дыбом; он страшно побледнел, на губах выступила пена.
его губы дрогнули, и он отступил назад, как будто столкнулся лицом к лицу с призраком
. Внезапно вооруженная фигура поднялась и шагнула вперед, в то время как Морвель
отступил, так что из позиции угрожающего последний теперь
стал тем, кому угрожали, и наоборот.

- Ах, негодяй! - воскликнул Де Муи глухим голосом. - Так ты пришел, чтобы
убить меня, как убил моего отца!

Двое охранников, которые вошли в комнату только с Морвелем, слышали эти
ужасные слова. Когда они были произнесены, пистолет был приставлен ко лбу Морвеля
. Последний опустился на колени как раз в тот момент , когда Де Муи положил свою руку на
нажал на спусковой крючок; раздался выстрел, и один из охранников, стоявших позади
он снял маску этим движением и упал на пол,
пораженный в сердце. В то же мгновение Морвель выстрелил в ответ, но
пуля отскочила от кирасы Де Муи.

Затем, оценив расстояние, Де Муи прыгнул вперед и острием
своего палаша разрубил голову второму стражнику и, повернувшись
к Морвел, скрестил с ним мечи.

Борьба была короткой, но ужасной. На четвертом заходе Морвель почувствовал
холодную сталь у своего горла. Он издал сдавленный крик и упал
навзничь, опрокинув лампу, которая погасла при падении.

Сразу де города Муи, сильные и ловкие, как один из героев Гомера, взял
преимущество темноты и вскочил, с опущенной головой, в
прихожая, сбил с ног одного охранника, растолкав других, и расстреляли
как стрела между тем, в наружную дверь. Он избежал двух пистолетных выстрелов
, пули от которых задели стену коридора, и
с этого момента был в безопасности, потому что у него остался один заряженный пистолет,
не считая шпаги, которая наносила такие страшные удары.

На мгновение он заколебался, не решая, идти ли к месье
к д'Алансону, дверь комнаты которого, как ему показалось, только что открылась, или к
попытаться сбежать из Лувра. Он выбрал последний путь,
продолжил свой путь, сначала медленно, перепрыгивая через десять ступенек за раз, и
достигнув ворот, произнес два пароля и помчался дальше, выкрикивая:

- Поднимитесь наверх, там по приказу короля совершается убийство.

Воспользовавшись изумлением, произведенным на часового его словами
и звуками пистолетных выстрелов, он побежал дальше и скрылся на улице
дю Кок, не получив ни царапины.

Именно в этот момент Екатерина остановила капитана стражи,
сказав:

"Оставайся здесь; я сама пойду и посмотрю, в чем дело".

"Но, мадам, - возразил капитан, - опасность, которой подвергается ваше величество"
вынуждает меня последовать за вами".

"Оставайтесь здесь, господин", - сказала Екатерина, в еще более властным тоном,
"оставайся здесь. Есть и более мощную защиту вокруг королей, чем
человека с мечом".

Капитан остался на месте.

Взяв лампу, Кэтрин сунула босые ноги в пару бархатных туфель.
Выйдя из комнаты, она вышла в коридор, все еще полный дыма.,
бесстрастный и холодный, как тень, он направился к покоям
короля Наваррского.

Воцарилась абсолютная тишина.

Кэтрин добралась до двери, переступила порог и первой увидела Ортона,
который потерял сознание в прихожей.

"Ах, ах!" - сказала она. "Вот слуга; дальше мы, вероятно, найдем
хозяина". Она вошла во вторую дверь.

Затем ее нога наткнулась на труп; она опустила лампу; это был тот самый
охранник, у которого была раскроена голова. Он был совершенно мертв.

Несколькими футами дальше лейтенант, в которого попала пуля,
испускал свой последний вздох.

Наконец, перед кроватью лежал человек с лицом, бледным как смерть, и
у которого текла кровь из двойной раны на горле. Он судорожно сжимал свои
руки, пытаясь подняться.

Это был Морвель.

Кэтрин вздрогнула. Увидев пустую кровать, она оглядела комнату.
тщетно ища тело, которое надеялась найти среди трех трупов.

Морвель узнал Катарину. Его глаза были ужасно расширены, и он
сделал отчаянный жест в ее сторону.

"Ну, - сказала она шепотом, - где он?" что случилось?
Несчастный человек! ты позволил ему сбежать?"

Maurevel стремился говорить, но пришел невразумительный звук от его
горло, кровавая пена покрыла его губы, и он покачал головой в знак
неумение и боль.

- Говори! - воскликнула Кэтрин. - говори! хотя бы одно слово!

Морвель указал на свою рану, снова издал несколько нечленораздельных вздохов,
которые закончились хриплым хрипом, и потерял сознание.

Катарина огляделась. Она была окружена телами мертвых
и умирающих; кровь текла во всех направлениях, и тишина смерти
витала над всем.

Она снова заговорила с Морвелем, но ей не удалось его разбудить; он не был
только молчаливый, но неподвижный; в кармане его камзола лежала бумага. Это был приказ
об аресте, подписанный королем. Екатерина схватила его и спрятала у себя на груди
. Только тогда она услышала легкие шаги за своей спиной и, обернувшись, она
увидел герцога Алансонского в дверь. Вопреки своему желанию он был привлечен
туда шумом, и открывшееся перед ним зрелище заворожило его.

"Вы здесь?" сказала она.

"Да, мадам. Ради Бога, что случилось?

- Возвращайся в свою комнату, Франсуа; ты скоро все узнаешь.

Д'Алансонн был не так уж несведущ в этом деле, как предполагала Катарина.

Услышав первые шаги в коридоре, он прислушался. Увидев, как
какие-то люди входят в покои короля Наваррского, и связав
это с некоторыми словами, произнесенными Екатериной, он догадался, что должно было произойти
, и обрадовался, что у него такой опасный враг
уничтожен рукой более сильной, чем его собственная. Вскоре звуки
пистолетных выстрелов и быстрые шаги бегущего человека привлекли его
внимание, и он увидел исчезновение в освещенном пространстве, вызванном
открывающаяся дверь, ведущая на лестницу, красный плащ, слишком хорошо знакомый,
чтобы его не узнали.

- Де Муи! - воскликнул он. - Де Муи в покоях короля Наваррского!
Но это невозможно! Неужели это господин де ла Моль?

Он встревожился. Вспомнив, что молодого человека рекомендовала ему
сама Маргарита, и желая убедиться, что это тот самый человек, которого
он только что видел, он поспешно поднялся в комнату двух молодых людей.
мужчины. Она была пуста. Но в углу он нашел знаменитый красный плащ
, висевший на стене. Его подозрения подтвердились. Это был не Ла
Моль, а де Муи. Бледный и дрожащий , как бы гугенот не был убит .
разоблаченный и готовый выдать секреты заговора, он бросился к
воротам Лувра. Там ему сказали, что в красном плаще бежал
в целости и сохранности, с криками о том, как он прошел, что кто-то был
в Лувре убит по приказу короля.

- Он ошибается, - пробормотал Д'Алансонец. - Это приказ королевы
матери.

Вернувшись на место боя, он обнаружил Екатерину, блуждающую среди мертвых, как
гиена.

По приказу матери молодой человек вернулся в свои комнаты,
изображая спокойствие и послушание, несмотря на беспокойные мысли
которые проносились в его голове.

В отчаянии от провала этой новой попытки Кэтрин позвонила
капитану стражи, приказала убрать тела, отдала приказ, чтобы
Морвеля, который был всего лишь ранен, отнесли к нему домой и сказали им
не будить короля.

"О!" - прошептала она, возвращаясь в свои покои, опустив голову на грудь.
"он снова сбежал. Рука Божья над этим человеком. Он будет
царствовать! он будет царствовать!

Войдя в свою комнату, она провела рукой по лбу и изобразила на лице
обычную улыбку.

"В чем дело, мадам?" - спросили все, кроме мадам де Сов,
которая была слишком напугана, чтобы задавать какие-либо вопросы.

"Ничего, - ответила Кэтрин. - Просто шум, вот и все".

"О!" - воскликнула мадам де Сов, внезапно указывая на пол. "Ваше
величество говорит, что ничего страшного нет, и каждый шаг вашего
величества оставляет кровавый след на ковре!"




ГЛАВА XXXV.

НОЧЬ КОРОЛЕЙ.


Карл IX. шел рядом с Генрихом, опираясь на его руку, за ним следовали его спутники
четыре джентльмена и впереди двое факельщиков.

"Когда я покидаю Лувр, - сказал бедный король, - я испытываю удовольствие
подобное тому, которое приходит ко мне, когда я попадаю в прекрасный лес. Я
дыши, я живу, я свободен.

Генрих улыбнулся.

"В таком случае, - сказал он, - ваше величество были бы в своей стихии среди
гор Беарна".

"Да, и я понимаю, что вы хотите вернуться к ним, но если вы не
очень хотелось сделать так, Анрио", - добавил Чарльз, смеясь: "мой совет
будьте осторожны, ибо моя мать Екатерина любит тебя так сильно, что она
абсолютно для нее, чтобы обойтись без вас невозможно".

"Что значит Ваше Величество План на этот вечер?" - спросил Генри, изменение
этот опасный разговор.

"Я хочу, чтобы ты встречаешь кого-то, Анрио, и вы должны дать мне свой
мнение".

- Я по приказу вашего величества.

- Направо! направо! Мы пойдем по улице Баррес.

Два короля в сопровождении своего эскорта миновали улицу де ла.
Савоннери, когда перед отелем де Конде они увидели двух мужчин,
закутанных в большие плащи, выходящих из потайной двери, которую один из них
бесшумно закрыл за собой.

"О! о! - сказал король Генриху, который, как обычно, все видел, но
ничего не сказал. - Это заслуживает внимания.

- Почему вы так говорите, сир? - спросил король Наваррский.

"Это не из-за тебя, Анрио. Ты уверен в своей жене", - добавил он.
Шарль с улыбкой: "Но твой кузен Де Конде не уверен в своем, или
если так, то он совершает ошибку, дьявол!"

"Но как вы знаете, Сир, что это мадам де Конде, которому эти
Господа были в гостях?"

"Инстинкт говорит мне. Тот факт, что мужчин стояли в дверном проеме без
до тех пор, пока они видели нас; затем разрез плаща пониже-и
Небеса! это было бы странно!"

"Что?"

"Ничего. У меня возникла идея, вот и все; давайте продолжим.

Он подошел к двум мужчинам, которые, увидев его, направились прочь.

- Привет, джентльмены! - крикнул король. - Остановитесь!

"Ты с нами говоришь?" - спросил голос, который заставил Чарльза и его
спутница дрожит.

"Ну, Анрио", - сказал Чарльз, "ты узнаешь сейчас голос?"

"Сир, - сказал Генри, - если ваш брат герцог Анжуйский не был в La
- Рошель, - я клянусь, это был он".

"Ну, - сказал Шарль, - его нет в Ла-Рошели, вот и все".

"Но кто с ним?"

"Вы не узнаете его спутника?"

"Нет, сир".

- И все же его фигуру ни с чем не спутаешь. Подождите, вы увидите, кто это ... Привет!
Вот он! Говорю вам, - воскликнул король, - клянусь Небом, вы не слышите?

"Вы страж, что приказываете нам остановиться?" - спросил тот, что повыше.
двое мужчин высвобождали руку из складок плаща.

"Притворись, что мы - стража, - сказал король, - и остановись, когда мы прикажем".
"Сделай это".

Наклонившись к уху Генриха, он добавил:

"Сейчас ты увидишь, как вулкан извергает свой огонь".

"Вас восемь", - сказал более высокий из двух мужчин, на этот раз
показывая не только руку, но и лицо. "Но будь вас сто, проходите
!"

"А! а! герцог де Гиз! - воскликнул Генрих.

- А! наш кузен из Лотарингии, - сказал король. - Наконец-то вы встретились!
Какое счастье!

"Король!" - воскликнул герцог.

При этих словах другой мужчина накрылся плащом и замер.
неподвижно, предварительно сняв плащ из уважения.

"Сир, - сказал герцог де Гиз, - я только что был с визитом у моей
невестки, мадам де Конде".

"Да, и вы привели с собой одного из ваших кавалеров?" Который из них?

"Сир, - ответил герцог, - ваше величество его не знает".

"Тем не менее, мы с ним встретимся", - сказал король.

Подойдя к другой фигуре, он сделал знак одному из лакеев принести
факел.

- Прости меня, брат! - сказал герцог Анжуйский, распахивая плащ и кланяясь
с плохо скрываемым гневом.

- А! а! Генри, это ты? Но нет, это не возможно, я ошибаюсь ... мой
брат Анжу не пошла бы увидеть кто-либо другой прежде, чем первая
звоню на меня. Он знает, что за принцами, возвращаясь к
капитал, Париж имеет только один вход, ворота Лувра".

"Простите меня, сир", - сказал герцог Анжуйский; "я прошу Ваше Величество извинить
мое легкомыслие".

"Ах, да!" - насмешливо ответил король. "А что ты делал,
брат, в отеле "Конде"?"

"Почему", - сказал король Наваррский в его хитрым образом: "что Ваше Величество
намекнул только сейчас".

И наклонившись к царю, что он закончил свою фразу в порыве
смех.

"В чем дело?" - надменно спросил герцог де Гиз, ибо, как и все остальные,
при дворе он имел обыкновение обращаться с бедным королем Наварры очень грубо,
"почему бы мне не пойти и не навестить свою невестку? Разве месье герцог
д'Алансонский не навещает свою?

Генрих слегка покраснел.

"Какую невестку?" - спросил Чарльз. "Я не знаю никого, кроме королевы
Елизаветы".

- Простите, сир! я должен был сказать, что это ваша сестра - мадам Маргарита,
мы видели ее в носилках, когда проезжали мимо полчаса назад. Она
ее сопровождали двое придворных, которые ехали по обе стороны от нее.

"В самом деле!" - сказал Карл. "Что ты на это скажешь, Генрих?"

- Что королева Наваррская совершенно свободна идти, куда ей заблагорассудится,
но я сомневаюсь, что она покидала Лувр.

"Ну, я уверен, что она это сделала", - сказал герцог де Гиз.

- И я тоже, - сказал герцог Анжуйский, - из-за того, что носилки
остановились на улице Клош Персе.

"Твоя сестра-в-законе, а не это", - сказал Генри, указывая на отель De
Конде", но тот," поворот в сторону отеля де Гиз,
"должно быть, тоже из нашей компании, потому что мы оставили их вместе, а, как вы знаете,
они неразлучны".

"Я не знаю, что имеет в виду ваше величество", - ответил герцог де Гиз.

"Наоборот," сказал король, "нет ничего проще. Поэтому
придворный ехал по обе стороны от мусора".

"Хорошо!", сказал герцогу: "если случится какой-нибудь скандал по поводу моего
сестры-в-законе, давайте просить Царя, чтобы удержать справедливости".

"Что ж, клянусь Небом, - сказал Генрих, - оставим мадам де Конде и мадам
де Невер; король не беспокоится о своей сестре, а я
уверен в своей жене".

"Нет, нет", - сказал Чарльз: "я хочу, чтобы убедиться в этом; но пусть нас посещают
дело в нас самих. В помете остановились на улице Клош-Персе, вам
сказать, кузен?"

"Да, сир".

"Вы знаете этот дом?"

"Да, сир".

"Что ж, давайте пройдем к нему. И если для того, чтобы выяснить, кто в ней, это
надо его сжечь, мы сожжем его".

Именно с этой целью, которая была довольно обескураживающей для
спокойствия тех, кого это касалось, четыре главных властителя
христианского мира отправились на улицу Сент-Антуан.

Они дошли до улицы Клош Персе. Шарль, который хотел работать
наедине он отпустил джентльменов из своей свиты, сказав, что они могут
провести остаток ночи в одиночестве, но в шесть часов утра они должны быть в
Бастилии с двумя лошадьми.

Там было всего три жилых дома на улице Клош-Персе. Поиск
гораздо менее сложно, как и два здания были отлично готовы
открыть свои двери. Один из домов выходил на улицу Сент-Антуан, а другой
на улицу Короля Сицилии.

Что касается третьего дома, то это было другое дело. Это был тот самый дом, который
охранял немецкий дворник, и этого дворника было нелегко
удалось. Той ночью Парижу, казалось, было суждено преподнести незабываемые примеры
супружеской верности. Напрасно месье де Гиз угрожал в чистом виде.
Саксонец; напрасно Генрих Анжуйский предлагал кошелек, полный золота;
напрасно Карл зашел так далеко, что назвал себя лейтенантом стражи;
храбрый немец не обратил внимания ни на заявление, ни на предложение, ни на
угрозы. Видя, что они настаивают, причем таким образом, что это становится уже
назойливым, он просунул дуло пистолета под железные прутья, движение
которое вызвало взрывы смеха у троих из четырех посетителей.
Генрих Наваррский стоял в стороне, как будто это дело его не интересовало.
Но поскольку оружие нельзя было повернуть между прутьями, оно едва ли представляло опасность
для кого-либо, кроме слепого человека, который мог стоять прямо перед ним
.

Видя, что привратника нельзя ни запугать, ни подкупить, ни
убедить, герцог де Гиз притворился, что уходит со своими спутниками; но
отступление длилось недолго. На углу улицы Сент-Антуан
герцог нашел то, что искал. Это была скала, похожая по размеру на те,
которые три тысячи лет назад были сдвинуты Аяксом, сыном
Теламон и Диомед. Герцог взвалил его на плечо и вернулся,
Сделав знак своим спутникам следовать за ним. В этот момент уборщик, который видел, как
те, кого он принял за злоумышленников, ушли, закрыл дверь. Но у него не было времени
отодвинуть засовы, прежде чем герцог де Гиз воспользовался моментом
и обрушил на дверь свою настоящую живую катапульту. В
замок сломался, увлекая за собой часть стены, к которой он был
крепится. Дверь распахнулась настежь, сбивая немецкие, которые, в
падая, издало жуткий крик. Этот крик разбудил гарнизон, который
в противном случае был бы велик риск быть застигнутым врасплох.

В этот момент Ла Моль и Маргарита переводили идиллию
Феокрит и Коконнас, притворяясь, что он тоже грек,
пили с Генриеттой крепкое сиракузское вино. Научная беседа
и вакханалия были резко прерваны.

Ла Моль и Коконнас тотчас же погасили свечи и, открыв
окна, выскочили на балкон. Затем, заметив в темноте четырех человек
, они принялись швырять в них всем, что было у них под рукой,
тем временем производя ужасающий шум от ударов из квартиры
их мечи, которые, однако, не ударялись ни о что, кроме стены. Шарль,
самый разъяренный из осаждающих, получил сильный удар по плечу,
герцог Анжуйский получил миску, полную апельсинового и лимонного джема, а герцог
де Гиз - ножку оленины. Генри ничего не получил. Он был внизу.
расспрашивал привратника, которого г-н де Гиз привязал к двери,
и который продолжал отвечать своим вечным "Ich verstehe nicht"._
женщины подбадривали осажденных, передавая им метательные снаряды, которые
следовали один за другим, как градины.

"Дьявол!" - воскликнул Карл IX., в таблице пробил головой, вождение
в шляпе, надвинутой на глаза, "если они не откроют дверь довольно скоро я буду
их всех повесили".

- Мой брат! - прошептала Маргарита Ла Молю.

- Король! - крикнул тот Генриетте.

- Король! король! - повторила Генриетта, обращаясь к Коконнасу, который тащил к окну сундук
и пытался уничтожить герцога де Гиза.
Не зная, кто этот последний, он вел с ним личную борьбу.
с ним.

- Говорю вам, с королем, - повторила Генриетта.

Коконнас отпустил сундук и в изумлении поднял глаза.

"Король?" сказал он.

"Да, король".

"Тогда давайте спрячемся".

"Да. Ла Моль и Маргарита уже бежали. Идем!"

"Куда?"

"Пойдем, я тебе говорю".

Схватив его за руку, Генриетта втолкнула Коконнаса в
потайную дверь, которая вела в соседний дом, и все четверо,
заперев за собой эту дверь, выбежали на улицу Тизон.

"О! о!" - сказал Чарльз, "Я думаю, что гарнизон сдался".

Они подождали несколько минут. До осаждающих не донеслось ни звука.

"Они готовят какую-то уловку", - сказал герцог де Гиз.

"Более вероятно, что они признали голос моего брата и
сбежал", - сказал герцог Анжуйский.

"Они должны были бы пройти здесь", - сказал Чарльз.

- Да, - сказал герцог Анжуйский, - если только в доме нет двух выходов.

"Кузен, - сказал король, - возьми снова свой камень и брось его в
другую дверь, как ты это сделал с этой".

Герцог счел излишним прибегать к таким средствам, и поскольку он уже успел
заметить, что вторая дверь не такая прочная, как первая, он сломал ее
простым ударом ноги.

"Факелы! факелы! - крикнул король.

Лакеи подошли. Факелов не было, но мужчины все
это необходимо для формирования их. Это было сделано. Карл IX. взял один, а другой
передал герцогу Анжуйскому.

Герцог де Гиз вошел первым, со шпагой в руке.

Генрих замыкал шествие.

Они поднялись на второй этаж.

В столовой стол был накрыт или, скорее, опрокинут, потому что это был тот самый
ужин, которым снабдили снаряды. Подсвечники были
перевернуты, мебель перевернута вверх дном, и все, чего не было.
серебряная посуда была разбита вдребезги.

Они вошли в приемную, но нашли там не больше улик, чем в
в другой комнате они узнали, кто были эти гуляки. Немного греческого и латыни
книги и несколько музыкальных инструментов - вот и все, что они увидели.

В спальне было еще тише. В
алебастровом шаре, подвешенном к потолку, горел ночник; но было очевидно, что в
комнате никто не жил.

"Здесь есть вторая дверь", - сказал король.

"Очень может быть", - сказал герцог Анжуйский.

"Но где же оно?" - спросил герцог де Гиз.

Они искали повсюду, но не могли найти его.

"Где привратник?" - спросил король.

"Я привязал его к воротам", - сказал герцог де Гиз.

"Спроси его, кузен".

"Он не ответит".

"Ба! мы разведем сухой костер у его ног", - сказал король,
смеясь, "тогда он заговорит".

Генрих поспешно выглянул в окно.

- Его там нет, - сказал он.

- Кто его развязал? - быстро спросил герцог де Гиз.

"Дьявол! - воскликнул король. - а мы еще ничего не знаем".

- Что ж, - сказал Генрих, - вы совершенно ясно видите, сир, что нет ничего, что могло бы
доказать, что моя жена и невестка месье де Гиза были
в этом доме.

"Это так", - сказал Чарльз. "Священные Писания говорят нам, что есть три
вещи, которые не оставляют следов - птица в воздухе, рыба в море,
и женщина - нет, я ошибаюсь, мужчина, в"--

- Итак, - перебил Генри, - что нам лучше сделать, так это...--

- Да, - сказал Шарль, - что нам лучше сделать, так это чтобы я занялся своим синяком
, а ты, д'Анжу, вытер свой апельсиновый джем и чтобы
тебе, де Гиз, нужно избавиться от жира. Затем они уехали без
даже тревожным, чтобы закрыть дверь. Идущие по улице Сент-Антуан:

"Куда вы направляетесь, господа?" - спросил король герцога Анжуйского
и герцога де Гиза.

"Сир, мы идем в дом Nantouillet, которая ждет меня
Лорейн кузен и себе на ужин. Ваше Величество пойти с нами?"

"Нет, спасибо, мы идем в другом направлении. Не возьмешь ли ты кого-нибудь из
моих факелоносцев?"

"Спасибо, нет, сир", - сказал герцог Анжуйский, наспех.

"Хорошо; он боялся, что я буду шпионить за ним", - прошептал Чарльз королю
Наварра.

Затем, взяв последнего под руку, сказал::

"Пойдем, Анрио, - сказал он, - я отведу тебя сегодня вечером ужинать".

"Разве мы не возвращаемся в Лувр?" - спросил Анри.

"Нет, говорю тебе, ты глупый! Пойдем со мной, раз я тебе говорю идти.
Идем!

И он потащил Генри по улице Жоффруа Ласнье.




ГЛАВА XXXVI.

АНАГРАММА.


Улица Гарнье-сюр-л'О впадает в улицу Жоффруа Ласнье, а
Улица де Барр находится под прямым углом к первой.

Справа, недалеко от улицы Мортельери, стоит
небольшой дом в центре сада, окруженный высокой стеной, в которую
есть только один вход. Чарльз достал из кармана ключ и вставил
его в замок. Засов был снят, и калитка немедленно открылась. Сказав
Генрих и лакей с факелом вошли, король закрыл и
запер за собой ворота.

Свет лился из маленького окошка, на которое Шарль с улыбкой указал Генриху.
Генри.

"Сир, я не понимаю", - сказал тот.

"Но вы поймете, Анрио".

Король Наварры посмотрел на Чарльза в изумлении. Его голос и его
лица приняли выражение нежности так отличается от обычного
что Генри едва его узнала.

"Анрио, - сказал король, - я говорил тебе, что, когда я покинул Лувр, я вышел
из ада. Когда я вхожу сюда, я оказываюсь в раю".

"Сир, - сказал Генрих, - я счастлив, что ваше величество сочли меня достойным"
совершить это путешествие на Небеса вместе с вами".

"Дорога туда узкая", - сказал король, поворачивая к маленькой
лестнице, - "но ничто не может сравниться с ней".

"Кто тот ангел, который охраняет вход в ваш Эдем, сир?"

"Вы увидите", - ответил Карл IX.

Сделав Генри знак бесшумно следовать за ним, он открыл сначала одну дверь,
затем другую и, наконец, остановился на пороге.

"Смотри!" - сказал он.

Генри подошел и уставился на одну из самых красивых картин, которые он когда-либо видел
.

Молодая женщина восемнадцати или девятнадцати лет спала, положив голову на
изножье маленькой кровати, в которой спал ребенок. Женщина держала его в руках .
ножки близко к губам, а ее длинные волосы рассыпались по ее
плечи, как поток золотой. Это было похоже на одну из картин Альбан-х
Деву и Младенца Иисуса.

"О, сир, - сказал король Наварры, - кто это прелестное создание?"

"Ангел моего рая, Анрио, единственный, кто любит меня".

Генрих улыбнулся.

"Да, - сказал Карл, - потому что она полюбила меня еще до того, как узнала, что я король".

"И с тех пор она это узнала?"

"Ну, раз уж она это знала", - сказал Чарльз с улыбкой, которая показывала
что королевская власть иногда давила на него тяжелым бременем, "раз уж она это знала
она меня любит до сих пор; так что судите сами."

Король подошел к ней и мягко нажал на поцелуй, как свет, как, что
что пчела дает лили на ее румяные щеки.

И все же, несмотря на легкость, она сразу проснулась.

- Чарльз! - пробормотала она, открывая глаза.

- Видишь ли, - сказал король, - она называет меня Чарльзом. Королева говорит "сир"!

- О! - воскликнула молодая женщина. - Вы не один, мой король.

"Нет, моя милая Мари, я хотел привести тебе другого короля, более счастливого, чем я.
потому что у него нет короны; более несчастного, чем я, потому что у него нет
Marie Touchet. Бог компенсирует все".

"Сир, это король Наварры?" - спросила Мария.

"Да, дитя мое; подойди сюда, Анрио". Король Наварры приблизился.;
Карл взял его за руку.

"Взгляните на эту руку, Мари, - сказал он, - это рука хорошего брата и
верного друга. Если бы не эта рука"--

"Ну, сир?"

"Ну, если бы не эта рука сегодня, Мари, у нашего ребенка не было бы
отца".

Мари вскрикнула, упала на колени и, схватив руку Генри крытая
он с поцелуями.

"Очень хорошо, Мари, очень хорошо," сказал Чарльз.

- Чем вы отблагодарили его, сир?

- Я сделал для него то, что он сделал для меня.

Генрих удивленно посмотрел на Шарля.

"Когда-нибудь ты поймешь, что я имею в виду, Анрио; а пока иди сюда и
посмотри". Он подошел к кровати, на которой все еще спал ребенок.

"Ах! - сказал он. - Если бы этот малыш был в Лувре, а не здесь"
в этом маленьком домике на улице Барре многое изменилось бы
возможно, как для настоящего, так и для будущего".[13]

"Сир, - сказала Мария, - если вашему величеству угодно, я бы предпочла, чтобы он остался"
здесь; он лучше спит."

"Тогда не будем тревожить его сон, - сказал король. - Это так сладко!
спать, когда тебе ничего не снится!"

- Что ж, сир, - сказала Мария, указывая на дверь, ведущую из комнаты.

- Да, вы правы, Мария, - сказал Карл IX. - Давайте поужинаем.

"Мой горячо любимый Карл, - сказала Мария, - ты попросишь короля, твоего
брата, извинить меня, не так ли?"

"Почему?"

- За то, что вы отпустили наших слуг, сир, - продолжала Мария, обращаясь к
королю Наваррскому. - Вы должны знать, что Карл хочет, чтобы ему служила
я одна.

- Вентр сен-Гри! - воскликнул Генри. - Я бы так и подумал!

Оба мужчины вошли в столовую. Мать, встревоженная и осторожная, положила
теплое одеяло накрыло маленького Шарля, который, благодаря крепкому сну
детства, которому так завидовал его отец, не проснулся.

К ним присоединилась Мари.

"Здесь только два покрывала!" - сказал король.

"Позвольте мне, - сказала Мария, - прислуживать вашим величествам".

"Итак, - сказал Шарль, - вот тут-то вы и доставляете мне неприятности, Анрио".

"Как же так, сир?"

"Разве вы не слышали?"

- Прости меня, Шарль, прости меня.

- Да, я прощу тебя. Но сядь здесь, рядом со мной, между нами.

- Я повинуюсь, - сказала Мари.

Она принесла тарелку, села между двумя королями и подала им.

"Это не хорошо, Анрио", - сказал Чарльз, "есть одно место в мире
в что можно есть и пить без необходимости какой-либо один по вкусу
мяс и вина заранее?"

- Сир, - сказал Генрих, улыбаясь и этой улыбкой отвечая на постоянный
страх в его собственном разуме, - поверьте мне, я ценю ваше счастье больше, чем
кто-либо другой.

- И скажи ей, Анрио, что для того, чтобы мы жили счастливо, она не должна
вмешиваться в политику. Прежде всего, она не должна знакомиться с
моей матерью.

"Королева Екатерина любит ваше величество так страстно , что она была бы
ревнует ко всякой другой любви, - ответил Генрих, найдя хитростью
средство избежать опасного доверия короля.

"Мари, - сказал тот, - я привел к тебе одного из самых прекрасных и
остроумнейших мужчин, которых я знаю. При дворе, ты видишь, и об этом говорили многие интернет,
он ставит каждого в тени. Я только четко понимать, а не его
сердце, наверное, но его разум".

"Сир, - сказал Генри, - мне очень жаль, что в преувеличивает одна,как ты,
вы не доверяете другим".

- Я ничего не преувеличиваю, Анрио, - сказал король. - Кроме того, когда-нибудь ты станешь
известным.

Затем, повернувшись к молодой женщине, он сказал::

"Он создает восхитительные анаграммы. Попроси его составить одну с твоим именем. Я отвечу
, что он это сделает ".

"О, что вы могли ожидать найти в имени такой бедной девушки, как я?
Какая нежная мысль могла быть в буквах, которыми ченс
написал Мари Туше?"

"О! - анаграмма этого имени, сир, - сказал Генри, - настолько проста, что
в том, чтобы найти ее, нет большой заслуги.

"Ах! ах! она уже найдена", - сказал Чарльз. - Вот видишь, Мари.

Генри достал из кармана камзола свои таблички, вырвал листок бумаги.
а под именем "Мэри Туше" написал "Очаровательная зазывала". Затем он
протянул листок молодой женщине.

"В самом деле, - воскликнула она, - это невозможно!"

"Что он нашел?" - спросил Чарльз.

"Сир, я не осмеливаюсь повторить это".

- Сир, - сказал Генрих, - в имени Мари Туше есть, буква в
букву, заменяющая "i" на "j", как это часто делается, _Je charme
зазывала." (Я очаровываю всех.)

"Да, - воскликнул Чарльз, - буква за буквой. Я хочу, чтобы это стало твоим
девизом, Мари, слышишь? Лучшего никто не заслуживал. Спасибо,
Анрио. Мари, я подарю тебе это, написанное бриллиантами".

Ужин закончился, в Соборе Парижской Богоматери пробило два часа.

"Теперь," сказал Чарльз, "в благодарность за этот комплимент, Мари, вы будете
дать королю кресло, в котором он может спать до самого рассвета; но пусть
он будет на некотором расстоянии от нас, потому что он ужасно храпит. Тогда, если ты
проснешься раньше меня, ты разбудишь меня, потому что в шесть часов мы должны быть
в Бастилии. Спокойной ночи, Анрио. Почувствуйте себя так же комфортно, как
возможно. Но", - добавил он, подходя к королю Наварры и укладка его
рука на плече", для вашей жизни, Генри,--вы слышите? ради твоей
жизни, не уходи отсюда без меня, особенно, чтобы вернуться в
Лувр".

Генри подозревал слишком многое в том, что все еще оставалось необъяснимым
чтобы ослушаться такого совета. Карл IX. вошел в свою комнату, и Генри,
крепкий горец, уселся в кресло, в котором он только
оправданная предосторожность занял его шурин в соответствии со
расстояние.

На рассвете он разбудил Чарльза. Как бы он не разделся, не
заняло у него много времени, чтобы закончить свой туалет. Король был более счастлив и улыбается
чем он был в Лувре. Часы, проведенные им в этой маленькой
дом на Рю Де Баррес были его солнечных часов.

Оба мужчины вышли через спальню. Молодая женщина все еще была
в постели. Ребенок спал в колыбели. Оба улыбались.

Чарльз мгновение смотрел на них с бесконечной нежностью.

Затем повернулся к королю Наваррскому:

"Анрио, - сказал он, - если ты когда-нибудь услышишь, что я сделал для тебя прошлой ночью, или
если со мной случится несчастье, вспомни этого ребенка, спящего в колыбели".

Затем целует в обе мать и дитя в лоб, не давая Генри
время, чтобы задать ему вопрос:

"Прощайте, мои ангелы", - сказал он, и вышел.

Генри следил, погруженный в свои мысли. Лошади ждали их у входа .
Бастилия, проводимых господа, которым Карл IX. был отдан приказ.

Чарльз знаком велел Генри садиться в седло, сам вскочил в седло и поехал верхом.
через сад Арбалитов поехал по внешним дорогам.

"Куда мы направляемся?" - спросил Генри.

"Мы собираемся, чтобы увидеть, если герцог Анжуйский вернулся к мадам де Конде
в одиночку", - ответил Чарльз, "и, если есть хотя бы амбиции, как любовь в
его сердце, которое я сильно сомневаюсь".

Генрих не понял ответа, но молча последовал за Карлом.

Они добрались до Марэ, и, выйдя из тени частокола, они увидели
мог видеть все, что в то время называлось предместье Сен-Лоран,
Чарльз указал на Генри сквозь туман сероватого утро
некоторые мужчины, завернутые в большие плащи и носить меховые шапки. Они были на
верхом, а скакал впереди вагон, который был тяжело нагруженные. По мере того, как они
приближались, их очертания становились более четкими, и можно было разглядеть еще одного
мужчина в длинном коричневом плаще, его лицо было скрыто французской шляпой, ехал верхом и
разговаривал с ними.

- Ах, ах! - сказал Чарльз, улыбаясь. - Я так и думал.

- Что ж, сир, - сказал Генрих, - если я не ошибаюсь, этот всадник в коричневом
плаще - герцог Анжуйский.

"Да", - сказал Карл IX. "Отойди немного, Анрио, я не хочу, чтобы он
видел нас".

"Но, - спросил Генрих, - кто эти люди в серых плащах и меховых шапках?"

"Эти люди, - сказал Карл, - польские послы, а в той повозке
корона. А теперь, - сказал он, пустив лошадь галопом и поворачивая
на дорогу, ведущую к Порт-дю-Тампль, - пойдем, Анрио, я увидел все,
что хотел увидеть.




ГЛАВА XXXVII.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЛУВР.


Когда Екатерина подумала, что в покоях короля Наваррского все кончено
когда убрали мертвых стражников, когда Морвель был освобожден.
ее отнесли в ее покои, и ковер был вычищен, после чего она
отпустила своих служанок, поскольку была почти полночь, и попыталась уснуть.
Но потрясение было слишком сильным, а разочарование слишком острым.

Которая ненавидела Генриха, постоянно избегавшего ее ловушек, которые обычно были фатальными.
Казалось, что его защищает какая-то непобедимая сила, которую Екатерина
упорно называла случайностью, хотя в глубине души голос
сказал ей, что его истинное имя - судьба. Мысль о том, что сообщение о
новой попытке распространилось по всему Лувру и за его пределами
придаст больше уверенности, чем когда-либо, Генриху и гугенотам в будущем.
Гугеноты выводили ее из себя, и в тот момент представился шанс, против которого
она, к сожалению, боролась, передал своего врага в ее руки,
несомненно, с маленьким флорентийским кинжалом, который она носила на поясе, она могла бы
помешать судьбе, столь благосклонной к королю Наварры.

Ночные часы, часы, такие долгие для ожидания и наблюдения
сменяли друг друга, и Кэтрин не могла сомкнуть глаз
. Целый мир новых планов развернулся в ее дальновидной голове в течение
эти ночные часы. Наконец, на рассвете она встала, оделась
и отправилась в апартаменты Карла IX.

Стражники, привыкшие видеть, как она ходит к королю в любое время суток
днем и ночью, пропустили ее. Она пересекла вестибюль,
следовательно, добралась до оружейной. Но там она обнаружила сиделку
Карла, который не спал.

"Моего сына?" - спросила королева.

"Мадам, он отдал приказ никого не впускать в его комнату
до восьми часов".

"Этот приказ был не для меня, сестра".

"Он был для всех, мадам".

Катарина улыбнулась.

"Да, я очень хорошо знаю, - сказала няня, - что никто не имеет права
возражать вашему величеству; поэтому я прошу вас прислушаться к молитве
бедной женщины и воздержаться от посещения".

"Сестра, я должен поговорить с моим сыном."

"Мадам, я не буду открывать дверь, за исключением формального приказа
Величества".

- Откройте, сестра, - сказала Кэтрин, - я приказываю вам открыть!

Услышав этот голос, который в Лувре уважали и которого боялись гораздо больше, чем
голос самого Карла, медсестра протянула ключ Екатерине, но
королеве он не понадобился. Она вытащила из кармана свой собственный ключ от
комната, и под его тяжелым давлением дверь поддалась.

Комната была пуста, кровать Чарльза не тронута, а его борзая
Актеон, спавший на медвежьей шкуре, покрывавшей ступеньку кровати, встал
и подошел, чтобы лизнуть руки Екатерины цвета слоновой кости.

"Ах! - сказала королева, нахмурившись. - Его нет дома! Я подожду его".

Она села, задумчивый и хмурый, в окно которого выходили
суд Лувра, и от главного входа был виден.

Два часа она просидела там, неподвижная и бледная, как мраморная статуя.
когда, наконец, она заметила отряд всадников, возвращавшихся к
Лувр, во главе которого она узнала Карла и Генриха Наваррских.

Тогда она все поняла. Вместо того чтобы спорить с ней по поводу
ареста своего шурина, Чарльз увез его и таким образом
спас.

"Слепой, слепой, слепой!" - шептала она. Затем она подождала. Мгновение спустя
в соседней комнате, которая была оружейной, послышались шаги.

- Но, сир, - говорил Генрих, - теперь, когда мы вернулись в Лувр,
скажите мне, почему вы забрали меня отсюда и какую услугу вы мне оказали
мне.

"Нет, нет, Анрио, - смеясь, ответил Шарль, - возможно, когда-нибудь ты
узнаем; но пока это должно оставаться тайной. Знай только
что на данный момент ты, по всей вероятности, стал причиной
жестокой ссоры между моей матерью и мной ".

Произнося эти слова, Шарль приподнял занавеску и оказался
лицом к лицу с Екатериной.

Позади него и над его плечом возвышалось бледное, встревоженное лицо
Беарнца.

- А! вы здесь, мадам? - сказал Карл IX, нахмурившись.

- Да, сын мой, - ответила Екатерина, - я хочу поговорить с вами.

- Со мной?

- Только тебе.

- Ну, ну, - сказал Чарльз, поворачиваясь к своему шурину, - раз уж есть
спасения нет, и чем скорее, тем лучше".

"Я покину вас, сир", - сказал Генрих.

"Да, да, оставьте нас", - ответил Карл, - "и поскольку вы католик,
Анрио, пойди отслужи за меня мессу, пока я останусь на проповедь.

Генрих поклонился и удалился.

Карл IX. перешел сразу к делу.

"Хорошо, мадам", - сказал он, пытаясь пошутить Роман. "По
Небеса! вы ждете, чтобы отругать меня, не так ли? Я злобно расстроить ваши
маленький план. Ну и дьявол! Я не мог допустить, чтобы человек, который только что спас
мне жизнь, был арестован и отправлен в Бастилию. Я также не хотел ссориться
с моей матерью. Я хороший сын. Более того, - добавил он тихо, -
Господь наказывает детей, которые ссорятся со своими матерями. Свидетель мой
брат Франсуа II. Поэтому простите меня откровенно и признайтесь, что
шутка была хорошей".

"Сир, - сказала Екатерина, - ваше величество ошибается; это не шутка".

"Да, да! и в конце концов вы будете смотреть на это именно так, или дьявол
забери меня!

"Сир, своей грубой ошибкой вы сорвали проект, который мог бы привести
к важному открытию".

"Бах! проект. Ты смущен из-за провалившегося проекта,
мама? Ты можешь создать двадцать других, и в этих... ну, я обещаю, что я
поддержу тебя.

"Теперь, когда ты поддержал меня, уже слишком поздно, потому что он предупрежден и будет
настороже".

"Хорошо, - сказал король, - давайте перейдем к делу. Что вы имеете против
Анрио?

- Тот факт, что он участвует в заговоре.

"Да, я знаю, что это ваше постоянное обвинение; но разве не каждый
в той или иной степени состоит в заговоре в этом очаровательном королевском доме, называемом
Лувр?"

"Но он в сговоре больше, чем один, и он намного опаснее, чем
один воображает".

"Обычный Lorenzino!", сказал Чарльз.

"Послушай", - сказала Кэтрин, помрачнев при упоминании этого имени, которое
напомнило ей об одной из самых кровавых катастроф в истории
Флоренции. "Послушай, есть способ доказать мне, что я неправ".

"Каким способом, мама?"

"Спроси Генри, кто был в его комнате прошлой ночью".

"В его комнате прошлой ночью?"

"Да; и если он вам скажет"--

"Ну?"

"Что ж, я буду готов признать, что ошибся".

"Но в случае, если это была женщина, мы не можем спрашивать".

"Женщина?"

"Да".

"Женщина, которая убила двух ваших охранников и, возможно, смертельно ранила
Monsieur de Maurevel!"

"О! о! - воскликнул король, - это серьезно. Было ли какое-нибудь кровопролитие?"

"Трое мужчин были распростерты на полу".

- А тот, кто довел их до такого состояния?

- Сбежал живым и невредимым.

- Клянусь Гогом и Магогом! - воскликнул Чарльз. - Он был храбрым парнем, и ты
права, мама, я должен его знать.

"Ну, я предупреждаю тебя заранее, что ты не узнаешь его, по крайней мере, не через Генри".
"Но через тебя, мама?" - спросила я. "Но через тебя?" - спросила я. "Но через Генри".

"Но через тебя, мама? Этот человек не мог сбежать, не оставив каких-либо следов.
Вы не заметили какой-либо части его одежды ".

"Ничего не было замечено, кроме очень элегантного красного плаща, который он носил ".

"Ах! ах! красный плащ!" - воскликнул Карл. "Я знаю при дворе только один такой плащ.
достаточно примечательный, чтобы привлечь внимание".

"Совершенно верно", - сказала Екатерина.

"Ну?" - Что ж, - потребовал ответа Чарльз.

- Хорошо, - сказала Кэтрин, - подожди меня в своих комнатах, сын мой, а я пойду.
пойду посмотрю, выполнены ли мои приказания.

Кэтрин ушла, и Чарльз, оставшись один, принялся расхаживать взад-вперед.
рассеянно насвистывая охотничью песню, одна рука у него была в кармане камзола,
другая свисала вниз, и его собака лизала ее каждый раз, когда он останавливался.

Что касается Генри, то он сильно встревожил своего шурина, и
вместо того чтобы идти по главному коридору, он воспользовался маленькой частной лестницей
, о которой мы уже упоминали не раз, и которая
вела на второй этаж. Не успел он подняться и на четыре ступеньки, как
заметил фигуру на первой площадке. Он остановился, подняв руку к
своему кинжалу. Но вскоре он увидел, что это женщина, которая взяла его за руку
и сказала чарующим голосом, который он хорошо знал:

"Слава Богу, сир, вы целы и невредимы. Я так боялся за тебя, но
без сомнения, Бог услышал мою молитву.

"Что случилось?" спросил Генри.

"Вы будете знать, когда вам дойти до ваших комнат. Вам не нужно беспокоиться за
Orthon. Я видел его".

Молодая женщина торопливо спустилась по лестнице, заставив Генри поверить, что
она встретила его случайно.

"Это странно", - сказал себе Генри. "В чем дело? Что случилось?
Что случилось с Ортоном?

К сожалению, мадам де Сов не услышала вопроса, поскольку
последний уже исчез.

Внезапно на верхней площадке лестницы Генри заметил еще одну фигуру, но
на этот раз это был мужчина.

- Тише! - сказал мужчина.

- А! это ты, Франсуа?

- Не называй меня по имени.

- Что случилось?

"Возвращайтесь в свои комнаты, и вы увидите, затем выскользните в коридор,
внимательно осмотритесь, чтобы убедиться, что за вами никто не шпионит, и
приходите в мои апартаменты. Дверь будет приоткрыта".

Он тоже исчез, спустившись по лестнице, как призраки в театре, которые
скользят через люк.

"Вентр сен-Гри!" - пробормотал беарнец. "Загадка продолжается; но
поскольку ответ находится в моих комнатах, давайте отправимся туда и найдем его".

Однако Генри не без волнения продолжил свой путь. У него были
чувствительность и суеверия молодости. Все было ясно.
отразилось в его сознании, поверхность которого была гладкой, как зеркало,
и то, что он только что услышал, предвещало беду.

Он подошел к двери своей комнаты и прислушался. Ни звука. Кроме того,
поскольку Шарлотта сказала вернуться в его апартаменты, было очевидно,
что ему нечего бояться, делая это. Он поспешно огляделся.
первая комната была пуста. Ничем не показал, что что-то
ошибка.

"Orthon не здесь", - сказал он.

Он прошел в другую комнату. Там все объяснили.

Несмотря на воду, которую вылили полными ведрами, огромные красные
пол был покрыт пятнами. Мебель была сломана, кровать
занавески были изрезаны мечом, венецианское зеркало было
разбито пулей; и окровавленная рука, оставившая свой ужасный след.
отпечаток на стене свидетельствовал о том, что эта тихая комната была сценой
ужасной борьбы. Генрих с первого взгляда оценил все эти подробности.
и, проведя рукой по лбу, теперь влажному от пота,
пробормотал:

"Ах, теперь я знаю, какую услугу оказал мне король. Они пришли сюда, чтобы
убить меня - и... ах! De Mouy! что они сделали с Де Муи? В
негодяи! Они могли убить его!"

И так же страстно желая узнать новости, как герцог Алансонский собирался их сообщить,
Генрих бросил последний скорбный взгляд на окружающие предметы, поспешил
выйдя из комнаты, добрался до коридора, убедился, что там никого нет, и
толкнув полузакрытую дверь, которую он тщательно прикрыл за собой,
он поспешил к герцогу Алансонскому.

Герцог ждал его в первой комнате. Приложив палец к своим
губам, он поспешно взял Генри за руку и увлек его в маленькую круглую башню
которая была полностью изолирована и, следовательно, находилась вне досягаемости
шпионов.

"Ах, брат, - сказал он, - какая ужасная ночь!"

"Что случилось?" - спросил Генри.

"Они пытались арестовать тебя".

"Меня?"

"Да, тебя."

"По какой причине?"

"Я не знаю. Где ты был?"

"Король взял меня с собой в город прошлой ночью".

"Значит, он знал об этом", - сказал Алансонского. "Но так как вы были не в своем
номера, кем был?"

"Там кто-нибудь был?" - спросил Генри, как будто не знал об этом факте.

"Да, мужчина. Когда я услышал шум, я побежал вам на помощь; но было
слишком поздно".

- Этого человека арестовали? - с тревогой спросил Генри.

- Нет, он сбежал после того, как опасно ранил Морвеля и убил
двух стражников.

- А, храбрый де Муи! - воскликнул Генрих.

- Значит, это был Де Муи? - быстро спросил Д'Алансонец.

Генрих понял, что совершил ошибку.

- Полагаю, что так, - сказал он, - поскольку у меня была назначена встреча с ним, чтобы обсудить
ваш побег и сообщить ему, что я уступил вам все свои права на
трон Наварры.

- Если это станет известно, - сказал Д'Алансонец, бледнея, - мы погибли.

- Да, потому что говорить будет Морвель.

- Морвель получил удар мечом в горло, и я узнал об этом от
хирург, который перевязывал рану, сказал, что пройдет неделя, прежде чем он
произнесет хоть слово ".

"Неделя! Этого более чем достаточно, чтобы Де Муи сбежал".

- Если уж на то пошло, - сказал Д'Алансонец, - это мог быть кто-то другой, кроме
Monsieur de Mouy."

"Ты так думаешь?" - спросил Генри.

- Да, человек исчез очень быстро, и никто не видел ничего, кроме его красного плаща
.

- А красный плащ, - сказал Генрих, - больше подходит придворному,
чем солдату. Я бы никогда не заподозрил Де Муи в красном плаще.

- Нет, если бы кого-нибудь заподозрили, - сказал Д'Алансонец, - это было бы более вероятно.
быть...--

Он замолчал.

"Скорее всего, это был бы месье де ла Моль", - сказал Генри.

"Конечно, поскольку я сам, видевший убегающего человека, на мгновение так и подумал".
На мгновение."

- Вы так и думали? Тогда, должно быть, это был месье де ла Моль.

- Он что-нибудь знает? - спросил Д'Алансонец.

"Абсолютно ничего; по крайней мере, ничего важного".

"Брат, - сказал герцог, - теперь я действительно думаю, что это был он".

"Дьявол! - воскликнул Генрих. - Если бы это было так, это сильно обеспокоило бы королеву"
, потому что она заинтересована в нем.

"Заинтересована, вы говорите?" - изумленно переспросил Д'Алансонец.

- Да. Разве ты не помнишь, Франсуа, что именно твоя сестра
рекомендовала его тебе?

- Да, - сказал герцог глухим голосом. - Поэтому я старался быть с ним любезным.
он. Доказательством этого является то, что, опасаясь, что его красный плащ может скомпрометировать меня.
Я поднялся в его комнату и забрал плащ ".

"О! о! - воскликнул Генри, - это было вдвойне благоразумно. И теперь я бы не стал
держать пари, но готов поклясться, что это был он.

"Даже в суде?" - спросил Франсуа.

"Честное слово, да", - ответил Генри. "Вероятно, он пришел передать мне какое-то послание"
от Маргариты."

- Если бы я был уверен, что ваши показания подтвердятся, - сказал Д'Алансонец, - я бы
это почти обвинило бы его.

"Если бы ты обвинил его, - ответил Генрих, - ты понимаешь, брат,
что я не стал бы тебе противоречить".

"Но королева?" сказал Д'Алансонец.

"Ах, да, королева".

"Мы должны знать, что она сделает".

"Я попытаюсь выяснить".

"Черт возьми, брат! она поступит неправильно, солгав нам, потому что это дело
создаст молодому человеку славную репутацию храбреца, и это,
также не могло дорого ему обойтись, потому что он, вероятно, купил его в кредит.
Более того, это правда, что он вполне в состоянии вернуть как проценты
, так и капитал ".

"Ну, что вы можете ожидать?" Генри сказал; "в этом низменном мире есть
ничего даром!"

И, поклонившись и улыбнувшись Д'Алансону, он осторожно высунул голову в коридор.
Убедившись, что никто не подслушивал, он поспешил
быстро вышел и исчез, спустившись по частной лестнице, которая вела в
апартаменты Маргариты.

Насколько она была обеспокоена, королева Наваррская была не менее тревожно
чем ее муж. Экспедиция ночного послал против нее и
Герцогиня де Невер, Король, герцог Анжуйский, герцог де Гиз, и
Генри, которого она узнала, сильно беспокоил ее. По всей вероятности,
не было ничего, что могло бы ее скомпрометировать. Швейцар отстегнул замок
от ворот Ла Моля, и Коконнас пообещал молчать. Но
четыре лорда, подобные тем, с которыми справились два простых джентльмена, такие как Ла Моль
и Коконнас, не свернули бы со своего пути случайно,
или не имея какой-либо причины причинять себе таким образом неудобства.
Маргарита вернулась на рассвете, проведя остаток ночи
с герцогиней де Невер. Она сразу же ушла, но была
не мог заснуть и вздрагивал при малейшем звуке.

В разгар этого беспокойства она услышала, как кто-то стучит в потайную
дверь, и, узнав, что посетительница - Жийона, она приказала
впустить ее.

Генри ждал у входной двери. Ничто в его облике не выдавало
раненого мужа. Обычная улыбка играла на его нежных губах, и ни один
мускул его лица не выдавал ужасного беспокойства, через которое он только что прошел
. Казалось, он вопросительно взглянул на Маргариту, чтобы узнать
позволит ли она ему поговорить с ней наедине. Маргарита поняла ее
взгляд мужа и сделал знак Жийоне удалиться.

"Мадам, - сказал Генри, - я знаю, как глубоко вы привязаны к своим
друзьям, и, боюсь, я принес вам плохие новости".

- В чем дело, месье? - спросила Маргарита.

- Один из ваших самых дорогих слуг в настоящее время сильно скомпрометирован.

- Который?

- Дорогой граф де ла Моль.

"Monsieur le Comte de la Mole compromised! И почему?

- Из-за того, что произошло прошлой ночью.

Несмотря на все свое самообладание, Маргарита не смогла удержаться от румянца.

Но она сделала над собой усилие.

- Какой роман? - спросила она.

"Как, - сказал Генри, - разве вы не слышали весь тот шум, который был поднят в
Лувре?"

"Нет, месье".

- Я поздравляю вас, мадам, - сказал Генри с очаровательной простотой.
"Это доказывает, что вы крепко спите".

"Но что произошло?"

- Похоже, наша добрая матушка отдала приказ месье де Морвел и
шестерым его людям арестовать меня.

- Вы, месье, вы?

- Да, я.

"По какой причине?"

"Ах, кто может сказать о причинах такого тонкого ума, как у твоей матери?"
"Я подозреваю причины, но не знаю их точно". "Я знаю, что это за причины".

- И вас не было в ваших комнатах?

- Нет, так получилось, что меня там не было. Вы правильно догадались, мадам, меня там не было.
Вчера вечером король попросил меня пойти с ним на свидание. Но, хотя меня и не было
в моих комнатах был кто-то еще.

- Кто?

- Кажется, это был граф де ла Моль.

- Граф де ла Моль! - изумленно воскликнула Маргарита.

- Боже мой! какой живой малыш этот провинциал
! - продолжал Генрих. "Вы знаете, что он ранил Морвеля и убил
двух охранников?"

"Ранил месье де Морвеля и убил двух охранников!-- невозможно!"

"Что? Вы сомневаетесь в его храбрости, мадам?

"Нет, но я скажу, что господин де ла-Моль не могло быть в
номера".

"Почему нет?"

- Ну, потому что... потому что, - смущенно ответила Маргарита, - потому что он был в другом месте.
- А! - воскликнула она.

- Ах! Если он сможет доказать алиби, - сказал Генри, - это другое дело; он скажет
, где он был, и дело будет улажено.

- Где он был? - быстро спросила Маргарита.

"По всей вероятности, этот день не пройдет без его ареста и
сомнение. Но, к сожалению, так как есть доказательства"--

"Доказательства! какие доказательства?"

- Человек, предпринявший эту отчаянную оборону, был одет в красный плащ.

"Но месье де ла Моль не единственный, у кого есть красный плащ - я знаю
еще одного человека, у которого есть такой".

"Без сомнения, и я тоже знаю одного. Но вот что произойдет: если это был
не месье де ла Моль, который был в моих комнатах, то это должен был быть другой
человек, который носит красный плащ, как Ла Моль. Итак, вы знаете, кто этот другой
мужчина?

"Боже мой!"

"В этом заключается опасность. Вы, как и я, мадам, видели это.
Ваши эмоции доказывают это. Давайте теперь поговорим, как два человека, которые
обсуждают самую желанную вещь в мире - трон; самый
драгоценный дар - жизнь. Де Муи арестован, мы разорены ".

"Да, я это понимаю".

- Хотя месье де ла Моль никого не компрометирует, по крайней мере, вы бы не стали
предполагать, что он способен выдумать историю, например, о том, что он
был с какими-то дамами, которых я знаю?

- Сударь, - сказала Маргарита, - если вы боитесь только этого, то можете быть спокойны. Он
этого не скажет.

"Что! - сказал Генри, - будет он молчать, если смерть будет
цена его молчания?"

"Он будет молчать, месье".

"Ты уверен в этом?"

- Я уверен.

- Тогда все к лучшему, - сказал Генри, вставая.

- Вы уходите, месье? - быстро спросила Маргарита.

"О, Боже мой, да. Это все, что я хотел тебе сказать".

"И ты уходишь".--

"Чтобы попытаться выпутаться из неприятностей, в которые нас втравил этот дьявол в виде
человека в красном плаще".

"О, Боже мой! Боже мой! бедный молодой человек! - жалобно воскликнула Маргарита.
ломая руки.

"В самом деле, - сказал Генрих, выходя, - этот дорогой месье де ла Моль -
верный слуга".




ГЛАВА XXXVIII.

ПОЯС КОРОЛЕВЫ-МАТЕРИ.


Чарльз вошел в свою комнату, улыбаясь и шутя. Но после десятиминутного разговора
со своей матерью можно было бы сказать, что последняя
отдала ему свою бледность и гнев в обмен на беззаботность
своего сына.

"Monsieur de la Mole," said Charles, "Monsieur de la Mole! Генри и тот
Нужно послать за герцогом Алансонским. Генрих, потому что этот молодой человек был гугенотом.
Герцог Алансонский, потому что он у него на службе.

"Послать их, если вы желаете, сын мой, но вы ничего не узнаете. Генри
и Франсуа, боюсь, гораздо более привязаны друг к другу, чем один
рискну предположить, что из приличия. Подвергать их сомнению - значит подозревать их. Я
думаю, было бы лучше подождать медленного, но надежного подтверждения временем. Если
ты даешь виновным время снова вздохнуть, сын мой, если ты позволишь им
думать, что они ускользнули от твоей бдительности, они станут смелыми и
торжествующими, и у тебя будет лучшая возможность наказать их. Тогда
мы узнаем все".

Чарльз ходил взад и вперед в нерешительности, грызя свой гнев, как лошадь
грызет удила, и прижимая сжатую руку к сердцу, которое было
поглощено его единственной идеей.

"Нет, нет, - сказал он наконец, - я не буду ждать. Ты не знаешь, что это такое.
ждать, будучи таким же охваченным подозрениями, как я. Кроме того, каждый день эти
придворные становятся все более наглыми. Разве даже прошлой ночью двое из них не осмелились
справиться с нами? Если месье де ла Моль невиновен, очень хорошо; но я
не огорчился бы, узнав, где месье де ла Моль был прошлой ночью,
когда они напали на мою охрану в Лувре и на меня на улице
Cloche Perc;e. Так давайте герцога Алансонского быть послано, и затем
Генри. Я буду спрашивать их отдельно. Вы можете остаться, мама".

Екатерина села. За твердый дух такой, как у нее был, каждый
инцидент превратил ее мощные силы приведет ее к цели,
хотя могло показаться, что это уводит от него. От каждого удара там
возникал шум и искра. Шум направлял, искра давала
свет.

Вошел герцог Алансонский. Его предыдущий разговор с Генри
подготовил его к этому интервью, поэтому он был совершенно спокоен.

Его ответы были очень точными. Мать велела ему оставаться в своих комнатах
он ничего не знал о событиях той ночи. Но поскольку его
апартаменты выходили в тот же коридор, что и апартаменты короля
Наварры, ему сначала показалось, что он услышал звук, похожий на звук открывающейся двери
ворвались, затем проклятия, затем пистолетные выстрелы. Вслед за этим он
рискнул приоткрыть дверь и увидел человека в красном плаще
убегающего.

Карл и его мать переглянулись.

- В красном плаще? - переспросил король.

- В красном плаще, - ответил Д'Алансонец.

- А у вас были какие-нибудь подозрения относительно этого красного плаща?

Д'Алансонец собрал все свои силы, чтобы солгать как можно естественнее
.

"С первого взгляда, - сказал он, - я должен признаться вашему величеству, что мне
показалось, что я узнал красный плащ одного из моих джентльменов".

"Как зовут этого джентльмена?"

"Monsieur de la Mole."

- Почему месье де ла Моль не был с вами, как того требовал его долг
?

- Я дал ему отпуск, - сказал герцог.

- Вот и хорошо, теперь вы можете идти, - сказал Шарль.

Герцог Алансонский направился к двери, через которую вошел.

- Не туда, - сказал Шарль, - сюда.

И он указал на дверь в кабинет медсестры. Чарльз не
хотите Франсуа и Анри, чтобы встретиться.

Он не знал, что они уже видели друг друга всего мгновение,
и этого мгновения было достаточно, чтобы два зятя пришли к согласию
относительно своих планов.

По знаку Чарльза вошел Генри.

Он не стал ждать Чарльза однако допросить его.

"Сир, - сказал он, - Ваше Величество сделал так, чтобы отправить для меня, для меня
пришел, чтобы требовать справедливости от тебя".

Чарльз нахмурился.

"Да, правосудие", - сказал Генри. "Я начну с благодарности вашему величеству за то, что
вы взяли меня с собой прошлой ночью; ибо, сделав это, я теперь знаю, что
вы спасли мне жизнь. Но что я такого сделала, что должна быть предпринята попытка
убить меня?

- Не убить, - быстро ответила Кэтрин, - а арестовать вас.

"Что ж, - сказал Генри, - пусть так. Какое преступление я совершил перед мерит
арестовать? Если я виновен, то этим утром я виновен в той же степени, что и прошлым вечером
вечером. Назовите мне мой проступок, сир.

Не зная, что ответить, Чарльз посмотрел на мать.

"Сын мой, - сказала Кэтрин, - к тебе приходят подозрительные личности".

"Очень хорошо, - сказал Генри, - и эти подозрительные личности компрометируют меня".;
это все, мадам?

"Да, Генри".

"Назови мне их имена! Назови мне их имена! Кто они? Дай мне взглянуть на
них!"

"В самом деле, - сказал Шарль, - Анрио имеет право потребовать
объяснений".

"И я действительно требую этого!" - сказал Генри, осознавая превосходство своего
занимаю высокое положение и стремлюсь извлечь из него максимум пользы. "Я прошу об этом моего доброго
брата Чарльза и моей доброй матери Кэтрин. С тех пор как я женился
на Маргарите, разве я не был добрым мужем? спросите Маргариту. Хороший
Католик? спросите моего духовника. Хороший родственник? спросите тех, кто был вчера на
охоте."

"Да, это правда, Анрио, - сказал король, - но что ты можешь сделать? Они
утверждают, что ты в заговоре".

"Против кого?"

"Против меня".

"Сир, если бы я участвовал в заговоре против вас, я бы просто позволил событиям идти своим чередом
когда ваш конь сломал колено и не смог подняться, или
когда разъяренный кабан набросился на ваше величество".

"Ну и дьявол! мама, ты знаешь, что он прав?"

"Но кто был в твоих комнатах прошлой ночью?"

"Мадам, - сказал Генри, - в то время, когда так мало кто решается ответить
себя, я не должен пытаться отвечать за других. Я вышла из своих комнат
в семь часов вечера, в десять часов мой брат Чарльз забрал
меня, и я провела с ним ночь. Я не могла быть с твоим
Ваше величество, и знаете, что происходило в это время в моих покоях.

"Но, - сказала Екатерина, - тем не менее верно, что один из ваших людей
убил двух гвардейцев его величества и ранил месье де Морвеля.

- Одного из моих людей? переспросил Генрих. - Какого человека, мадам? Назовите его.

- Все обвиняют месье де ла Моля.

"Месье де ла Моль не в моем номере, сударыня, господин де ла Моль
принадлежит Месье Алансонского, которому он был рекомендован свой
дочь".

"Но, - сказал Шарль, - это месье де ла Моль был в ваших комнатах,
Анрио?"

"Как вы можете ожидать, что я узнаю, сир?" Я не могу сказать ни да, ни нет.
Месье де ла Моль - исключительный слуга, беззаветно преданный
Королева Наваррская. Он часто приносит мне послания либо от Маргариты,
которой он благодарен за то, что она рекомендовала его месье ле Дюку
д'Алансону, либо от самого месье ле Дюка. Я не могу сказать, что этого не было
Monsieur de la Mole"--

"Это был он", - сказала Катарина. "Его красный плащ был узнан".

- Значит, у месье де ла Моля есть красный плащ?

- Да.

- А человек, который так ловко расправился с двумя моими охранниками и месье
де Морвелем?--

"У вас был красный плащ?" - спросил Генрих.

"Совершенно верно", - подтвердил Шарль.

"Мне нечего сказать", - сказал беарнец. "Но в любом случае, это кажется
мне, что вместо того, чтобы вызывать меня сюда, поскольку меня не было в моих комнатах, следует
Мсье де ла Моль, который, как вы говорите, был там, должен быть
допрошен. Но, - сказал Генрих, - я должен заметить вашему величеству одну вещь.
"Что это?"

"Что это?"

"Это то, что если бы я увидел приказ, подписанный моим королем, и защищался
вместо того, чтобы подчиниться этому приказу, я был бы виновен и должен был бы
заслуживать всякого рода наказания; но это был не я, а какой-то незнакомец, которого
этот приказ никоим образом не касался. Там было предпринято никаких попыток арестовать его
несправедливо, он защищался очень хорошо, возможно, но он был в
право".

"И все же..." - пробормотала Екатерина.

"Мадам, - сказал Генрих, - "был ли приказ арестовать меня?"

"Да, - сказала Екатерина, - и его величество лично подписал его".

"Это был приказ арестовать любого, кого обнаружат в моем доме, на случай, если меня там не окажется
"

"Нет", - ответила Кэтрин.

"Что ж, - сказал Генрих, - если вы не докажете, что я участвовал в заговоре и что
человек, который был в моих комнатах, был в заговоре со мной, этот человек невиновен".

Затем поворачиваюсь к Карлу IX.:

- Ваше Величество, - продолжал Генри, "я не должен покидать Лувр. В простое слово
от Вашего Величества, я даже буду готов ввести любое государство тюрьмы
возможно, будут рады предложить. Но пока ждали подтверждение
наоборот, я имею право назвать себя, и я не очень могу назвать себя
верный слуга, тема и брат Вашего Величества."

И с доселе неведомым ему достоинством Генрих поклонился Карлу и
удалился.

- Браво, Анрио! - сказал Карл, когда король Наваррский удалился.

- Браво! потому что он победил нас?" - спросила Екатерина.

"Почему я не должен аплодировать? Когда мы вместе, забор и он меня трогает, я
не сказать 'браво'? Мама, ты не права, что так ненавидишь этого мальчика".

"Сын мой, - сказала Екатерина, пожимая руку Карлу IX. - Я не ненавижу его.
Я боюсь его".

"Ну, ты ошибаешься, мотам. Анрио - мой друг, и, как он сказал, если бы
он был в заговоре против меня, ему стоило бы только оставить дикого кабана в покое.

- Да, - сказала Екатерина, - чтобы герцог Анжуйский, его личный
враг, стал королем Франции.

"Мама, каковы бы ни были мотивы Анрио, спасавшего мою жизнь, факт остается фактом:
он спас ее, и, дьявол! Я не хочу, чтобы ему причинили вред. Что касается
Месье де ла Моля, что ж, я поговорю о нем с моим братом
Д'Алансоном, которому он принадлежит.

Это был способ Карла IX избавиться от своей матери, которая удалилась.
Пытаясь развеять ее подозрения. Из-за его незначительности,
Месье де ла Моль не откликнулся на ее просьбу.

Вернувшись в свои покои, Катарина обнаружила, что Маргарита ждет ее.

"Ах! ах! - сказала она, - это вы, дочь моя? Я послал за тобой вчера
вечер".

"Я знаю это, мадам, но я ушла."

"А сегодня утром?"

"Сегодня утром, мадам, я пришел сказать вашему величеству, что вы
собираетесь совершить великое зло".

"Что это?"

"Вы собираетесь арестовать господина графа де ла Моль".

"Ты ошибаешься, дочь моя, я не собираюсь никого арестовывать. Это
Король, а не я, отдает приказы об арестах".

- Давайте не будем придираться к словам, мадам, когда обстоятельства так серьезны.
 Месье де ла Моль будет арестован, не так ли?

- Весьма вероятно.

- Обвиняется в том, что его нашли в покоях короля Наваррского прошлой
ночью и что он убил двух стражников и ранил месье де
Морвеля?

- Именно такое преступление они ему вменяют.

- Они вменяют это ему ошибочно, мадам, - сказала Маргарита. - Господин де
ла Моль невиновен.

- Господин де ла Моль невиновен! - воскликнула Екатерина, вздрогнув от радости.
она подумала, что то, что Маргарита собирается ей сказать, повергнет ее в шок.
немного о предмете.

- Нет, - продолжала Маргарита, - он невиновен, он не может быть виновен, потому что его не было
в комнате короля.

- Тогда где же он был?

- В моей комнате, мадам.

- В вашей комнате?

- Да, в моей комнате.

Услышав это признание дочери Франции, Катарине захотелось бросить на Маргариту
уничтожающий взгляд, но она лишь скрестила руки на своих
коленях.

"И, - добавила она после минутного молчания, - если господин де ла Моль будет
арестован и допрошен"--

"Он скажет, где он был и с кем он был, мама", - ответила
Маргарита, хотя и была уверена в обратном.

- Раз это так, ты права, дочь моя; господин де ла Моль не должен быть
арестован.

Маргарита вздрогнула. Ей показалось, что было что-то странное
и ужасное в том, как ее мать произнесла эти слова; но ей было
нечего сказать, потому что то, о чем она пришла просить, было ей даровано.

"Но", - сказала Екатерина, "если бы не Господин де ла Моль, который был в
номер короля, это был кто-то другой!"

Маргарита молчала.

"Ты знаешь, кто это был, дочь моя?" спросила Катарина.

"Нет, мама", - ответила Маргарита дрожащим голосом.

"Ну же, не будь наполовину конфиденциальной".

- Я повторяю, мадам, что я не знаю, - снова ответила Маргарита,
невольно побледнев.

- Хорошо, хорошо, - небрежно сказала Екатерина, - мы это выясним. Теперь иди, мой
дочь. Вы можете быть уверены, что ваша мать будет следить за вашим
честь".

Маргарита вышла.

- Вот как! - пробормотала Екатерина, "они в Лиге. Генри и Маргарита
работают вместе. Пока жена молчит, муж слеп. Ах,
вы очень умны, дети мои, и считаете себя очень сильными.
Но твоя сила в вашем союзе, и я сломаю тебя, одного за другим.
Другое. Кроме того, настанет день, когда Морвель сможет говорить или писать,
произнесет имя или произнесет по буквам шесть букв, и тогда мы узнаем все.
Да, но тем временем виновные будут находиться под надежной охраной. Самое лучшее
, что можно было бы сделать, это немедленно разлучить их ".

После этого Катарина отправилась в апартаменты своего сына, которого она
застала за совещанием с Д'Алансоном.

"Ах! ах!" - воскликнул Карл IX, нахмурившись. "Это ты, мама?"

"Почему ты не сказала "_again_"? Это слово было у вас на уме, Чарльз.

"То, что у меня на уме, принадлежит мне, мадам", - грубо ответил король.
тон, который он иногда использовал, даже когда разговаривал с Кэтрин. "Чего ты
хочешь от меня? Говори быстро".

"Что ж, ты был прав, сын мой, - сказала Кэтрин Чарльзу, - и ты,
Д'Алансонцы были неправы".

"В каком отношении, мадам?" - спросили оба принца.

- В покоях короля был не господин де ла Моль.
Наваррский.

- Ах! ах! - воскликнул Франсуа, побледнев.

- Тогда кто же это был? - спросил Шарль.

- Мы пока не знаем, но узнаем, когда Морвель сможет говорить.
Итак, давайте оставим эту тему, которая вскоре будет объяснена, и вернемся к
Monsieur de la Mole."

- Ну, так чего же ты хочешь от месье де ла Моля, мама, раз его не было
в покоях короля Наваррского?

"Нет, - ответила Екатерина, - его там не было, но он был с... королевой".

"С королевой!" - воскликнул Карл, разражаясь нервным смехом.

- С королевой, - пробормотал Д'Алансонец, побледнев как смерть.

- Нет, нет, - сказал Шарль, - де Гиз сказал мне, что встречался с Маргаритой
выводок.

"Да, - сказала Екатерина, - у нее есть дом в городе".

"На улице Клош Персе!" - воскликнул король.

"О! о! это уж слишком, - сказал Д'Алансонец, вонзая ногти в губы.
грудь. - И чтобы мне порекомендовали его!

- Ах! теперь, когда я думаю об этом! - сказал король, внезапно останавливаясь. - это был
он, кто защищался от нас прошлой ночью и кто швырнул серебряную
чашу мне в голову, негодяй!

"О, да!" - повторил Франсуа, "негодяй!"

"Вы правы, дети мои", - сказала Екатерина, не появляясь к
понять чувства вызывали у обоих ее сыновей разговариваем. - Вы
правы, ибо единственный неосторожный поступок этого джентльмена может вызвать
ужасный скандал и погубить дочь Франции. Для этого было бы достаточно одного мгновения безумия
.

"Или из тщеславия", - сказал Франсуа.

"Несомненно, несомненно", - сказал Шарль. "И все же мы не можем передать дело
в суд, если Анрио не согласится выступить в качестве истца".

"Сын мой", - сказала Екатерина, кладя руку на плечо Карла таким образом,
чтобы привлечь внимание короля к тому, что она собиралась предложить,
"послушай, что я скажу. Преступление было совершено, и могут быть
скандал. Но такого рода преступления, к роялти не наказывают судей
и палачи. Если бы вы были простыми джентльменами, мне нечего было бы вам сказать
потому что вы оба храбры, но вы принцы, вам нельзя перечить
мечи с простыми деревенскими оруженосцами. Подумайте, как вы можете отомстить за себя как
принцы ".

"Дьявол! - воскликнул Чарльз. - Ты права, мама, и я подумаю об этом".
это.

- Я помогу тебе, брат! - воскликнул Франсуа.

- И я, - сказала Кэтрин, расстегивая черный шелковый пояс, который был
трижды обернут вокруг ее талии и две кисти которого ниспадали до
колен. "Я удаляюсь, но оставляю вам это, чтобы вы представляли меня".

И она бросила пояс к ногам двух принцев.

"Ах! ах!" сказал Чарльз, "Я понимаю".

- Этот пояс, - сказал Д'Алансонец, поднимая его.

"Это наказание и молчание", - победоносно сказала Екатерина. "Но, - добавила она, - "Не будет ничего плохого, если я упомяну об этом Генриху".
Она удалилась. - Я не хочу, чтобы ты говорил об этом Генриху".

Она ушла.

- Клянусь Небом! - воскликнул Д'Алансонец. - Хорошая мысль, и когда Генрих узнает, что его
жена изменила ему... - добавил он, поворачиваясь к королю, - вы будете
принять предложение нашей матери?"

"Во всех подробностях", - сказал Шарль, не сомневаясь, что вонзит
тысячу кинжалов в сердце Д'Алансона. "Это разозлит Маргариту,
но порадует Анрио".

Затем, позвав одного из своих охранников, он приказал позвать Генриха, но, подумав,
передумал.:

"Нет, нет, - сказал он, - я пойду за ним сам. Будь добр, д'Алансонец, извести
Д'Анжу и Де Гиза".

Покинув свои апартаменты, он поднялся по частной лестнице на второй этаж
, которая вела в покои Генриха.




ГЛАВА XXXIX.

ПЛАНЫ МЕСТИ.


Генри воспользовался передышкой, предоставленной ему хорошо перенесенным
обследованием, чтобы пойти к мадам де Сов. Он нашел Ортона полностью
оправившимся после обморока. Но Ортон ничего не мог сказать ему,
кроме того, что какие-то люди ворвались в покои короля, что главарь
ударил его рукоятью своего меча, и что удар был нанесен
это оглушило его. Никто не беспокоился об Ортоне. Катарина видела это.
он потерял сознание и решила, что он мертв.

Когда он пришел в себя между отъездом королевы-матери и
прибытием капитана стражи, которому было поручено убрать комнату
, он укрылся в апартаментах мадам де Сов.

Генрих умолял Шарлотту оставить молодого человека у себя, пока не придут новости от Де
Муи, который не преминет написать ему из своего укрытия. Тогда он
пошлет Ортона отнести свой ответ Де Муи, и вместо одного
преданного человека он сможет рассчитывать на двоих. Приняв это решение, он вернулся к своему
комнаты и принялся дальше обдумывать дела, расхаживая взад и вперед по комнате.
тем временем. Внезапно дверь открылась и появился король.

"Ваше величество!" - воскликнул Генрих, поднимаясь ему навстречу.

"Собственной персоной. Правда, Анрио, ты хороший парень, и я люблю тебя больше
и больше".

"Сир, - сказал Генри, - Ваше Величество переполняет меня."

"У тебя есть только один недостаток, Анрио".

"В чем он? Тот, за который ваше величество уже упрекнули меня
несколько раз?" сказал Генрих. "Мой предпочитая охотиться на животных, а не
птицы?"

"Нет, нет, я не имею в виду, что, Анрио, я имею в виду что-то другое."

"Если ваше величество объяснит, - сказал Генрих, который по улыбке на
губах Карла понял, что король в хорошем настроении, - я попытаюсь и
исправлю это".

"Дело в том, что, имея такие хорошие глаза, ты видишь не лучше, чем есть на самом деле".

"Ба! - сказал Генри, - я могу быть близоруким, тогда, Сир, не зная
это?"

"Хуже того, Генрих, хуже того, вы не слепой".

"Ах, в самом деле, - сказал беарнец, - но разве не тогда, когда я закрываю глаза,
это происходит?"

"Ну да!" - сказал Шарль, - "Вы вполне способны на это. В любом случае
я собираюсь открыть тебе глаза ".

"Бог сказал: "Да будет свет", - и был свет. Ваше Величество -
представитель Бога на земле. Поэтому вы можете делать здесь то, что Бог
делает на небесах. Продолжайте, я весь внимание.

- Когда вчера вечером де Гиз сказал, что ваша жена только что прошла мимо в сопровождении
кавалера, вы бы не поверили.

"Сир, - сказал Генрих, - как я мог поверить, что сестра вашего величества
могла совершить такой неосторожный поступок?"

- Когда он сказал вам, что ваша жена отправилась на улицу Клош Персе, вы
этому тоже не поверили!

- Как я мог предположить, сир, что дочь Франции так поступит?
публично рисковать ее репутацией?

"Когда мы осадили дом на улице Клош Персе, и когда мне в плечо швырнули серебряную миску, Д'Анжу намазал ее апельсиновым мармеладом.""Когда мы осадили дом на улице Клош Персе, и когда мне в плечо швырнули
серебряную миску, Д'Анжу намазал ее апельсиновым мармеладом.
голова, а де Гизу в лицо кусок оленины, вы видели двух женщин
и двух мужчин, не так ли?"

"Я ничего не видел, сир. Разве ваше величество не помнит, что я
допрашивал привратника?"

"Да, но, клянусь Небом, я видел"--

"Ах, если бы ваше величество что-нибудь увидели, это совсем другое дело".

"Я видел двух мужчин и двух женщин. Ну, я теперь знаю вне всякого сомнения, что одна
из женщин была Марго, и что один из мужчин был мсье де ла
Моль.

- Что ж, - сказал Генри, - если месье де ла Моль и был на улице Клош, то здесь его не было.
Перси.

- Нет, - сказал Шарль, - его здесь не было. Но неважно, кто здесь был; мы
узнаем это, как только этот идиот Морвель сможет говорить
или писать. Дело в том, что Марго обманывает тебя".

"Ба! - сказал Генри. - Не верь в эту чушь".

"Когда я говорю тебе, что ты не просто близорук, что ты
слеп, дьявол! ты поверишь мне хотя бы раз, глупец? Я говорю тебе, что
Марго обманывает вас, и что сегодня вечером мы собираемся задушить
ее любовника."

Генри вздрогнул от неожиданности и с изумлением посмотрел на своего шурина.


- Признайся, Генри, что в глубине души ты не сожалеешь. Марго возопиют
как тысяча Niobes; но, вера! тем хуже. Я не хочу, чтобы ты
чтобы быть в дураках. Если герцог Анжуйский обманет Конде, я это сделаю.
подмигну; Конде - мой враг. Но ты мой брат; более того, ты
мой друг.

"Но, сир"--

"И я не хочу, чтобы вас раздражали и выставляли дураком. Вы были
квинтеном достаточно долго для всех этих попугаев, которые приезжают из
провинции, чтобы собирать наши крохи и ухаживать за нашими женщинами. Пусть они придут, или
лучше пусть они придут снова. Клянусь Небом! тебя обманули,
Анрио, - это может случиться с каждым, - но, клянусь, ты получишь
блестящее удовлетворение, и завтра они скажут: Во имя
тысяча дьяволов! похоже, что король Карл любит брата своего Анрио,
за прошлую ночь он языком месье де ла Моль вытянул в самых
забавным образом".

- Это действительно решено, сир? - спросил Генри.

- Решено, решено, устроено. У этого хлыща не будет времени на
отстаивать его правоту. Экспедиция будет состоять из меня, Д'Анжу,
Д'Алансонца и Де Гиза - короля, двух сыновей Франции и суверена
принца, не считая вас.

"Как, не считая меня?"

"Ну, ты же будешь одним из нас".

"Я!"

"Да, ты! вы должны заколоть этого человека по-королевски, пока остальные
мы будем душить его.

"Сир, - сказал Генрих, - ваша доброта превосходит меня; но откуда вы знаете".--

- Черт возьми! похоже, парень этим хвастается. Он ходит
иногда в апартаменты вашей жены в Лувре, иногда на улицу
Cloche Perc;e. Они вместе сочиняют стихи. Я бы хотел увидеть
строфы, которые пишет фоп. Это пасторали. Они обсуждают Биона и
Мосх, и прочтите сначала "Дафну", а затем "Коридон". Ах! возьмите с собой хороший кинжал
!

"Сир, - сказал Генрих, - после размышления"--

"Что?"

"Ваше величество поймет, что я не могу присоединиться к такой экспедиции. Мне кажется,
мне было бы неудобно присутствовать там лично. Я слишком сильно
заинтересован в этом деле, чтобы принимать в нем какое-либо спокойное участие. Ваше Величество
отомстить за честь своей сестры на модник, который может похвастаться наличием
оклеветал мою жену; нет ничего проще, и Маргарита, которую я считаю
невиновной, сир, никоим образом не обесчещена. Но будь я членом партии, это
было бы по-другому. Мое сотрудничество превратило бы акт
правосудия в акт мести. Это была бы уже не казнь, а
убийство. Моя жена больше не была бы оклеветана, она была бы виновна ".

"Клянусь Небом, Генри, как я только что сказал своей матери, ты говоришь слова
мудрости. У тебя дьявольски быстрый ум.

И Чарльз самодовольно посмотрел на своего шурина, который поклонился в ответ.
в ответ на комплимент.

"Тем не менее", - добавил Чарльз, "вы готовы избавиться от этого
щеголь, не так ли?"

"Все, что Ваше Величество делает, молодцы", - ответил Царь
Наварра.

"Ну, хорошо, позволь мне это сделать за вас вашу работу. Вы можете быть уверены, что это не
расплачиваться за это".

"Я оставляю это вам, сир," - сказал Генри.

"В какое время он обычно заходит в комнату вашей жены?"

"Около девяти часов".

"И он уходит?"

"До того, как я туда доберусь, потому что я его никогда не вижу".

"Примерно"--

"Около одиннадцати".

"Очень хорошо. Приходите сегодня в полночь. Дело будет сделано".

Чарльз нажал сердечно рука Генри, и вновь заявляя о своей клятве
дружба, вышел из квартиры, насвистывая свою любимую охотничью песенку.

- Вентр сен-Гри! - воскликнул беарнец, наблюдая за Шарлем. - Либо я
сильно ошибаюсь, либо королева-мать ответственна за все это.
дьявольщина. Действительно, она ничего не делает, но придумывать сюжеты скандалить
между моей женой и мной. Такая приятная семья!"

И Генри начал смеяться, как он имел привычку смеяться, когда никто не
мог увидеть или услышать его.

Около семи часов вечера красивого молодого человека, который только что
приняв ванну, он заканчивал свой туалет, спокойно расхаживая по своей комнате
напевая себе под нос перед зеркалом в одном из залов Лувра
. Рядом с ним спал, вернее, лежал на кровати другой молодой человек
.

Одним из них был наш друг Ла Моль, который, сам того не сознавая, был объектом
стольких дискуссий весь день; другим был его компаньон Коконнас.

Сильная гроза прошла над ним, и он не услышал раскатов грома
и не увидел молнии. Он вернулся в три часа ночи.
он оставался в постели до трех часов дня, половина
спящий, наполовину бодрствующий, строящий замки на зыбком песке под названием будущее
. Затем он встал, провел час в модной ванной,
пообедал у мэтра Ла Юрьера и, вернувшись в Лувр, зашел в
самому закончить свой туалет, прежде чем нанести свой обычный визит королеве.

- И вы говорите, что обедали? - спросил Коконнас, зевая.

- Честное слово, да, и я тоже был голоден.

- Почему вы не взяли меня с собой, эгоистичный человек?

- Фейт, ты так крепко спала, что мне не хотелось тебя будить.
Но вместо этого ты поужинаешь со мной. Не забудь спросить мэтра.
Ла Huri;re на какую-нибудь легкого вина из Анжу, куда прилетел на несколько
дн. назад."

"Это хорошо?"

"Я просто скажу тебе, чтобы спросить за это".

"Куда ты идешь?"

"Куда я иду?" спросил Ла Моль, удивленный тем, что его друг задает ему такой вопрос.
"Я собираюсь засвидетельствовать свое почтение королеве".

"Ну, - сказал Коконнас, - если бы я собирался обедать в нашем маленьком домике на
улице Клош Персе, я бы съел то, что осталось со вчерашнего дня.
В Аликанте есть одно вино, которое очень освежает".

"Было бы неблагоразумно идти туда, Аннибал, друг мой, после того, что
произошла минувшей ночью. Кроме того, разве мы не обещаем, что мы не пошли бы
там один? Подай-ка мне мой плащ".

"Это так", - сказал Coconnas, "я забыл. Но где, черт возьми,
ваш плащ? Ах! вот она".

"Нет, ты дал мне черную, и красную хочу.
В этом я больше нравлюсь королеве.

"Ах, фейт, - сказал Коконнас, ища повсюду, - посмотри сама, я
не могу найти это".

"Что?" - спросил Ла Моль. "Вы не можете его найти? Почему, где он может быть?"

"Вы, вероятно, продали его".

"Почему, у меня осталось шесть крон".

"Что ж, возьми мой".

"Ах, да, желтый плащ с зеленым камзолом! Я буду выглядеть как
сойка-попугай!"

"Фейт, ты слишком разборчива, так что надевай, что тебе заблагорассудится".

Перевернув все вверх дном в своих поисках, Ла Моль уже начал
ругать воров, которым удалось проникнуть даже в Лувр,
когда появился паж герцога Алансонского с драгоценным плащом
под вопросом.

"А! - воскликнул Ла Моль. - Вот, наконец, и он!"

"Это ваш плащ, сударь?" - спросил паж. "Да, монсеньор прислал за ним
чтобы решить пари, которое он заключил относительно его цвета".

"О! - сказал Ла Моль. - Я попросил его только потому, что собирался выйти, но
если его высочество пожелает оставить это у себя подольше"--

"Нет, господин граф, он покончил с этим".

Паж ушел. Ла Моль застегнул плащ.

"Итак, - продолжил он, - что вы решили делать?"

"Я не знаю".

"Найду ли я вас здесь сегодня вечером?"

"Как я могу узнать?"

"Разве вы не знаете, что собираетесь делать в течение двух часов?"

"Я достаточно хорошо знаю, что я буду делать, но я не знаю, что мне могут приказать сделать".
"Мне могут приказать".

- От герцогини Неверской?

- Нет, от герцога Алансонского.

"На самом деле, - сказал Ла Моль, - я уже некоторое время замечаю, что
он был дружелюбен к вам".

"Да", - сказал Коконнас.

"Значит, ты разбогател", - сказал Ла Моль, смеясь.

"Пуф!" - воскликнул Коконнас. "Он всего лишь младший брат!"

"О! - воскликнул Ла Моль, - он так стремится стать старшим, что
возможно, Небеса сотворят какое-нибудь чудо в его пользу".

"Значит, вы не знаете, где будете сегодня вечером?"

"Нет".

"Тогда иди к дьяволу, я имею в виду - до свидания!"

"Что Ла Моль-это ужасный человек", - подумал Coconnas, "всегда хотел
я скажу ему, где я собираюсь быть! как будто я знал. Кроме того, я считаю
Я хочу спать. И он снова бросился на кровать.

Ла Моль направился в апартаменты королевы. В коридоре
он встретил герцога Алансонского.

- А! вы здесь, месье ла Моль? - сказал принц.

- Да, милорд, - ответил Ла Моль, почтительно кланяясь.

- Вы уезжаете из Лувра?

- Нет, ваше высочество. Я направляюсь засвидетельствовать свое почтение ее Величеству
Королеве Наваррской.

- Примерно в котором часу вы отправляетесь, месье де ла Моль?

- У монсеньора есть какие-нибудь распоряжения для меня?

- Нет, в настоящее время нет, но я хотел бы поговорить с вами сегодня вечером.

- Примерно в какое время?

- Между девятью и десятью.

- Я окажу себе честь прислуживать вашему высочеству в это время.

- Очень хорошо. Я буду полагаться на вас.

Ла Моль поклонился и пошел дальше.

"Бывают моменты, - сказал он, - когда герцог бледен как смерть. Это
очень странно".

Он постучал в дверь апартаментов королевы. Жийона, которая
очевидно, ожидала его, привела его к Маргарите.

Последняя была занята какой-то работой, которая, казалось, сильно ее утомляла
. Перед ней лежал лист бумаги, покрытый заметками, и том Исократа
. Она сделала Ла Молю знак, чтобы та закончила абзац. Затем, через несколько
через несколько мгновений она отложила ручку и пригласила молодого человека сесть рядом.
 Ла Моль сиял. Никогда еще он не был таким красивым и таким
беззаботным.

"Греческий!" - сказал он, взглянув на книгу. "Речь Исократа! Что
ты делаешь с этим? Ах! и латынь на этом листе бумаги! _Ad Sarmati;
legatos regin; Margarit; concio!_ Так ты собираешься разглагольствовать перед этими
варварами на латыни?"

"Я должна, - сказала Маргарита, - поскольку они не говорят по-французски".

"Но как ты можешь написать ответ до того, как произнесешь речь?"

"Большая кокетка , чем я, заставила бы тебя поверить , что это было
экспромт; но я не могу обмануть тебя, моя Гиацинта: мне рассказали о речи
заранее, и я отвечаю на нее.

"Эти послы вот-вот прибудут?"

"Более того, они прибыли сегодня утром".

"Кто-нибудь знает об этом?"

"Они прибыли инкогнито. Формально их прибытие запланировано на завтра
днем, я думаю, и вы увидите", - сказала Маргарита, с немного
довольны воздуха не вполне свободной от педантизма, "то, что я сделал это
вечер вполне Ciceronian. Но давай оставим эти важные дела и
поговорим о том, что случилось с тобой.

- Со мной?

- Да.

- Что со мной случилось?

"Ах! напрасно ты притворяешься храброй, ты выглядишь бледной".

"Тогда это оттого, что слишком много спала. Я смиренно сожалею об этом".

"Ну, ну, не будем разыгрывать хвастунов; я все знаю".

"Тогда будь добра сообщить мне, моя жемчужина, потому что я ничего не знаю".

"Что ж, отвечай мне откровенно. О чем вас спрашивала королева-мать?

- Она хотела что-то сказать мне?

- Что? Вы ее не видели?

- Нет.

- И короля Карла тоже?

"Нет".

"И король Наварры тоже?"

"Нет".

"Но вы видели герцога Алансонского?"

"Да, я только что встретил его в коридоре".

"Что он тебе сказал?"

- Что он должен был отдать мне какие-то распоряжения сегодня вечером между девятью и десятью часами.
вечером.

- Больше ничего?

- Больше ничего.

- Это странно.

- Но что странно? Скажи мне.

- Что тебе ничего не было сказано.

- Что случилось?

- К сожалению, весь день ты висел над пропастью.

- Я?

"Да, ты".

"Почему?"

"Хорошо, послушай. Кажется, прошлой ночью Де Муи был застигнут врасплох в
апартаментах короля Наварры, которого должны были арестовать. Де
Муи убил троих человек и сбежал, так и не узнав о себе ничего, кроме знаменитого красного плаща.
- Ну? - спросил я.

- И что?

"Ну, этот красный плащ, который когда-то обманул меня, бросил кому-либо, кроме
сам с трассы. Вы давно подозревали и даже обвиняют в этом
тройное убийство. Сегодня утром они хотели арестовать, судить и, возможно,
осудить вас. Кто знает? Для того, чтобы спасти себя вы бы не
сказали, где вы были, вы?"

"Рассказать, где я был?" - воскликнул Ла Моль. "Скомпрометировать тебя, моя прекрасная королева?
О! ты права. Я должен был умереть с песней, чтобы спасти твои милые глаза
одну слезинку".

"Увы! - сказала Маргарита. - Мои милые глаза наполнились бы
многими, многими слезами".

"Но что заставило великую бурю утихнуть?"

"Угадай".

"Как я могу сказать?"

"Был только один способ доказать, что тебя не было в комнате короля".

"И это было"--

"Сказать, где ты был".

"Ну?"

"Ну, я рассказал".

"Кому ты рассказал?"

"Моей матери".

"И королеве Екатерине".--

"Королева Екатерина знает, что я люблю вас".

"О, мадам! после того, как вы так много сделали для меня, вы можете требовать чего угодно
от своего слуги. Ах, Маргарита, действительно, то, что ты сделала, было благородно и
прекрасно. Моя жизнь принадлежит тебе, Маргарита".

- Я надеюсь на это, потому что я вырвал это у тех, кто хотел отнять это у меня.
я. Но теперь вы спасены.

- И вами! - воскликнул молодой человек. - Моей обожаемой королевой!

В этот момент резкий шум заставил их вздрогнуть. Ла Моль отскочил назад,
охваченный смутным ужасом. Маргарита вскрикнула и застыла на месте.
взгляд ее был прикован к разбитому стеклу одного из окон.

В это окно влетел камень размером с яйцо и лег на
пол.

Ла Моль увидел разбитое стекло и понял причину шума.

"Кто посмел это сделать?" - Эй! - крикнул он, подскакивая к окну.

- Минуточку, - сказала Маргарита. - Мне кажется, что что-то привязано
к камню.

"Да, - сказал Ла Моль, - это похоже на лист бумаги".

Маргарита подошла к странному предмету и сняла тонкий лист,
который, сложенный в виде узкой ленты, охватывал середину камня.

Бумага была прикреплена к шнуру, который тянулся через разбитое окно.

Маргарита развернула письмо и прочла.

"Несчастный!" - воскликнула она, протягивая бумагу Ла Молю, который
стоял бледный и неподвижный, как статуя Ужаса.

С сердцем, полным мрачных предчувствий, он прочел эти слова:

"_ Они ждут господина де ла Моля с длинными шпагами в руках.
коридор, ведущий в апартаменты месье д'Алансона_. Возможно, он
предпочел бы сбежать через это окно и присоединиться к месье де Муи в
Mantes_"--

"Ну? - спросил Ла Моль, прочитав письмо. - Эти шпаги длиннее, чем
мои?"

"Нет, но их может быть десять против одного".

"Кто тот друг, который прислал нам эту записку?" - спросил Ла Моль.

Маргарита взяла ее из рук молодого человека и внимательно посмотрела на нее
.

"Король письма Наваррского!" - плакала она. "Если он предупреждает нас,
опасность велика. Бежать, Ла Моль, бегите, я вас умоляю".

- Как? - спросил Ла Моль.

- У этого окна. Разве в записке не об этом говорится?

"Команда, Моя королева, и я буду выпрыгнуть из окна, чтобы подчиняться вам, если я
голову сломал двадцать раз к осени."

"Подожди, подожди", - сказала Маргарита. "Мне кажется, что там вес
добавленные к этому шнуру".

"Давайте посмотрим", - сказал Ла Моль.

Обе потянули за веревку и с неописуемой радостью увидели на ее конце лестницу из волос
и шелка.

- Ах! ты спасена! - воскликнула Маргарита.

"Это чудо небес!"

"Нет, это подарок короля Наварры".

"А если бы это была ловушка?" - спросил Ла Моль. - Если бы эта лестница
сломалась подо мной? Мадам, разве вы не признались мне в любви
сегодня?

Маргарита, радость которой рассеяла ее горе, стала пепельно-бледной.

"Вы правы, - сказала она, - это возможно".

Она направилась к двери.

"Что ты собираешься делать?" - воскликнул Ла Моль.

"Чтобы узнать, действительно ли они ждут тебя в коридоре".

"Никогда! никогда! Чтобы их гнев обрушился на тебя?"

"Что они могут сделать с дочерью Франции? Как женщина и член королевской семьи
принцесса вдвойне неприкосновенна".

Королева произнесла эти слова с таким достоинством, что Ла Моль
понял, что она ничем не рискует и что он должен позволить ей поступать так, как она хочет.

Маргарита передала Ла Моля под защиту Жийонны, предоставив ему самому
решать, в зависимости от обстоятельств, бежать или дождаться ее возвращения
и направилась по коридору. Боковой коридор вел в библиотеку, как
также несколько приемных, и в конце концов привела к квартиры
короля, королевы-матери, и в небольшом частном лестница
которых один достиг апартаменты герцога Алансонского и Генриха.
Хотя едва пробило девять часов, все огни были погашены,
и в коридоре, за исключением тусклого мерцания, исходившего сбоку
в холле было совсем темно. Королева Наваррская смело двинулась вперед. Когда она прошла
примерно треть расстояния, она услышала шепот, который звучал
таинственно и пугающе из-за очевидных усилий, предпринятых, чтобы подавить его. Он
прекратился почти мгновенно, словно по приказу какого-то начальника, и воцарилась тишина
. Свет, каким бы тусклым он ни был, казалось, стал слабее. Маргарита
шел прямо в лицо опасности, если опасность была. К
судя по всему, она была спокойна, хотя ей, пожимая ему руку указано
насильственные нервное напряжение. Как она подошла, напряженная тишина
увеличился, в то время как тень, похожая на тень руки, заслонила колеблющийся и
неуверенный свет.

В том месте, где поперечный зал пересекался с главным коридором, мужчина
прыгнул перед королевой, снял с крышки красный подсвечник и закричал
:

"Вот он!"

Маргарита стояла лицом к лицу со своим братом Шарлем. Позади него, с
шелковым шнурком в руке, стоял герцог Алансонский. Сзади, в
темноте, бок о бок стояли две фигуры, не отражавшие никакого света, кроме
света обнаженных мечей, которые они держали в руках. Маргарита увидела
все как на ладони. Сделав над собой неимоверное усилие, она с улыбкой сказала
Чарльзу:

"Вы хотите сказать, что она здесь, сир!"

Чарльз отшатнулся. Остальные стояли неподвижно.

"Ты, Марго!" - сказал он. "Куда ты идешь в такой час?"

"В такой час!" - воскликнула Маргарита. "Уже так поздно?"

"Я спрашиваю, куда ты идешь?"

"Найти сборник речей Цицерона, который, кажется, я оставил у нашей
матери".

"Без света?"

"Я предполагал, что коридор был освещен".

"Вы пришли из своих апартаментов?"

"Да".

"Что вы делаете этим вечером?"

"Готовил мой адрес для польских послов. Это ж не совета
-завтра? и не каждому нужно представить его адрес
Величество?"

- Неужели тебе никто не помогает в этой работе?

Маргарита собрала все свои силы.

- Да, брат, - сказала она, - господин де ла Моль. Он очень образованный человек".

"Да так", - сказал герцога Алансонского, "что я спросил у него, когда он
закончил с тобой, сестра, чтобы приехать и помочь мне, ибо я не так умен,
как и ты".

- И вы ждали его? - спросила Маргарита как можно непринужденнее.


- Да, - нетерпеливо ответил Д'Алансонец.

"Тогда," сказал Маргарет: "я пошлю его к тебе, брат, ибо у нас
закончил свою работу".

"А ваша книга?" - спросил Чарльз.

"Я попрошу Жийону принести это".

Братья обменялись знаком.

"Иди, - сказал Чарльз, - и мы продолжим наш обход".

- Ваш круг! - сказала Маргарита. - Кого вы ищете?

- Маленького красного человечка, - сказал Шарль. "Разве ты не знаешь, что есть такой
маленький красный человечек, который, как говорят, обитает в старом Лувре? Мой брат Д'Алансонец
утверждает, что видел его, и мы его ищем".

- Удачи тебе, - сказала Маргарита и обернулась. Взглянув
за ее спиной, она увидела четыре фигуры собираются вплотную к стене, как будто в
конференции. В одно мгновение она достигла своей дверью.

"Откройте, Gillonne," сказала она, "открыть".

Жийона повиновалась.

Маргарита вбежала в комнату и увидела, что Ла Моль ждет ее, спокойный
и безмолвный, но с обнаженным мечом.

"Беги, - сказала она, - беги. Не теряй ни секунды. Они ждут тебя
в коридоре, чтобы убить тебя".

"Ты приказываешь мне сделать это?" - сказал Ла Моль.

"Я приказываю. Мы должны расстаться, чтобы снова увидеть друг друга ".

Пока Маргариты не было, Ла Моль позаботился о лестнице в
окно. Теперь он вышел, но прежде чем поставить ногу на первую ступеньку
он нежно поцеловал руку королевы.

- Если лестница - ловушка и я погибну, Маргарита, помни о своем
обещании.

- Это было не обещание, Ла Моль, а клятва. Ничего не бойся. Adieu!"

И Ла Моль, ободренный таким образом, соскользнул вниз по лестнице. В тот же миг
раздался стук в дверь.

Маргарита наблюдала за опасным спуском Ла Моля и не отворачивалась от окна.
она смотрела в окно, пока не убедилась, что он благополучно достиг земли.

- Мадам, - сказала Жийона, - мадам!

- Ну? - спросила Маргарита.

"А король-то стучится в дверь".

"Открыть его".

Gillonne так и сделал.

Четырех князей, нетерпеливо ожидая, без сомнения, стояли на
порог.

Чарльз вошел.

Маргарита вышла вперед с улыбкой на губах.

Король быстро огляделся.

- Кого ты ищешь, брат? - спросила Маргарита.

- Да что вы, - сказал Шарль, - я ищу... я ищу... Черт возьми! Я
ищу господина де ла Моля.

"Monsieur de la Mole!"

"Да, где он?"

Маргарита взяла брата за руку и подвела его к окну.

Как раз в этот момент двое всадников галопом ускакали прочь, обогнув деревянную
башня. Один из них развязал свой белый атласный шарф и помахал им в темноте.
В знак прощания. Этими двумя мужчинами были Ла Моль и Ортон.

Маргарита указала на них Карлу.

"Ну и что же это значит?" - спросил король.

- Это значит, - ответила Маргарита, "что господин герцог Алансонского может поставить
его шнур обратно в карман, и что месье д'Анжу и де Гиз
может вложить в ножны свои мечи, для месье де ла Моль не будет проходить через
снова коридор-ночь".




ГЛАВА XL.

АТРИДЫ.


С момента своего возвращения в Париж Генрих Анжуйский не видел свою мать
Кэтрин одна, и, как всем известно, он был ее любимым сыном.

Этот визит был совершен не только ради соблюдения этикета или проведения
болезненной церемонии, но и для выполнения очень приятного долга
для этого сына, который, если и не любил свою мать, то, по крайней мере, был уверен в
быть нежно любимым ею.

Кэтрин больше всего любила этого сына либо за его храбрость, его
красоту, - потому что, помимо матери, в Кэтрин была женщина, - либо
потому что, согласно некоторым скандальным хроникам, Генрих Анжуйский
напомнил флорентийцу некую счастливую эпоху тайной любви.

Одна Екатерина знала о возвращении герцога Анжуйского в Париж. Чарльз
IX. остался бы в неведении, если бы случай не привел его в отель
де Конде как раз в тот момент, когда его брат выходил из него. Карл не ожидал его приезда
он должен был прибыть только на следующий день, и Генрих Анжуйский надеялся скрыть
от него два мотива, которые ускорили его прибытие на день,
а именно, его визит к прекрасной Марии Клевской, принцессе Конде,
и его встреча с польскими послами.

Это была последняя причина, в цели которой Чарльз не был уверен,
которой герцог Анжуйский должен был объяснить своей матери. И читатель,
невежественны в этот момент как был Генрих Наваррский, получит прибыль по
объяснение.

Когда герцог Анжуйский, которого так долго ждали, вошел в покои своей матери,
Екатерина, обычно такая холодная и официальная, которая после отъезда
ее любимый сын не обнимал с излиянием никого, кроме Колиньи, которого
должны были убить на следующий день, она раскрыла объятия сыну своей
любви и прижала его к сердцу в порыве материнского чувства
самое удивительное - привязанность в уже давно остывшем сердце.

Затем, оттолкнув его от себя, она пристально посмотрела на него и снова привлекла к себе
объятия.

"Ах, мадам, - сказал он, - раз Небо даровало мне привилегию
обнять мою мать наедине, утешьте меня, ибо я самый несчастный
человек на свете".

"О Боже мой! - мое возлюбленное дитя," - воскликнула Екатерина, "Что случилось с
вы?"

"Ничего ты не знаешь, мама. Я влюбился. Меня любят; но именно
эта самая любовь является причиной моего несчастья".

"Расскажи мне об этом, сын мой", - сказала Кэтрин.

"Ну, мама, эти послы, этот отъезд".--

- Да, - ответила Кэтрин, "послы прибыли; вылет
рядом, под рукой".

"Это не должна быть под рукой, мама, но мой брат спешит она. Он
ненавидит меня. Я стою у него на пути, и он хочет избавиться от меня.

Екатерина улыбнулась.

"Отдавая тебе трон, бедная, несчастная коронованная особа!"

- О нет, мама, - сказал Генри в агонии, - я не хочу уезжать. Я,
сын Франции, воспитанный в изысканном обществе, рядом с
лучшей из матерей, любимый одной из самых дорогих женщин в мире, должен ли я
идти среди снегов, на край света, чтобы понемногу умирать среди этих
грубые люди, которые пьяны с утра до ночи и которые оценивают
способности своего короля по бочонку, в зависимости от того, что он может вместить
? Нет, мама, я не хочу идти, я должен умереть!"

"Давай, Генри", - сказала Кэтрин, прижимая руки ее сына, "пришли, заключается в том, что
настоящая причина?"

Взгляд Генри упал, как будто даже с матерью он не решался
признаюсь, что было в его сердце.

"Неужели нет другой причины?" - спросила Кэтрин. "Менее романтичной, но более
рациональной, более политической?"

"Мама, я не виновата, если эта мысль приходит мне в голову и занимает
крепче держи меня, наверное, чем надо; но разве не вы сами
скажи мне, что гороскоп мой брат Чарльз, пророчествовал, что он
бы умереть молодым?"

- Да, - сказала Кэтрин, - но гороскоп может лгать, сын мой. На самом деле, я
сама надеюсь, что не все гороскопы правдивы.

"Но в его гороскопе говорилось об этом, не так ли?"

"В его гороскопе говорилось о четверти века; но в нем не было сказано
относится ли это к его жизни или к его правлению".

"Хорошо, мама, сделай так, чтобы я смогла остаться. Моему брату почти
двадцать четыре. Через год вопрос будет решен".

Кэтрин глубоко задумалась.

"Да, - сказала она, - конечно, было бы лучше, если бы это можно было так устроить"
.

- О, представь себе мое отчаяние, мама, - воскликнул Генрих, - если бы я променял
корону Франции на корону Польши! Мое существо терзалось там
мыслью, что я могла бы царствовать в Лувре посреди этого
элегантного и образованного двора, рядом с лучшей матерью в мире, чья
совет избавил бы меня от половины работы и переутомления, потому что я, привыкший
нести вместе с моим отцом часть государственного бремени, хотел бы
нести его и со мной! Ах, мама, я должен был стать великим
королем!"

- Вот так! вот так! дорогое дитя, - сказала Кэтрин, для которой такая перспектива
всегда была очень приятной надеждой, - вот так! не отчаивайся. Вы подумали
о каком-нибудь способе уладить это дело?"

"О, да, конечно, и вот почему я вернулся через два или три дня
прежде чем я ожидал, мой брат Чарльз предположить, что он был на
внимание мадам де Конде. Тогда я был с Де фирма "Ласко", главный
посол. Я познакомился с ним, и сделал все, что мог в этой
первое интервью, чтобы заставить его ненавидеть меня. Надеюсь, мне это удалось".

"Ах, мое дорогое дитя, - сказала Кэтрин, - это неправильно. Ты должна поместить
интересы Франции превыше ваших мелочных антипатий.

"Мама, в случае, если с моим братом случится какой-нибудь несчастный случай, будет ли это в
интересах Франции, чтобы герцог Алансонский или король Наваррский
правил?"

"О! король Наварры, никогда, никогда!" прошептала Кэтрин, позволяя
тревога закрывать лицо вуалью заботы, которая распределяется по ней каждый
раз этот вопрос возник.

- Честное слово, - продолжал Генрих, - мой брат Д'Алансонец немногим больше стоит.
и ты ему нравишься ничуть не больше.

- Ну, - сказала Екатерина, - что сказал Ласко?

"Даже Ласко колебался, когда я убеждал его просить аудиенции. О, если бы он
мог бы написать в Польшу и аннулировать эти выборы!"

"Безумие, сын мой, безумие! То, что освятил сейм, священно".

"Но, мама, нельзя ли убедить этих поляков принять моего брата
вместо меня?"

"Это было бы трудно, если не невозможно", - сказала Екатерина.

- Ничего, попробуй, сделай попытку, поговори с королем, мама. Приписывай
все моей любви к мадам де Конде; скажи, что я без ума от нее,
что я схожу с ума. Он видел, как я выходил из отеля принца.
с Де Гизом, который сделал для меня все, что мог сделать друг ".

"Да, чтобы помочь Лиге. Ты этого не видишь, но я вижу".

"Да, мама, да; но пока я использую его. Разве мы не должны
радоваться, когда человек служит нам, одновременно служа самому себе?

- А что сказал король, когда встретил тебя?

"Он, видимо, считал, что я ему сказал, что только любовь привела меня
вернувшись в Париж".

"Но он не спросил Тебя, что ты делал всю ночь?"

- Да, матушка, но я ужинала у Нантуйе, где устроила
ужасный бунт, чтобы слух об этом распространился повсюду и ввел в заблуждение
Короля относительно того, где я нахожусь.

- Значит, он не знает о вашем визите в Ласко?

"Абсолютно".

"Хорошо, тем лучше. Я постараюсь повлиять на него в твою пользу,
дорогое дитя. Но ты же знаешь, что никакое влияние не производит никакого впечатления на его грубую
натуру".

"О, мама, мама, какое счастье, если бы я мог остаться! Я бы любил тебя
даже больше, чем сейчас, если бы это было возможно!"

"Если ты останешься, тебя отправят на войну".

"О, неважно! только бы мне не пришлось уезжать из Франции".

"Тебя убьют".

"Мама, от побоев не умирают; умирают от горя, от
подлости. Но Чарльз не позволит мне остаться, он меня ненавидит.

- Он ревнует тебя, моя прекрасная завоевательница, это хорошо известно. Почему
Ты такая храбрая и удачливая? Почему, едва достигнув двадцатилетнего возраста,
выигрывал ли ты сражения, как Александр или Цезарь? Но, тем временем, сделай так, чтобы
никому не было известно о твоих желаниях; притворись смирившимся, окажи
свое покровительство королю. Сегодня состоится закрытый совет, чтобы зачитать и
обсудить речи, которые будут произнесены на церемонии. Веди себя как подобает
Королю Польши, а остальное предоставь мне. Кстати, как насчет твоего
экспедиция прошлой ночью?"

"Это удалось, мать. Бравый был предупрежден и бежал к окну".

- Что ж, - сказала Кэтрин, - когда-нибудь я узнаю, кто этот злой гений.
который таким образом нарушает все мои планы. Пока что я подозреваю и ... пусть он...
берегись!

"Итак, мама", - сказал герцог Анжуйский.

"Позволь мне заняться этим делом".

Она нежно поцеловала Генриха в глаза и вытолкнула его из комнаты.

Вскоре принцы из ее окружения прибыли в покои королевы
. Чарльз был в хорошем настроении, поскольку ум его сестры
Марго скорее порадовала, чем рассердила его. Более того, он ничего не имел
против Ла Моля и с некоторым нетерпением ждал его в
коридор просто потому, что это была своего рода охота.

Д'Алансонец, напротив, был очень озабочен. Отвращение, которое он
всегда испытывал к Ла Молю, превратилось в ненависть, как только он узнал
что Ла Моль был любим его сестрой.

Маргарита обладала мечтательным умом и острым зрением. Она должна была
запомнить так же хорошо, как и посмотреть.

Польские депутаты прислали копии речей, с которыми они должны были
выступить.

Маргарита, в которых больше не было упомянуто в дело
накануне вечером, чем как бы это никогда в голову не приходило, почитайте речей,
и все, кроме Чарльза, обсуждали, что он ответит. Чарльз
позволил Маргарите отвечать так, как ей заблагорассудится. Что касается Д'Алансона, то
он был очень разборчив в выборе терминов; но что касается
речи Генриха Анжуйского, он, казалось, был полон решимости атаковать ее и внес
многочисленные исправления.

Этот совет, никоим образом не будучи решающим, сильно ожесточил
чувства присутствующих.

Генрих Анжуйский, которому пришлось переписать почти всю свою речь, удалился, чтобы
приступить к выполнению задания.

Маргарита, которая ничего не слышала о короле Наваррском с тех пор, как он был ранен.
отдала свое оконное стекло, вернулась в свои комнаты, надеясь найти его
там.

Д'Алансонец, который прочел нерешительность в глазах своего брата Анжуйского,
и который удивился многозначительному взгляду между ним и его матерью,
удалился, чтобы поразмыслить над тем, что он считал новым заговором. Чарльз собирался
пойти в свою мастерскую, чтобы закончить копье для кабана, которое он делал для себя
когда Кэтрин остановила его.

Король, который подозревал, что столкнется с каким-то противодействием своей воле,
сделал паузу и внимательно посмотрел на свою мать.

"Ну, - сказал он, - что теперь?"

- Последнее слово, сир, о котором мы забыли, и все же оно очень важно.:
какой день мы назначим для публичного приема?

"Ах, это правда", - сказал король, снова усаживаясь. "Ну, и какой же день
тебя устроил бы?"

"Я подумала, - ответила Екатерина, - судя по молчанию вашего величества и
очевидной забывчивости, что у вас был какой-то глубоко продуманный план".

"Нет, - сказал Чарльз, - почему так, мама?"

"Потому что, - добавила Екатерина очень мягко, - мне кажется, сын мой, что
этим полякам не следует видеть, что мы так жаждем их короны".

- Напротив, мама, - сказал Чарльз, - это они торопятся.
Они пришли из Варсовии форсированным маршем. Честь за честь,
вежливость за вежливость.

"Ваше величество, возможно, в одном смысле правы; я не любопытен. Итак, ваша идея
заключается в том, что общественный прием должен быть проведен в ближайшее время?

"Вера, да, мама; разве это не ваша идея тоже?"

"Вы знаете, что мои идеи только такие, которые могут способствовать вашей славе. Я
скажу вам, что этой поспешностью я боюсь, что вы будете обвинены в
прибыли очень быстро, это возможность снять дом
Франция бремени своего брата налагает на него, но он, конечно,
вернется во славе и преданности".

"Мама, - сказал Чарльз, - когда он уедет из Франции, я так щедро одарю своего
брата, что никто никогда не посмеет подумать о том, что, как ты боишься, может быть сказано
".

"Что ж, - сказала Кэтрин, - я сдаюсь, раз у вас есть такой готовый ответ"
на каждое из моих возражений. Но чтобы принять этот воинственный народ, который судит
о могуществе государств по внешним признакам, у вас должно быть
значительное количество войск, и я не думаю, что их еще достаточно,
собранных на острове Франс ".

- Прости меня, мама. Я предвидел это событие и был готов к нему.
Я отозвал два батальона из Нормандии и один из Гиенны; моя
рота лучников прибыла вчера из Бретани; легкая кавалерия,
разбросанная по Лотарингии, будет в Париже в течение
день; и хотя предполагается, что в моем распоряжении едва ли четыре полка
, у меня есть двадцать тысяч человек, готовых выступить ".

"Ах, ах!" - удивленно воскликнула Кэтрин. "В таком случае не хватает только одной вещи.
Но ее можно достать".

"Что это?"

"Деньги. Я полагаю, что у вас нет избыточных запасов".

"Напротив, мадам, напротив, - сказал Карл IX. - У меня есть
тысяча четыреста тысяч экю в Бастилии; мои личные владения
за последние несколько дней принесли мне восемьсот тысяч экю,
которые я спрятал в своем подвале в Лувре и на случай необходимости
В моем распоряжении Нантуйе триста тысяч крон.

Катарина вздрогнула. До этого она знала Чарльза как человека жестокого и
страстного, но никогда не предусмотрительного.

"Что ж, - сказала она, - ваше величество думает обо всем. Это прекрасно; и
при условии, что портные, вышивальщицы и ювелиры поторопятся,
ваше величество сможете провести эту аудиенцию в течение шести
недель ".

"Шесть недель!" - воскликнул Чарльз. "Мама, портные, вышивальщицы
и ювелиры работали с тех пор, как мы услышали о выдвижении моего брата
. На самом деле, все могло бы быть готово уже сегодня, но
самое позднее, это займет всего три-четыре дня".

"Ой!" прошептала Екатерина; "ты в большей поспешностью, чем я предполагал, мой
сын".

"Честь по чести, я сказал вам."

"Ну, это честь для дома из Франции, которая тебя тешит?"

"Конечно".

"И вашего главного желания видеть сына Франции на престоле
Польша?"

"Вотименно".

"Значит, вас интересует событие, факт, а не человек"
и кто бы там ни правил"--

"Нет, нет, мама, клянусь Небом! Давайте не будем отвлекаться от сути! Поляки
сделали хороший выбор. Они умелый и сильный народ! Военный
народ, нация солдат, они выбирают капитана своим правителем.
Это логично, черт возьми! Д'Анжу как раз для них. Герой
Жарнака и Montcontour них сидит как влитая. Кого бы ты у меня
отправьте им? D'Alen;on? трус! Он дал бы им прекрасное представление о Валуа!
Д'Алансонец! Он побежал бы при первой же просвистевшей мимо пуле
его уши, в то время как Генрих Анжуйский - боец. Да! его меч всегда в
руке, он всегда устремляется вперед, пеший или конный! - вперед!
удар! одолеть! убивать! Ах! мой брат Анжуйский - мужчина, доблестный
солдат, который будет вести их в бой с утра до ночи, от одного
конца года до следующего. Он не любитель выпить, это правда; но он
хладнокровно убьет. Вот и все. Этот дорогой Генри будет в своей
стихии; там! быстрее! быстрее! к битве! Трубите в трубы и барабаны!
Да здравствует король! Да здравствует завоеватель! Да здравствует генерал! Он
будет провозглашаться _императором_ три раза в год. Это будет прекрасно для
французского дома и для чести Валуа; он может быть убит,
но, клянусь Небом, это будет славная смерть!

Екатерина содрогнулась. Ее глаза вспыхнули огнем.

"Скажи, что ты хочешь отослать от себя Генриха Анжуйского!" - воскликнула она.
"скажи, что ты не любишь своего брата!"

"Ах! ах! ах! - воскликнул Шарль, разражаясь нервным смехом. - Вы уже догадались, не так ли?
Вы догадались, что я хочу отослать его? Вы догадались, что я
не люблю его? И когда вы пришли к такому выводу? Приходите! Любите моего
брат! За что я должна любить его? Ах! ах! ах! Ты хочешь рассмешить меня
?

Пока он говорил, его бледные щеки покрывал лихорадочный румянец.

"Любит ли он меня? Ты любишь меня? Любил ли меня когда-нибудь кто-нибудь, кроме моих собак, Мари
Туше и моей няни? Нет! Я не люблю своего брата, я
люблю только себя. Ты слышишь? И я не буду мешать моему брату
поступать так, как поступаю я".

"Сир", - сказала Екатерина, начиная волноваться, - "поскольку вы
открыли мне свое сердце, я должна открыть вам свое. Вы ведете себя как
слабый король, как опрометчивый монарх; вы отсылаете своего второго
брат, естественной опорой трона, который всемерно заслуживает
чтобы достичь успеха, если произошел несчастный случай, в этом случае ваше корона
остаться в опасности. Как вы сказали, д'Алансонец молод, неспособен, слаб,
более чем слаб, труслив! И Беарнец возвышается на заднем плане,
вы понимаете?"

"Черт возьми! - воскликнул Шарль. - Какое мне дело до того, что
произойдет, когда я умру? Беарнцы восстанут за спиной моего брата, говорите вы!
Клянусь небом! тем лучше! Я сказала, что никого не люблю - я ошиблась
Я ошиблась, я люблю Анрио. Да, я люблю этого хорошего Анрио. У него откровенный
манеры, теплое рукопожатие, в то время как я не вижу вокруг себя ничего, кроме фальшивых взглядов,
и прикосновения, только ледяные руки. Он не способен на измену по отношению ко мне, я
клянусь. Кроме того, я должен возместить ему ущерб, бедный мальчик! Его мать была отравлена
как мне сказали, некоторыми членами моей семьи. Более того, я здоров. Но если бы я заболела
, я бы позвонила ему, я бы хотела, чтобы он остался со мной, я бы
не взяла ничего, кроме него, и когда я умру, я заставлю его
Король Франции и Наварры. И на небесах! вместо того, чтобы смеяться над моим
смерть, как мои братья будут делать, он будет плакать, или, по крайней мере, он бы
притворяться, плакать".

Было громом упал в Катарины ног у нее было бы меньше
вздрогнув, чем при этих словах. Она стояла в оцепенении, глядя на Чарльза
с измученными глазами. Затем, через несколько мгновений:

"Генрих Наваррский!" - воскликнула она. "Генрих Наваррский, король Франции!
В ущерб моим детям! Ах! Пресвятая Дева! посмотрим! Так вот почему
ты хочешь отослать моего сына?

"Твой сын... а кто я тогда? сын волка, как Ромул?" закричал
Карл, дрожащий от гнева, его глаза сверкают, как будто в них горел огонь
. "Твой сын, ты прав; король Франции - не твой сын, король
У короля Франции нет братьев, у короля Франции нет матери, у
Короля Франции есть только подданные. Королю Франции не нужны
чувства, у него есть желания. Он может без быть любимым, но он должен
его надо выполнять".

"Сир, вы не правильно поняли мои слова. Я позвонил моему сыну, который был
уйдет от меня. Я люблю его лучше всего сейчас, потому что только сейчас он
я всего боюсь я потерять. Разве это преступление для матери пожелать
что ее ребенок не должен оставить ее?"

"И я, я говорю тебе, что он оставит тебя. Я говорю тебе, что он оставит
покинуть Францию, чтобы он отправился в Польшу, и тоже в течение двух дней, и
если вы добавите одно слово, он уедет завтра. Кроме того, если вы не
гладкий лоб, если не считать, что угрожающий взгляд из своего
глаза, я задушу его в этот вечер, как вчера ты сам хотел
задушил любовника своей дочери. Только я не потерплю неудачу, как мы
потерпели неудачу в отношении Ла Моля.

При первой угрозе Катарина опустила голову, но почти сразу же подняла ее снова
.

"Ах, бедное дитя! - сказала она. - Твой брат убил бы тебя. Но не бойся.
твоя мать защитит тебя".

"Ах, ты перечить мне!" - воскликнул Чарльз. "Ну! кровью Христа, он
умрет, не в этот вечер, не скоро, но это самое мгновение. Ах,
оружие! кинжал! нож! Ах!

Тщетно оглядевшись в поисках того, что ему было нужно, Чарльз заметил
маленький кинжал, который его мать всегда носила на поясе, подскочил к нему,
выхватил его из шагреневого футляра, инкрустированного серебром, и бросился
выйти из комнаты, чтобы сразить Генриха Анжуйского, где бы он ни встретился с ним.
Но когда он добрался до зала, его силы, возбужденные сверх всякой человеческой выносливости,
внезапно оставили его. Он вытянул руку, выронил острое оружие, которое
застрял точки вниз, в лес, издал пронзительный крик, опустился,
и перевернулся на полу.

В ту же минуту количество крови наружу из его рта и
нос.

"Господи!" - сказал он. "Они убивают меня! Помогите! помогите!"

Кэтрин, которая последовала за ним, увидела, как он упал. Одно мгновение она стояла
неподвижно, наблюдая за ним. Затем, опомнившись, не из-за какой-либо
материнской привязанности, а из-за неловкости ситуации, она
крикнула:

"Король болен! Помогите! помогите!"

На этот крик вокруг собралась толпа слуг, офицеров и придворных
молодой король. Но впереди у них все женщины ринулись оттуда, растолкав
остальные и подняли Чарльз, который вырос бледный, как смерть.

- Они убивают меня, няня, они убивают меня, - прошептал король, покрытый
потом и кровью.

- Они убивают тебя, мой Чарльз? - воскликнула добрая женщина, окидывая взглядом собравшихся.
выражение лиц дошло даже до Екатерины. - Кто тебя убивает?

Шарль слабо вздохнул и потерял сознание.

"Ах! - воскликнул врач Амбруаз Паре, которого немедленно вызвали. - Ах!
король очень болен!"

"Теперь, по необходимости или принуждению", - сказала неумолимая Екатерина
она сама: "ему придется предоставить отсрочку".

После чего она оставила короля, чтобы присоединиться к своему второму сыну, который находился в оратории
с нетерпением ожидая результатов беседы, которая была
для него так важна.




ГЛАВА XLI.

ГОРОСКОП.


Выйдя из молельни, в которой она только что сообщила Генриху обо всем, что
произошло, Екатерина нашла Рене в своей комнате. Это был первый раз,
когда королева и астролог увидели друг друга после визита.
королева посетила его магазин на мосту Сен-Мишель. Но
накануне вечером она написала ему, и Рене привез ответ на
ее личное послание.

"Ну, - сказала королева, - вы видели его?"

"Да".

"Как он?"

"Несколько лучше".

"Он может говорить?"

"Нет, меч пронзил ему гортань".

"В таком случае я просил вас попросить его написать".

"Я пытался. Он собрал все свои силы, но рука его можно отследить только
два письма. Они почти неразборчивым. Затем он потерял сознание. Яремная вена
была перерезана, и кровь, которую он потерял, отняла у него все силы.

- Ты видел письма?

- Вот они.

Рене достал из кармана бумагу и протянул ее Катарине, которая
поспешно развернула ее.

"_m_ и _o_", - сказала она. "Мог ли это быть Ла Моль, и все ли это было сделано
эта игра Маргариты сбила меня со следа?"

"Мадам," сказал Рене: "если бы я осмелился высказать свое мнение в вопросе о
что, ваше величество медлит, чтобы дать твоему, я должен сказать, что я верю
Месье де ла Моль слишком влюблен, чтобы всерьез интересоваться
политикой.

- Вы так думаете?

"Да, и, прежде всего, слишком сильно влюблен в королеву Наваррскую, чтобы преданно служить
Королю; ибо нет настоящей любви без ревности".

- Значит, вы думаете, что он очень сильно влюблен?

- Я уверена в этом.

"Он был у вас?"

"Да".

"Он просил у вас какое-нибудь зелье или настойку?"

"Нет, мы ограничились восковой фигурой".

"Пронзенной в самое сердце?"

"В сердце".

"И эта фигурка все еще существует?"

"Да".

"Она у вас?"

"Она в моих комнатах".

"Было бы странно, - сказала Екатерина, - если бы эти каббалистические приготовления
действительно обладали приписываемой им силой".

"Ваше величество лучше разбирается в этом, чем я".

"Королева Наварры влюблена в месье де ла Моля?"

"Она любит его настолько, что погубила себя из-за него. Вчера она спасла его
от смерти с риском для своей чести и своей жизни. Понимаете, мадам, и все же
вы все еще сомневаетесь.

"Сомневаетесь в чем?"

"В науке".

"Наука тоже обманывает меня", - сказала Катарина, пристально глядя на Рене,
который выдержал ее взгляд, не дрогнув.

"О чем?"

"О! вы понимаете, что я имею в виду; если, конечно, это не был ученый, а не
наука".

"Я не знаю, что вы имеете в виду, мадам", - ответил флорентиец.

"Рене, ваши духи потеряли свой запах?"

"Нет, мадам, не тогда, когда я ими пользуюсь; но возможно, что при прохождении
через руки других"--

Катарина улыбнулась и покачала головой.

- Твой опиум сотворил чудо, Рене, - сказала она. - Губы мадам де Сов
свежее и розовее, чем когда-либо.

- В этом виноват не мой опиум, мадам. Баронесса
де Сов, пользуясь привилегией каждой хорошенькой женщины капризничать,
больше ничего не сказала мне об этом опиате, и после предложения
от вашего величества я подумал, что лучше больше ничего ей не посылать. Так что
все коробки все еще в моем доме, в том виде, в каком вы их оставили, за исключением
одной, которая исчезла, я не знаю, как и почему."

- Это хорошо, Рене, - сказала Катарина. - Может быть, позже мы вернемся к
это. А пока давайте поговорим о другом.

- Я весь внимание, мадам.

- Что необходимо, чтобы составить представление о продолжительности жизни любого человека?

"В первую очередь, чтобы узнать день его рождения, его возраст и при
каких условиях он впервые увидел свет".

"А потом?"

- Чтобы получить немного его крови и прядь его волос.

"Если я принесу вам немного его крови и прядь его волос, если я расскажу вам
обстоятельства, связанные с его рождением, время и его нынешний
возраст, вы назовете мне вероятную дату его смерти?"

"Да, в течение нескольких дней".

"Очень хорошо; у меня есть прядь его волос, и я возьму немного его крови".

"Он родился днем или ночью?"

"В двадцать три минуты шестого пополудни".

"Будь у меня в комнате завтра в пять часов. Эксперимент должен быть проведен в
час его рождения".

"Очень хорошо, - сказала Кэтрин, - мы будем там".

Рене поклонилась и удалилась, по-видимому, не обратив внимания на "_ мы_ будем
там", что, однако, вопреки ее обычной привычке, указывало на то, что
Катарина пойдет не одна.

На следующее утро на рассвете Кэтрин отправилась в апартаменты своего сына. В
в полночь она послала узнать о нем, и ей сказали, что
Мэтр Амбруаз Паре был с ним, готовый пустить ему кровь, если нервное расстройство продолжится.
проблемы продолжатся.

Еще начиная с его спать, и все еще бледный от потери крови,
Чарльз дремал на плече его преданную медсестру, которая, прислонившись
кровать не двигались в течение трех часов, боясь разбудить ее дорогое дитя.

Время от времени на губах больного появлялась легкая пена,
и медсестра вытирала ее тонким вышитым льняным платком.
На кровати лежал еще один носовой платок, покрытый большими пятнами крови.

На мгновение Катарине показалось, что она завладеет
носовым платком; но она испугалась, что кровь, смешанная со слюной, будет
слабой и не окажет должного действия. Она попросила медсестру врач
обескровили ее сын, как он сказал, он будет делать. Медсестра ответила "Да"
и, что поток крови был настолько велик, что Чарльз упала в обморок
дважды. Королева-мать, которая, как и все принцессы в те дни, обладала
некоторыми познаниями в медицине, попросила показать кровь. Ничего не было проще
сделать это, поскольку врач приказал сохранить кровь, чтобы
он мог бы осмотреть его. Оно было в тазу в соседнем шкафу. Кэтрин
зашла взглянуть на него, налила немного в маленькую бутылочку, которую она специально для этого принесла
, а затем вернулась, пряча в карман свои
пальцы, кончики которых иначе выдали бы ее.

Как раз в тот момент, когда она вернулась из гардеробной, Шарль открыл глаза и увидел
свою мать. Затем, вспомнив, как во сне, все свои горькие мысли:

"Ах! это вы, мадам?" - сказал он. - Что ж, скажи своему горячо любимому сыну,
своему Генриху Анжуйскому, что это будет завтра.

"Дорогой Чарльз", - сказала Екатерина: "будет просто, когда вы пожалуйста. Быть
а теперь помолчи и иди спать".

Как бы уступая этому совету, Шарль закрыл глаза, и Кэтрин,
которая говорила с ним так, как успокаивают больного человека или ребенка, вышла
из комнаты. Но когда он услышал, как закрылась дверь, Карл внезапно сел и
голосом, все еще слабым от страдания, сказал:

"Мой канцлер! Печати! суд! - пошлите за ними всеми".

Няня с нежной настойчивостью снова положила голову короля себе на
плечо и, чтобы уложить его спать, попыталась укачать его, как она
сделала бы это с ребенком.

"Нет, нет, сестра, я больше не могу спать. Позовите моих санитаров. Мне нужно работать
этим утром".

Когда Чарльз говорил таким образом, ему повиновались; и даже няня,
несмотря на привилегии, предоставленные ей приемной дочерью, не посмела
ослушаться. Она послала за теми, кого хотел видеть король, и совет был
запланирован не на следующий день, о чем не могло быть и речи, а на
пять дней после этого.

В условленный час, то есть в пять часов, королева-мать и
герцог Анжуйский направились в комнаты Рене, который, ожидая их
посетив его, я приготовил все для таинственного спиритического сеанса. В комнате, чтобы
право, то есть, в камере жертвы, а сталь лезвия
отопление за светящийся мангале. Из причудливых арабесок это лезвие
был предназначен для представления событий своей судьбы, о котором
оракул был на консультации. На алтаре лежала Книга Судьбы, и
в течение ночи, которая была очень ясной, Рене изучил курс
и положение звезд.

Генрих Анжуйский вошел первым. На нем был парик, лицо скрывала маска,
а фигуру - длинный плащ. Его мать последовала за ним. Если бы она заранее не знала
, что мужчина, который шел впереди нее, был ее сыном, она бы никогда не узнала
узнала его. Екатерина сняла маску; герцог Анжуйский остался в ней.
свою.

"Вы делали какие-нибудь наблюдения прошлой ночью?" - спросила Екатерина.

"Да, мадам", - сказал Рене; "и ответ из звезд уже сказал
мне в прошлом. Тот, о ком вы хотите узнать, как и у каждого, кто родился под знаком Рака
у него доброе сердце и огромная гордость. Он
могущественный. Он прожил почти четверть века. Он до сих пор
у Славы и богатства. Это так, мадам?"

"Возможно," сказала Кэтрин.

"У тебя прядь его волос, и некоторые из его крови?"

"Да".

Катарина протянула некроманту прядь светлых волос и маленькую бутылочку
, наполненную кровью.

Рене взял колбу, тщательно встряхнул ее, чтобы фибрин и вода
смешались, и вылил большую каплю на раскаленную сталь.
Живая жидкость на мгновение вскипела, а затем растеклась в фантастические фигуры
.

"О, мадам, - воскликнул Рене, - я вижу, как он корчится в ужасной агонии. Послушайте, как
он стонет, как зовет на помощь! Вы видите, как все вокруг него
превращается в кровь? Вы видите, как у его смертного одра происходят великие сражения
? Смотрите, вот копья; и смотрите, вот мечи!"

"И долго это будет продолжаться?" - спросила Екатерина, дрожа от
неописуемого волнения и кладя руку на руку Генриха Анжуйского,
который в своем жадном любопытстве склонился над жаровней.

Рене подошел к алтарю и повторял, каббалистические молитвы, ставят такие
энергии и уверенности в акте, что вены у него на висках
надулись, и вызвало пророческие судороги и нервные приступы от
которых древние жрицы страдал перед штативы, и даже на
их смерть-кровати.

Наконец он встал и объявил, что все готово, взял
фляжка, еще на три четверти полная, в одной руке, а в другой прядь
волос. Затем, сказав Кэтрин открыть книгу наугад и прочитать
первые слова, которые она увидела, он вылил оставшуюся кровь на
стальной клинок и бросил волосы в жаровню, произнеся
каббалистическое предложение, составленное из еврейских слов, которых он сам не понимал
.

В тот же миг герцог Анжуйский и Екатерина видела, как появится белая фигура на
меч, как труп, завернутый в саван. Другая фигура, которая
казалась женской, склонилась над первой.

В то же время волосы загорелись и выбросили единственное пламя,
чистое, быстрое и колючее, как огненный язык.

"Один год, - воскликнул Рене, - всего один год, и этот человек умрет.
Одна женщина будет оплакивать его. Но нет, там, на острие меча, находится
другая женщина с ребенком на руках.

Катарина посмотрела на своего сына и, хотя и была матерью, казалось, спросила
его, кто этотэто были две женщины.

Но Рене едва закончил говорить, как сталь стала белой.
и все постепенно исчезло с ее поверхности. Затем Кэтрин
открыла книгу и прочла следующие строки голосом, который, несмотря на
все ее усилия контролировать себя, дрожал:

 "_"Это пери-силь, к которому нужно вернуться,_
 _Plus t;t, trop t;t, si prudence n'etoit.'_"[14]

На несколько мгновений воцарилось глубокое молчание.

- Для того, кого ты знаешь, - спросила Кэтрин, - какие знамения ожидают
этот месяц?

- Благосклонен, как всегда, мадам, если только Провидение не вмешается в его
судьба, ему повезет. И все же"--

"И все же что?"

"Одна из звезд в его плеяде была закрыта черным облаком, пока я
проводил свои наблюдения".

"Ах! - воскликнула Екатерина. - Черная туча... значит, есть какая-то надежда?"

"О ком вы говорите, мадам?" - спросил герцог Анжуйский.

Кэтрин отвела сына подальше от света жаровни и тихо заговорила с ним
.

Тем временем Рене опустился на колени и при свете пламени вылил себе на ладонь
последнюю каплю крови, которая оставалась на дне
фляжки.

"Странное противоречие, - сказал он, - которое доказывает, как мало нужно
зависит от свидетельств простой науки, практикуемой обычными людьми!
Для любого, кроме меня, врача, ученого, даже для мэтра Амбруаза
Паре, эта кровь казалась бы такой чистой, такой здоровой, такой полной жизни и
животного духа, что обещала бы долгие годы жизни; и все же все
эта энергия скоро исчезнет, вся эта жизнь исчезнет в течение
года!"

Екатерина и Генрих Анжуйские обернулись и прислушались.

Глаза принца сверкнули сквозь маску.

- Ах! - продолжал Рене. - простым смертным известно только настоящее.;
в то время как нам известно прошлое и будущее".

"Итак, - продолжила Кэтрин, - ты все еще думаешь, что он умрет в течение
года?"

"Так же верно, как то, что мы трое живых людей, которые когда-нибудь будут покоиться в наших
гробах".

"И все же вы сказали, что кровь была чистой и здоровой, и что это указывало на
долгую жизнь".

"Да, если все шло своим естественным чередом. Но, возможно, это не было
несчастным случаем"--

"Ах, да, ты слышишь?" - сказала Кэтрин Генри. "Несчастный случай"--

"Увы! - сказал тот. - тем больше причин, по которым я остаюсь".

"О, не думай больше об этом: это невозможно".

Затем повернулся к Рене.:

"Спасибо", - сказал молодой человек, изменив свой голос, "спасибо; возьми это
кошелек.

"Пойдем, граф", - сказала Кэтрин, намеренно давая сыну этот титул.
чтобы сбить Рене со следа.

Они ушли.

"О, мама, видишь ли, - сказал Генри, - произошел несчастный случай... И если произойдет несчастный случай
, меня не будет под рукой; я буду в четырехстах лье
от тебя"--

"Четыре сотни лиг осуществляются в восемь дней, мой сын".

"Да, но откуда я знаю, те ли поляки позволите мне вернуться? Если Я
оставалось только ждать, мама!"

"Кто знает?" сказала Екатерина. "Не может ли несчастный случай, о котором говорит Рене
, быть тем, который со вчерашнего дня уложил короля на ложе из
больно? Послушай, возвращайся сама, дитя мое. Я вернусь через
личную дверь монастыря Августинцев. Мои апартаменты ждут
меня в этом монастыре. Иди, Генри, иди и не раздражай своего брата.
на случай, если ты его увидишь.





ГЛАВА XLII.

СЕКРЕТЫ.


Первым делом герцог Анжуйский слышал прибыть в Лувре был, что
на официальный прием послов был организован уже пятый день
из-за этого. Портные и ювелиры ждали принца
с великолепной одеждой и великолепными драгоценностями, которые заказал для него король
.

Пока герцог примерял их с гневом, от которого на глаза навернулись слезы
, Генрих Наваррский был очень весел в великолепном ошейнике из
изумрудов, шпаге с золотой рукоятью и драгоценном кольце, которое Карл
отправил его в то утро.

Д'Алансонн только что получил письмо и заперся у себя в комнате
, чтобы прочитать его.

Что касается Коконнаса, то он обыскал каждый уголок Лувра в поисках своего
друга.

На самом деле, как легко себе представить, он был несколько удивлен тем, что
не увидел возвращения Ла Моля той ночью, и к утру начал испытывать
некоторое беспокойство.

Следовательно, он отправился на поиски своего друга. Он начал свои поиски
в отеле "Прекрасная Этуаль", оттуда направился на улицу Клош
Персе, от улицы Клош-Персе до улицы Тизон, оттуда до
Моста Сен-Мишель и, наконец, от моста Сен-Мишель до Лувра.
Этот поиск, по мнению тех, кого допрашивали, был
проведен настолько оригинальным и требовательным способом (в который легко можно
поверить, если учесть эксцентричный характер Коконнаса), что он
это вызвало некоторые объяснения между ним и тремя придворными. Эти
объяснения закончились, по моде того времени, на месте.
В этих столкновениях Коконнас был так же добросовестен, как и обычно.
в делах такого рода он убил первого человека и ранил двух других.
сказав:

"Бедный Ла Моль, он так хорошо знал латынь!"

- Сказал последний пострадавший, барон де Буасси, падая.:

"О, ради бога, Coconnas, действительно изменяются мало, и, по крайней мере, говорят
что он знал греческий!"

Наконец доклад приключения в коридор просочилось. Коконнас
был убит горем из-за этого; на мгновение он подумал, что все эти короли
а принцы убили его друга и бросили в какую-то темницу.

Он узнал, что Д'Алансонн был в этой компании; и, не обращая внимания на
величие, окружавшее принца крови, он подошел к нему и
потребовал объяснений, как потребовал бы от простого джентльмена.

Поначалу Д'Алансонн был склонен выставить за дверь этого дерзкого типа
, который пришел и потребовал отчета в своих действиях. Но
Коконнас говорил так отрывисто, его глаза сверкали таким блеском, а
история с тремя дуэлями менее чем за двадцать четыре часа подняла вопрос о
Пьемонтец настолько высокородный, что Д'Алансонец задумался и вместо того, чтобы уступить
своему первому побуждению, ответил джентльмену очаровательной
улыбкой:

"Мой дорогой Коконнас, это правда, что король пришел в ярость, получив на плечо серебряную чашу
, что герцог Анжуйский был раздосадован тем, что его ударили
по голове апельсиновым мармеладом, а герцог де Гиз был унижен тем, что
у него перехватило дыхание от оленины, и поэтому они
все они были полны решимости убить месье де ла Моля. Но друг вашего друга
друг вашего друга отразил удар. Таким образом, партия потерпела неудачу в своих
попытайтесь. Я даю вам слово принца.

- А! - сказал Коконнас, дыша тяжело, как пара кузнечных мехов. - Клянусь Небом,
монсеньор, это хорошие новости, и я хотел бы познакомиться с этим другом, чтобы
выразить ему свою благодарность.

Месье Алансонского ничего не ответил, но больше приятно, чем он улыбнулся
сделали, намекая на Coconnas, что этот друг не кто иной, как
сам князь.

"Ну, ваша светлость!" - сказал Coconnas, "уж Вы зашли так далеко, чтобы
скажи мне начало истории, корона вашу доброту, заняв его.
Вы говорите, они пытались убить его, но потерпели неудачу. Ну, и что случилось потом? Я
я храбр и могу перенести эту новость. Они бросили его в какую-нибудь темницу?
Тем лучше. Это сделает его более осторожным в будущем. Он никогда
не прислушивался к моим советам; кроме того, мы можем вытащить его, клянусь Небом! Камень
не каждого может сбить с толку.

Д'Алансонец покачал головой.

"Хуже всего, мой храбрый Коконнас, - сказал он, - то, что твой
друг исчез после этого дела, и никто не знает, куда он направился".

"Небо!" - воскликнул Пьемонтец, снова бледнея, "если бы он отправился в
черт возьми, я должна хотя бы знать, где он находится".

- Послушайте, - сказал Д'Алансонец, который, хотя и по другим причинам, был таким же
не меньше Коконнаса желая узнать, где находится Ла Моль, он сказал: "Я дам вам
совет друга".

"Дайте его, милорд", - нетерпеливо сказал Коконнас.

- Отправляйся к королеве Маргарите. Она должна знать, что стало с твоим другом.
оплакивай.

- Признаюсь вашему высочеству, - сказал Коконнас, - что я подумывал о том, чтобы
пойти к ней, но едва осмелился. Мадам Маргарита умеет
заставлять меня временами чувствовать себя несколько неловко, и, кроме того, я
боялся, что застану ее в слезах. Но поскольку ваше высочество уверяет
меня, что Ла Моль не мертв и что ее величество знает, где он, я
я наберусь мужества и пойду к ней".

"Сделай это, мой друг", - сказал Франсуа. "И когда ты узнаешь, где Ла Моль
, дай мне знать, потому что на самом деле я беспокоюсь не меньше тебя. Но запомни одну
вещь, Коконнас"--

"Что?"

"Не говори, что ты пришел по моему предложению, потому что иначе ты ничему не научишься
".

"Ваша светлость", - сказал Coconnas, "поскольку ваше высочество рекомендует секретности
этот момент я буду тиха, как линь или как королева-мать".

"Какой добрый, хороший, великодушный князь он!" - пробормотал Coconnas, как он
найти королевы Наваррской.

Маргариту ожидал Coconnas, для доклада его отчаяние было
подошел к ней, и, услышав то, что подвиги его скорби проявилась
она почти простила его за то грубое обращение с ее подругой
Мадам герцогиней де Невер, на кого бы он не говорил в течение двух или
три дня, из-за какого-то недоразумения между ними. Поэтому, как
как только он был анонсирован к королеве, он был госпитализирован.

Коконнас вошел в комнату, не в силах преодолеть стеснение, о котором он
упоминал Д'Алансону и которое всегда ощущал в присутствии
королевы. Это было вызвано более ее незаурядным интеллектом, чем ее
ранг. Но Маргарита приняла его с улыбкой, которая сразу поставила его в
его легкость.

"Ах, мадам, - сказал он, - верни мне мой друг, умоляю вас, или, по крайней мере
скажи мне, что с ним стало, ибо без него мне не жить. Представьте
Эвриал без Найса, Дамон без Пифии или Орест без
Пилад, и сжалься над моим горем ради одного из героев, которых я только что упомянул
, чье сердце, клянусь, было не более нежным, чем мое.

Маргарита улыбнулась и, взяв с Коконнаса обещание не разглашать тайну
по секрету она рассказала ему о побеге Ла Моля из окна. Что касается его
убежища, то, как ни настойчивы были молитвы пьемонтцев, она
хранила строжайшее молчание. Это удовлетворило Коконнаса лишь наполовину, поэтому
он прибегнул к дипломатическим речам высшего порядка.

В результате Маргарита ясно увидела, что герцог Алансонский был
отчасти причиной большого желания придворного узнать, что стало с
Ла Молем.

"Хорошо," сказала королева, "Если хочешь знать что-то определенное о
друг, спросить короля Генриха Наваррского. Он один имеет право говорить. Как
что касается меня, то все, что я могу вам сказать, это то, что друг, которого вы ищете
жив, и вы можете верить тому, что я говорю ".

- Я еще больше верю в одно, сударыня, - ответил Коконнас, - а именно в то, что
ваши прекрасные глаза не плакали.

Вслед за этим, решив, что нечего добавить к замечанию, которое имело
двойное преимущество выражения его мысли, а также высокое
мнение, которое он имел о Ла Моле, Коконнас удалился, размышляя о
примирение с мадам де Невер, не из-за нее, а для того, чтобы
он мог узнать от нее то, чего не смог узнать от
Маргарита.

Глубокая скорбь - это ненормальные состояния, при которых разум сбрасывает с себя ярмо
как можно скорее. Оставив мысли о Маргарите было сначала
разбитое сердце Ла Моля, и он был для того, чтобы спасти репутацию
королева, а не для сохранения собственной жизни, что он согласился
убежать.

Поэтому на следующий вечер он вернулся в Париж, чтобы увидеть Маргариту
с ее балкона. Как будто инстинкт подсказал ей о плане молодого человека,
королева провела весь вечер у своего окна. Результатом стало то, что
влюбленные снова встретились с неописуемым восторгом, который сопровождает
запретные удовольствия. Более того, меланхолия и романтизм
темперамент Ла Моля придавал ситуации определенный шарм. Но человек
действительно влюблен, счастлив лишь до поры до времени, пока он не видит или
с женщиной, которую он любит. После того как он оставил ее, он страдает. Стремясь поскорее
снова увидеть Маргариту, Ла Моль усердно взялся за дело, чтобы добиться
события, которое позволило бы ему быть с ней, а именно
бегства короля Наваррского.

Маргарита, со своей стороны, охотно отдалась счастью
быть любимой с такой чистой преданностью. Часто она злилась на себя
за то, что она считала слабостью. Ее сильный ум презирал
бедность обычной любви, нечувствительность к деталям, которые для нежных
душ делают ее самой сладкой, утонченной и желанной из всех
удовольствий. Так она чувствовала, что дни, если не заполнены радостью, были в
не менее благополучно завершилась. Когда каждый вечер около девяти часов она
выходила на свой балкон в белом халате, она замечала в
темноте набережной всадника, чья рука первой была поднята к его
губами, затем к его сердцу. Затем многозначительный кашель напомнил влюбленному о
любимый голос. Иногда маленькая ручка бросала записку, и в
записке было спрятано какое-нибудь дорогое украшение, драгоценное не из-за своей
ценности, а потому, что оно принадлежало той, кто его бросил; и это означало бы
падаю на тротуар в нескольких футах от молодого человека. Тогда Ла Моль
налетал на него, как воздушный змей, прижимал к сердцу, отвечал тем же
голосом, в то время как Маргарита стояла на своем балконе, пока звук
стук лошадиных копыт затих в темноте. Конь скакал во весь
скорость при заходе, на выходе казалось, как будто сделаны из материала безжизненными
как у знаменитого коня, потерявшего Трою.

Вот почему королева не беспокоилась о судьбе Ла Моля. Но
опасаясь, что за ним могут следить, она упорно отказывалась
от всех интервью, кроме этих тайных, которые начались сразу же
после бегства Ла Моля и продолжались каждый вечер до назначенного времени
для официального приема послов, приема, который по
прямому распоряжению Амбруаза Паре, как мы видели, был отложен на
несколько дней.

Вечером накануне этого приема, около девяти часов, когда все до единого
в Лувре шли приготовления к следующему дню.
Маргарита открыла окно и вышла на балкон. Как она
так и сделал, не дожидаясь, пока ее внимание, Ла Моль, в большей поспешностью, чем
обычно, бросил его записку, в которой с присущим ему мастерством припал к ногам его
королевской любовницы.

Маргарита поняла, что в послании содержится что-то особенное, и
удалилась с балкона, чтобы прочитать его. Записка состояла из двух отдельных
листов.

На первой странице были такие слова:

- _Мадама, я должен поговорить с королем Наварры. Дело не терпит отлагательств. Я
подожду._

На второй странице были такие слова:

 "_ Моя леди и моя королева, сделайте так, чтобы я мог подарить вам один из тех
 поцелуев, которые я сейчас посылаю вам. Я буду ждать._"

Маргарита едва успела дочитать вторую часть письма, когда
услышала голос Генриха Наваррского, который со своей обычной осторожностью сказал
постучал в наружную дверь и спросил Жийону, можно ли ему войти.

Королева сразу же разорвала письмо, сунула один из листов в карман своего
платья, другой - в карман, поспешно закрыла окно и шагнула
к двери.

- Входите, сир, - сказала она.

Несмотря на то, что Маргарита позаботилась о том, чтобы быстро и аккуратно закрыть
окно, звук достиг Генри, чьи острые
чувства в окружении людей, которым он сильно не доверял, почти
приобрел изысканную деликатность, которой они достигают у дикарей. Но король
Наваррский не был одним из тех тиранов, которые запрещают своим женам
гулять на свежем воздухе и смотреть на звезды.

Генрих был таким же любезным и улыбчивым, как всегда.

"Мадам, - сказал он, - пока все репетируют предстоящую церемонию,,
Я подумал, что мог бы зайти и немного поговорить с вами о моих делах,
который вы по-прежнему считаете своим, не так ли?

- Разумеется, сударь, - ответила Маргарита. - Разве наши интересы не едины?
и это одно и то же?

"Да, мадам, и именно поэтому я хотела спросить, что вы думаете о
Месье герцог Алансонский так избегает меня последние несколько дней. В
позавчера он даже отправился в Сен-Жермен. Это не значит,
либо, что он планирует уйти сам, потому что он очень смотрел
мало того, что он не собирается покидать вообще? Дай мне свой взгляд,
мадам, прошу вас. Признаюсь, это будет для меня большим облегчением рассказать
ты мое".

"Ваше величество правы, беспокоясь о молчании моего брата. Я
думал об этом весь день, и моя идея заключается в том, что, поскольку обстоятельства
изменились, он изменился вместе с ними ".

"Ты имеешь в виду, не ты, видя, что король Карл болен, и герцога д'Анжу
Король Польши он бы не прочь остаться в Париже, чтобы держать часы
над Короной Франции?"

"Именно".

"Пусть будет так. Я не прошу ничего лучшего, как о том, чтобы он остался", - сказал Генри.;
"только это изменит весь наш план. Уйти без него я буду
нужно три раза гарантий я бы попросил бы я пошла с
твой брат, чье имя и присутствие в предприятие бы
у меня под охранением. Но что меня удивляет, так это то, что я не слышал от
Monsieur de Mouy. Это не похоже, чтобы он держался так долго. Возможно, у вас есть
от него никаких известий, мадам?"

- Я, сир! - воскликнула Маргарита в изумлении. - Как, как вы могли
ожидать?--

- Клянусь Небом, моя дорогая, ничего не было бы естественнее. Для того, чтобы
пожалуйста, Вы были достаточно любезны, чтобы спасти жизнь молодой Ла Моль, - он
должно быть, достиг Нанта, - и если можно добраться до места, он легко может
уйти от нее".

"Ах! этим и объясняется загадка, ответ на которую я не мог разобрать,"
сказала Маргарита. "Я оставил окно открытым и, вернувшись, обнаружил
в своей комнате на полу записку".

"Ну вот, - сказал Генри.

"Записку, в которой я сначала не мог понять, и к которой я прикреплена
не имеет значения вообще", - продолжает Маргарита. "Возможно, я был неправ,
и что она исходит из этого квартала".

- Это возможно, - сказал Генри. - Я бы даже сказал, вероятно. Могу я взглянуть
на эту записку?

"Конечно, сир", - ответила Маргарита, протягивая королю послание.
она положила его в карман. Король взглянул на него.

"Разве это не почерк господина де ла Моля?" спросил он.

"Я не знаю", - ответила Маргарита. "Мне кажется, что это подделка".
"Это подделка".

"Неважно, давайте прочитаем". И он прочел:

"_Мадама, я должен поговорить с королем Наварры. Дело срочное. Я
подожду._"

"Итак!" - сказал Генри. "Видишь, он говорит, что подождет".

"Конечно, я понимаю это", - сказала Маргарита. "Но чего ты ожидала?"

"Почему? _ventre saint gris!_ Я ожидаю, что он ждет!"

"Что он ждет!" - воскликнула Маргарита, глядя на мужа в
изумление. - Как вы можете говорить такое, сир? Человек, которого король
пытались убить - человека, за которым наблюдают, которому угрожают - выжидают, вы говорите!
Возможно ли это? - двери созданы для тех, кто был "--

- Вы собирались сказать, что были вынуждены сбежать через окно?

- Да, вы закончили мое предложение.

"Хорошо, но если они знают дорогу через окно, пусть идут по ней, поскольку
для них совершенно невозможно войти через дверь. Это очень
просто".

- Вы так думаете? - спросила Маргарита, вспыхнув от удовольствия.
мысль о том, что она снова окажется рядом с Ла Молем.

- Я уверена в этом.

"Но как можно было добраться до окна?" - спросила королева.

"Ты не держит веревочную лестницу, которую я вам послала? Где твое обычное
предвидение?"

"Да, сир, я его сохранил", - сказала Маргарита.

"В таком случае трудностей не возникнет", - сказал Генрих.

"Чего желает ваше величество?"

"Ну, это очень просто", - сказал Генрих. "Прикрепите его к своему балкону и оставьте
свисать. Если Де Муи ждет и хочет взобраться на него,
он это сделает ".

Не теряя серьезности, Генри взял свечу, чтобы помочь Маргарите в
ее поисках лестницы. Им не пришлось долго искать; она была в
платяном шкафу в знаменитом шкафу.

- Вот оно, - сказал Генри. - А теперь, мадам, если я не прошу слишком многого,
прикрепите его к балкону, умоляю вас.

"Почему я должна застегивать его, а не вы, сир?" сказала Маргарита.

"Потому что лучшие конспираторы самые осторожные. Видишь ли, встреча с мужчиной может
возможно, отпугнуть нашу подругу. Маргарита улыбнулась и привязала
лестницу.

"Вот, - сказал Генри, прячась в углу комнаты, - встань"
так, чтобы он мог видеть тебя; теперь брось лестницу; хорошо! Я уверен, что Де Муи
полезет наверх".

На самом деле, примерно через десять минут мужчина, обезумев от радости, перешагнул через
он вышел на балкон, но, увидев, что королева не подходит к нему, заколебался.
мгновение. Вместо Маргариты вперед выступил Генрих.

- А! - любезно сказал он. - Это не де Муи, а господин де ла Моль.
Добрый вечер, господин де ла Моль. Входите, прошу вас.

Ошеломленный, Ла Моль на мгновение остановился. Если бы он все еще был на лестнице,
а не на балконе, он, возможно, упал бы назад.

"Вы хотели поговорить с королем Наварры по вопросам, представляющим важность,"
сказала Маргарита. "Я сказал ему, так и он здесь".

Генри закрыл окно.

- Я люблю вас, - сказала Маргарита, торопливо пожимая руку молодого человека.

- Ну, месье, - сказал Генри, подвигая Ла Молю стул, - в чем дело?

"Это, сир", - ответил Ла Моль. "У меня покинуло мсье де города Муи в городе
ворота. Он хочет знать, если Maurevel говорил, и если его присутствие в
номер Вашему Величеству известно".

"Пока нет, но это будет долго; так что мы должны торопиться."

"Таково мое мнение, сэр, и если завтра вечером Месье Алансонского
готов начать, де города Муи будет на Порт Сен-Марсель с пятью
сто человек. Они доставят вас в Фонтенбло. Затем вы сможете легко
добраться до Блуа, Ангулема и Бордо.

- Мадам, - сказал Генрих, поворачиваясь к жене, - я могу быть готов к завтрашнему дню.;
вы можете?

Глаза Ла Моля были с тревогой устремлены на Маргариту.

"Я даю тебе обещание", - сказала королева. "Куда бы ты ни пошла, я последую за тобой.
Но вы знаете, что месье д'Алансонец должен уйти в то же время. Половины не бывает
с ним: либо он служит нам, либо предает нас. Если он замешкается, мы сделаем это.
не шевелитесь.

- Он знает что-нибудь об этом плане, месье де ла Моль? - спросил Генри.

- Он должен был получить письмо от месье де Муи несколько дней назад
.

"Ах, - сказал Генри, - он мне ничего об этом не говорил!"

"Будьте осторожны, месье, - сказала Маргарита, - будьте осторожны".

- Можете быть уверены, я буду настороже. Как мы сможем получить ответ Де
Муи?

- Не беспокойтесь, сир. Справа, слева от вашего величества, видимый
или невидимый, он будет под рукой завтра во время приема послов
. Ему будет достаточно одного слова в адрес королевы
чтобы понять, согласны вы или нет, должен ли он уйти или подождать
вас. Если герцог Алансонский откажется, он попросит всего две недели, чтобы
реорганизовать все на ваше имя".

"Право, - сказал Генрих, - де Муи неоценим. Не могли бы вы вставить в свой адрес
необходимые слова, мадам?"

"Нет ничего проще", - ответила Маргарита.

"Тогда я буду видеть, Месье Алансонского завтра", - сказал Генри. "Пусть-де-города Муи
быть на своем посту готово, чтобы разобраться в слово".

- Он будет там, сир.

- И, господин де ла Моль, - сказал Генрих, - передайте ему мой ответ. У вас
вероятно, есть поблизости лошадь или слуга?

"Ортон ждет меня на набережной".

"Возвращайтесь к нему, месье. О нет, не у окна, это хорошо только
на крайний случай. Вас могут увидеть, а поскольку никто не узнает, что
вы пошли на этот риск ради меня, это может скомпрометировать королеву.

- Как мне уехать, сир?

"Хотя ты, возможно, не сможешь войти в Лувр самостоятельно, ты можешь
по крайней мере, оставь его у меня, потому что у меня есть пароль. У тебя есть твой плащ.,
У меня есть мое; мы одели их, и сможет пройти ворота без
сложности. Кроме того, я буду рад дать некоторые специальные заказы
Orthon. Подожди здесь, пока я схожу и посмотреть, если есть какие-либо в
коридор".

С самым естественным воздушным возможно, Генри пошел в разведку. La
Моль остался наедине с королевой.

- Ах! когда я увижу вас снова? - спросил он.

- Завтра вечером, если мы уедем. В противном случае как-нибудь вечером на улице
Cloche Perc;e."

"Месье де ла Моль", - сказал Генри, вернувшись: "ты можешь войти; нет
один здесь".

Ла Моль почтительно поклонился королеве.

- Дайте ему руку для поцелуя, мадам, - сказал Анри. - Господин де ла Моль
не простой слуга.

Маргарита повиновалась.

- Кстати, - сказал Генри, - не забудь оставить веревочную лестницу. Это
ценный инструмент для заговорщиков; и когда мы меньше всего этого ожидаем, она нам может
понадобиться. Come, Monsieur de la Mole."




ГЛАВА ХLIII.

ПОСЛЫ.


На следующий день все население Парижа бросился навстречу
Фобур Сент-Антуан, на котором было решено, что польское
послы должны были войти. Шеренга швейцарцев сдерживала толпу, а
кавалерийский полк защищал придворных лордов и дам, которые
ехали впереди процессии.

Вскоре возле аббатства Сент-Антуан появился отряд кавалеристов,
одетых в красное и желтое, в шапках и отороченных мехом плащах, с
длинными изогнутыми саблями, похожими на турецкие кимвалы.

Офицеры ехали сбоку от шеренги.

За этим отрядом шел второй, одетый с восточным великолепием.
Они предшествовали послам, которые в количестве четырех человек представляли в великолепной манере
самое мифологическое из рыцарских королевств
шестнадцатого века.

Одним из послов был епископ Краковский. Его костюм был наполовину
церковным, наполовину военным, сверкающим золотом и драгоценными
камнями.

Его белый конь с длинной гривой и хвостом, ходил с гордым шагом и
казалось выдыхать огонь из его ноздрей. Никто бы и не положено
что за месяц благородное животное сделало ежедневно пятнадцать лье за
дороги, которые погода сделала почти непроходимыми.

Рядом с епископом ехал палатин Ласко, могущественный дворянин, тесно связанный
с королевской семьей, богатый, как король, и такой же гордый.

За этими двумя главными послами, которых сопровождали два других
палатина высокого ранга, ехали несколько польских панов, чьи лошади в
шелковой сбруе, усыпанной золотом и драгоценными камнями, возбуждали
аплодисменты народа. Французские всадники, несмотря на их богатую
одежду, были полностью затмеваемы пришельцами, которых они презрительно
называли варварами.

До последнего момента Екатерина надеялась, что прием будет отложен
из-за болезни короля. Но когда настал день, и
она увидела Чарльза, бледного как труп, облаченного в великолепную королевскую мантию,
она поняла, что, по крайней мере, очевидно, что должна уступить его железной воле,
и начал верить, что, в конце концов, самым безопасным планом для Генриха Анжуйского
было принять великолепное изгнание, к которому он был приговорен. За исключением
нескольких слов, которые он произнес, когда открыл глаза, когда его
мать вышла из туалета, Чарльз не разговаривал с Кэтрин
после той сцены, которая вызвала болезнь, от которой он скончался
. Каждый в Лувре знал, что между матерью и сыном произошла ужасная ссора
, но никто не знал ее причины, и
самые смелые трепетали перед этим холодом и безмолвием, как трепещут птицы.
перед затишьем, предшествующим буре.

В Лувре все было подготовлено не так, как будто там должен был состояться прием
, а как будто должна была состояться какая-то похоронная церемония. Все до единого
выполняли приказы мрачно или пассивно. Было известно , что
Кэтрин почти дрожала, и, следовательно, дрожали все остальные.

Большой зал для приемов дворца был подготовлен, и поэтому
церемонии обычно были публичными, стражники и часовые
получили приказ впустить с послами столько людей, сколько потребуется.
квартиры и суды выдержали бы. Что касается Парижа, то он продемонстрировал
тот же аспект, что и любой крупный город при аналогичных обстоятельствах;
то есть замешательство и любопытство. Но если бы кто-нибудь внимательно посмотрел на
население в тот день, он бы заметил, что среди групп честных
буржуа с улыбающимися лицами, значительное количество мужчин в длинных
плащах, которые обменивались взглядами и знаками, когда были на расстоянии, а когда
встречались, несколькими быстрыми словами вполголоса. Эти люди, казалось, сильно
заняты шествие, следовали за ним вплотную, и казалось,
получать свои заказы от старика, чьи проницательные черные глаза, несмотря на
его белая борода и сероватые брови, показал активную деятельность.
Этот старик, либо своими собственными усилиями, либо усилиями своих товарищей,
был одним из первых, кто получил доступ в Лувр, и, благодаря
по доброте швейцарской гвардии ему удалось найти место позади
послов, напротив Маргариты и Генриха Наваррских.

Генрих, которому Ла Моль сообщил, что Де Муи будет присутствовать в том или ином
переодетом виде, огляделся по сторонам. Наконец его глаза
встретились с глазами старика и задержались на нем.

Знак Де Муи рассеял все сомнения. Он так изменился, что
Сам Генрих сомневался, что этот седобородый старик
мог быть тем бесстрашным вождем гугенотов, который пять или шесть дней назад
предпринял столь отчаянную защиту.

Слово, сказанное Генрихом на ухо Маргарите, привлекло внимание
королевы к Де Муи. Затем ее прекрасные глаза блуждали по залу
В поисках Ла Моля, но тщетно - Ла Моля там не было.

Начались речи. Первая была обращена к королю. Ласко от имени
Сейма попросил его согласиться на то, чтобы корона Польши была предложена
принцу французского дома.

Ответ Карла был коротким и по существу. Он представил его брат,
герцог д'Анжу, чье мужество он высоко оценил на польский
послов. Он говорит по-французски, а переводчик переводил его ответ
в конце каждого предложения. Пока переводчик говорил,
Король был замечен прикладывая платок к губам, и каждый раз он
удалил его, он был покрыт кровью. Когда Карл ответил
Ласко повернулся к герцогу Анжуйскому, поклонился и начал на латыни
обращение, в котором он предлагал ему трон от имени польского народа
.

Герцог ответил на том же языке, и в голосе он тщетно
оказывать фирма, которые он принял с благодарностью в честь которого был
предложил ему. Пока он говорил, Чарльз остался стоять, с губами
сжатый и устремленный на него взгляд, спокойный и угрожающий, как у орла
.

Когда герцог закончил, Ласко взял корону Ягеллонов с
красной бархатной подушки, на которой она покоилась, и пока два польских дворянина
возложив королевскую мантию на герцога, он вложил корону в руки Чарльза
.

Карл подал знак своему брату, герцог Анжуйский опустился перед ним на колени,
и король собственноручно возложил корону на голову своего брата.
Затем два короля обменялись одна из самых горьких поцелуев
обмен между двумя братьями.

Сразу глашатай закричал:

"Александр Эдуард Генрих Французский, герцог Анжуйский, коронован королем Польши"
. Да здравствует король Польши!

Все собрание повторило крик: "Да здравствует король Польши!"
Затем Ласко повернулся к Маргарите. Речь о прекрасной королеве
была оставлена напоследок. Теперь, поскольку это был сделанный ей комплимент
чтобы продемонстрировать свои блестящие таланты, как их называли, все
обратили большое внимание на ответ, который был на латыни, и который, как
мы уже говорили, что Маргарита взяла себя в руки. Адрес Ласкоса был более
это была скорее хвалебная речь, чем обращение. Он, сармат, уступил
восхищению, которое прекрасная королева Наварры внушала каждому
. Он позаимствовал свой язык у Овидия; его стиль был стилем
Ронсара. Он сказал, что, покинув Варсовию посреди очень темной
ночи, ни он, ни его спутники не смогли бы найти своих
путь, если бы их, подобно волхвам, не вели две звезды, которые становились
все более и более яркими по мере приближения к Франции, и которые теперь
они узнали как два прекрасных глаза королевы Наваррской.
Наконец, переходя от Евангелия к Корану, от Сирии к Аравии,
от Назарета к Мекке, он в заключение сказал, что он вполне
готов сделать то, что сделали горячие последователи пророка. Когда им
посчастливилось увидеть его могилу, они выкололи глаза, чувствуя,
что после того, как они посмотрели на такое зрелище, ничто в мире не было
достойным восхищения.

Это обращение было встречено громкими аплодисментами тех, кто понимал латынь, потому что
они придерживались того же мнения, что и оратор, и тех, кто не понимал ее.
они хотели сделать вид, что понимают.

Маргарита любезно обратилась к галантному сармату; затем
устремив взгляд на Де Муи, начала свой ответ следующими словами:

 "_Quod nunc hac in aul; insperati adestis exultaremus, ego et
 conjux, nisi ideo immineret calamitas, scilicet non solum fratris
 sed etiam amici orbitas._"[15]

Эти слова имели двойной смысл, и, хотя предназначен для избавления от города Муи, были
видимо, на имя Генриха Анжуйского. Последний, таким образом, поклонилась в
знак благодарности.

Чарльз не помнил , чтобы читал эту фразу в обращении , которое
это было представлено ему несколько дней назад; но он не придал значения
словам Маргариты, которые, как он знал, были просто
условными. Кроме того, он очень несовершенно понимал латынь.

Маргарита продолжала:

 "_Adeo dolemur a te dividi ut tecum proficisci maluissemus. Sed
 idem fatum quo nunc sine ull; mor; Luteti; cedere juberis, hac in
 urbe detinet. Proficiscere ergo, frater; proficiscere, amice;
 proficiscere sine nobis; proficiscentem sequuntur spes et desideria
 nostra._"[16]

Нетрудно представить, что Де Муи слушал с самым пристальным вниманием.
обратите внимание на эти слова, которые, хотя и были адресованы послам,
предназначались ему одному. Два или три раза Генрих бросал взгляд
равнодушно через плечо, чтобы сообщить молодому гугеноту, что
Д'Алансонец отказался; но этот акт, который казался непроизвольным, был бы
недостаточен для Де Муи, если бы слова Маргариты не подтвердили
это.

Глядя на Маргариту и слушая ее всей душой, его
проницательные черные глаза из-под седых бровей поразили Катарину, которая
вздрогнула, как от удара током, и не отвела взгляда.
она отвела от него взгляд.

"Какое странное лицо!" - подумала она, продолжая менять выражение лица.
в соответствии с требованиями церемонии. "Кто этот человек, который наблюдает
Маргарита так внимательно и на кого Маргарита и Генри, со своей стороны,
смотрят так серьезно?"

Королева Наваррская продолжила свое обращение, которое с этого момента стало
ответом на любезности польского посла. Пока Кэтрин
ломала голову, пытаясь вспомнить имя этого замечательного пожилого человека, церемониймейстер
подошел к ней сзади и вручил надушенный атласный мешочек
в котором была сложенная бумага. Она открыла пакет, достала бумагу и
прочтите эти слова:

 "_ С помощью сердечного средства, которое я только что дал ему
 Maurevel несколько восстановилась его сила, и преуспел в
 писать имя человека, который был в квартире короля
 Наварра. Этот человек был Господин де города Муи._"

"Де Муи! - подумала королева. - Что ж, я почувствовала, что это он. Но этот старик
человек - ах! коспетто! _ - этот старик..."--

Она наклонилась к капитану стражи.

"Посмотрите, месье де Нанси, - сказала она, - но так, чтобы не привлекать внимания";
посмотрите на Ласко, который говорит. Позади него - вы видите старика с
седобородый, в черном бархатном костюме?

"Да, мадам", - ответил капитан.

"Хорошо, не теряйте его из виду".

"Тот, кому король Наварры только что сделал знак?"

"Точно. Станьте у дверей Лувра с десятью людьми и
когда он выйдет, пригласите его от имени короля на ужин. Если он
можно принимать его в некую комнату, в которой вы должны держать его в плену.
Если он будет сопротивляться, схватить его живым или мертвым."

К счастью Генри, который был платить, но мало внимания
Адрес Маргариты, смотрел на Катарину и не потерял ни
единственное выражение ее лица. Увидев, что королева-мать так пристально смотрит
на Де Муи, ему стало не по себе; когда он увидел, как она отдает приказ
капитану гвардии, он все понял.

Именно в этот момент он сделал знак, который удивил месье
де Нанси и который означал: "Вы обнаружены, спасайтесь!"

Де города Муи понял этот жест, который стал достойной кульминацией в
часть адреса Маргариты, предназначенных для него. Он не стал затягивать в
мгновенный, но смешался с толпой и исчез.

Генриху, однако, было нелегко, пока месье де Нанси не вернулся к
Екатерине, и по хмурому выражению лица королевы-матери он понял, что
капитан не успел вовремя.

Аудиенция закончилась. Маргарита обменялась несколькими неофициальными словами с
Ласко.

Король, пошатываясь, поднялся на ноги, поклонился и вышел, опираясь на руку
Амбруаза Паре, который не отходил от него со времени его болезни.

Кэтрин, бледная от гнева, и Генри, молчаливый от разочарования,
последовали за ней.

Что касается герцога Алансонского, то на него почти не обратили внимания во время церемонии
и ни разу не обратил внимания Шарль, который не сводил глаз с герцога
д'Анжу взглянул на него.

Новый король Польши почувствовал себя потерянным. Вдали от своей матери, унесенный
этими северными варварами, он был подобен Антею, сыну
Терра, потерявший силу, когда его поднял на руках Геркулес. Оказавшись
за границей, герцог Анжуйский почувствовал, что он навсегда отстранен
от трона Франции.

Вместо того, чтобы следовать царем, он удалился в апартаменты матери.

Он нашел ее не менее хмур и озабочен, чем себя, потому что она была
думаю, что нормально насмешливое лицо у нее было не упустил из виду во время
церемония беарнцев, которым судьба, казалось, открыла дорогу,
отметая королей, королевских убийц, врагов и препятствия.

Увидев, что ее любимый сын побледнел под своей короной и склонился под своей королевской мантией
молча сжимая свои прекрасные руки и жалобно протягивая их к ней
Екатерина встала и подошла к нему.

"О, матушка, - воскликнул король Польши, - я приговорен умереть в изгнании!"
"Сын мой, - сказала Екатерина, - неужели ты так скоро забыл предсказание Рене?" - воскликнул король Польши. - "Я осужден на смерть в изгнании!"

"Сын мой, - сказала Екатерина, - " Неужели ты так скоро забыл предсказание Рене?"
Не беспокойтесь, вам не придется оставаться там долго".

"Матушка, я умоляю вас, - сказал герцог Анжуйский, - если есть
при малейшем намеке или малейшем подозрении, что трон Франции будет вакантен
сообщи мне.

"Не беспокойся, сын мой", - сказала Екатерина. "До того дня, которого мы оба
ждем, в моей конюшне всегда будет стоять оседланная лошадь, а
в моей приемной - курьер, готовый отправиться в Польшу".





ГЛАВА ХLIV.

ОРЕСТА И ПИЛАДА.


Генрих Анжуйский отойдя, мир и счастье, казалось,
вернулась в Лувр, в этой семье Atrides.

Чарльз, забыв о своей меланхолии, восстановил свое крепкое здоровье,
охота с Генри, и в те дни, когда это не представлялось возможным обсуждение
охота дел с ним, и упрекает его за только одно, его
безразличие к вразнос, заявляя, что он был бы безупречным, если бы он знал
как малый Соколов, gerfalcons, и ястребы, а также он знал, как
охота скалы и гончих.

Екатерина снова стала хорошей матерью. Нежна к Шарлю и
Д'Алансону, нежна к Генриху и Маргарите, милостива к мадам де
Неверской и мадам де Сов; и под предлогом того, что он был в
согласно приказу от нее, что он был ранен, она несла ее
любезности настолько, что дважды навестил Морвеля во время его выздоровления.
в его доме на улице Серизэ.

Маргарита продолжала вести свой роман в испанском стиле
.

Каждый вечер она открыла окно и с помощью жестов и банкноты, сохраненные до
ее переписка с Ла Моль, в то время как в каждом из его письма молодые
мужчина напоминал своей прекрасной королеве ее обещание несколько мгновений на улице
Клош-Персе в качестве награды за его изгнание.

Был только один человек, одинокий и несчастный в спокойной и мирной
Лувр.

Это был наш друг, Граф Аннибал де Coconnas.

Знать, что Ла Моль жив, - это, конечно, нечто; это было много.
быть любимицей мадам де Невер, самой очаровательной и самой
капризной из женщин. Но все удовольствие от встречи, дарованное ему
прекрасной герцогиней, все утешения, предложенные Маргаритой относительно
судьбы их общего друга, не компенсировали в глазах
Пьемонтцы на час, проведенный с Ла Молем у их друга Ла Юрьера
перед бутылочкой легкого вина или одной из этих ночных прогулок
через ту часть Парижа , в которой честный человек рисковал
получение ренты в его плоть, его кошельком, или его одежду.

К стыду человечества надо сказать, что мадам де Невер скважины с
нетерпение ее соперничество с Ла Моль.

Не то чтобы она ненавидела провинциалку; напротив, ее увлекал
непреодолимый инстинкт, который, помимо ее воли, превращает каждую
женщину в кокетку с любовником другой женщины, особенно когда эта женщина
будучи ее другом, она не пощадила Ла Моля, сверкнув своими изумрудными
глазами, и Коконнас мог бы позавидовать искренним рукопожатиям и
любезные поступки, совершенные герцогиней в пользу своего друга в те
дни, когда звезда пьемонтцев, казалось, тускнела на небосклоне
своей прекрасной возлюбленной; но Коконнас, который задушил бы
пятнадцать человек за один взгляд своей возлюбленной, так мало ревновал
о Ла Моле, который часто бывал у него после некоторых неосторожных поступков герцогини
шепотом делился некоторыми предложениями, которые заставляли человека из Провинции
краснеть.

На этом этапе событий случилось так, что Генриетта, которая из-за отсутствия
Ла Моля была лишена всего удовольствия, которое она получала от
компания Коконнаса, то есть его нескончаемый поток бодрости духа и веселья,
однажды пришел к Маргарите, чтобы попросить ее оказать ей эту тройную услугу,
без которой сердце и разум Коконнаса, казалось, ускользали
день ото дня.

Маргарита, всегда отзывчивая и, кроме того, находившаяся под влиянием молитв
Ла Моль и желаний своего собственного сердца, устроила встречу с
Генриетта на следующий день в доме с двойным входом, чтобы
обсудить эти вопросы тщательно и непрерывно.

Коконнас довольно неохотно получил записку от Генриетты, в которой его просили
быть на улице Тизон в половине десятого.

Тем не менее он отправился в назначенное место, где нашел Генриетту,
которая была раздражена тем, что прибыла первой.

"Фи, Месье! - воскликнула она, - это очень плохо делать-я не скажу
принцесса-но леди ... стой на этот путь".

"Подождать?" - спросил Коконнас. "Что за идея! Держу пари, напротив, что
мы опережаем время".

"Я был".

"Ну! и я тоже; самое позднее, сейчас не может быть больше десяти часов.

"Ну что ж! в моей записке было указано половина десятого".

"Следовательно, я покинул Лувр в девять часов. Я нахожусь на службе у
Месье герцога Алансонского, да будет сказано мимоходом, и по этой причине я
буду вынужден покинуть вас через час.

- Что вас, без сомнения, устраивает?

- Нет, конечно! принимая во внимание тот факт, что месье д'Алансонец -
вспыльчивый хозяин; более того, если ко мне будут придираться
, я предпочитаю, чтобы это делали такие красивые губы, как у вас, а не
такие угрюмые, как у него.

- Ах! - воскликнула герцогиня. - Так-то лучше. Значит, вы говорите, что
покинули Лувр в девять часов.

"Да, и я твердо решил отправиться прямо сюда, когда на углу
улицы Гренель я увидел человека, похожего на Ла Моля".

"Отлично! Снова Ла Моль".

"Всегда, с разрешения или без".

"Жестокий человек!"

"Ах! - сказал Коконнас. - Мы собираемся снова начать наши хвалебные речи
".

"Вовсе нет; но заканчивай свою историю".

"Не я хотел ее рассказывать. Это ты спросил меня, почему я
опоздал".

"Да, разве я должен был прийти первым?"

"Ну, вы же никого не ищете".

"Вы становитесь утомительным, мой дорогой друг; но продолжайте. На углу
улицы Гренель вы видели человека, похожего на Ла Моля... Но что это такое?
это на вашем камзоле... кровь?

"Да, и вот еще что, вероятно, было посыпано на меня, когда он падал".

"Вы подрались?"

"Я так думаю".

"Из-за твоего Ла Моля?"

"Из-за кого, по-твоему, я стал бы драться? Из-за женщины?"

"Благодарю вас!"

"Итак, я последовал за этим человеком, который имел наглость выглядеть как мой друг. Я
присоединился к нему в Rue Coquilli;re, я догнал его, и уставился в его
лицо под свет из магазина. Но это был не Ла Моль".

"Хорошо! это было хорошо сделано".

"Да, но он так не думал. - Господин, - сказал я ему, - Ты
осла взвалить на себя, чтобы напоминать издалека мой друг мсье де
Ла Моль, который является опытным кавалером, а по ближе посмотреть можно
легко понять, что ты всего лишь бродяга". После чего он выхватил
свой меч, а я свой. При третьем ударе он упал, окропив меня
своей кровью".

"Но вы, по крайней мере, помогли ему?"

"Я собирался это сделать, когда мимо проехал всадник. Ах! На этот раз, герцогиня, я
был уверен, что это Ла Моль. К сожалению, он скакал галопом. Я побежал
за ним изо всех сил, и те, кто собрался вокруг, чтобы посмотреть на бой
побежали за мной. Теперь, как я мог бы легко было принять за
вор, как я был при всем том, что сброд с криками За мной по пятам, я был
пришлось повернуть назад, чтобы разогнать их, из-за чего я потерял немного времени.
Тем временем всадник исчез; я последовал за ним, расспрашивал каждого
назвал масть лошади; но это было бесполезно; никто не заметил
его. Наконец, устав от погони, я приехала сюда".

"Устала от погони!" - сказала герцогиня. "Как вы мне льстите!"

- Послушайте, дорогой друг, - сказал Коконнас, небрежно поворачиваясь в кресле.
- Вы снова собираетесь побеспокоить меня из-за бедняги Ла Моля. Так вот, вы
ошибаетесь, ради дружбы, видите ли, - хотел бы я обладать его умом или знаниями,
Тогда я бы нашел какое-нибудь сравнение, которое помогло бы вам понять, что я чувствую.
дружба, видите ли, - это звезда, в то время как любовь ... любовь... Подождите! У меня есть
это! - любовь - это всего лишь свеча. Вы скажете мне, что есть несколько
разновидностей"--

"Любви?"

"Нет! свечей, и что некоторые лучше других. Роза, например,
самая лучшая; но роза такая, какая она есть, свеча догорает, в то время как
звезда сияет вечно. Вы ответите на это, сказав, что, когда эта
свеча догорает, на ее место ставят другую".

"Месье де Коконнас, вы - гусь".

"В самом деле!"

- Месье де Коконнас, вы дерзки.

- А?

"Месье де Коконнас, вы негодяй".

"Мадам, я предупреждаю вас, что вы заставите меня втрое пожалеть о Ла Моле".

"Вы меня больше не любите".

- Напротив, герцогиня, вы этого не знаете, но я боготворю вас. Но я
могу любить, лелеять и боготворить вас, и все же в свободные минуты восхвалять
моего друга.

"Так ты называешь время, проведенное со мной, свободными минутами, не так ли?"

"Чего ты можешь ожидать? Бедный Ла Моль постоянно в моих мыслях".

"Ты предпочитаешь его мне; это позор! и я ненавижу тебя, Аннибал! Почему
не быть откровенным и не сказать, что ты предпочитаешь его мне? Аннибал, я предупреждаю тебя о
только одно: если ты что-нибудь в мире предпочтешь мне"--

"Генриетта, прекраснейшая из герцогинь! Ради твоего собственного душевного спокойствия,
поверь мне, не задавай таких неразумных вопросов. Я люблю тебя больше, чем кого-либо другого
женщину, и я люблю Ла Моля больше, чем любого мужчину.

"Хороший ответ!" - внезапно произнес незнакомый голос. Дамасский занавес был
поднят перед большой панелью, которая, отодвинувшись в стену,
открыла проход между двумя комнатами и показала Ла Моля в
дверной проем, похожий на один из прекрасных портретов Тициана в позолоченной раме.

- Ла Моль! - воскликнул Коконнас, не обращая никакого внимания на
Маргарита или нашел время поблагодарить ее за сюрприз, который она приготовила для него.
"Ла Моль, мой друг, мой дорогой Ла Моль!" - и он бросился к ней.
в объятия своего друга, опрокинув кресло, в котором он сидел
и стол, стоявший у него на пути.

Ла Моль ответил на его объятия с выпот; затем, переходя к
Герцогиня де Невер:

"Простите меня, мадам, при упоминании моего имени иногда нарушается
твое счастье". "Конечно", - добавил он, взглянув на Маргарет с
вид невыразимой нежностью: "это не моя вина, что я не
видел раньше".

"Ты видишь, Генриетта, - сказала Маргарита, - я сдержала свое слово; вот он
!"

"Значит, молитвам мадам герцогини я обязана этим
счастьем?" - спросила Ла Моль.

"Только ее молитвам", - ответила Маргарита.

Затем, повернувшись к Ла Молю, она продолжила:

"Ла Моль, я позволю тебе не верить ни единому слову из того, что я говорю".

Тем временем Коконнас снова и снова прижимал своего друга к сердцу,
обошел вокруг него дюжину раз и даже поднес к его лицу канделябр.
чтобы лучше видеть его; затем, внезапно повернувшись, он опустился на колени перед
Маргарита поцеловала подол ее халата.

- Ах! это приятно! - воскликнула герцогиня Неверская. - Полагаю, теперь вы
сочтете меня терпимой.

- Клянусь Небом! - воскликнул Коконнас. - Я нахожу вас такой же очаровательной, как и прежде.
только теперь я могу сказать вам это с более легким сердцем, и если бы было хоть немного
Поляки, сарматы и другие присутствующие гиперборейские варвары, я должен был бы
заставить их всех признать, что ты была королевой красавиц".

- Тише, тише, Коконнас, - сказал Ла Моль. - Мадам Маргарита здесь!

- О! Я ничего не могу с этим поделать, - воскликнул Коконнас с полукомическим видом, который
принадлежал ему одному. - Я по-прежнему утверждаю, что мадам Генриетта -
королева красавиц, а мадам Маргарита - красавица из королев".

Но что он мог сказать или сделать, Пьемонтцев, полностью нес
от радости, что нашел его дорогой Ла Моль, не имела ни глаз, ни
для любого, кроме него уши.

"Гряди, Моя прекрасная королева", - сказала мадам де Невер, "давай, оставим
эти дорогие друзья, чтобы поболтать наедине некоторое время. У них есть тысячи вещей, к
сказать друг другу что бы прервал наш разговор. Это
нам тяжело, но это единственный способ, я уверен, чтобы сделать господин Аннибал
абсолютно здорова. Сделай это для меня, Моя королева! так как я достаточно глуп, чтобы
люби этого никчемного парня, как называет его его друг Ла Моль".

Маргарита шепнула несколько слов Ла Молю, который, как ни стремился
увидеть своего друга, был бы рад, если бы привязанность Коконнаса
к нему была менее требовательной. Тем временем Коконнас пытался вернуть
улыбку и ласковое слово на уста Генриетты, результат, которого было
легко достичь. Затем обе женщины перешли в соседнюю комнату, где
их ждал ужин.

Молодые люди остались одни. Первые вопросы, которые Коконнас задал своему другу
, были о том роковом вечере, который едва не стоил ему жизни. Как Лос - Анджелес
Моул продолжил свой рассказ о пьемонтце, которого, однако, было нелегко растрогать.
Он дрожал всем телом.

"Но почему, - спросил он, - вместо того, чтобы бегать по стране, как ты это делал
, и причинять мне столько беспокойства, ты не искал убежища у нашего
хозяина? Герцог, который защищал бы вы спрятали тебя. Я должен
были рядом с тобой и мое горе, хотя и притворно, не менее
беспокойство каждый фраер в суд".

- Наш хозяин! - тихо сказал Ла Моль. - Герцог Алансонский?

- Да. Согласно тому, что он мне сказал, я предположил, что именно ему ты был обязан
своей жизнью.

"Я обязан жизнью королю Наваррскому", - ответил Ла Моль.

"О! - воскликнул Коконнас. - Вы уверены?"

"Вне всякого сомнения".

"О! какой хороший, добрый царь! Но что же герцога Алансонского играть в
это все?"

"Он держал веревку, чтобы задушить меня".

- Клянусь Небом! - воскликнул Коконнас. - Ты уверен в том, что говоришь, Ла Моль?
Что? эта бледнолицая, жалкого вида дворняжка задушила моего друга! Ах!
Боже, завтра я дам ему знать, что я о нем думаю".

"Ты с ума сошел?"

"Это правда, он бы начал все сначала. Но какое это имеет значение? Вещи
не может так продолжаться".

- Ну же, ну же, Коконнас, успокойся и постарайся вспомнить, что сейчас
половина двенадцатого и что ты сегодня дежуришь.

- Какое мне дело до моего долга перед ним! Ба! Пусть подождет! Мое присутствие!
Я обслуживаю человека, который держал веревку? Вы шутите! Нет! Это провидение.
Сказано, что я должен найти тебя, чтобы больше не покидать. Я
останусь здесь.

"Ну, живой человек, подумай, что ты говоришь. Надеюсь, ты не пьян.

- К счастью, нет; если бы я был пьян, я бы поджег Лувр.

- Ну же, Аннибал, - сказал Ла Моль, - будь благоразумен. Возвращайтесь к своим обязанностям.
Служба - это святое".

"Ты вернешься со мной?"

"Невозможно".

"Они все еще думают убить тебя?"

"Я думаю, что нет. Я слишком мало значения для них любой заговор на
силы во мне. На мгновение они хотели убить меня, но это было все.
Князья были на веселье в тот вечер".

"Тогда что ты собираешься делать?"

"Ничего; побродить или прогуляться".

"Хорошо, я тоже пойду и поброжу с тобой. Это будет очаровательно.
Тогда, если на вас напали, не будет нас двое, и мы дадим
их беды не оберешься. Пусть живет, этот твой герцог! Я прижал его к
стены, как бабочка!"

"Но, по крайней мере, скажи, что собираешься оставить у него службу!"

"Да, собираюсь".

"В таком случае, скажи ему об этом".

"Что ж, это кажется единственно правильным. Я так и сделаю. Я напишу к нему".

"Напишу ему! Что было бы невежливо, Coconnas, чтобы принц
крови".

- Да, о крови! о крови моего друга. Берегитесь, - воскликнул
Коконнас, закатывая свои большие трагические глаза, - чтобы я не пренебрег правилами
этикета!

- Возможно, - сказал Ла Моль сам, "в ближайшие дни он будет нуждаться ни
принц, ни кто-либо другой, ибо если он хочет пойти с нами, мы будем
заберите его".

В связи с этим Coconnas взял ручку без дальнейших возражений с его
друг и наскоро сочинил следующий образец красноречия:

 "_монсеньор, Не может быть сомнений в том, что ваше высочество, будучи сведущим
 в трудах всех авторов древности, должны знать
 трогательная история Ореста и Пилада, которые были двумя героями
 прославленными своими несчастьями и своей дружбой. Мой друг Ла
 Моль не менее несчастен, чем Орест, в то время как я не менее
 нежен, чем Пилад. В настоящее время у него важные дела, которые
 потребуй моей помощи. Поэтому я не могу оставить его. Итак,
 с согласия вашего высочества я возьму короткий отпуск,
 поскольку я полон решимости воспользоваться состоянием моего друга,
 куда бы оно меня ни привело. С глубочайшим прискорбием я вынужден
 оставить службу у вашего высочества, но за это я
 надеюсь, что смогу получить ваше прощение. Осмелюсь подписаться с
 уважением, милорд,_

 "Очень скромный и очень послушный слуга вашего высочества_,

 "_ANNIBAL, COMTE DE COCONNAS_,

 "_ Неразлучный друг месье де ла Моль._"

Закончив этот шедевр, Коконнас прочел его вслух Ла Молю, который лишь
пожал плечами.

"Ну что ж! что вы на это скажете? - спросил Коконнас, который не видел, как он пожал плечами.
или сделал вид, что не заметил этого.

"Я говорю, - ответил Ла Моль, - что господин д'Алансонец будет смеяться над нами".

"Над нами?"

"Над нами обоими".

"Так будет лучше, мне кажется, чем задушить каждого из нас
отдельно."

- Вот как! - сказал Ла Моль, смеются, "не обязательно является препятствием для
другие."

- Что ж! тем хуже. Будь что будет, я отправлю письмо
завтра утром. Где мы будем спать, когда уедем отсюда?

- У мэтра ла Юрьера, в той маленькой комнатке, в которой ты пытался заколоть меня.
до того, как мы стали Орестом и Пиладом!

"Очень хорошо, я отправлю свое письмо в Лувр с нашим хозяином".

В этот момент панель сдвинулась.

"Ну!" - спросили обе принцессы одновременно. "Где Орест и Пилад?"

"Клянусь небом! - мадам, - ответил Коконнас, - Пилад и Орест умирают от
голода и любви.

Это был сам мэтр ла Юрьер, который в девять часов следующего
утром доставил в Лувр почтительное послание графа Аннибала
де Коконнас.
ГЛАВА XLV.

ОРТОН.


После отказа герцога Алансонского, который оставил все в опасности,
даже его жизнь, Генри стал более интимные отношения с князем, чем когда-либо, если
это было возможно. Из этой близости Екатерина сделала вывод, что два
принца не только прекрасно понимали друг друга, но и что они
планировали какой-то совместный заговор. Она расспрашивала Маргариту на эту тему
, но Маргарита была достойна своей матери и королевы
Наварра, чей главный талант заключался в том, чтобы избегать объяснений, парировала свои вопросы.
вопросы матери были настолько умными, что, хотя она и ответила на все, она ушла.
Катарина была еще более озадачена, чем когда-либо.

Флорентийца, таким образом, не было ничего, чтобы направлять ее, кроме духа
интриги она привезла с собой из Тосканы, самые интересные из
малые государства того периода, а чувство ненависти у нее
всасываются из суда Франции, который был больше разделен на ее
интересы и мнения, чем любой суда в то время.

Она поняла , что часть силы беарнцев исходила от его
союз с герцогом Алансонским, и она решила разлучить их.

С того момента, как она приняла это решение, она окружила своего сына
терпением и хитростью рыболова, который, забросив наживку
находясь рядом с рыбой, бессознательно втягивает ее в себя до тех пор, пока его добыча не будет поймана.

Франсуа заметил это усиление привязанности со стороны своей матери
и начал заигрывать с ней. Что касается Генриха, то он притворился, что ничего не замечает, но
пристальнее, чем когда-либо, следил за своим союзником.

Каждый ждал какого-то события.

При таком положении вещей, однажды утром, когда взошло ясное солнце, давая
из того мягкого тепла и сладкого запаха, которые предвещают прекрасный день,
бледный человек, опираясь на трость и с трудом передвигаясь, вышел из
маленького домика, расположенного за арсеналом, и медленно пошел по улице
маленькая Муза.

У ворот Сент-Антуан он свернул на улицу, которая опоясывает
ров Бастилии, похожий на болото, оставил бульвар слева от себя и
вошел в Сад для стрельбы из лука, где привратник принял его со всеми почестями
.

В саду, который, как следует из его названия, принадлежал
особое общество, называемое таксофолитами. Были ли какие-либо
коляски есть бледный человек заслужил их симпатии, за его
длинные усы, его военным шагом и подшипник, хоть и ослабленные
страданий, достаточно было указано, что он был офицером, который был
недавно ранен, а кто прилагает усилия, чтобы вернуть себе свою силу
умеренные физические нагрузки на свежем воздухе.

И все же, как ни странно, когда плащ, в который, несмотря на
усиливающуюся жару, был закутан этот, казалось бы, безобидный человек, распахнулся, под ним оказалась
пара длинных пистолетов, свисающих с серебряных застежек на его поясе.
На этом поясе также висели кинжал и меч, такие невероятно длинные, что с ними
казалось почти невозможным обращаться, и которые, дополняя этот
живой арсенал, бряцали о его сморщенные и дрожащие ноги.

В качестве дополнительной предосторожности одинокий солдат оглядывался на каждом шагу.
как будто сомневаясь в каждом повороте тропинки, каждом кусте и канаве.

Войдя в сад без помех, мужчина достиг своего рода
небольшой беседки, обращенной к бульвару, от которого она была отделена
густой живой изгородью и небольшой канавой, образующей двойную ограду. Он бросил
он расположился на поросшем травой берегу в пределах досягаемости от стола, на который хозяин
заведения, совмещавший свои обязанности привратника с
профессией повара, сразу же поставил бутылку ликера.

Инвалид был там около десяти минут и было несколько раз
поднял Кубок Китая к губам, принимая небольшими глотками, ее содержание,
когда вдруг лицо его, несмотря на его интересная бледность,
предполагается, испуганным удивлением. Со стороны Круа-Фобен, на тропинке, которая
сегодня называется Неаполитанской улицей, он заметил кавалера, закутанного в
широкий плащ, остановившегося у рва.

Прошло не более пяти минут, в течение которых человек с бледным
лицом, в котором читатель, возможно, уже узнал Морвеля,
едва успел оправиться от волнения, вызванного его неожиданным
присутствие, когда к всаднику присоединился мужчина в облегающем сюртуке,
похожий на пажа, который приехал по дороге, которая с тех пор известна как
Rue des Foss;s Saint Nicholas.

Спрятавшись в своей лиственной беседке, Морвель мог легко видеть и слышать
все, и когда стало известно, что кавалером был Де Муи, а
молодой человек в облегающем плаще Ортон, можно себе представить, был ли
Глаза и уши Морвеля были не начеку.

Оба мужчины очень внимательно огляделись по сторонам. Морвель затаил дыхание.

"Вы можете сказать, месье", - сказал Orthon, который, будучи младшей в
более уверенно; "никто не может ни видеть, ни слышать нас."

- Хорошо, - сказал де Муи. - Вы должны пойти к мадам де Сов и, если
застанете ее в ее комнатах, передать ей эту записку. Если ее там не будет, ты
поместишь его за зеркалом, куда король имеет обыкновение
складывать свои письма. Затем ты будешь ждать в Лувре. Если вы получите ответ
, вы принесете его сами знаете куда; если ответа не будет, вы
встретимся сегодня вечером с petronel на месте я показал тебе, и от
который я только что пришел".

"Очень хорошо", - сказал Orthon, "я понимаю".

- Теперь я вас покину. У меня сегодня много дел. Вам нужно сделать нет
спешке-нет смысла в ней, для вас не нужно добираться до Лувра
пока он находится там, и я думаю, что он берет урок Хокинг этом
утро. Теперь иди и покажи мне, на что ты способен. Ты выздоровел, и
ты, очевидно, собираешься поблагодарить мадам де Сов за ее доброту к
тебе во время твоей болезни. Теперь иди, мой мальчик.

Морвель слушал, не отрывая глаз, волосы у него встали дыбом, лоб покрылся испариной
. Первым его побуждением было снять с пояса один из своих
пистолетов и прицелиться в Де Муи; но движение последнего
распахнуло его плащ и обнажило прочную кирасу. Следовательно,
по всей вероятности, пуля расплющилась бы об эту кирасу или
попала в какую-нибудь часть тела, где рана не была бы смертельной.
Кроме того, он подумал, что Де Муи, сильный и хорошо вооруженный, будет иметь
преимущество перед ним, несмотря на то, что он был ранен. Поэтому со вздохом он отодвинул
оружие, которое он направил на гугенота.

"Как жаль, - пробормотал он, - что я не могу растянуть его смерть на
месте, без посторонних свидетелей, чем молодые варле, который бы
был такой хороший знак для моей второй мяч!"

Но Морвель подумал, что записка, переданная Ортону и которую он должен был
передать мадам де Сов, возможно, имеет большее значение, чем
жизнь вождя гугенотов.

"Что ж! - сказал он. - Сегодня утром ты снова ускользнул от меня; пусть будет так.
Завтра я добьюсь своего, если мне придется последовать за тобой в это
ад, из которого ты пришел, чтобы погубить меня, если я не уничтожу тебя".

Де города Муи поднял свой плащ на его лице, и быстро в
сторону храма. Ортон пошел по дороге вдоль рва, которая вела
к берегу реки.

Тогда Морвель, поднявшись с большей энергией, чем он смел надеяться
, вернулся на улицу Серизэ, добрался до своего дома, заказал
нужно было оседлать лошадь, и, несмотря на то, что он был слаб и рисковал снова открыть свои
раны, он галопом помчался на улицу Сент-Антуан, добрался до
набережных и вошел в Лувр.

Через пять минут после того, как он прошел под воротами, Екатерина узнала все, что произошло.
Морвель только что получил тысячу золотых
крон, обещанных ему за арест короля Наварры.

- О! - воскликнула Катарина. - Либо я ошибаюсь, либо этот Де Муи и есть то самое черное пятно
, которое обнаружил Рене в гороскопе проклятых
B;arnais."

Четверть часа спустя после Морвеля Ортон вошел в Лувр, показался
согласно указаниям Де Муи и направился в апартаменты мадам де
Саве, предварительно поговорив с несколькими слугами дворца.

Dariole был единственным в комнаты своей хозяйки. Екатерина попросила
последней писать важные письма, и она была с
Королева за последние пять минут.

"Неважно, - сказал Ортон, - я буду ждать".

Воспользовавшись своей интимностью в доме, молодой человек вошел в
спальню баронессы и, убедившись, что он
один, положил записку за зеркало. Как раз в тот момент, когда он убирал руку
Вошла Екатерина.

Ортон побледнел, поскольку ему показалось, что быстрый, испытующий
взгляд королевы-матери сначала был направлен на зеркало.

- Что ты здесь делаешь, мой маленький человечек? - спросила Кэтрин. - ищешь
Madame de Sauve?"

"Да, мадам; это что-то давненько я видел ее, и если я откладывать
уже и поблагодарить ее боюсь, она подумает, что я неблагодарный."

- Вы очень любите эту дорогую Шарлотту, не так ли?

- Всем сердцем, мадам!

- И вы верны мне, насколько я слышал.

"Ваше величество поймет, что это вполне естественно, когда вы узнаете,
что мадам де Сов заботилась обо мне больше, чем я, будучи всего лишь скромным
слугой, заслуживал".

"И по какому случаю она проявила к вам всю эту заботу?" - спросил я.
Екатерина, делая вид, что не знает о том, что случилось с юношей.

- Когда меня ранили, мадам.

- Ах, бедный мальчик! - сказала Екатерина, - вы были ранены?

"Да, мадам".

"Когда это было?"

"В ту ночь они пытались арестовать короля Наварры. Я был так напуган
при виде солдат, что я позвал их; и один из мужчин
ударил меня по голове, отчего я потерял сознание".

"Бедный мальчик! И сейчас вы вполне оправились?

- Да, мадам.

- Значит, вы пытаетесь вернуться на службу к королю
Наваррскому?

- Нет, мадам. Когда король Наварры узнал, что я посмел воспротивиться
приказу вашего величества, он немедленно уволил меня.

"Действительно!" - сказала Екатерина, в тон полон интереса; "ну, я посмотрю
в этот роман. Но если вы ждете мадам де Сов тебя буду ждать
напрасно, потому что она занята в моих покоях.

После чего, подумав, что у Ортона, возможно, не было времени спрятать свою
записку за зеркалом, Кэтрин вышла в соседнюю комнату, чтобы
предоставить ему необходимую возможность.

Но как раз в тот момент, когда Ортон, встревоженный неожиданным прибытием королевы
матери, задавался вопросом, не предвещает ли ее приход какой-то заговор
против его хозяина, он услышал три тихих удара в потолок. Это
был сигнал, который он сам имел привычку давать своему хозяину в
случае опасности, когда последний был с мадам де Сов и Orthon был
"на страже".

Он вздрогнул от звука; в его голове вспыхнул свет; ему показалось, что
на этот раз предупреждение было сделано ему. Подскочив к зеркалу, он
вытащил записку, которую только что положил туда.

Через отверстие в гобелене Екатерина следили за каждым движением
мальчика. Она видела его дротик в зеркало, но она не знала, то ли
это было спрятать записку или отнять ее.

"Ну!" - пробормотал нетерпеливый флорентиец. "Почему он не уходит сейчас?"

И она вернулась в комнату, улыбаясь.

"Все еще здесь, мой мальчик?" - спросила она. "Что тебе нужно? Разве я не сказала
вам, что я буду выглядеть после того, как ваше состояние? Когда я говорю, что вы не
сомневаюсь в этом, не так ли?"

"Ах, мадам, не дай Бог!" - ответил Orthon.

И, приблизившись к королеве, он преклонил колено, поцеловал край ее одежды
и сразу же удалился.

Проходя через вестибюль, он увидел капитана стражи, который
ждал Екатерину. Вид этого человека, вместо того чтобы развеять
его подозрения, усилил их.

Со своей стороны, не успела она увидела, что шторы отставать Orthon чем
Кэтрин вскочила к зеркалу. Но напрасно она искала за ним с
руки дрожали от нетерпения. Она не нашла записки.

И все же она была уверена, что видела, как мальчик подходил к зеркалу. Следовательно, это
было сделано для того, чтобы убрать записку, а не оставлять ее. Судьба дала
ее врагам силу, равную ее собственной.

Ребенок стал мужчиной в тот момент, когда сражался с ней.

Она передвинула зеркало, заглянула за него, постучала по нему - там ничего не было!

"О! несчастный мальчик!" крикнула она, "я пожелал ему не болеть и теперь, сняв
в записке он спешит его судьбу. Хо, нет, месье де Нэнси!"

Вибрирующий голос королевы -матери разнесся по салону и
проник в приемную, где, как мы уже говорили, ждал господин де Нанси
.

Начальник стражи поспешил к королеве.

"Я здесь, мадам, - сказал он, - какова воля вашего величества?"

"Вы были в прихожей?"

"Да, мадам".

"Вы видели, как молодой человек, ребенок, проходил мимо?"

"Только что".

"Он не мог уйти далеко, не так ли?"

"Едва добрался до лестницы".

"Позови его обратно".

"Как его зовут?"

"Ортон. Если он откажется прийти, верни его силой; но не
пугай его, если он не будет сопротивляться. Я должен немедленно поговорить с ним.

Капитан стражи поспешно удалился.

Как он и сказал, Ортон прошел едва ли половину лестницы, потому что он
медленно спускался, надеясь встретиться где-нибудь с королем Наварры или мадам
де Сов.

Он услышал свое имя и вздрогнул.

Его первым побуждением было бежать, но с предусмотрительностью, не свойственной его годам, он
понял, что, поступив так, все будет потеряно.

Поэтому он остановился.

"Кто меня зовет?"

"Я, господин де Нанси", - ответил капитан стражи, торопливо спускаясь
по лестнице.

"Но я спешу", - сказал Ортон.

"По приказу ее величества королевы-матери", - сказал г-н де Нанси, подходя к нему.
он подошел.

Юноша вытер пот со лба и повернулся обратно.

Капитан последовал за ним.

Первая мысль Катерины было остановить молодого человека, у него
искали, и завладеть внимание, что она знала, что он имел. Она
планировали обвинить его в воровстве, и с этой целью она
снят с туалетным столиком бриллиантовой застежкой, которые она собиралась сказать
он взял.

Но, поразмыслив, она пришла к выводу, что это было бы опасно, поскольку
вызвало бы подозрения мальчика, и он сообщил бы об этом своему хозяину, который
затем начал бы чему-то не доверять, и таким образом ее враг получил бы преимущество.
преимущество перед ней.

Она может, без сомнения, у молодого человека отвезли в какое-то подземелье, но
слух об аресте, однако тайно это может быть сделано, будет распространяться
по Лувру, и малейшее подозрение, он бы положил Генри на
его охраняют. Впрочем, она, должно быть, записку, записку от мсье де
Города Муи короля Наварры, записку прислал с такими предосторожностями, конечно
имел в виду заговор.

Она вернула застежку на место, откуда взяла ее.

"Нет, нет, - сказала она, - это был бы метод охраны; он плохой.
Но на заметку ... которая, возможно, в конце концов, не стоит таких хлопот", - сказала она.
продолжал, хмурясь и говоря так низко, что она сама едва
услышать звук ее слов. "Ну, это не моя вина, а его. Почему
маленький негодяй не положил записку туда, куда следовало? Я
должен получить это письмо.

Как раз в этот момент вошел Ортон.

На лице Катарины застыло такое ужасное выражение, что юноша остановился.
на пороге он был бледен как смерть. Он был еще слишком молод, чтобы быть совершенным.
владеть собой.

"Мадам, - сказал он, - вы оказали мне честь, позвав меня обратно.
Чем я могу служить вашему величеству?"

Лицо Екатерины просияло, как будто его коснулся солнечный луч.

- Я позвала тебя обратно, дитя мое, - сказала она, - потому что твое лицо мне нравится.
и, пообещав помочь тебе, я стремлюсь сделать это без промедления. Мы
Королев иногда обвиняют в том, забывчивый. Но это не на
внимание наших сердец, а потому, что наши умы наполнены бизнес.
Теперь я вспомнил, что короли держат в своих руках судьбы людей, и поэтому я
позвал тебя обратно. Следуй за мной, дитя мое.

Мсье де Нэнси, кто серьезно относится к делу, был значительно
удивлены ласковая Катарины образом.

"Ты можешь ехать, дитя мое?" - спросила Екатерина.

"Да, мадам".

"Тогда приходи в мою комнату. Я хочу передать вам сообщение, чтобы везти в Санкт
- Жермен".

"Я в распоряжении вашего величества".

- Прикажи оседлать лошадь, де Нанси.

Месье де Нанси исчез.

- Пойдем, мальчик, - сказала Кэтрин, показывая дорогу.

Ортон последовал за ним. Королева-мать спустилась на следующий этаж, вошли
коридор, в котором находились апартаменты короля и герцога
Алансонского, достигли винтовой лестнице, снова спустился полет
по лестнице и открыла дверь, ведущую в круговую галерею, в которой ни один
но царь и сама обладала ключом. Предлагающий Ортону пройти в
сначала она вошла вслед за ним и заперла дверь. Эта галерея образуется
вроде крепостного вала, чтобы определенная часть апартаментов короля и
королева-мать, и, как по коридору замка Сент-Анджело
в Риме, или во дворец Питти во Флоренции, был безопасным местом в
случае опасности. Дверь закрылась, Екатерина осталась наедине с молодым человеком
в темном коридоре. Каждая сделала несколько шагов вперед, королева впереди
, Ортон следовал за ней.

Внезапно Катарина обернулась, и Ортон снова увидел на ее лице то же самое
зловещее выражение, которое он заметил на нем несколько минут назад. Ее
глаза были круглыми, как у кошки или пантеры, и, казалось, метали молнии
в темноте горел огонь.

- Остановитесь! - закричала она.

Orthon почувствовал дрожь пробежать через него; на мертвенно-холодной, словно ледяной плащ
казалось, падают с потолка. Пол чувствовал покрытие
могила. Взгляд Катарины был настолько острым, что, казалось, проникают в
сама душа странице. Он отпрянул и прислонился к стене,
дрожа с головы до ног.

"Где записка, которую вам было поручено передать королю Наварры?"

"Записка?" - пробормотал Ортон.

- Да; который, если вы его не найдете, вы должны были поместить за
зеркало?

"Я, мадам, - сказал Ортон, - я не понимаю, что вы имеете в виду".

"Записка, которую Де Муи передал вам час назад, за садом для стрельбы из лука".
Сад".

"У меня нет к сведению", - сказал Orthon; "Ваше Величество, должно быть, ошибся."

"Ты лжешь", сказала Екатерина; "дай мне записку, и я буду держать
обещание, которое я дал тебе".

"Какое обещание, мадам?"

"Я сделаю ваше состояние".

"У меня нет расписки, мадам", - повторила девочка.

Катарина стиснула зубы, затем изобразила улыбку:

"Отдайте это мне, - сказала она, - и вы получите тысячу золотых
экю".

"У меня нет расписки, мадам".

"Две тысячи экю".

"Невозможно; поскольку у меня нет расписки, как я могу отдать ее тебе?"

"Десять тысяч крон, Ортон".

Orthon, кто видел гнев королевы растет, считают, что существует только
одним из способов сохранения своего хозяина, и это было проглотить записку. Он протянул
руку к карману, но Екатерина угадала его намерение и остановила
его.

"Ну вот, дитя мое, - сказала она, смеясь, - ты, несомненно, верна. Когда
короли хотите приложить подписчик, нет никакого вреда в принятии
уверен в его надежности. Вот, возьми этот кошелек, как первое вознаграждение. Вперед
и отнеси записку своему хозяину и скажи ему, что с сегодняшнего дня ты
поступаешь ко мне на службу. Ты можешь выйти без меня через дверь, в которую мы вошли. Она
открывается изнутри.

И, отдав кошелек изумленному юноше, Кэтрин отошла на несколько шагов.
Она оперлась рукой о стену.

Но молодой человек остановился в нерешительности. Он не мог поверить, что
опасность, которая, как он чувствовал, нависла над ним, миновала.

"Ну же, не дрожи так", - сказала Кэтрин. "Не говорил ли я вам, что вы
были свободны, и, если вы хотите вернуться ваша судьба
сделал?"

"Благодарю вас, мадам", - сказал Ортон. "Значит, вы простите меня?"

"Я делаю больше, я вознаграждаю вас; вы верный подносчик записок, нежный
вестник любви. Но ты забываешь, что твой хозяин ждет тебя.

- А! это правда, - сказал молодой человек, бросаясь к двери.

Но не успел он сделать и трех шагов, как пол подался
у него под ногами. Он споткнулся, протянул обе руки, испуганно вскрикнул
и исчез в подземелье Лувра, источника которого
Только что коснулась Екатерина.

- Итак, - пробормотала королева, - благодаря упрямству этого парня я буду иметь
спуститься на сто пятьдесят ступенек.

Королева-мать вернулась в свои покои, зажгла потайной фонарь,
вернулась в коридор, закрыла пружину и открыла дверь на
винтовую лестницу, которая, казалось, вела в недра земли. Подстегиваемая
неутолимой жаждой любопытства, которое было лишь орудием
ее ненависти, она добралась до железной двери, которая повернулась на петлях и
впустила ее в глубины подземелья. Истекающий кровью, раздавленный и
изуродованный падением с высоты ста футов или больше, но все еще дышащий, лежал
бедный Ортон.

За толстой стеной ревели воды Сены,
подводимые к подножию лестницы подземным каналом.

Екатерина вошла в сырых и нездоровых место, которое во времена ее правления
был свидетелем многих падения, похожими на того, который был, просто видел, искал
тело, схватил письмо, убедился, что это была она желанной,
затем отодвинув в сторону тело с ногой, она нажала пружину,
дно подземелья тонули, и труп, отнес вниз и от собственного
вес, скрылся в направлении реки.

Снова закрыв дверь, Кэтрин поднялась наверх, закрылась в своем шкафу.
и прочла записку, в которой были такие слова:

 "_это вечер в десять часов, Рю де л'АРБР-сек, гостиница H;tel де ла
 Бель-Этуаль. Если Вы зашли отправить без ответа; в противном случае отправить обратно нет
 на предъявителя._

 "_DE MOUY DE SAINT PHALE._"

Когда Кэтрин прочитала эту записку, на ее губах появилась улыбка. Она думала
о победе, которую ей предстояло одержать, забыв о цене, которой она ее приобрела
. Но, в конце концов, что такое Ортон? Верный, преданный последователь,
красивый юноша; вот и все.

Легко представить, что это ни на мгновение не перевернуло бы
весы, на которых взвешивались судьбы империй.

Записка гласила, что Катарина немедленно отправилась к мадам де Сов и повесила ее
за зеркалом.

Спустившись вниз, она обнаружила капитана стражи у входа в
коридор.

- Мадам, - сказал г-н де Нанси, - согласно приказу вашего величества,
лошадь готова.

- Мой дорогой барон, - сказала Екатерина, - она нам не понадобится. Я заставил мальчика
говорить, и он действительно слишком глуп, чтобы поручать ему поручение, которое я
хотел довериться ему. Я думал, что он лакей, но он никто.
в лучшем случае, грум. Я дал ему немного денег и отпустил через
личные ворота".

"Но, - сказал месье де Нанси, - поручение?"

"Поручение?" спросила Катарина.

"То, с которым он должен был отправиться в Сен-Жермен. - Ваше Величество пожелает
меня предпринять это, или я должен иметь один из моих людей участие в этом?"

"Нет, нет, - сказала Кэтрин, - этим вечером у тебя и твоих людей будет
кое-что еще".

После чего королева-мать вернулась в свою комнату, надеясь этим вечером
держать в своих руках судьбу проклятого короля Наварры.




ГЛАВА XLVI.

ГОСТИНИЦА "ПРЕКРАСНАЯ ЭТУАЛЬ".


Через два часа после описанного нами события, от которого не осталось и следа
на лице Екатерины, мадам де Сов, закончив свою работу для королевы, вернулась в свои покои.
королева. Генри последовал за ней и, узнав от
Дариолы, что Ортон был там, направился прямо к зеркалу и
нашел записку.

Она была, как мы уже говорили, изложена в таких выражениях:

"_ Сегодня вечером, в десять часов, улица Арбр-Сек, отель "Красавица"
;toile. Если вы придете, не присылайте ответа; в противном случае НЕ присылайте обратно с письмом на предъявителя
._"

Там не было никакого адреса.

"Генри не будет выполнена на встречу", - сказала Екатерина, "даже
если бы он не пожелал сделать это не посыльный, чтобы забрать
его ответ".

Екатерина не ошиблась.

Генри спросил об Ортоне. Дариола сказала, что он встречался с
королевой-матерью; но поскольку записка была найдена на своем месте, а
бедный мальчик, как известно, не способен на измену, Генрих не испытывал беспокойства.

Он обедал, как обычно, за столом короля, который много шутил над ним по поводу
ошибок, которые он допустил во время соколиной охоты тем утром.

Генрих оправдывался, говоря, что он родом с гор
и не простушка, но он пообещал Шарлю изучать это искусство. Катарина
была очаровательна и, вставая из-за стола, попросила Маргариту провести с ней
вечер.

В восемь часов Генрих взял с собой двух слуг, оставленных у ворот Сен-
Оноре сделал большой круг, вернулся на Тур де Буа и, перейдя
Сену на пароме в Несле, поднялся по улице Сен-Жак, где он
распустил своих джентльменов, как будто собирался на какую-то любовную встречу
. На углу улицы Матюрен он увидел человека верхом на коне
, закутанного в плащ. Он приблизился к нему.

"Мант!" - сказал мужчина.

"По!" - ответил король.

Человек тотчас спешился. Генрих надел забрызганный плащ, вскочил в седло
лошадь, вся в пене, вернулся по улице ла Арп,
пересек мост Сен-Мишель, снова проехал по улице Бартелеми
пересек реку у моста Менье, спустился по набережным, свернул на
Улицу Арбр-Сек и постучал в дверь мэтра ла Юрьера.

Ла Моль был в комнате и писал длинное любовное письмо - тому, кого легко себе представить
.

Коконнас был на кухне с Ла Юрьер, наблюдая за полудюжиной
жарит куропаток и спорит со своим другом хозяином о том, когда
их следует снимать с вертела. В этот момент Генри постучал.
Грегуар открыл дверь и отвел лошадь в конюшню, в то время как
путешественник вошел, притопывая по полу, словно хотел согреть онемевшие
ноги.

"Мэтр Ла Huri;re", - сказал Ла Моль, как и он продолжал писать, "вот это
джентльмен спрашивает вас".

Ла Юрьер подошел, оглядел Генри с головы до ног, и поскольку его толстая
матерчатая мантия не внушала трактирщику особого почтения:

"Кто ты?" он спросил.

- Клянусь Небом! - воскликнул Генри, указывая на Ла Моля. - Месье только что сказал вам.
Я джентльмен из Гаскони, прибывший ко двору.

- Чего вы хотите? - спросил я.

"Комната и ужин".

"Хм!" - сказал Ла Юрьер. "У вас есть лакей?"

Как известно, этот вопрос обычно задавали.

"Нет, - ответил Генри, - но я надеюсь обзавестись собственной, когда разбогатею".

"Я никому не сдаю комнаты, если у него нет лакея", - сказал Ла Юрьер.

- Даже если бы я предложил заплатить вам вдвое больше за ужин?

- О! вы очень щедры, достойный сэр! - сказал Ла Юрьер, подозрительно глядя
на Генри.

"Вовсе нет, но, надеясь провести ночь в вашем отеле, который был
настоятельно рекомендован дворянином из моего графства, который бывал здесь, я
пригласил друга поужинать со мной. У вас есть хорошее арбуазское вино?

- У меня есть вино получше, чем пьет король Наварры.

- Хорошо! Я хорошо заплачу за него. А вот и мой друг.

Как раз в этот момент дверь отворилась, и вошел джентльмен, на несколько лет старше
первого, с длинной рапирой на боку.

"Ах! - сказал он. - ты проворен, мой юный друг. Для человека, который только что
проделал двести лье, быть таким пунктуальным - это нечто".

- Это ваш гость? - спросил Ла Юрьер.

"Да", - сказал первый, подходя к молодому человеку с рапирой и
пожимая ему руку. - "Мы будем ужинать сейчас".

"Здесь или в вашей комнате?"

- Куда вам будет угодно.

- Мэтр, - сказал Ла Моль Ла Юрьеру, - избавьте нас от этих гугенотов.
Мы с Коконнасом не можем произнести при них ни слова.

- Отнесите ужин в комнату № 2 на третьем этаже. Наверх,
джентльмены.

Двое путешественников последовали за Грегуаром, который шел впереди с фонарями.

Ла Моль наблюдал за ними, пока они не скрылись из виду. Затем, обернувшись , он
увидел Коконнаса, чья голова высунулась из кухонной двери. Два огромных
глаза и открытый рот придавали лицу последнего удивительное выражение
изумления.

Ла Моль шагнул к нему.

"Клянусь небом!" - воскликнул Коконнас, - "Вы видели?"

"Что?"

"Тех двух джентльменов".

"Ну?"

"Я готов поклясться, что это был"--

"Кто?"

- Почему... король Наварры и человек в красном плаще.

- Поклянись, если хочешь, но не слишком громко.

- Ты их тоже узнал?

- Конечно.

"Зачем они здесь?"

"Какая-то любовная интрижка".

"Ты так думаешь?"

"Я уверен в этом".

"Ла Моль, я предпочитаю удары мечом всем этим любовным интрижкам. Минуту назад я бы поклялся.
"Сейчас я готов поспорить".

"На что ты поставишь?"

"Что готовится какой-то заговор".

"Ты сумасшедший".

"Я говорю тебе"--

"Я говорю тебе, что даже если они замышляют, это их личное дело".

"Это правда. Однако," сказал Coconnas, "я больше не принадлежу к Месье
Алансонского. Так что пусть делают, как они считают нужным".

Поскольку куропатки, по-видимому, достигли того состояния, в котором они понравились Коконнасу
Пьемонтец, который рассчитывал извлечь максимум пользы из своего
поужинав ими, я позвал мэтра ла Юрьера, чтобы тот снял их с вертела.

Тем временем Генри и города Муи Де были установлены в свои палаты.

"Хорошо, сэр", - сказал Де города Муи, когда Грегуар накрывала на стол, "ты
видел Orthon?"

- Нет, но я нашла записку, которую он оставил за зеркалом. Мальчик, должно быть,
я полагаю, испугался, потому что королева Екатерина вошла, когда он был там.
поэтому он ушел, не дожидаясь моего ответа ".

"На мгновение я почувствовал некоторое беспокойство за него, поскольку Дариола сказала мне, что
королева-мать имела с ним долгую беседу".

"О! никакой опасности нет. Мальчик умен, и хотя королева
мать знает его профессию, он не позволит ей много выведать у него.,
Я уверен.

- Но вы видели его, Де Муи? - спросил Генри.

- Нет, но я рассчитываю увидеть сегодня вечером. В полночь он должен прийти сюда за мной
с хорошим петронелем. Он расскажет мне, что произошло, пока мы будем идти.

- А человек на углу улицы Матюрен?

"Какой человек?"

"Человек, который дал мне своего коня и плащ. Ты уверен в нем?"

"Он один из наших самых преданных последователей. Кроме того, он не знает
Ваше Величество, ни почему он сам там был".

"Мы можем обсудить наши дела без страха, тогда?"

- Разумеется. Кроме того, Ла Моль на страже.

- Итак, сир, что говорит месье д'Алансонец?

- Месье д'Алансонец не поедет, де Муи. Он так и сказал.
Избрание Д'Анжу на трон Польши и болезнь короля
изменили его мнение.

- Так это он испортил наш план?

- Да.

"Он предал нас?"

"Пока нет, но он сделает это при первой возможности".

"Трус! предатель! Почему он не отвечал на мои письма?"

- Чтобы иметь доказательства против вас и ни одного против себя.
Тем временем все потеряно, не так ли, Де Муи?

- Напротив, сир, все уже выиграно. Вы знаете, что вся партия,
за исключением фракции принца де Конде, была за вас и использовала
герцога, с которым у нее, казалось, были отношения, только в качестве гарантии. Ну,
со дня церемонии я договорился, так что все за
вы. Сто человек было достаточно, чтобы сбежать с герцога Алансонского; я
подняли полторы тысячи. Через неделю они будут готовы и выстроятся в колонну
по дороге в По. Это будет не бегство, а отступление. Полутора тысяч
сотен человек будет достаточно, сир, не так ли? Будете ли вы чувствовать себя в безопасности с
такой армией?"

Генри улыбнулся и тронул его за плечо.

"Вы знаете, де города Муи, - сказал он, - и вы сами это знаете, что Генрих
Наварра, естественно, не такой трус, как положено".

"Да, я знаю это, государь; и я надеюсь, что вскоре вся Франция
тоже знаю его".

"Но где сюжетах обязательно получится. Первое условие успеха - это
решение; а чтобы решение было быстрым, откровенным и по существу, нужно
быть уверенным в успехе.

- Итак, сир, в какие дни вы охотитесь?

"Каждую неделю или десять дней мы либо охотимся, либо ловим ястребов".

"Когда ты охотился в последний раз?"

"Сегодня".

"Значит, через неделю или десять дней вы снова будете охотиться?"

"Без сомнения; возможно, и раньше".

"Послушайте, сир, все кажется совершенно спокойным. Герцог Анжуйский
уехал; о нем никто не думает. Королю с каждым днем становится лучше.
Преследования против нас почти прекратились. Веди себя дружелюбно с
королевой-матерью и месье д'Алансоном; продолжай говорить ему, что ты не можешь уехать
без него и постарайся заставить его поверить тебе, что гораздо труднее."

"Не волнуйся, он мне поверит".

"Ты думаешь, он так уверен в тебе?"

"Нет, Боже упаси, но он верит всему, что говорит королева".

"И верна ли нам королева?"

"О! У меня есть доказательства этого. Кроме того, она честолюбива и умирает за это
далекую корону Наварры".

"Ну что ж! за три дня до охоты сообщите мне, где она состоится
состоится ли она в Бонди, Сен-Жермене или в
Рамбуйе. Господин де ла Моль поедет впереди вас; следуйте за ним, и
скачите быстро. Как только вы выйдете из леса, если вы понадобитесь королеве-матери, ей придется
бежать за вами; и я надеюсь, что ее нормандские лошади не увидят
даже копыт наших берберийских скакунов и наших испанских пони.

- Согласен, де Муи.

- У вас есть деньги, сир?

Генри скорчил при этом вопросе ту же гримасу, какую делал всю свою жизнь.

"Немного, - ответил он, - но, я думаю, у Марго есть немного".

"Ну! неважно, твое это или ее, принеси столько, сколько сможешь.

- А тем временем, что ты собираешься делать?

"Имея некоторое внимание уделено вопросам Вашего Величества, как вы видите, будет
разрешение Величество меня посвятить немного времени себе?"

"Конечно, де города Муи, конечно, а что ваши?"

"Вчера Ортон сказал мне (он очень умный мальчик, которого я
рекомендую вашему величеству), что он встретил этого негодяя Морвеля недалеко от
арсенал, что благодаря Рене он выздоровел и что он был
грелся на солнце, как змея, которой он и является ".

"Ах, да, я понимаю", - сказал Анри.

- Тогда очень хорошо. Когда-нибудь вы станете королем, сир, и если у вас есть
за что-то вроде того, что есть у меня, чтобы отомстить, вы можете сделать это по-королевски. Я солдат
и должен отомстить за себя, как солдат. Так что, пока улаживаются все наши мелкие
дела, которые дадут этому негодяю пять или шесть
дней на то, чтобы поправиться более полно, я тоже прогуляюсь по окрестностям.
арсенал, и я прижму его к траве четырьмя ударами своей
рапира, после чего я покину Париж с легким сердцем".

"Занимайся своими делами, мой друг, во что бы то ни стало", - сказал беарнец.
- Кстати, вы довольны Ла Молем, не так ли?

"Да, он очаровательный парень, преданный вам душой и телом, сир, и
на него вы можете положиться, как на меня - храбрый"--

"И, прежде всего, сдержанный. Так что он должен последовать за нами в Наварру, де Муи.
там мы осмотримся и посмотрим, что можно сделать, чтобы вознаградить его.

Как Генри заключил Эти слова с лукавой улыбкой, открылась дверь и
а был сломан, и человек, которого они только что восхваляли появился,
бледный и взволнованный.

- Скорее, сир! - крикнул он. - скорее, дом окружен.

- Окружен! - вскричал Генрих, вставая. - Кем?

- Королевской гвардией.

- О! - воскликнул Де Муи, вытаскивая пистолеты из-за пояса. - Похоже, нам предстоит сражение.
Очевидно.

"Ну, - сказал Ла Моль, - ты можешь говорить о пистолетах и битве, но что
ты можешь сделать против пятидесяти человек?"

"Он прав, - сказал король, - и если бы существовал какой-нибудь способ спастись"--

"Есть один, который мне уже пригодился, и если ваше величество
последует за мной"--

- А Де Муи?

- И Де Муи тоже, если он пожелает, но ты должен поторопиться.

На лестнице послышались шаги.

- Слишком поздно, - сказал Генри.

- Ах! если бы кто-нибудь занялся ими хотя бы на пять минут, - воскликнул Ла Моль, -
"Я бы спас короля".

- Тогда спасите его, сударь, - сказал Де Муи. - Я присмотрю за ними. Идите,
сир, идите.

- Но что вы будете делать? - спросил я.

- Не бойтесь, сир, идите.

И де Муи начал с того, что спрятал королевскую тарелку, салфетку и кубок, чтобы
могло показаться, что он был за столом один.

- Идемте, сир, идемте! - воскликнул Ла Моль, хватая короля за руку и
таща его к лестнице.

- Де Муи, мой храбрый Де Муи! - воскликнул Генрих, протягивая руку.
молодому человеку.

Города Муи де поцеловал руку, толкнул Генри из комнаты, и закрыл ее на
запер дверь за ним.

"Да, я понимаю, - сказал Генри, - он будет уличен, в то время как мы избежим,;
но кто, черт возьми, мог нас предать?

- Пойдемте, сир, пойдемте. Они на лестнице.

На самом деле, на стене уже начинал виден свет факелов,
в то время как у подножия лестницы раздавались звуки, похожие на лязг мечей.
были слышны.

- Быстрее, быстрее, сир! - закричал Ла Моль.

И, ведя короля в темноте, он поднялся на два пролета, толкнул
откройте дверь, которую он запер за собой, и, открыв окно в
чулане:

"Сир, - сказал он, - ваше величество очень боится прогулки по
крышам?"

"Я?" - спросил Генрих, "Ну же, разве я не охотник на серн?"

"Что ж, ваше величество должны следовать за мной. Я знаю дорогу и проведу вас".

"Иди, - сказал Генри, - я пойду за тобой".

Ла Моль вышел, пошел вдоль выступа, которые образовали своего рода
желоб, в конце которого они пришли к депрессии между двумя крышами.
Таким образом, они добрались до открытого окна, ведущего на пустой чердак.

- Сир, - сказал Ла Моль, - вот мы и на пороге.

- Ах! тем лучше, - сказал Генри, вытирая пот со своего
бледного лица.

"Теперь, - сказал Ла Моль, - все будет проще: этот чердак выходит на
лестницу, лестница ведет в переулок, а переулок - на улицу. Я
путешествовал той же дорогой, сир, в гораздо более ужасную ночь, чем эта.

"Продолжайте, продолжайте", - сказал Генри.

Ла Моль выпрыгнул в открытое окно, добрался до незапертой двери,
открыл ее, подошел к винтовой лестнице и вложил в руку короля
веревку, служившую перилами.:

"Пойдемте, сир", - сказал он.

На полпути вниз по лестнице Генрих остановился. Он был перед окном, которое
из окон открывался вид на внутренний двор "Прекрасной Этуали". На противоположной лестнице
были видны бегущие солдаты, у одних в руках были мечи, у других факелы.

Внезапно посреди группы король Наваррский заметил Де Муи.
Он отдал свою шпагу и тихо спускался по лестнице.

"Бедняга, - сказал Генрих, - такой храбрый и преданный!"

- Честное слово, сир, - сказал Ла Моль, - ваше величество правы. Он, конечно, прав.
Кажется спокойным; и смотрите, он даже смеется! Должно быть, он что-то замышляет
Ты же знаешь, что он редко смеется.

- А молодой человек, который был с тобой?

- Месье де Коконнас? - спросил Ла Моль.

"Да, что с ним стало?"

"О, сир, я не беспокоюсь о нем. Увидев солдат, он сказал мне
только одно слово: "Мы чем-нибудь рискуем?"

"Наши головы", - ответил я.

"Ты сможешь сбежать?"

"Я надеюсь на это".

"Ну, я тоже могу", - ответил он. И я обещаю тебе, что он это сделает! Сир, если
Коконнаса поймают, то только потому, что он сам этого хочет.

- Тогда, - сказал Генрих, - все в порядке. Давайте попробуем вернуться в Лувр.

"Это будет достаточно просто, сир", - сказал Ла Моль. "Давайте завернемся
в плащи и отправимся. Улица полна людей, бегущих посмотреть на
переполох, и нас примут за зрителей.

Ворота были открыты, и Генри с Ла Молем не встретили никаких препятствий, кроме
толпы на улице.

Они дошли до улицы д'Авернон; но, проходя мимо улицы Пули, они
увидели, как Де Муи и его эскорт переходят площадь Сен-Жермен-л'Оксерруа,
возглавляемый капитаном гвардии месье де Нанси.

"А!" - сказал Генри. "Очевидно, они везут его в Лувр.
Дьявол! ворота будут закрыты. Они берут имена всех тех,
кто входит, и если я видел, возвращаясь после него они будут думать, что у меня есть
был с ним".

"Хорошо! но, сир, - сказал Ла Моль, - войдите каким-нибудь другим путем, а не через
ворота".

"Что, черт возьми, вы имеете в виду?"

"Что ж, сир, вот окно королевы Наваррской".

"Вентр сен-Гри", месье де ла Моль, - сказал Генрих, - вы правы.
Я никогда об этом не думал! Но как я могу привлечь внимание королевы
?"

"О, - сказал Ла Моль, кланяясь с видом почтительной благодарности, - ваше величество!"
Ваше величество так хорошо бросает камни!




ГЛАВА XLVII.

DE MOUY DE SAINT PHALE.


На этот раз Кэтрин приняла такие меры предосторожности, что была уверена в своей цели
.

Следовательно, около десяти часов, она послала подальше Маргарита, тщательно
убежден в том, как это было, что королева Наваррская была в неведении
в заговоре против мужа, и пошла к королю, умоляя его не
на пенсию так рано.

Озадачены тем торжествующим видом, который, несмотря на свое обычное
коварство, появилась на лице матери, Чарльз усомнился
Екатерина, кто лишь ответил::

"Я могу сказать вашему величеству только одно: этим вечером вы будете
освобождены от двух ваших злейших врагов".

Чарльз поднял брови, как человек, который говорит сам с собой:

"Это хорошо, посмотрим", - и свистнул своему огромному кабану, который
подошел к нему, волоча брюхо по земле, как змея, чтобы уложить
положив красивую и умную голову на колено своего хозяина, он ждал. По прошествии
нескольких минут, в течение которых Екатерина сидела, насторожив глаза и уши
, во дворе Лувра раздался пистолетный выстрел.

- Что это за шум? - нахмурившись, спросил Чарльз, в то время как собака вскочила на ноги.
и навострила уши.

- Ничего, кроме сигнала, - ответила Кэтрин, - вот и все.

- И что же означает этот сигнал? - спросил я.

"Это означает, что с этого момента, сир, ваш единственный настоящий враг больше не может
причинить вам вред".

"Они убили человека?" - спросил Чарльз, глядя на свою мать тем
повелительным взглядом, который означает, что убийство и милосердие - два
неотъемлемых атрибута королевской власти.

- Нет, сир, они арестовали только двоих.

- О! - пробормотал Карл. - Всегда скрытые заговоры, всегда интриги вокруг
Короля. И все же, дьявол! мама, я вырос, и достаточно большой, чтобы
посмотри на себя. Мне не нужны ни ведущий, ни ниточки мягкие колпачки. Перейти
в Польшу с вашим сыном Генрихом, если вы хотите, чтобы царствовать; я говорю вам, вы не
неправильно играть в такие игры здесь".

"Сын мой, - сказала Кэтрин, - это последний раз, когда я вмешиваюсь в твои дела.
твои дела. Но предприятия, на котором вы всегда мешали мне
было начато давным-давно, и я уже на полном серьезе пытался доказать своим
Ваше Величество, что я прав."

В этот момент несколько мужчин остановились в передней и торцов
мушкетов прозвучали на асфальте. Почти в тот же миг
Мсье де Нэнси просил аудиенции у короля.

- Пусть войдет, - поспешно сказал Шарль.

Появился месье де Нанси, приветствовал короля и, повернувшись к Екатерине,
сказал:

"Мадам, приказ вашего величества выполнен; он схвачен".

"Что _ он_?" - воскликнула Екатерина, сильно встревоженная. "Вы арестовали только
одного?"

- Он был один, мадам.

- Он защищался?

- Нет, он тихо ужинал в комнате и отдал шпагу в тот момент, когда от него потребовали.
Это было необходимо.

"Кто?" - спросил Царь.

"Вы увидите", - сказала Екатерина. "Приведите пленника, мсье де
Нэнси".

Пять минут спустя де города Муи был там.

"Де Муи!" - воскликнул король. "В чем дело, сударь?"

"Что ж, сир, - сказал де Муи совершенно спокойно, - если ваше величество
если вы позволите мне вольность, я попрошу того же и вас".

"Вместо того, чтобы задавать этот вопрос царя", - говорит Екатерина, "у
доброта, месье де города Муи, чтобы сказать моему сыну, кто был мужчина нашел в
палаты короля Наварры определенный вечер, а кто в эту ночь
сопротивлялся приказу Его Величества, как мятежника, что он, убил два
охранников и ранил господина де Maurevel?"

"Да, - сказал Шарль, нахмурившись, - вы знаете имя этого человека,
Господин де Муи?"

"Да, сир; ваше величество желает это услышать?"

- Признаю, это доставит мне удовольствие.

- Ну, сир, его зовут де Муи де Сен-Фаль.

- Это были вы?

- Это был я.

Екатерина, пораженная такой дерзостью, отступила на шаг.

"Как ты посмел воспротивиться приказу короля?" - спросил Карл.

"Во-первых, сир, я не знал, что был приказ от вашего величества.
затем я увидел только одну вещь, или, скорее, одного человека, месье де
Морвель, убийца моего отца и адмирала. Я вспомнил
что полтора года назад, в той самой комнате, в которой мы сейчас находимся,
вечером 24 августа, ваше Величество пообещали мне отомстить за
убийца, и поскольку с тех пор произошли очень серьезные события, я
подумал, что король вопреки своему желанию изменил свое мнение. Видя
Морвеля в пределах досягаемости, я поверил, что Небеса послали его мне. Код
Величество знает покоя. Сир, я бросился на него как на убийцу и
стреляли в его людей, как бы я стрелял в бандитов".

Чарльз ничего не ответил. Его дружба с Генри на какое-то время заставила
его взглянуть на многие вещи в ином свете, чем он видел вначале
и не раз с ужасом.

Что касается святого Варфоломея , то королева - мать зарегистрировала в своем
Примечания памяти, упавшую с ее сыном и губы, которые напоминали
раскаяние.

"Но", - отметила Екатерина, "чем вы занимались в тот час в
апартаменты короля Наварры?"

"О, - ответил де Муи, - это долгая история, но если у его величества хватит
терпения выслушать"--

"Да, - сказал Карл, - говорите, я хочу это услышать".

- Я повинуюсь, сир, - сказал Де Муи, кланяясь.

Екатерина села, устремив встревоженный взгляд на молодого вождя.

- Мы слушаем, - сказал Шарль. "Вот, Act;on!"

Собака возобновила место он занимал и прежде чем пленник был
признался.

"Сир, - сказал Де Муи, - я прибыл к его величеству королю Наваррскому как
представитель наших братьев, ваших верных подданных реформатской
религии".

Екатерина подписала Карлу IX.

"Успокойся, мама", - сказала та. "Я не теряю ни слова. Продолжай,
Господин де Муи, продолжай; зачем ты пришел?"

- Сообщить королю Наваррскому, - продолжал г-н де Муи, - что его
отречение от престола утратило доверие партии гугенотов; но
тем не менее, в память о его отце, Антуане де Бурбоне,
и особенно о его матери, отважной Жанне д'Альбре,
последователи реформатской религии, чье имя дорого среди нас, были обязаны
ему этим знаком почтения, просить его отказаться от своих притязаний на
корону Наварры ".

- Что он сказал? - спросила Кэтрин, не в силах, несмотря на все свое самообладание
, спокойно принять этот неожиданный удар.

"Ах! ах!", сказал Чарльз", - и еще эту корону Наварры, который без моего
разрешение было сделано, чтобы прыгать с головы на голову, по-видимому, принадлежат более
мало ко мне".

"Гугеноты, сир, лучше, чем кто-либо другой, признают принцип
суверенитета, на который только что ссылалось ваше величество. Поэтому они
надеюсь убедить ваше величество возложить корону на голову, которая дорога вам
.

- Мне! - сказал Карл. - На голову, которая дорога мне! Дьявол! что
руководитель Вы имеете в виду, месье? Я не понимаю".

"На голове мсье ле Дюк Алансонского."

Катарина побледнела как смерть и бросила на Де Муи сверкающий взгляд.

- Мой брат Д'Алансонец знал об этом?

- Да, сир.

"И он принял корону?"

"При условии согласия вашего величества, к которому он нас направил".

"Ах! - сказал Карл. - Это корона, которая подошла бы нашему брату
Алансонского славу. И я никогда не думал об этом! Спасибо, Города Муи Де,
спасибо! Когда у вас есть такие идеи вас всегда будут рады видеть в
Лувр".

- Сир, вы бы уже давно были проинформированы об этом проекте, если бы не
если бы не та злополучная история с Морвелем, которая заставила меня опасаться,
Я впал в немилость у вашего величества.

"Да, но что сказал Генрих на этот план?" - спросила Екатерина.

"Король Наваррский, мадам, уступил желанию своих братьев, и
его отречение было готово".

"В таком случае, - сказала Екатерина, - вы должны получить отречение".

- Так получилось, что у меня есть это с собой, мадам, подписанное им и датированное.

- Датировано до происшествия в Лувре? - спросила Кэтрин.

- Да, по-моему, накануне вечером.

Де Муи достал из кармана отречение в пользу герцога
Алансонского, написанное рукой Генриха и подписанное им, с указанной датой
.

"Вера, да, - сказал Чарльз, - и все в должной форме".

"Что Генрих потребовал взамен этого отречения?"

"Ничего, мадам; дружба короля Карла, он сказал нам, будет
щедро отплатить ему за утрату короны".

Екатерина в гневе закусила губу и заломила свои прекрасные руки.

"Все это совершенно верно, де Муи", - сказал король.

"Тогда, - сказала королева-мать, - если между вами все было улажено
и королем Наваррским, какова была цель вашей беседы с ним
этим вечером?"

"Я, мадам! с королем Наваррским? - спросил Де Муи. "Monsieur de
Нэнси, который арестовал меня, засвидетельствует, что я был один. Ваше
величество может спросить его."

- Месье де Нанси! - позвал король.

Вошел капитан гвардии.

- Месье де Нанси, - быстро ответила Екатерина, - это месье де Муи
совершенно одна в гостинице "Бель Этуаль"?

- В номере - да, мадам; в гостинице - нет.

- Ах! - воскликнула Катарина. - Кто был его компаньоном?

- Я не знаю, был ли он компаньоном месье де Муи, мадам, но
Я знаю, что мужчина сбежал через заднюю дверь, уложив на пол двоих из
моих людей.

- И вы, без сомнения, узнали этого джентльмена?

"Нет, я этого не делал, но это сделали мои стражники".

"Кто он был?" - спросил Карл IX.

"Monsieur le Comte Annibal de Coconnas."

- Аннибал де Коконнас! - воскликнул король, мрачный и задумчивый. - Этот
тот, кто устроил такую ужасную резню гугенотов во время
резни Святого Варфоломея?"

"Месье де Коконнас, джентльмен из свиты месье д'Алансона",
представился месье де Нанси.

"Очень хорошо", - сказал Карл IX. - Вы можете идти, месье де Нанси, и
в другой раз запомните одну вещь.

- В чем дело, сир?

- Что вы находитесь у меня на службе и не должны подчиняться никому, кроме меня.

Месье де Нанси отступил назад, почтительно кланяясь.

Де Муи иронически улыбнулся Катарине.

На мгновение воцарилось молчание. Королева теребила кисточки на своем
поясе; Карл гладил свою собаку.

- Но каковы были ваши намерения, сударь? - продолжал Шарль. - вы
действовали жестоко?

- Против кого, сир?

- Почему, против Генриха, или Франсуа, или меня.

"Сир, у нас есть отречение ваш шурин, согласия
ваш брат; и, как я уже имел честь сказать вам, что мы были на
точки вымогательство дозволения Вашего Величества, когда это прискорбно
дело происходило в Лувре".

"Что ж, мама, - сказал Шарль, - я не вижу во всем этом ничего плохого. Вы были
правы, месье де Муи, когда просили короля. Да, Наварра может и
должно быть отдельное королевство. Более того, кажется, это сделано специально для того, чтобы
подарить моему брату Д'Алансону, который всегда так сильно мечтал о короне.
когда мы надеваем нашу, он не может оторвать от нее глаз. Только
вещь, которая стояла на пути этой коронации был прав Энрио по ;
а поскольку Анрио добровольно отрекается от престола"--

"Добровольно, сир".

"Похоже, что такова воля Божья! Месье де Муи, вы свободны.
возвращайтесь к своим братьям, которых я несколько грубо наказал.
возможно, но это касается только Бога и меня. Скажите им, что, поскольку они
желание сделать моего брата д'Алансонца королем Наварры королем Франции
Франция соглашается с их пожеланиями. С этого момента Наварра является королевством,
и ее суверена зовут Франсуа. Я прошу всего восемь дней для моего брата
чтобы покинуть Париж с блеском и помпой, подобающими королю.
А теперь ступайте, месье де Муи, ступайте! Господин де Нанси, позвольте господину де Муи
пройти; он свободен.

- Сир, - сказал де Муи, делая шаг вперед, - ваше величество позволит мне?

"Да", - сказал король и протянул руку молодому гугеноту.

Де Муи опустился на колени и поцеловал руку короля.

- Кстати, - сказал Шарль, удерживая его, когда он собирался встать, - разве
вы не требовали от меня правосудия над этим негодяем Морвелем?

"Да, сир".

"Я не знаю, где он, как он скрывается; но если вы встретите его, возьмите
правосудие в свои руки. Я разрешаю вам сделать это и с удовольствием".

- Ах, сир, - воскликнул Де Муи, - ваше величество поражает меня. Ваше величество может
положиться на меня. Я понятия не имею, где он, но я найду его, можете не сомневаться.
будьте уверены."

Де Муи почтительно приветствовал короля Карла и королеву Екатерину и
беспрепятственно удалился от стражников, которые привели его сюда.
Он быстро прошел по коридорам, добрались до ворот, и еще
вне поспешил к площади Сен-Жермен-л'осеруа, с ИНН
_Belle ;toile_. Здесь он нашел свою лошадь, благодаря которой через три часа
после только что описанной нами сцены молодой человек вздохнул спокойно
за стенами Манта.

Охваченная гневом, Екатерина вернулась в свои покои, откуда
перешла в покои Маргариты.

Она нашла там Генриха в халате, очевидно, готового ко сну.

- Сатана! - прошептала она. - Помоги бедной королеве, для которой Бог больше ничего не сделает
!




ГЛАВА XLVIII.

ДВЕ ГОЛОВЫ ЗА ОДНУ КРОНУ.


"Просите, Месье Алансонского приходить ко мне", - сказал Чарльз, как он отпустил свою
мать.

Господин де Нанси, в соответствии с замечанием короля о том, что
отныне он должен подчиняться только ему, поспешил в апартаменты герцога
и передал слово в слово только что полученный приказ.

Герцог Алансонский вздрогнул. Он всегда боялся Карла, а теперь
с тех пор, как у него появились причины для страха, он боялся больше, чем когда-либо.

Тем не менее, он поспешил к своему брату.

Чарльз встал, насвистывая охотничью песню.

Войдя, герцог Алансонский поймал остекленевший взгляд короля
один из тех полных ненависти взглядов, которые он так хорошо знал.

"Ваше величество послали за мной", - сказал он. "Я здесь; чего желает ваше
величество?"

- Я хочу сказать тебе, мой добрый брат, что в награду за ту огромную
дружбу, которую ты ко мне питаешь, я решил сегодня сделать для тебя то, чего ты
больше всего хочешь.

- Для меня?

"Да, для тебя. Подумай, о чем ты мечтал в течение некоторого времени,
не осмеливаясь просить об этом меня, и я дам это тебе".

- Сир, - сказал Франсуа, - клянусь вам, что я не желаю ничего, кроме
продолжайте в добром здравии короля".

"В таком случае вам будет приятно узнать, д'Алансонец, что
недомогание, которое я испытывал во время прибытия поляков, прошло.
Благодаря Анрио я спасся от разъяренного дикого кабана, который хотел меня разорвать
и я настолько здоров, что не завидую самому здоровому мужчине
в моем королевстве. Без злого брата таким образом, можно задать
по каким-то продолжение мое здоровье, которое является
отлично".

"Я не хочу ничего, сир".

- Да, да, Франсуа, - нетерпеливо перебил Шарль, - ты жаждешь короны
о Наварре, поскольку у вас было соглашение с Анрио и Де
Муи, - с первым, что он отречется от престола; со вторым, что он
передаст его вам. Что ж! Анрио отказывается от этого! Де Муи рассказал мне о
вашем желании и о короне, к которой вы стремитесь"--

"Ну?" - спросил Д'Алансонец дрожащим голосом.

"Что ж, дьявол! это твое".

Алансонского оказалось ужасно бледна; потом вдруг кровь хлынула из
его сердце, которое чуть не лопнула, потекла по его лицу, и щеки стали
наполненное горящей флеш. Милость, оказанная ему королем в тот момент
ввергла его в отчаяние.

"Но, сир, - сказал он, дрожа от волнения и тщетно пытаясь
овладеть собой, - я никогда не желал и, конечно, никогда не просил
об этом".

"Это возможно, - сказал король, - потому что ты очень осторожен, брат".;
но этого желали и просили ради тебя".

"Сир, я клянусь тебе, что никогда".--

"Не клянись".

"Но, сир, вы собираетесь сослать меня?"

"Вы называете это изгнанием, Франсуа? Черт возьми, вам трудно угодить!
На что еще ты надеешься?

Д'Алансонец в отчаянии закусил губу.

- Боже мой! - продолжал Шарль, изображая доброту. - Я не думал, что ты
были так популярны, Франсуа, особенно среди гугенотов. Но они искали тебя.
И я должен признаться себе, что ошибался.
Кроме того, я не мог бы пожелать ничего лучшего, чем иметь одного из членов моей семьи - моего
брата, который любит меня и который не способен предать меня - во главе
партии, которая тридцать лет вела против нас войну. Это будет
все утихомирит, как по волшебству, не говоря уже о том факте, что
мы все будем королями в семье. Не будет никого, кроме бедных.
Анрио, который будет только моим другом. Но он не амбициозен и
он примет этот титул, на который больше никто не претендует".

"О, сир! вы ошибаетесь. Я претендую на этот титул, и у кого больше
прав на него, чем у меня? Генри - ваш брат только по браку. Я ваш
брат по крови, и более того, любовь моя ... сир, умоляю вас, держите меня
рядом с вами.

"Нет, нет, Франсуа", - ответил Чарльз; ", что бы твой
несчастье".

"Как так?"

"По многим причинам".

- Но, сир, найдете ли вы когда-нибудь такого же верного товарища, как я? С самого моего
детства я никогда не покидал ваше величество.

- Я это очень хорошо знаю, и иногда мне хотелось, чтобы ты была подальше отсюда.

- Что имеет в виду ваше величество?

- Ничего, ничего; я и сам понимаю. О, какие прекрасные охоты тебя там ждут
, Франсуа! Как я тебе завидую! Знаешь ли ты, что в этих дьявольских
горах охотятся на медведя, как здесь мы на дикого кабана? Ты пришлешь
нам всем такие великолепные шкуры! Там охотятся с кинжалом, ты знаешь;
они поджидают животное, возбуждают его, раздражают его; оно приближается к
охотнику и, оказавшись в четырех футах от него, встает на задние лапы.
Именно тогда они погружаются в сталь в его сердце, как Генри делал на
кабан на нашей последней охоты. Это опасный вид спорта, но вы смелы,
Франсуа, и опасность станет настоящим удовольствием для вас."

"Ах! Ваше Величество увеличивает мою скорбь, ибо я буду охотиться с тобой нет
более того".

"Клянусь Небом! тем лучше! - сказал король. - Это не помогает ни одному из нас.
охотиться вместе.

- Что ваше величество имеет в виду?

"Что со мной на охоту причиняет тебе такое удовольствие и будит в вас такие
эмоции, которые вы, кто является олицетворением мастерства, вы с кем-либо
мушкет можно сбить сорока, ста футах, когда мы в последний раз
вместе охотились не на расстоянии двадцати шагов поразить кабана, но со своими
оружие, с которым ты тоже знаком, ты сломал ногу
моему лучшему коню. Черт возьми, Франсуа, это заставляет задуматься, знаешь ли!

- О, сир, простите меня, это было от волнения, - сказал Д'Алансонец, который
побагровел.

"Да, - ответил Чарльз, - я хорошо представляю, что это было за чувство; и именно
именно из-за этого чувства я понимаю все, что оно означает, когда я
говорю тебе: "Поверь мне, Франсуа, когда человека обуревают такие эмоции, лучше всего
для нас охотиться на расстоянии друг от друга. Подумай об этом, брат,
не тогда, когда ты со мной, потому что я вижу, что мое присутствие беспокоит тебя,
но когда ты останешься один, ты поймешь, что у меня есть все основания для этого.
опасаюсь, что на следующей охоте тебя могут охватить другие эмоции.
Ничто так не побуждает руку подняться, как эмоции, и вы
можете убить всадника вместо лошади, короля вместо зверя
. Чума его, пуля попала слишком высоко или слишком низко изменения всей
правительство. У нас есть пример этого в своей семье. Когда
Монтгомери убил нашего отца, Генриха II, случайно - возможно, на эмоциях.
этот удар возвел на трон нашего брата, Франсуа II, и
послал наш отец Генри Сен-Дени. Так мало надо для
Провиденс до особого эффекта!"

Герцог чувствовал, как пот стекал с его лица на эту атаку, как
грозные, как это было непредвиденным.

Для короля было бы невозможно более ясно показать, что он
обо всем догадался. Прикрывая свой гнев шутливой манерой, Чарльз был
возможно, более ужасен, чем если бы он позволил себе излить лаву
ненависти, которая пожирала его сердце; его месть казалась в
пропорционально его злобе. По мере того как одно становилось острее, другое усиливалось,
и впервые Д'Алансонн почувствовал раскаяние, или, скорее, сожаление о том, что
замышлял преступление, которое не увенчалось успехом. Он сопротивлялся
сколько мог, но при этом последнем ударе он склонил голову,
и Чарльз увидел, как в его глазах загорается тот всепожирающий огонь, который в существах
нежная натура вспахивает борозду, из которой прорастает весна.

Но Д'Алансонец был из тех, кто плачет только от гнева. Чарльз фиксированный
на его взгляд стервятника, наблюдая за чувствами, которые сменяли друг
еще по лицу молодого человека, и все эти ощущения
явился ему максимально точно, благодаря глубокому изучению он изготовлен из
его семья как будто сердце герцога было открытой книгой.

Он оставил его в момент, щебень, неподвижный и немой; а потом в голос
штамп с твердостью ненависти:

"Брат, - сказал он, - мы объявили тебе о нашем решении; оно
непреложно. Ты пойдешь".

Д'Алансонец вздрогнул, но Карл, казалось, не заметил этого и
продолжил:

"Я хочу, чтобы Наварра гордилась тем, что ее королем стал брат короля Франции"
. Золото, власть, почести - все, что принадлежит твоему рождению, ты получишь
имейте, как было у вашего брата Генри, и подобно ему, - добавил он, улыбаясь, - вы
будете благословлять меня издалека. Но это неважно, благословения не знают расстояний.

"Сир"--

"Принимать мое решение, вернее, смирись. Однажды царь, Мы должны
найти жену для тебя, достойный сын Франции, и она, возможно, может
представляем вам еще один престол".

"Но, - сказал герцог Алансонский, - ваше величество забывает вашего доброго друга
Генриха".

"Генрих! но я же говорил вам, что он не хотел трона Наварры! Я
говорил тебе, что он отрекся от престола в твою пользу! Генри - веселый парень, и
не такой бледнолицый, как ты. Он любит смеяться и развлекаться в свое удовольствие.
а не хандрить, на что обречены мы, носящие короны.

Д'Алансонец тяжело вздохнул.

"Тогда ваше величество приказывает мне заняться собой"--

"Нет, вовсе нет. Не тревожьте себя как все; я буду устраивать
все; положитесь на меня, как на хорошего брата. И теперь, когда все
устроились, поехали. Тем не менее, ни слова о нашем разговоре своим друзьям. Я
очень скоро приму меры, чтобы придать огласке это дело. А теперь ступай,
Франсуа.

Больше сказать было нечего, поэтому герцог поклонился и удалился,
в его сердце бушевала ярость.

Ему очень хотелось найти Генри и поговорить с ним обо всем, что произошло.
но он застал только Кэтрин. На самом деле,
Генри хотел избежать встречи, в то время как та сама стремилась к ней.

Увидев Кэтрин, герцог проглотил свой гнев и старался улыбаться.
Повезло меньше, чем Генрих Анжуйский, это была не мать, он искал в
Екатерина, а лишь союзником. Поэтому он начал с притворства, ибо
для создания хороших союзов необходимо, чтобы каждая сторона была
в некоторой степени обманута.

Он встретил Кэтрин с лица, на котором остался лишь слабый след
тревожности.

"Что ж, мадам, - сказал он, - вот отличная новость; вы слышали ее?"

"Я знаю, что разрабатывается план сделать из вас короля, месье".

- Это большая доброта со стороны моего брата, мадам.

- Не так ли?

- И я почти склонен поверить, что отчасти обязан своей благодарностью
вам; ибо на самом деле это вы посоветовали Карлу подарить мне
трон; именно вам я обязан этим. Однако я признаюсь, что в глубине души
мне больно таким образом грабить короля Наварры.

- Очевидно, вы очень любите Анрио.

"Почему бы и нет, мы были близки в течение некоторого времени".

"Вы думаете, он любит вас так же сильно, как вы любите его?"

"Я надеюсь на это, мадам".

"Такая дружба очень поучительна; вы знаете это? особенно между
принцами. Суд дружба значит очень мало, Франсуа".

"Мать, вы должны помнить, что мы не только друзья, но и почти
братья".

Кэтрин улыбнулась странной улыбкой.

"Ах, - сказала она, - есть ли братья среди королей?"

"О! что касается этого, то ни один из нас не был королем, мама, когда началась наша близость
. Более того, мы никогда не думали, что станем королями; вот почему мы любили
друг друга.

"Да, но все изменилось".

"Насколько изменилось?"

"Ну, кто может сказать сейчас, не станете ли вы оба королями?"

Судя по нервному вздрагиванию герцога и румянцу, выступившему на его лбу
Екатерина увидела, что пущенная ею стрела попала в цель.

- Он? - спросил он. - Король Анрио? А какого королевства, мама?

- Одно из самых великолепных королевств христианского мира, сын мой.

- О, мама, - сказал Д'Алансонец, бледнея, - что ты говоришь?

- То, что хорошая мать должна сказать своему сыну, и то, о чем ты не раз думал
, Франсуа.

- Я? - переспросил герцог. - Я ни о чем не думал, мадам, клянусь вам.

- Я вполне могу тебе поверить, потому что твой друг, твой брат Генри, как ты его
называешь, несмотря на свою кажущуюся откровенность, очень умный и коварный
человек, который хранит свои секреты лучше, чем ты свои, Франсуа. Для
например, он когда-нибудь говорил вам, что де города Муи был своим человеком в бизнесе?"

Как она говорит, Катарина повернулась, взглянув на Франсуа, как будто это были
Кинжал, направленный в его душе.

Но у последнего было только одно достоинство, или, скорее, порок, - искусство
притворяться; и он стойко выдержал ее взгляд.

- Де Муи! - воскликнул он с удивлением, как будто это был первый раз, когда он услышал
слышал, как в этой связи упоминалось имя.

"Да, гугенот Де Муи де Сен-Фейл; тот, кто чуть не убил
Месье де Морвель, который тайно и под разными масками
разъезжает по всей Франции и столице, интригует и собирает армию
чтобы поддержать вашего брата Генриха против вашей семьи.

Екатерина, неуч, что на данный момент ее сын Франсуа знал столько же, если
не больше, чем она, поднялась при этих словах и начал величественно покинуть
номер, но Франсуа задержали ее.

- Мама, - сказал он, - еще одно слово, если можно. Раз уж ты соизволила
посвятите меня в вашу политику, скажите мне, как, с его скудными ресурсами,
и будучи таким малоизвестным, Генрих смог преуспеть в ведении войны
достаточно серьезной, чтобы обеспокоить мою семью?"

"Дитя мое, - сказала королева, улыбаясь, - его поддерживают, возможно, более
тридцать тысяч человек; ему стоит только сказать слово, и эти тридцать
тысяч человек появятся так же внезапно, как если бы они возникли из-под земли;
и помните, что эти тридцать тысяч человек - гугеноты, то есть
самые храбрые солдаты в мире, и потом, у него есть защитник, которого вы
не смогли и не захотели примирить.

"Кто это?" - спросил я.

"У него есть король, король, который любит его и который подталкивает его к этому;
Король, который из ревности к вашему брату Польше и из злобы
к вам ищет преемника. Но, какой же ты слепой
, если не видишь этого, он ищет чего-то другого, кроме своей собственной
семьи.

- Короля! - ты так думаешь, мама?

- Разве ты не заметила, как он любит Анрио, своего Анрио?

- Да, мама, да.

"И как он будет погашен, к этому же Энрио, забыв, что его
шурин бы застрелил его во время резни Святого Варфоломея,
припадает к земле, как собака, которая лижет руку, которая его побила
".

"Да, да, - пробормотал Франсуа, - я уже заметил, что Генрих
очень скромен с моим братом Шарлем".

"Умно старается угодить ему во всем".

"Настолько, что, потому что всегда сплачивало короля в его
незнание Хокинг начал изучать его; и вчера, да, это
только вчера он спросил меня, если бы не несколько книг по этому виду спорта".

"Ну", - сказала Кэтрин, глаза которой заблестели, как будто ей внезапно пришла в голову идея.
"Что ты ему ответила?"

"Что я посмотрю в своей библиотеке".

"Хорошо, - сказала Кэтрин, - у него должна быть эта книга".

"Но я посмотрела, мадам, и ничего не нашла".

- Я найду его, и ты передашь ему, как будто оно от тебя.


- И что из этого выйдет?

- Ты доверяешь мне, Д'Алансонец?

"Да, мама".

"Вы будете слепо повиноваться Мне до сих пор как Генри озабочен? За то, что вы
возможно, сказал, что ты его не любишь".

Алансонского улыбнулся.

- И я ненавижу его, - продолжала Катарина.

- Да, я буду повиноваться тебе.

"Хорошо, послезавтра приходи сюда за книгой; я отдам ее тебе"
"Ты отнесешь ее Генри и"--

"И?"

- Остальное предоставь Провидению или случаю.

Франсуа знал свою мать достаточно хорошо, чтобы понимать, что у нее не было привычки
доверять Провидению или случайности заботу о дружбе или
ненависти. Но он ничего не сказал и, поклонившись, как человек, принимающий поручение.
он вернулся в свои покои.

"Что она имеет в виду?" - думал молодой человек, поднимаясь по лестнице. "Я
не вижу. Но что я действительно понимаю во всем этом, так это то, что она ведет себя как
наш общий враг. Что ж, пусть она идет вперед ".

Тем временем Маргарита через Ла Моля получила письмо от Де Муи
королю Наваррскому. Поскольку в политике у двух прославленных союзников не было секретов
, она вскрыла письмо и прочитала его.

Письмо, должно быть, заинтересовало ее, потому что, воспользовавшись тем, что
стены Лувра уже окутывала тьма,
Маргарита сразу же поспешила по потайному коридору, поднялась на
поднялся по винтовой лестнице и, внимательно осмотревшись по сторонам,
скользнул дальше, как тень, и исчез в приемной
Короля Наваррского.

Эта комната не охранялась с момента исчезновения Ортона.

Это обстоятельство, о котором мы не говорили с тех пор, как читатель узнал
о трагической судьбе бедняги Ортона, сильно обеспокоило Генри. Он
говорил об этом мадам де Сов и своей жене, но ни один из них
знал об этом не больше, чем он. Мадам де Сов сообщила ему кое-что
информацию, из которой Генриху стало совершенно ясно, что
бедный мальчик стал жертвой каких-то махинаций королевы-матери, и
что именно по этой причине его самого прервали с Де Муи в
гостинице "Бель Этуаль". Любой другой, кроме Генри, промолчал бы,
боясь заговорить, но Генри все рассчитал. Он понял, что его
молчание выдаст его. Как правило, человек не теряет своего слугу и
доверенное лицо таким образом, не наводя о нем справки и не разыскивая его.
Итак, Генрих спрашивал и искал даже в присутствии короля и
королевы-матери и каждого, от часового, который шел перед
воротами Лувра, до капитана стражи, несущей вахту в
прихожая короля; но все расспросы и поиски были напрасны, и
Генри, казалось, был так тронут этим обстоятельством и так привязан к беднякам
отсутствующий сервитор, которому он сказал, что не поставит другого на его место, пока
он не будет совершенно уверен, что Ортон исчез навсегда.

Итак, прихожая, как мы уже говорили, была пуста, когда Маргарита вошла в нее.


Какими бы легкими ни были шаги королевы, Генрих услышал их и обернулся.

"Вы, мадам!" - воскликнул он.

- Да, - сказала Маргарита. "Быстро! Прочти это!" - и она протянула ему открытую
письмо.

В нем содержатся эти строки:

 _сир: Настал момент для приведения нашего плана бегства в исполнение
 . Послезавтра будет охота вдоль
 Сена, от Сен-Жермена до Мезона, то есть вдоль всего леса
 ._

 "_ Отправляйся на охоту, даже если это соколиная охота; надень хорошую кольчугу
 под костюм; возьми свой лучший меч и скачи на лучшем коне в
 своей конюшне. Около полудня, когда погоня в самом разгаре, и
 Король скачет за соколом, спасайтесь в одиночку, если вы придете один;
 с королевой Наваррской, если королева последует за вами._

 "_ Пятьдесят наших людей будут спрятаны в павильоне Франсуа I.
 ключ от которого у нас есть; никто не будет знать, что они будут там,
 ибо они придут ночью, и ставни будут закрыты._

 "_ Ты пройдешь по Аллее Фиалок, в конце которой
 Я буду наблюдать; справа от этой аллеи, на открытом пространстве
 будут стоять господа де ла Моль и Коконнас с двумя лошадьми. Эти
 Лошади предназначены для замены ваших и ее величества
 Королевы Наваррской, в случае необходимости._

 "Прощайте, сир, будьте готовы, как и мы".

"Вы будете", - говорит Маргарита, произнося после шестнадцати сотен лет
те же слова, что говорил Цезарь на берегу Рубикона.

"Пусть будет так, мадам, - ответил Генрих, - я не подведу вас".

"Теперь, сир, будьте героем; это нетрудно. Вам остается только следовать по
указанному пути и построить для меня прекрасный трон", - сказала
дочь Генриха II.

Едва заметная улыбка тронула тонкие губы беарнца. Он поцеловал
Руку Маргариты и вышел исследовать коридор, насвистывая
припев старой песни:

 "_Cil qui mieux battit la muraille_
 _N'entra pas dedans le chasteau._"[17]

Предосторожность была разумной, потому что как раз в тот момент, когда он открыл дверь своей
герцог Алансонский открыл дверь в свою прихожую. Генрих
указал на Маргариту, а затем громко сказал:

- А! это ты, брат? Добро пожаловать".

По знаку своего мужа королева все поняла и
поспешно вошла в гардеробную, перед дверью которой
висел толстый гобелен. Робким шагом вошел герцог Алансонский
и огляделся.

- Мы одни, брат? - спросил он шепотом.

- Совсем одни. Но в чем дело? Ты выглядишь встревоженным.

- Нас обнаружили, Генри.

- Как? - обнаружили?

- Да, де Муи арестован.

- Я знаю это.

"Ну, де Муи все рассказал королю".

"Что он ему сказал?"

"Он сказал им, что я желаю престола Наварры, и что у меня есть
заговор чтобы получить его".

"Ах, глупая!" - воскликнул Генри", так что теперь ты под прицелом, моя бедная
брат! Как получилось, что вас еще не арестовали?"

"Я не знаю. Король подшутил надо мной, притворившись, что предлагает мне
трон Наварры. Он, без сомнения, надеялся вытянуть из меня какое-нибудь признание,
но я ничего не сказал."

"И ты молодец, вентр сен-гри"! - сказал беарнец. "Стой твердо,
ибо от этого зависят наши жизни".

"Да, - сказал Франсуа, - положение опасное, я знаю. Вот почему я
пришел спросить твоего совета, брат; как ты думаешь, что мне следует делать - бежать
или остаться?"

"Вы, должно быть, видели короля, раз он заговорил с вами?"

"Да, конечно".

"Ну! вы, должно быть, прочитали его мысли. Так что следуйте своему вдохновению".

"Я предпочитаю остаться", - ответил Франсуа.

Несмотря на то, что он почти полностью владел собой,
Генри не смог сдержать радостного порыва, вырвавшегося у него, и он был легким.
Каким бы легким он ни был, Франсуа это заметил.

- Тогда оставайся, - сказал Генри.

- Но ты?

"Почему?" - ответил Генри. "Если ты останешься, у меня не будет причин уезжать. Я
собирался последовать за тобой только из преданности, чтобы не разлучаться
с моим братом".

- Итак, - сказал Д'Алансонец, - всем нашим планам пришел конец; вы сдаетесь
без борьбы при первом же ударе судьбы?

"Я не рассматриваю то, что я остаюсь здесь, как несчастье", - сказал
Генри. "Благодаря моему беспечному характеру я везде доволен".

- Ну, тогда, - сказал Д'Алансонец, - мы урожденныеговорил об этом не больше, только в
если вы решили что-то другое, дайте мне знать".

"Клянусь Небом! Я не премину сделать это, вы можете быть уверены", - ответил
Генри. - Разве мы не договорились, что у нас не должно быть секретов друг от друга
?

Алансонского больше ничего не сказал, но отошел, тем не менее размышления над ними; ибо в одно
раз ему показалось, что он видел гобелен в передней части шкафа двигаться.

Едва герцог ушел, как занавес поднялся и Маргарита появилась снова.


- Что вы думаете об этом визите? - спросил Генрих.

"Что есть что-то новое и важное под рукой".

"Как ты думаешь, что это?"

"Я еще не знаю, но я выясню".

"А пока?"

"А пока не преминьте зайти ко мне в комнату завтра вечером".

- Конечно, я не подведу, мадам! - сказал Генрих, галантно целуя руку
своей жены.

С той же осторожностью, с какой Маргарита входила сюда, Маргарита вернулась в свои
собственные апартаменты.




ГЛАВА XLIX.

ТРАКТАТ ОБ ОХОТЕ.


Со времени событий, о которых мы только что рассказали, прошло три дня. День клонился к рассвету
но в Лувре все уже были на ногах
как обычно в дни охоты, когда герцог Алансонский вошел в апартаменты
королевы-матери в ответ на приглашение он уже получил.
Екатерина не был в ее спальне, но она оставила приказание, что если ее
сын пришел он должен был ждать ее.

Через несколько минут она вышла из отдельной комнаты, в которую
никто, кроме нее самой, не имел доступа, и в которой она проводила свои
химические эксперименты. Когда Кэтрин вошла в комнату, оттуда донесся
то ли из шкафа, то ли от ее одежды пронизывающий запах каких-то
едких духов, и через открытую дверь Д'Алансонн уловил густой запах
пар, как от какого-то сгоревшего ароматического вещества, плавающий в лаборатории
как белое облако.

Герцог не смог сдержать любопытного взгляда.

"Да, - сказала Екатерина де Медичи, - я сжигала несколько старых
пергаментов, от которых исходил такой неприятный запах, что я положила немного
можжевельника в жаровню, отсюда и этот запах".

Д'Алансонец поклонился.

- Ну, - сказала королева, пряча под широкими рукавами своего
халата руки, кое-где покрытые красноватыми
пятнами, - есть что-нибудь новое со вчерашнего дня?

"Ничего, мама".

"Ты видела Генри?"

"Да".

"Он все еще отказывается уезжать?"

"Абсолютно".

"Негодяй!"

- Что вы на это скажете, мадам?

"Я говорю, что он уйдет".

"Ты так думаешь?"

"Я уверена в этом".

"Значит, он ускользнет от нас?"

"Да", - сказала Кэтрин.

"И ты позволишь ему уйти?"

"Не только это, но я говорю тебе, что он должен уйти".

"Я не понимаю, мама".

- Послушай внимательно то, что я собираюсь тебе сказать, Франсуа. Опытный
врач, тот, кто позволил мне взять книгу об охоте, которую вы хотите
дай ему, сказал мне, что король Наваррский находится на стадии
напали с расходом, одним из тех, неизлечимых заболеваний, при которых
наука не имеет средств защиты. Теперь вы понимаете, что если ему придется умереть от
такой жестокий недуг, было бы лучше для него, чтобы умереть вдали от нас, чем
у нас здесь, на суде".

"На самом деле", - сказал князь, "который мог бы заставить нас слишком много боли."

"Особенно твой брат Чарльз", - сказала Екатерина. "В то время как, если он умрет
после того, как я предала его, король будет рассматривать его смерть как наказание
с Небес".

"Ты права, мама, - восхищенно сказал Франсуа, - он должен уехать.
Но ты уверена, что он уедет?"

"Все его планы выполнены. Место встречи - в лесу Сен
Жермен. Пятьдесят гугенотов должны сопровождать его до Фонтенбло,
где его будут ждать еще пятьсот человек.

- И, - сказал Д'Алансонец с легким колебанием и заметной бледностью,
- моя сестра Марго будет сопровождать его?

"Да, - ответила Екатерина, - это согласовано. Но после смерти Генриха
Марго вернется ко двору вдовой и свободной".

"И Генрих умрет, мадам? Вы уверены в этом?

"Врач, который дал мне книгу, заверил меня в этом".

"Где эта книга, мадам?"

Кэтрин медленно подошла к таинственному шкафу, открыла дверь,
вошла и через мгновение появилась с книгой в руке.

- Вот она, - сказала она.

Д'Алансонн посмотрел на книгу с некоторым чувством ужаса.

- Что это за книга, мадам? - Спросил он, содрогаясь.

- Я уже говорил тебе, сын мой. Это трактат об искусстве выращивания
и дрессировки соколов, сорокопутов и ястребов, написанный очень образованным
ученый у сеньора Каструччо Кастракани, тирана Лукки.

"Что я должен с ним делать?"

"Отнеси это своему хорошему другу Анрио, который, как ты мне сказал, просил у тебя
трактат об искусстве охоты. Поскольку сегодня он отправляется на соколиную охоту с королем
он не преминет прочитать кое-что из этого, чтобы доказать Чарльзу
что он последовал его совету и получил один-два урока. Главное
- передать все в собственные руки Генри.

- О! Я не смею! - сказал Д'Алансонец, содрогаясь.

"Почему бы и нет?" - спросила Кэтрин. "Это такая же книга, как и любая другая, за исключением того, что она
так долго лежала в упаковке, что страницы слиплись. Не
попытка прочитать его, Франсуа, ибо оно может быть прочитано только путем смачивания
палец и переворачивая каждый лист, а на это нужно время и труд."

"Значит, только человек, который очень хочет получить образование в таком виде спорта, как
хокинг, стал бы тратить свое время и утруждать себя этим?" - спросил Д'Алансон.

- Совершенно верно, сын мой, вы понимаете.

- О! - сказал Д'Алансонец. - Во дворе Анрио. Дайте мне книгу
, мадам. Я воспользуюсь его отсутствием и пойду с ним в его комнату
. По возвращении он найдет его".

"Я бы предпочел, чтобы ты отдай ему себя, Франсуа, что бы
увереннее".

"Я уже говорил, что я не смею, мадам", - ответил герцог.

"Очень хорошо; но, по крайней мере, положи это так, чтобы он мог видеть".

"Открыть? Есть ли какая-нибудь причина, по которой это не должно быть открыто?"

"Никаких".

"Тогда отдай это мне".

Д'Алансонн с трепетом взял книгу, которую Катарина твердой рукой
протянула ему.

"Возьми это, - сказала королева, - здесь нет опасности, я прикасаюсь к этому; кроме того, ты
в перчатках".

Д'Алансону этой предосторожности показалось недостаточно, и он завернул книгу в
свой плащ.

- Поторопитесь, - сказала Екатерина, - Генрих может вернуться в любую минуту.

- Вы правы, мадам. Я сейчас же пойду.

Герцог вышел, дрожа от страха.

Мы часто вводили читателя в апартаменты короля
Наваррского, и он присутствовал при событиях, которые происходили в
них, событиях ярких или мрачных, в зависимости от того, улыбался или хмурился король.
защищающий гений будущего короля Франции.

Но, возможно, никогда еще эти стены, запятнанные кровью убийств,
политые вином оргий, благоухающие благовониями
любви, - возможно, никогда еще этот уголок Лувра не видел более бледного лица
чем у герцога Алансонского, когда с книгой в руке он открыл дверь
спальни короля Наваррского. И никого, как герцог и ожидал
, в комнате не было, чтобы спросить любопытными или встревоженными взглядами
что он собирается делать. Только первые лучи утреннего солнца
освещали пустую комнату.

На стене наготове висела шпага , которая была у г - на де Муи .
посоветовал Генриху взять с собой. Несколько звеньев кольчуги были
разбросаны по полу. Туго набитый кошелек и маленький кинжал лежали на столе
и немного пепла в камине вместе с другими вещами
улики ясно показывали Д'Алансону, что король Наварры надел
кольчужную рубашку, забрал немного денег у своего казначея и сжег
все бумаги, которые могли его скомпрометировать.

"Моя мама не ошибся", - сказал Алансонского "валета бы
меня предал".

Несомненно, это убеждение придало дополнительную прочность для молодого человека. Он
одним взглядом прощупал углы комнаты, поднял портьеры и
поняв по громкому шуму во дворе внизу и плотной
тишине в квартирах, что там никого нет, чтобы шпионить за ним, он вытащил
достав книгу из-под плаща, поспешно положил ее на стол, рядом с
кошельком, прислонив его к столу из резного дуба; затем нарисовал
вернувшись, он протянул руку и с нерешительностью, которая выдавала его
опасения, рукой в перчатке открыл том на гравюре, изображающей
охоту. Покончив с этим, Д'Алансонн снова отступил назад и снял перчатку.
бросил его во все еще теплый огонь, который только что поглотил бумаги.
Гибкая кожа потрескивала на углях, скручивалась и расплющивалась сама по себе
подобно телу огромной рептилии, не оставляя ничего, кроме обгоревшего и
почерневшего комка.

Д'Алансон подождал, пока пламя не поглотило перчатку, затем свернул
плащ, в который была завернута книга, сунул его под
мышку и поспешно вернулся в свои апартаменты. Как он поступил с
бьющееся сердце, он услышал шаги на винтовой лестнице, и не сомневаясь
но что это был Генри, он быстро закрыл дверь. Потом подошел к
окно, но он мог видеть только часть внутреннего двора Лувра.
Генриха там, однако, не было, и он был убежден, что это был король
Наваррский, который только что вернулся.

Герцог сел, открыл книгу и попытался читать. Это была история
Франции от Фарамона до Генриха II., на которую Генрих выдал лицензию через несколько дней после своего
восшествия на престол.

Но мысли герцога были заняты не тем, что он читал; лихорадка
ожидания горела в его венах. Пульсация в висках отдавалась отчетливо в его мозгу
, и Франсуа, как во сне или в каком-то магнетическом трансе, показалось
что он мог видеть сквозь стены. Его глаза, казалось, исследовали комнату
Генри, несмотря на преграды между ними.

Чтобы отогнать ужасный предмет, стоявший перед его мысленным взором,
герцог попытался сосредоточить свое внимание на чем-нибудь, кроме ужасной книги,
раскрытой на дубовом столе; но напрасно он смотрел на свое оружие, на свой
украшения; напрасно он сотни раз смотрел на одно и то же место на полу
; каждая деталь картины, на которую он только взглянул
, врезалась ему в память. Она состояла из джентльмена верхом на лошади
выполнял обязанности загонщика при соколиной охоте, бросал приманку, звал
сокола и скакал галопом по густой траве болота. Сильна
какой бы сильной ни была воля герцога, его память восторжествовала над ней.

Затем он увидел не только книгу, но и короля Наваррского.
он подошел к ней, посмотрел на картинку, попытался перевернуть страницы,
в конце концов намочил большой палец и раздвинул листы. При виде этого зрелища,
каким бы вымышленным оно ни было, Д'Алансонн пошатнулся и был вынужден
опереться одной рукой о стол, а другой прикрыть лицо
глаза, как будто при этом он не видел яснее, чем до этого.
видение, от которого он хотел убежать. Это видение было в его собственных мыслях.

Внезапно д'Алансонн увидел, как Генри пересекает двор; он остановился на несколько мгновений
перед людьми, которые грузили на двух мулов провизию для охоты
не что иное, как деньги и другие вещи, которые он хотел взять с собой.
его; затем, отдав свои распоряжения, он пересек двор по диагонали и
направился к двери.

Д'Алансонец стоял неподвижно. Значит, это не Генри поднялся по
потайной лестнице. Все мучения, которые он претерпел за последнюю четверть часа.
целый час был бесполезен. То, что, как он думал, закончилось или почти закончилось, оказалось
только началом.

Франсуа открыл дверь своей комнаты, затем придержал ее, прислушиваясь.
На этот раз он не мог ошибиться, это был сам Генри; он узнал
его походку и необычный звон шпор.

Дверь Генри открылась и закрылась.

Д'Алансон вернулся в свою комнату и опустился в кресло.

"Хорошо!" - сказал он. "Вот что сейчас происходит: он прошел
через прихожую, первую комнату, спальню; затем он
оглядывается, на месте ли его меч, кошелек, кинжал; наконец он
находит книгу открытой на своем столе.

"Что это за книга?" - спрашивает он себя. "Кто ее принес?"

"Затем он подходит ближе, видит изображение всадника, зовущего своего
сокола, хочет читать, пытается переворачивать листы".

Холодный пот выступил на лбу Франсуа.

"Он позвонит? Действие яда внезапное? Нет, нет, потому что моя мать
сказала, что он умрет от медленной чахотки".

Эта мысль несколько успокоила его.

Так прошло десять минут, столетие агонии, тянувшейся секунда за секундой.
каждая секунда давала все, что воображение могло изобрести на пути
сводящий с ума ужас, мир видений.

Д'Алансонн больше не мог этого выносить. Он встал и пересек прихожую,
которая начала заполняться джентльменами.

- Доброе утро, джентльмены, - сказал он. - я иду к королю.

И чтобы отвлечься от всепоглощающего беспокойства и, возможно, подготовить
_алиби_, Д'Алансонн спустился в апартаменты своего брата. Зачем он пошел
туда? Он не знал. Что он хотел сказать? Ничего! Это был не Чарльз
он искал-это был Генри, он бежал.

Он взял винтовой лестнице и обнаружил, что дверь короля
квартиры приоткрыта. Стражники пропустили герцога внутрь , не позволив ему войти .
противодействие. В дни охоты не существовало ни этикета, ни приказов.

Франсуа последовательно пересек прихожую, салон и
спальню, никого не встретив. Он думал Чарльз, должно быть в
Оружейной палате и открыл дверь, ведущую туда.

Царь сидел перед столом, в глубоком резного кресла. Он стоял
спиной к двери и, казалось, был поглощен своим занятием.

Герцог приблизился на цыпочках; Чарльз читал.

- Клянусь Небом! - воскликнул он вдруг. - Это прекрасная книга. Я слышал о ней.
но не знал, что ее можно достать во Франции.

Д'Алансон прислушался и сделал шаг вперед.

"Проклятые листья!" - сказал король, смачивая большой палец и прикладывая его к
страницам. "Похоже, что их нарочно склеили вместе, чтобы
скрыть чудеса, которые они заключают в себе, от глаз человека".

Д'Алансон бросился вперед. Книга, над которой склонился Чарльз, была
той самой, которую он оставил в комнате Генри. У него вырвался глухой крик.

"А, это ты, Франсуа?" сказал Шарль, "Добро пожаловать; заходи и посмотри"
лучшая книга об охоте, которая когда-либо выходила из-под пера человека."

Первым побуждением д'Алансона было выхватить книгу из рук своего собеседника.
брат; но адская мысль остановила его; страшная улыбка
скользнула по его бледным губам, и он потер глаза рукой, как
человек, находящийся в полубессознательном состоянии. Затем, постепенно приходя в себя, но не двигаясь с места:

- Сир, - спросил он, - как эта книга попала в руки вашего величества
?

"Сегодня утром я зашла в комнату Анрио, чтобы посмотреть, готов ли он; его там не было.
вероятно, он прогуливался по псарне или конюшням;
во всяком случае, вместо него я нашел это сокровище, которое принес сюда
чтобы почитать на досуге".

И король снова облизал большой палец и снова перевернул
упрямый страницы.

- Ваше Величество, - пролепетал Алансонского, чьи волосы встали дыбом, и, вся
тело охватила страшная агония. "Сир, я пришел сказать тебе"--

"Позволь мне закончить эту главу, Франсуа, - сказал Шарль, - и тогда ты
расскажешь мне все, что пожелаешь. Я прочел или, скорее, проглотил пятьдесят
страниц.

- Он пробовал яд двадцать пять раз, - пробормотал Франсуа. - Мой
брат мертв!

Затем ему в голову пришла мысль, что есть Бог на небесах, который может быть
ведь не было шансов.

Дрожащей рукой герцог вытер холодный пот, который
стоял с каплями на лбу и молча ждал, как велел ему брат
, пока глава не будет закончена.




ГЛАВА L.

ХОКИНГ.


Чарльз все еще читал. Его любопытство казалось, он пожирает страницы, и
каждая страница, как мы уже говорили, либо из-за сырости, к которой он
подвергались так долго или с какой-либо другой причиной, придерживались
далее.

С измученными глазами Алансонского смотрели на это страшное зрелище, конец
которые лишь он один мог видеть.

"Ах! - пробормотал он, - что будет? Я уйду прочь, в изгнание, и
искать воображаемый трон, в то время как при первых известиях о болезни Карла
Генрих вернется в какой-нибудь укрепленный город недалеко от столицы и понаблюдает за
эта добыча, посланная нам случайно, способна одним шагом добраться до Парижа; так что
что еще до того, как король Польши узнает о смерти моего брата,
династия сменится. Этого не может быть!"

Таковы были мысли, которые преобладали над первым непроизвольным чувством
ужаса, побудившего Франсуа предупредить Шарля. Это был неизменный
фатализм, который, казалось, сохранил Генриха и последовал за Валуа, которого
герцог снова будет пытаться его сорвать. В одно мгновение весь его план с
что касается Генри был изменен. Это был Чарльз, а не Генри, кто читал
отравленную книгу. Генри должен был уйти, и ушел, приговоренный к смерти.
В тот момент, когда судьба снова спасла его, Генрих должен был остаться; ибо Генрих был
меньше опасаться Бастилии или венсенского узника, чем
короля Наваррского во главе тридцати тысяч человек.

Герцог Алансонский дал Карлу закончить главу, и когда король закончил,
поднял голову:

- Брат, - сказал герцог, - я ждал, потому что ваше величество приказали мне
чтобы сделать это, но я сожалею об этом, потому что у меня есть что-то из величайших
значение говорю вам".

"Иди к черту!" - сказал Чарльз, чьи щеки медленно превращая унылый
красный, или потому, что он был слишком погружен в свое чтение или
потому что яд уже начал действовать. "Иди к черту! Если вы пришли
опять обсуждают ту же тему, вы должны оставить как поступил с царем
Польша. Я избавился от него, и я сделаю то же самое для вас без
далее поговорим об этом".

"Речь идет не о моем уходе, брат, что я хочу поговорить с тобой, но
о ком-то еще, кто уезжает. Ваше величество затронули мою
самую чувствительную точку, мою любовь к вам как к брату, мою преданность вам
как подданному; и я надеюсь доказать вам, что я не предатель ".

"Хорошо," сказал Чарльз, как он оперся локтем на книгу, пересек его
ноги, и посмотрел на Алансонского, как человек, который старается быть терпеливым.
- Какой-нибудь свежий отчет, какое-нибудь обвинение?

- Нет, сир, несомненный факт, заговор, о котором только моя глупая щепетильность
помешала мне рассказать вам раньше.

- Заговор? - что ж, давайте послушаем об этом, - сказал Чарльз.

"Сир", - сказал Франсуа, "пока Ваше Величество ястребы возле реки в
равнину скоро король Наваррский будет бежать к лесу Сен
Жермен, где его будет ждать отряд друзей, чтобы бежать с ним".

"Ах, я так и знал, - сказал Шарль, - еще одна клевета на моего бедного Генриха!
Когда ты закончишь с ним?"

"Ваше Величество, не нужно долго ждать, по крайней мере, чтобы выяснить, является ли или нет
то, что я только что имел честь сказать вам, является клеветой".

"Как же так?"

"Потому что сегодня вечером нашего шурина не будет".

Чарльз поднялся.

"Послушайте, - сказал он, - я в последний раз попытаюсь поверить вам; но я
предупреждаю вас, и вас, и вашу мать, что это будет в последний раз".

Затем, повысив голос:

"Позовите короля Наваррского!" - крикнул он.

Стражник начал повиноваться, но Франсуа жестом остановил его.

"Это плохой способ, брат, чему-либо научиться", - сказал он. "Генри будет
отрицать, подаст сигнал, его сообщники будут предупреждены и
скроются. Тогда меня и мою мать обвинят не только в том, что они
провидцы, но и в том, что они клеветники ".

"Тогда чего же ты хочешь?"

"Во имя нашей братской любви я прошу ваше величество выслушать меня,
во имя моей преданности, которую вы поймете, я хочу, чтобы вы делали
ничего поспешного. Действуйте так, чтобы настоящий преступник, который в течение двух лет
изменял вашему Величеству как по своей воле, так и на деле, мог, наконец, быть
признан виновным неопровержимым доказательством и наказан так, как он
заслуживает".

Шарль не ответил, но, подойдя к окну, поднял его. Кровь
бросилась ему в голову.

Затем быстро обернулся.:

"Ну!" - сказал он, - "что бы ты сделал? Говори, Франсуа.

- Сир, - сказал Д'Алансонец, - я бы окружил Сен-Жерменский лес
тремя отрядами легкой кавалерии, которые в определенный час составляют одиннадцать
в час, например, следовало бы отправиться в путь и отвезти всех в
лес к Павильону Франциска I., который я бы, как бы случайно,
указал в качестве места встречи. Затем я бы поскакал дальше, как будто
следуя за своим соколом, к месту встречи, где должен быть Генри
схвачен вместе со своими товарищами ".

"Идея хороша, - сказал король. - Позовите капитана стражи".

Д'Алансонец достал из-за пазухи серебряный свисток, подвешенный на золотой цепочке.
цепочку и поднес ее к губам.

Появился де Нанси.

Чарльз вполголоса отдал ему какие-то распоряжения.

Тем временем Актеон, огромная борзая собака, стащил книгу со стола
и швырял ее по комнате, делая за ней большие прыжки.

Шарль обернулся и страшно выругался. Книга была
драгоценным трактатом об охоте, которого в мире существовало всего три экземпляра
.

Наказание было пропорционально проступку.

Чарльз схватил хлыст и нанес собаке три свистящих удара.

Актеон взвыл и скрылся под столом, накрытым большой скатертью
который служил ему тайником.

Чарльз взял книгу и с радостью увидел, что пропал только один лист,
и это была не страница текста, а гравюра. Он аккуратно поставил книгу
на полку, где Актеон не мог до нее дотянуться.
Д'Алансонн с тревогой посмотрел на него. Теперь, когда книга выполнила свою страшную миссию,
он хотел бы получить ее из рук Чарльза.

Пробило шесть часов. Настало время для царя, чтобы спуститься до
двор, уже заполненный с лошадей, богато украшенных, и элегантно
одетые дамы и господа. Охотники провели на запястьях их
соколы в капюшонах; у некоторых всадников были рога, обмотанные шарфами, на случай, если
королю, как это иногда случалось, надоест соколиная охота и он пожелает
поохотиться на оленя или серну.

Шарль закрыл дверь своей оружейной и спустился вниз. Д'Алансонн внимательно следил за
каждым движением и увидел, как он положил ключ в карман.

Спускаясь по лестнице, Карл остановился и поднес руку к голове
.

Конечности герцога Алансонского дрожали не меньше, чем у короля
.

"Мне кажется, - сказал герцог, - что будет гроза".

"Гроза в январе!" - сказал Чарльз. - "Вы с ума сошли. Нет, у меня кружится голова, мой
кожа сухая, я слаб, вот и все".

Затем, понизив голос,:

"Они убьют меня, - пробормотал он, - своей ненавистью и своими заговорами".

Но когда они добрались до двора, свежий утренний воздух, крики охотников
, громкие приветствия сотен собравшихся там людей
произвели на Чарльза свое обычное действие.

Он вздохнул свободно и счастливо. Его первая мысль была о Генри, который был
рядом с Маргаритой.

Казалось, что эта замечательная пара так сильно заботилась друг о друге, что они
не могли быть порознь.

Увидев Чарльза, Генри пришпорил коня, и через три границы был
рядом с ним.

- Ах, ах! - сказал Шарль. - Ты сел верхом, как будто собрался поохотиться.
Анрио, но ты же знаешь, что сегодня мы едем на соколиную охоту.

Затем, не дожидаясь ответа:

- Вперед, джентльмены, вперед! к девяти часам мы должны быть на охоте!
Чарльз нахмурился и заговорил почти угрожающим тоном.

Кэтрин наблюдала за происходящим из окна, за которым была задернута занавеска
, открывая ее бледное лицо. Сама она была одета в черное
и была скрыта от посторонних глаз.

По приказу Карла вся эта раззолоченная, расшитая, надушенная толпа,
с королем во главе, вытянулся, чтобы пройти через ворота
Лувра, и пронесся, как лавина, по дороге в Сен-Жермен,
под крики народа, приветствовавшего молодого короля, когда он проезжал мимо,
задумчивый на своем белом коне.

"Что он тебе сказал?" - спросила Маргарита у Генриха.

"Он поздравил меня с быстротой моего коня".

"И это все?"

"Да".

- Значит, он что-то подозревает.

- Боюсь, что так.

- Давайте будем осторожны.

Лицо Генриха озарилось одной из его прекрасных улыбок, которая означала
особенно для Маргариты: "Будь спокойна, любовь моя". Что касается Катарины, то она едва
покинул ли кортеж двор Лувра до того, как она опустила занавес
.

Но она не упустила из виду одну вещь, а именно бледность Генри, его
нервозность и его негромкий разговор с Маргаритой.

Генри был бледен, потому что, не обладая физической храбростью, его кровь при
любых обстоятельствах, когда на карту была поставлена его жизнь, вместо того, чтобы приливать к
голове, как это обычно бывает, прилила к сердцу. Он нервничал.
потому что манера, в которой Чарльз принял его, так сильно
отличавшаяся от обычной, произвела на него глубокое впечатление. Наконец, он
посоветовался с Маргаритой, потому что, как мы знаем, муж и жена
заключили, насколько это касалось политики, союз наступательный и
оборонительный.

Но Екатерина истолковала эти факты по-другому.

- На этот раз, - прошептала она со своей флорентийской улыбкой, - я думаю, что могу
положиться на моего дорогого Анрио.

Затем, чтобы убедиться в этом, выждав четверть часа, чтобы дать
группе время покинуть Париж, она вышла из своей комнаты, поднялась по винтовой
лестнице и с помощью своего ключа открыла дверь в
апартаменты короля Наваррского. Она искала, но тщетно, тот самый
книга. Напрасно она осмотрела каждый стол, полку и каждый шкаф.;
нигде не могла ее найти.

"Должно быть, д'Алансонец забрал ее, - сказала она, - это было мудро".

И она спустилась в свою комнату, совершенно уверен в этот раз, что ее план
все получится.

Царь пошел в сторону Сен-Жермена, которого он достиг после стремительного
ехать часа полтора. Они не стали подниматься к старому замку, который
возвышался темный и величественный среди домов, разбросанных по
горе. Они перешли деревянный мост, который в то время находился
напротив дерева, которое сегодня называется "Дуб Салли". Затем они расписались в
лодки, украшенные флагами, которые последовали за охота-участник помощь
Царь и его свита в форсировании реки. Это было сделано. Мгновенно все
радостная процессия, воодушевленная столь разнообразными интересами, снова тронулась в путь
возглавляемая королем, двинулась по великолепной равнине, которая простиралась от
лесистой вершины Сен-Жермен, и которая внезапно приобрела
вид огромного ковра, покрытого людьми, усеянного тысячью
цветов, и река, пенящаяся вдоль его берегов, казалась серебряной
бахромой.

Впереди король, все еще на своем белом коне и держащий на руках свою любимицу
фалькон, верхом на загонщиках, в их длинных зеленых облегающих куртках и
высоких сапогах, время от времени окликая полдюжины огромных собак, и
били кнутами по тростнику, росшему по берегам реки.

В этот момент солнце, до тех пор скрытое за облаком, внезапно вырвалось
и осветило одним из своих лучей всю эту золотую процессию, все
украшения, все сияющие глаза и превратило все в
поток пламени. Затем, словно она ждала этого момента, чтобы
солнце осветило ее поражение, из гущи камышей поднялась цапля
с протяжным жалобным криком.

- Ха! Ха! - закричал Чарльз, снимая капюшон со своего сокола и посылая его вдогонку за
беглецом.

- Ха! Ха! - закричали все, подбадривая птицу.

Сокол, на мгновение ослепленный светом, повернулся, описал
круг, затем, внезапно заметив цаплю, бросился за ней.

Но цапля, как предусмотрительная птица, поднялась в воздух на сотню ярдов раньше загонщиков.
и пока король снимал капюшон со своего сокола, и пока
последний постепенно привык к свету, он набрал
значительную высоту, так что к тому времени, когда его враг увидел его, он уже поднялся
поднялся более чем на пятьсот футов и, найдя в более высоких зонах воздух,
необходимый для его мощных крыльев, продолжал быстро набирать высоту.

"Ха! Ха! Железный клюв! - воскликнул Чарльз, подбадривая своего сокола. - Покажи нам, что
ты чистокровный! Ха! Ха!

Словно поняв эти слова, благородная птица взлетела стрелой,
описала диагональную линию, затем вертикальную, как это делала цапля,
и поднялась выше, как будто вскоре должна была исчезнуть в вышине.

- Ах! трус! - воскликнул Шарль, как будто беглец мог его услышать, и,
пришпорив коня, он последовал за полетом птиц так далеко, как только мог.
мог, запрокинув голову, чтобы ни на мгновение не терять их из виду
. "Ах! двойной трус! Ты бежишь! Мой Железный Клюв - чистокровный скакун;
вперед! вперед! Хав, Железный клюв! Хав!

Состязание становилось все более захватывающим. Птицы начали сближаться
друг с другом, или, скорее, сокол приближался к цапле. Единственный
вопрос был в том, кто из них сможет подняться выше.

У страха крылья сильнее, чем у храбрости. Сокол пролетел под цаплей,
и последняя, воспользовавшись своим преимуществом, нанесла удар своим длинным
клювом.

Сокол, словно пораженный кинжалом, описал три круга,
видимо, преодолеть, и на мгновение это выглядело, как если бы птица
осень. Но подобно воину, который при ранении встает страшнее, чем раньше
, оно издало резкий и угрожающий крик и направилось вслед за
цаплей. Последний, максимально используя свое преимущество, изменил
направление своего полета и повернул к лесу, пытаясь на этот раз
увеличить расстояние, а не высоту, и таким образом скрыться. Но сокол
действительно был чистокровным, с глазами сокола.

Он повторил тот же маневр, поднявшись по диагонали вслед за цаплей, которая
дал две-три, крик о помощи и норовил подняться перпендикулярно
как на первый взгляд.

В конце несколько секунд две птицы, казалось, снова
исчезнуть. Цапля выглядел не больше, чем жаворонок, и Сокол был
черное пятнышко, которое каждую минуту становился все меньше.

Ни Карл, ни его свиты больше следили за полетом
птицы. Все остановились, устремив глаза на облака.

- Браво! Браво! Железный клюв! - внезапно воскликнул Чарльз. - Смотрите, смотрите,
джентльмены, он выше всех! Ха! ха!

- Честное слово, я никого из них не вижу, - сказал Генри.

- И я тоже, - сказала Маргарита.

- Ну, если ты не можешь их видеть, Генри, ты можешь их слышать, - сказал
Чарльз, - по крайней мере, цаплю. Послушай! послушай! он просит пощады!

Послышались два или три жалобных крика, которые могло уловить только опытное ухо
.

- Послушайте! - воскликнул Чарльз. - и вы увидите, что они спускаются быстрее,
чем поднимались.

Пока король говорил, две птицы появились снова. Их по-прежнему было всего две.
черные точки, но, судя по размеру точек, сокол был
выше всех.

- Смотрите, смотрите! - закричал Чарльз. - Железный Клюв схватил его!

Цапля, обманутая хищной птицей, больше не пыталась защищаться.
сам по себе. Он быстро снижался, постоянно атакованный соколом, и
отвечал только его криками. Внезапно она сложила крылья и камнем упала
но ее противник сделал то же самое, и когда беглянка
снова попыталась возобновить полет, последний удар клюва прикончил ее;
он продолжал падать, переворачиваясь снова и снова, и когда коснулся земли,
сокол спикировал вниз и издал победный крик, который заглушил
крик поражения побежденных.

"Сокол! Сокол!" - крикнул Чарльз, подстегнув свою лошадь к
место, где птицы упали. Но вдруг он осадил коня,
вскрикнул, уронил уздечку и, схватив коня за гриву,
одной рукой прижал другую к животу, как будто хотел вырвать наружу
самые жизненно важные органы.

Все придворные поспешили к нему.

"Это ничего, ничего", - сказал Шарль с воспаленным лицом и измученным взглядом.
"мне показалось, что меня только что пронзили раскаленным железом;
но вперед! это ерунда.

И Карл поскакал дальше.

Д'Алансонец побледнел.

"Что теперь?" - спросил Генрих у Маргариты.

"Я не знаю," ответила она, "но ты видел? Мой брат был фиолетовый в
лицо".

"Он, как правило, не так", - сказал Генри.

Придворные молча переглянулись удивленно и последовала за королем.

Они прибыли на место боя. Сокол уже начали
долбить в голове Герона.

Чарльз спрыгнул с лошади, чтобы рассмотреть все поближе, но, сойдя с нее,
ему пришлось ухватиться за седло. Земля, казалось, закружилась
под ним. Ему очень хотелось спать.

"Брат! Брат!" - воскликнула Маргарита; "что случилось?"

"Я чувствую", - сказал Чарльз, "как я должен был почувствовать, когда она проглотила ее
горящие угли. Я весь горю, и мое дыхание, кажется, горит ".

Чарльз выдохнул, его дыхание и, казалось, удивился не видеть проблему огонь
с его губ.

Сокол был пойман и снова с капюшоном, и все собрались
вокруг короля.

"Почему, что это значит? Великие Небеса! Он не может быть ничего, или, если он
это должно быть солнце, которое воздействует на голову и слепило глаза.
Так На, На, На охоту, господа! Целая стая цапель.
Распрямите соколов, всех до единого, клянусь Небом! а теперь займемся спортом!

Мгновенно пять или шесть соколов были распрягнуты и выпущены на волю. Они поднялись в
направлении добычи, в то время как весь отряд, король в их
голова, достигшая берега реки.

"Ну! что вы скажете, мадам?" - спросил Генрих Маргариту.

- Что момент благоприятный, и что, если король не оглянется назад,
отсюда мы легко доберемся до леса.

Генри позвал слугу, который нес цаплю, и пока
шумная позолоченная лавина неслась по дороге, которая сегодня представляет собой террасу,
он остался позади, как будто для того, чтобы осмотреть мертвую птицу.




ГЛАВА LI.

ПАВИЛЬОН ФРАНСУА I.


Хокинг был прекрасным видом спорта, которым занимались короли, когда короли были
почти полубогами, и когда охота была не только развлечением, но и искусством.

Тем не менее, мы должны покинуть королевское представление и войти в часть леса
, где вскоре к нам присоединятся действующие лица только что описанной нами сцены
.

Аллея Фиалок представляла собой длинную, покрытую листвой аркаду и мшистое убежище, в
котором, среди лаванды и вереска, время от времени кололся испуганный заяц.
навострив уши, бродячий олень поднял голову с тяжелыми рогами,
раздул ноздри и прислушался. Справа от этой аллеи был
открытое пространство достаточно далеко от дороги, чтобы быть невидимым, но не так далеко, но
что по дороге можно было увидеть от него.

Посреди поляны на траве лежали двое мужчин. Под
ними были плащи путешественников, по бокам длинные мечи, а рядом с каждым
мушкетон (тогда называемый петронелью) с дулом, повернутым от
них. Богатством своих костюмов они напоминали веселых
персонажей "Декамерона"; при ближайшем рассмотрении угрожающим видом
своего оружия они походили на тех лесных разбойников, которых сотня
много лет спустя Сальватор Роза писал свои пейзажи с натуры. Один из них
стоял, опершись на руку и одно колено, и так же внимательно слушал
как заяц или олень, о которых мы упоминали выше.

"Мне кажется, - сказал этот, - что охота была совсем рядом с нами".
Сейчас. Я слышал крики охотников, приветствовавших сокола".

"А теперь", - сказал другой, который, казалось, ожидал событий с гораздо большей
философичностью, чем его спутник, "теперь я больше ничего не слышу; они, должно быть,
ушли. Я говорил тебе, что это плохое место, откуда что-либо видно.
Нас не видно, это правда; но и мы не можем видеть.

"Дьявол! мой дорогой Аннибал, - сказал первый оратор, - нам нужно было где-то разместить наших
лошадей, а также мулов, которые, кстати, так
тяжело нагруженные, я не вижу, как они могут следовать за нами. Теперь я знаю, что
эти старые буки и дубы идеально подходят для этой трудной задачи.
Осмелюсь сказать, что я далек от того, чтобы обвинять месье де Муи, как это делаете вы
, я признаю в каждой детали предприятия, которым он руководит
здравый смысл настоящего заговорщика ".

"Хорошо!" - сказал второй джентльмен, в котором, без сомнения, наш читатель уже
узнал Коконнаса. "хорошо! вот подходящее слово! Я ожидал этого! Я полагался
на вас в этом! Значит, мы в заговоре?

"Мы не в заговоре; мы служим королю и королеве".

"Которые находятся в заговоре и которые для нас означают одно и то же".

"Coconnas, я наперед сказал вам", - сказал Ла Моль, "что я ни в малейшей степени не
заставить вас следовать за мной в этом деле. Я решился на это только из-за
особого чувства, которого ты не можешь ни чувствовать, ни разделять ".

"Ну, клянусь Небом! Кто сказал, что ты меня принуждаешь? Во-первых,
Я не знаю никого, кто мог бы заставить Коконнаса делать то, чего он не хотел
но неужели вы думаете, что я позволил бы вам уйти, не последовав за вами,
особенно когда я вижу, что ты отправляешься ко всем чертям?"

"Аннибал! Аннибал! - воскликнул Ла Моль. - Мне кажется, я вижу ее белую лошадку
вдалеке. О! странно, как сердце мое трепещет при одном только
мысль ее идет!"

- Да, это странно, - сказал Коконнас, зевая. - У меня совсем не бьется сердце
.

- Это не она, - сказал Ла Моль. "Что случилось? Они должны были быть
здесь в полдень, я думала".

"Бывает, что это не полдень", - сказал Coconnas, "вот и все, и,
видимо, у нас еще есть время, чтобы вздремнуть."

Сказав это, Коконнас растянулся на своем плаще, как человек, который
собирался добавить практики к наставлению; но когда его ухо коснулось земли, он
поднял палец и жестом приказал Ла Молю замолчать.

"Что это?" - спросил тот.

"Тише! на этот раз я уверен, что что-то слышу.

"Это странно; я слушал, но ничего не слышу".

"Ничего?"

"Нет".

- Ну! - сказал Коконнас, вставая и кладя руку на плечо Ла Моля.
- Посмотри на этого оленя.

- Где?

- Вон там.

Коконнас указал на животное.

"Ну?"

"Ну, ты увидишь".

Ла Моль наблюдал за оленем. Наклонив голову вперед, как будто собирался что-то съесть.
Он слушал, не шевелясь. Вскоре он повернул голову, покрытую
с великолепным ветвящиеся Рога, в ту сторону, откуда, без сомнения
звук. Потом вдруг, без видимых причин, он исчез
как вспышка молнии.

"О! - сказал Ла Моль. - Я думаю, вы правы, потому что олень убежал".

"Из-за этого, - сказал Коконнас, - он, должно быть, услышал то, чего не слышали вы".
слышал".

Короче говоря, слабый, едва уловимый звук смутно доносился сквозь
проходы; менее опытному слуху он показался бы дуновением ветерка;
для двоих мужчин это был отдаленный лошадиный топот. В одно мгновение Ла
Моль был на ногах.

- Вот они! - сказал он. - Быстрее.

Коконнас поднялся, но уже более спокойно. Энергия пьемонтца, казалось,
проникла в сердце Ла Моля, в то время как, с другой стороны,
леность последнего, казалось, овладела его другом.
Один действовал с энтузиазмом, другие с неохотой. Только регулярный и
размеренный шум ударил в ухо двух друзей. Ржание коня
заставило скакунов, которых они привязали в десяти шагах от них, насторожиться
когда по аллее белой тенью прошла женщина, которая,
повернувшись к ним, сделал странный знак и исчез.

- Королева! - хором воскликнули они.

"Что это может означать?" - спросил Коконнас.

"Она сделала знак, - сказал Ла Моль, - который означал "сейчас".

"Она сделала знак, - сказал Коконнас, - который означал "беги!"

"Сигнал означал "жди меня".

"Сигнал означал "спасайся сам".

"Что ж, - сказал Ла Моль, - пусть каждый действует по своему убеждению; вы уходите, а
Я останусь".

Коконнас пожал плечами и снова лег.

В этот момент в направлении, противоположном тому, куда направлялась королева
, но по тому же переулку на полной скорости проехал отряд
всадников, в которых двое друзей узнали пылких, почти бешеных
Протестанты. Их кони скакали, как саранча, о которой Иов сказал:
"Они пришли и ушли".

- Черт возьми! дело становится серьезным, - сказал Коконнас, вставая. - Давайте
пойдем в павильон Франсуа I.

"Нет, - сказал Ла Моль. - Если нас обнаружат, то внимание короля в первую очередь будет направлено к
павильону, поскольку
это место общих собраний".

- Возможно, на этот раз ты прав, - проворчал Коконнас.

Едва Coconnas произнес эти слова, прежде чем прошел среди всадник
деревья, как вспышка молнии, и перескакивать рвы, кусты, и
оба джентльмена преодолели все преграды.

В каждой руке он держал по пистолету и одними коленями направлял свою лошадь
в ее бешеной погоне.

- Господин де Муи! - воскликнул Коконнас, встревоженный и насторожившийся еще больше, чем Ла Моль.
- Господин де Муи убегает! Тогда каждый за себя!


- Скорее! скорее! - закричал гугенот. - Прочь! все пропало! Я пришел
сказать вам об этом. Прочь!

Как будто он и не останавливался, чтобы произнести эти слова, он исчез почти прежде, чем
они были произнесены, и прежде, чем Ла Моль и Коконнас осознали их
значение.

- А королева? - воскликнул Ла Моль.

Но голос молодого человека затерялся вдали; Де Муи был слишком далеко
ни услышать, ни ответить ему было нельзя.

Коконнас быстро принял решение. Пока Ла Моль стоял неподвижно,
глядя вслед Де Муи, который скрылся за деревьями, он подбежал к
лошадям, вывел их, вскочил сам и, бросив уздечку конюшему.
другой - к Ла Молю, готовый ускакать галопом.

- Идем! идем! - крикнул он. - Я повторяю то, что сказал Де Муи: уходим! De
Муи знает, что делает. Давай, Ла Моль, быстрее!

- Минуточку, - сказал Ла Моль. - мы пришли сюда кое за чем.

"Если только это не для того, чтобы его повесили, - ответил Коконнас, - я советую вам не терять ни минуты"
больше времени. Я знаю, вы собираетесь разобрать некоторые риторические высказывания, перефразировать
слово "бежать", упомяните Горация, который метнул свой щит, и Эпаминонда,
которого вернули на его. Но я скажу тебе одну вещь: когда месье де
Муи де Сен-Фейл сбежит, весь мир тоже может сбежать.

"Месье де Муи де Сен-Фалю, - сказал Ла Моль, - не поручали
похищать королеву Маргариту! И месье де Муи де Сен-Фейл тоже
не любит королеву Маргариту!

- Клянусь Небом! он прав, если эта любовь заставила его совершить такую глупость
поступай так, как ты планируешь. Пусть пятьсот тысяч дьяволов из ада
заберут любовь, которая может стоить головы двум храбрым джентльменам! Автор:
Небеса! как сказал король Карл, мы в заговоре, мой дорогой друг; и
когда планы терпят неудачу, нужно бежать. В седло! в седло, Ла Моль!

- Садись на коня, мой дорогой друг, я не стану тебе мешать. Я даже настоятельно призываю тебя
сделать это. Твоя жизнь дороже моей. Поэтому защищай ее.

"Ты должен сказать мне: "Коконнас, пусть нас повесят вместе", а не
"Коконнас, спасайся сам".

"Ба! друг мой, - ответил Ла Моль, - веревка сделана для клоунов, а не для
джентльмены, подобные нам.

"Я начинаю думать, - сказал Коконнас, - что принятая мною предосторожность - это
неплохо".

"Какая предосторожность?"

"Подружиться с палачом".

"Ты зловещ, мой дорогой Коконнас".

"Ну, и что же нам теперь делать?" - нетерпеливо воскликнул тот.

"Отправляйся и найди королеву".

"Где?"

"Я не знаю... ищи короля".

"Где?"

"Я не имею ни малейшего представления; но мы должны найти его, и мы двое сами по себе
сможем сделать то, что пятьдесят других не смогли бы и не осмелились бы сделать".

- Ты взываешь к моей гордости, Гиацинта; это плохой знак.

- Ну что ж! давай, садись на коня и уезжай!

- Хорошее предложение!

Ла Моль повернулся, чтобы ухватиться за луку седла, но как только он поставил
ногу в стремя, послышался властный голос:

"Стой! сдавайся!"

В тот же миг за дубом показалась фигура мужчины, затем
еще одного, затем тридцати. Это была легкая кавалерия, которая, спешившись,
скользила на четвереньках между кустами, обыскивая лес.

- Что я тебе говорил? - тихо пробормотал Коконнас.

Глухой стон был единственным ответом Ла Моля.

Легкая кавалерия все еще находилась в тридцати шагах от двух друзей.

"Ну!" - громко обратился пьемонтец к лейтенанту
драгун. "В чем дело, господа?"

Лейтенант приказал своим людям прицелиться.

Coconnas продолжение под дыхание:

"Горе, Ла Моль, еще есть время. Весна в седло, как у меня
видел, как ты делал это сотни раз, и едем."

Затем повернулся к легкой кавалерии:

"Дьявол, джентльмены, не стреляйте; вы убьете друзей".

Затем обратился к Ла Молю:

"Между деревьями они не смогут хорошо прицелиться; они выстрелят и промахнутся по нам".

- Это невозможно, - сказал Ла Моль. - Мы не можем взять с собой лошадь Маргариты
или двух мулов. Они скомпрометируют нас, тогда как своими ответами я могу
отвести все подозрения. Иди, мой друг, иди!

"Джентльмены", - сказал Коконнас, обнажая шпагу и поднимая ее.
"Джентльмены, мы сдаемся".

Легкая кавалерия опустила мушкеты.

"Но сначала скажите нам, почему мы должны это сделать?"

"Вы должны спросить об этом короля Наварры".

"Какое преступление мы совершили?"

"Месье д'Алансонец сообщит вам".

Coconnas и Ла Моль смотрели друг на друга. Имя своего врага на
такой момент не сильно их успокоить.

Но ни один из них не сделал никакого сопротивления. Coconnas попросили спешиться,
маневр, который он выполнил без единого слова. Затем оба разместились в
центре легкой кавалерии и направились по дороге к павильону.

"Вы всегда хотели увидеть павильон Франсуа I.", - сказал Коконнас
Ла Молю, разглядев за деревьями стены прекрасного готического
сооружения. "Теперь, кажется, вы увидите".

Ла Моль ничего не ответил, а просто протянул руку Коконнасу.

Рядом с этим прекрасным павильоном, построенным во времена Людовика XII.,
и названным в честь Франсуа I., потому что последний всегда выбирал его в качестве
местом встречи, когда он охотился, было что-то вроде хижины, построенной для колючек,
частично скрытая за мушкеты, алебарды, мечи и сияющей, как
муравейник под урожай отбеливание.

Пленники были проведены к этой хижине.

Теперь мы расскажем о том, что произошло, и таким образом прольем некоторый свет на ситуацию
ситуация, которая выглядела очень мрачной, особенно для двух друзей.

Джентльмены-протестанты собрались, как и было условлено, в
павильоне Франсуа I. Ключ от которого, как мы знаем, был у Де Муи.

Хозяевами леса, или, по крайней мере, так они верили, они были размещены
часовые тут и там кого свет-лошадь, променяв их
белые шарфы вместо красных (предосторожность, обусловленная изобретательным рвением
Месье де Нанси), застали врасплох и унесли без единого удара.

Легкая кавалерия продолжила поиски вокруг павильона; но
Де Муи, который, как мы знаем, ждал короля в конце
Алле де Виолетт заметила, как крадутся красные шарфы, и
сразу же заподозрила их. Он отпрыгнул в сторону, чтобы его не заметили,
и заметил, что обширный круг сужается таким образом, чтобы обойти
лес и окружить место встречи. В то же время, в конце
на главной аллее он мельком увидел белые эгретки
и сверкающие аркебузы королевских телохранителей.

Наконец он увидел самого короля, в то время как в противоположном направлении он
увидел короля Наваррского.

Затем своей шляпой он осенил себя крестным знамением, что было условленным сигналом
означавшим, что все потеряно.

По этому сигналу король повернулся и исчез. Де Муи тут же
вонзил два широких ряда шпор в бока своего коня и
ускакал галопом, выкрикивая на ходу слова предупреждения, которые мы уже слышали.
упомянуто для Ла Моля и Коконнаса.

Король, заметивший отсутствие Генриха и Маргариты,
прибыл в сопровождении месье д'Алансона, как раз в тот момент, когда двое мужчин вышли из
хижина, в которую, по его словам, должны были быть доставлены все найденные не только в павильоне
, но и в лесу.

Д'Алансонец, полный уверенности, скакал галопом рядом с королем, чьи острые
боли усиливали его дурное настроение. Два или три раза он был на грани
обморока, и однажды его вырвало кровью.

"Пойдемте, - сказал он, прибыв на место, - поторопимся; я хочу вернуться в
Лувр. Выведите всех этих негодяев из их норы. Это святой
День Блеза; он был двоюродным братом святого Варфоломея.

При этих словах короля вся масса копий и мушкетов пришла в движение.
и один за другим гугеноты были вытеснены не только из
леса и павильона, но и из хижины.

Но короля Наваррского, Маргариты и Де Муи там не было.

"Ну, - сказал король, - где Генрих? Где Марго? Вы обещали
их мне, д'Алансонец, и, клянусь Небом, их нужно будет найти!

- Сир, мы даже не видели короля и королеву Наварры.

- Но вот они, - сказала мадам де Невер.

В этот момент в конце аллеи, ведущей к реке, показались Генри и
Марго, оба спокойные, как будто ничего не случилось; оба с
их соколы на запястьях, они с любовью ехали бок о бок, так что, когда
они скакали галопом на своих лошадях, казалось, что они, как и они сами,
ласкают друг друга.

Именно тогда Д'Алансонн в ярости приказал обыскать лес
, и Ла Моль и Коконнас были найдены в их увитой плющом
беседке. Они тоже в братской близости вошли в круг, образованный
стражниками; только, поскольку они не были суверенами, они не могли предполагать этого
спокойные манеры Генриха и Маргариты. Ла Моль был слишком бледен, а Коконнас
слишком красен.




ГЛАВА II.

ЭКЗАМЕН.


Зрелище, поразившее молодых людей, когда они вошли в круг,
хотя и было увидено всего несколько мгновений, никогда не забудется.

Как мы уже говорили, Карл IX. наблюдал за джентльменами, когда стражники выводили
их одного за другим из хижины колючего.

И он, и Д'Алансонец с тревогой следили за каждым движением, ожидая увидеть, как
выходит король Наварры. Оба, однако, были обречены на
разочарование. Но было недостаточно знать, что король не был
там необходимо было выяснить, что с ним стало.

Поэтому, когда молодые супруги были замечены приближающиеся с конца
переулка, Алансонского побледнел, в то время как Чарльз почувствовал, как его сердце расти
рад; он инстинктивно желал, чтобы все его брат заставил
его не должны падать обратно на герцога.

- Он снова перехитрит нас, - пробормотал Франсуа, еще больше побледнев.

На тот момент король был охвачен такие жестокие боли, что он
за его уздечку, прижимала обе руки к его бокам, и взвизгнула, как
безумец.

Генри поспешно подошел к нему, но к тому времени, как он преодолел несколько
на расстоянии ста футов, разделявших их, Карл пришел в себя.

- Откуда вы, сударь? - спросил король с суровостью, которая
испугала Маргариту.

"Ну, с охоты, брат", - ответила она.

"Охота была на берегу реки, а не в лесу".

"Мой сокол налетел на фазана как раз в тот момент, когда мы останавливались позади всех"
"Чтобы посмотреть на цаплю".

"Где фазан?"

"Вот, красивая птица, не правда ли?"

И Генри, совершенно невинный, показал свою птицу с пурпурным, синим и
золотым оперением.

"Ах!", сказал Чарльз", и этот фазан пойман, почему вам не вернуться
меня?"

- Потому что птица направила свой полет в сторону парка, сир, и
когда мы вернулись на берег реки, то увидели вас в полумиле впереди нас,
скачущего к лесу. Поэтому мы поскакали за вами галопом.
поскольку мы были на охоте вашего величества, мы не хотели потерять вас.

- И все эти джентльмены тоже были приглашены? - спросил Чарльз.

"А что, господа?" - спросил Генри, бросая пытливый взгляд около.

"Почему, ваше гугенотов, клянусь Богом!" сказал Чарльз; "во всяком случае, если они
было предложено это было не со мной".

"Нет, сир, - ответил Генрих, - но, возможно, их попросил месье д'Алансон".

"Monsieur d'Alen;on? Как же так?

- Я? - переспросил герцог.

"Ну да, брат, - сказал Генрих. - Разве ты не объявил вчера, что
ты король Наварры? Гугеноты, которые требовали вас в качестве своего короля
пришли поблагодарить вас за то, что вы приняли корону, а короля за то, что
отдали ее. Не так ли, джентльмены?

- Да! да! - закричали двадцать голосов. - Да здравствует герцог Алансонский! Да здравствует
Король Карл!

"Я не король гугенотов", - сказал Франсуа, побелев от гнева; затем,
украдкой взглянув на Карла, добавил: "и я искренне верю, что никогда им не буду".
им!"

- Неважно! - сказал Чарльз. - Но ты должен знать, Генри, что я считаю
все это очень странным.

- Ваше Величество, - сказал король Наваррский, - твердо "да простит меня Бог, но хотелось бы
сказать, что я проходил обследование".

- А если бы я сказал тебе, что это так, что бы ты ответил?

"Что я царь как и вы, сир", - ответил Генри, с гордостью, "для него
не корону, но рождение, которое делает роялти, и что я бы с удовольствием
отвечу на любые вопросы мой брат и мой друг, но не из моего
судья".

- И все же, - пробормотал Чарльз, - я бы действительно хотел хоть раз в
жизни знать, как себя вести.

- Пусть выведут господина де Муи, - сказал д'Алансонец, - и тогда вы
узнаете. Господин де Муи, должно быть, среди заключенных.

"Господин де Муи здесь?" - спросил король.

Генрих на мгновение забеспокоился и обменялся взглядами с Маргаритой; но
его беспокойство было недолгим.

Никто не ответил.

"Месье де Муи нет среди пленников", - сказал месье де Нанси.;
"некоторые из наших людей думают, что видели его, но никто в этом не уверен".

Д'Алансонец выругался.

- Ну! - сказала Маргарита, указывая на Ла Моля и Коконнаса, которые слышали
все, что произошло, и на чьи сведения, как она чувствовала, она могла положиться
: "на службе у месье д'Алансона есть два джентльмена";
спросите их, они ответят".

Герцог почувствовал удар.

"Я арестовал их на цели, чтобы доказать, что они не принадлежат мне"
сказал он.

Царь взглянул на двух друзей, и начал снова встречаться с Ла Моль.

"А! этот провансалец здесь?" сказал он.

Коконнас грациозно поклонился.

"Что вы делали, когда вас арестовали?" - спросил король.

- Сир, мы планировали военные и любовные подвиги.

- Верхом, вооруженные до зубов, готовые к бегству!

- Нет, сир, - сказал Коконнас, - ваше величество неверно информированы. Мы лежали
в тени бука - _sub tegmine fagi_.

"Ах! так вы лежали в тени букового дерева?"

"И мы могли бы легко избежали бы мы думали, что в любом случае у нас
разбудил гнев вашего величества. А теперь, джентльмены, клянусь вашей солдатской честью, -
продолжил Коконнас, поворачиваясь к легкой кавалерии, - не думаете ли вы, что
если бы мы захотели, то могли бы сбежать?

"Дело в том, - сказал лейтенант, - что эти джентльмены даже не
пытались бежать".

"Потому что их лошади были слишком далеко", - сказал герцог Алансонский.

- Покорнейше прошу прощения у монсеньора, - сказал Коконнас, - но я был на своем,
а мой друг граф Лерак де ла Моль держал его под уздцы.

- Это правда, господа? - спросил король.

- Да, сир, - ответил лейтенант. - Увидев нас, господин де Коконнас
даже спешился.

Coconnas улыбнулся Так говорил: "Ты видишь, государь!"

"Но другие лошади, мулы и коробками, с которыми они были
Ладен?" - спросил Франсуа.

"Хорошо," сказал Coconnas, "мы конюхи? Отправить жениху, который должен был
руководить ими".

"Он не здесь", - воскликнул герцог в ярости.

"Тогда он, должно быть, испугался и убежал", - сказал Коконнас.
нельзя ожидать, что у клоуна будут манеры джентльмена".

- Всегда одна и та же система, - сказал Д'Алансонец, скрежеща зубами.
- К счастью, сир, я уже говорил вам, что с некоторых пор эти господа
не состоят у меня на службе.

- Я! - воскликнул Коконнас. - Неужели я настолько несчастен, что больше не принадлежу
вашему высочеству?

- Клянусь Небом! месье, вы должны знать это лучше, чем кто-либо другой, поскольку
вы сами уволили меня в письме, настолько дерзком, что,
слава Богу, я сохранил его и, к счастью, оно у меня с собой.

"О! - воскликнул Коконнас. - Я надеялся, что ваше высочество простит меня.
я написал письмо в порыве гнева. Мне сказали
, что ваше высочество пытались задушить моего друга Ла Моля в одном из
коридоров Лувра.

"Что он говорит?" перебил король.

"Сначала я подумал, что ваше высочество были одни", - простодушно продолжал Коконнас.
"Но потом я узнал, что еще трое".--

"Молчать!" - воскликнул Шарль. "Мы услышали достаточно. Генрих, - обратился он к
королю Наваррскому, - ваше слово не пытаться бежать.

"Я даю его вашему величеству, сир".

- Возвращайтесь в Париж с господином де Нанси и оставайтесь в своей комнате
под арестом. Вы, господа, - продолжал он, обращаясь к двум друзьям,
- сдайте свои шпаги.

Ла Моль посмотрел на Маргариту. Она улыбнулась. Ла Моль тут же передал свою
шпагу ближайшему офицеру. Коконнас сделал то же самое.

"Нашли ли господина де Муи?" - спросил король.

"Нет, сир", - ответил господин де Нанси. "Либо его не было в лесу, либо
он сбежал".

"Тем хуже," сказал король, "но давайте вернемся. Мне холодно и
закружилась голова".

"Сир, это от злости, наверное", - сказал Франсуа.

- Возможно, но мои глаза беспокоят меня. Где пленники? Я не вижу
их. Уже ночь? О, милосердный! Я сгораю! Помогите! Помогите!

Несчастный король выронил уздечку своего коня, раскинул
руки и упал навзничь. Придворные, испуганные этим вторым
нападением, подхватили его, когда он падал.

Франсуа, стоявший в стороне, вытер пот со лба, ибо он
один знал причину беды, от которой страдал его брат
.

С другой стороны, король Наварры, уже находившийся под охраной
Месье де Нанси наблюдал за происходящим со все возрастающим изумлением.

- Так! так! - пробормотал он с той удивительной интуицией, которая временами заставляла его казаться вдохновенным.
- может быть, мне повезло, что меня остановили
во время моего бегства?

Он взглянул на Марго, чьи огромные глаза, широко раскрытые от удивления, смотрели
сначала на него, а затем на короля.

На этот раз Карл был без сознания. Принесли носилки, и его положили
на них. Его прикрыли плащ, снятый с плеч одного из
придворные. Процессия молча, изложенных в сторону
Париж, откуда в то утро беззаботная заговорщиков и счастливый царь
отправился в путь, и к которому теперь возвращался умирающий король,
окруженный пленными повстанцами.

Маргарита, которая на протяжении всего этого не теряла контроля над своим
разумом и телом, одарила мужа умным взглядом; затем, пройдя так близко
к Ла Молю, что последний смог уловить следующие два
Она произнесла греческие слова:

"_Me deide_", что означало "Ничего не бойся".

"Что она сказала?" - спросил Коконнас.

"Она сказала мне ничего не бояться", - ответил Ла Моль.

"Тем хуже, - пробормотал пьемонтец, - "тем хуже, что
это означает, что нам нехорошо находиться здесь. Каждый раз, когда это слово
говорилось мне ободряющим тоном, я получал либо пулю
, либо удар мечом в тело, либо цветочный горшок на голову. "Не бойся
ничего", будь то на иврите, греческом, латыни или французском, всегда означало
для меня: "Берегитесь!"

"Вперед, джентльмены!" - сказал лейтенант легкой кавалерии.

- Не сочтите за нескромность, месье, - сказал Коконнас, - можем ли мы узнать, куда
мы направляемся?

- В Венсен, я думаю, - ответил лейтенант.

"Я бы предпочел отправиться куда-нибудь еще, - сказал Коконнас, - но не всегда получается"
отправиться именно туда, куда хочется".

По дороге к королю вернулось сознание и немного сил.

В Нантере он даже хотел прокатиться верхом, но это было запрещено.

- Позовите мэтра Амбруаза Паре, - сказал Шарль, добравшись до Лувра.

Он спустился из своей подстилке, поднялся по лестнице, опираясь на руку
Таване, и проник в его квартиру, отдавая приказы, которые никто не будет
разрешено следовать за ним.

Все заметили, что он казался очень серьезным. Во время путешествия он
был погружен в раздумья, ни к кому не обращался ни слова, не беспокоясь
ни о заговоре, ни о заговорщиках. Было очевидно, что он был
занят своей болезнью; болезнью столь внезапной, столь странной, столь тяжелой,
некоторые симптомы которой были замечены у его брата Франсуа
II. незадолго до его смерти.

Так что приказ никого не впускать в свои покои, кроме мэтра
Паре, не вызвал удивления. Всем было хорошо известно, что принц был
мизантропом. Чарльз вошел в свою спальню, сел в
раскладное кресло и откинул голову на подушки. Затем, подумав
, что мэтра Амбруаза Паре, возможно, нет дома и что, возможно, произойдет
некоторая задержка, прежде чем он увидится с ним, он решил использовать оставшееся время.

Он хлопнул в ладоши, таким образом, вызывая охранника.

"Скажи король Наварры, что я хочу с ним поговорить", - сказал
Чарльз.

Лакей поклонился и удалился.

В этот момент голова Чарльза откинулась назад, огромная тяжесть, казалось, придавила его.
мысли путались; перед глазами словно плыл какой-то кровавый пар.
во рту пересохло, хотя он уже
выпил целый графин воды.

Пока он пребывал в этом полусонном состоянии, дверь открылась и появился Генри.
Месье де Нанси последовал за ним, но остановился в прихожей.

Король Наваррский подождал, пока за ним закроется дверь. Затем он приблизился.

"Сир, - сказал он, - вы посылали за мной; я здесь".

Король вздрогнул, услышав голос, и машинально протянул руку.

"Сир", - сказал Генрих, опустив руки по швам. - "Ваше величество".
забывает, что я больше не ваш брат, а ваш пленник".

- Ах! это правда, - сказал Чарльз. - Спасибо, что напомнили мне об этом.
это правда. Более того, мне кажется, что во время нашего последнего разговора вы
обещали откровенно ответить на все, что я могу у вас спросить.

- Я готов сдержать свое слово, сир. Задавайте ваши вопросы.

Король налил себе в руку холодной воды и приложил ее ко лбу
.

- Скажи мне, Генрих, сколько правды в обвинении, выдвинутом
против тебя герцогом Алансонским?

- Совсем немного. Бежать должен был месье д'Алансонец, и я.
я должен был сопровождать его.

- А почему вы должны были отправиться с ним? Вы недовольны мной,
Генрих?

- Нет, сир; напротив, я только восхваляю ваше величество; и
Бог, который читает в наших сердцах, знает, как глубоко я люблю своего брата и моего
Короля".

"Мне кажется, - сказал Чарльз, - что неестественно убегать от
те, кого мы любим и кто любит нас".

"Я убегал не от тех, кто любит меня; я убегал от тех, кто
ненавидит меня. Позволит ли мне ваше величество говорить открыто?"

- Говорите, месье.

- Те, кто ненавидит меня, сир, это месье д'Алансонец и королева-мать.

- Что касается господина д'Алансона, я не стану отвечать, но королева-мать
осыпает вас вниманием.

- Именно поэтому я не доверяю ей, сир. И я правильно делаю, что поступаю так.

- Не доверяю ей?

- Ей или тем, кто с ней связан. Вы знаете, сир, что несчастье королей
не всегда в том, что они слишком малы, а в том, что им слишком хорошо
служат.

"Объяснитесь; вы обещали рассказать мне все".

"Ваше величество проследит, чтобы я так и сделал".

"Продолжайте".

"Ваше величество любит меня, вы сказали".

- Я любила вас до вашей измены, Генри.

- Притворись, что ты все еще любишь меня, сир.

- Очень хорошо.

"Если ты любишь меня, ты, должно быть, хочешь, чтобы я жил, не так ли?"

"Я был бы несчастен, если бы с тобой случилось что-нибудь плохое".

"Что ж, сир, дважды ваше величество только что избежали несчастья".

"Как же так?"

"Дважды Провидение спасало мне жизнь. Это правда, что во второй раз
Провидение приняло черты вашего Величества?

"Что они там предполагают, в первый раз?"

"Что с человеком, который будет очень удивлен, увидев себя ошибаюсь
- провидение; я имею в виду Рене. Вы, сир, спасли меня от стали.

Шарль нахмурился, вспомнив ту ночь, когда он привел Генриха на
улицу Баррес.

- А Рене? - спросил он.

"Рене спас меня от яда".

"Черт возьми, Анрио, тебе повезло", - сказал король, пытаясь улыбнуться. Но
быстрый приступ боли превратил усилие в нервное сжатие
губ. - Это не его профессия.

- Два чуда спасли меня, сир. Чудо покаяния со стороны
Флорентиец, и чудо доброты с твоей стороны. Что ж! Я признаюсь
вашему величеству, что я боюсь, что Небеса устанут творить чудеса.
я пытался сбежать из-за пословицы: "Небеса помогают
тем, кто помогает себе сам ".

"Почему ты не сказал мне об этом раньше, Анрио?"

"Если бы я произнес эти слова вчера, я был бы обвинителем".

"А сегодня?"

"Сегодня все по-другому - меня обвиняют, и я защищаюсь".

"Вы уверены в первой попытке, Анрио?"

"Так же уверены, как я во второй".

"И они пытались отравить вас?"

"Да".

"Чем?"

"Опиатом."

"Как они могли отравить вас опиатами?"

"Почему, сир, спросите Рене; отравление совершается в перчатках"--

Шарль нахмурился; затем постепенно его лицо прояснилось.

"Да", - сказал он, как бы разговаривая сам с собой. "Такова природа диких
существ - убегать от смерти. Почему же тогда знание не должно делать то, что делает
инстинкт?"

"Ну, сир!" - сказал Генрих, - "ваше величество довольны моей откровенностью,
и вы верите, что я рассказал вам все?"

"Да, Анрио, и вы хороший человек. Как ты думаешь, те, кто
ненавидит тебя, устали, или на твою жизнь будут предприняты новые покушения?"

"Сир, каждый вечер я удивлен, обнаружив себя все еще живой."

"Это потому, что они знают, что я люблю тебя, Анрио, что они хотят убить
вы. Но не волнуйтесь. Они будут наказаны за свои злые намерения.
А пока вы свободны.

- Свободны покинуть Париж, сир? - спросил Генрих.

- Нет, вы хорошо знаете, что я не могу без вас обойтись. Во имя
тысячи дьяволов! Я должен иметь здесь кого-нибудь, кто любит меня.

"Тогда, сир, если ваше величество оставит меня при себе, окажете ли вы мне
услугу".--

"В чем дело?"

"Держать меня не как друга, а как пленника. Да; разве ваш
Ваше величество, видите, что именно ваша дружба со мной погубила меня?

- Вы предпочли бы мою ненависть?

- Вашу очевидную ненависть, сир. Это спасет меня. Как только они думают, что я
с позором они будут меньшезловреден из-за моей смерти."

"Анрио, - сказал Шарль, - я не знаю ни того, чего ты желаешь, ни какой
цели ты добиваешься; но если твои желания не увенчаются успехом и если твоя цель
не будет достигнута, я буду очень удивлен".

"Я, может, потом, рассчитывать на суровость царя?"

"Да".

"В таком случае я должна быть меньше нервничать. Теперь каковы ваши Величества
команды?"

- Возвращайтесь в свои покои, Анрио, мне больно. Я посмотрю своих собак.
а потом лягу спать.

- Сир, - сказал Генрих, - вашему величеству следовало бы послать за врачом. Ваша проблема
, возможно, серьезнее, чем вы себе представляете."

"Я послал за мэтр Амбруазом Паре, Анрио".

"Тогда я удалюсь более удовлетворенным".

"По мою душу", - сказал Король, "я считаю, что из всех моих родных
единственный, кто действительно меня любит".

"Это действительно ваше мнение, сэр?"

"Слово джентльмена".

"Тогда передай от меня привет господину де Нэнси как человек своего глубокого возмущения не может
позволит прожить месяц. Таким образом, я буду любить вас долгие годы.


- Господин де Нанси! - воскликнул Шарль.

Вошел капитан гвардии.

"Я вверяю в ваши руки свою вину мужчина из моего королевства. Вы
поручиться за него свою жизнь".

Генрих принял испуганный вид и последовал за г-ном де Нанси.




ГЛАВА LIII.

ACT;ON.


Шарль, оставшись один, очень удивлялся, что не видел никого из своих
любимцев, свою няню Мадлен или борзую Актеон.

"Няня, должно быть, пошла петь псалмы с каким-нибудь своим знакомым гугенотом
", - сказал он себе. - "А Актеон, вероятно, все еще сердится
со мной за порку, которую я задал ему сегодня утром.

Чарльз взял свечу и прошел в кабинет медсестры. Добрая женщина была
нет. Из ее палаты открылась дверь в оружейную, он может быть
вспомнил. Король направился к двери, но как он это сделал он
захватили с одной из этих судорог он уже тогда чувствовал, и которое, казалось,
нападают внезапно, его. Он чувствовал себя так, словно по его внутренностям прошлись раскаленным железом
, и его снедала неутолимая жажда. Увидев на столе
чашку молока, он выпил ее залпом и почувствовал некоторое
облегчение.

Взяв свечу, которую поставил, он вошел в оружейную.

К его великому удивлению, Актеон не вышел ему навстречу. Если бы он был
заперт? Если бы это было так, он бы знал, что его хозяин вернулся из
охотился и залаял бы.

Чарльз звал и свистел, но животное не появлялось. Он сделал несколько шагов вперед.
Когда свет от свечи упал на угол комнаты,
он заметил что-то неподвижное, лежащее на полу.

"Почему? Здравствуйте, Act;on!" - воскликнул Чарльз. Он снова свистнул, но собака сделала
не перемешивать. Чарльз поспешил вперед и прикоснулась к нему, бедный зверь был
жестким и холодным. Из его горла, сведенного болью, выпало несколько капель
желчи, смешанной с пенистой и кровавой слюной. Собака нашла
старую шапку своего хозяина в оружейной и умерла с головой
опираясь на этот предмет, который представлял друга.

При виде этого зрелища, которое заставило его забыть о собственной боли и восстановило всю его энергию.
ярость вскипела в жилах Чарльза. Он бы закричал; но
короли, как бы они ни были ограничены в своем величии, не вольны поддаваться
тому первому побуждению, которое каждый человек обращает на пользу своей страсти
или на свою защиту. Чарльз подумал, что произошли некоторые измене,
и молчал.

Затем он опустился на колени перед его собакой и опытным взглядом осмотрел
тело. Глаза были стеклянными, язык красным и покрытым гнойничками. IT
это была странная болезнь, которая заставляла Чарльза содрогаться. Король надел
перчатки, которые он снял и засунул за пояс, раскрыл
мертвенно-бледные губы пса, чтобы осмотреть его зубы, и увидел в
в промежутках несколько белых осколков, прилипших к острым концам
коренных зубов. Он достал эти кусочки и увидел, что это бумага. Вблизи
там, где была бумага, опухоль была сильнее, десны были припухшими
, а кожа выглядела так, как будто ее съели с купоросом.

Чарльз внимательно огляделся вокруг. На ковре лежали два или три кусочка
бумаги, подобное тому, которое он уже признал в
рот собаки. Одна из фишек, больше, чем другим, были обнаружены следы
в гравюре на дереве. У Чарльза волосы встали дыбом, потому что он узнал фрагмент
картины, на которой был изображен джентльмен, охотящийся за соколом, и которую Актеон
вырвал из трактата об охоте.

"Ах!" - сказал он, побледнев. "Книга была отравлена!"

Затем, внезапно вспомнив:

"Тысяча чертей!" он воскликнул: "Я касался пальцем каждой страницы,
и на каждой странице я подносил палец к губам. Эти обмороки,
эти приступы боли и рвота! Я покойник!"

На мгновение Чарльз остался неподвижно под тяжестью этого
страшная мысль. Затем, поднявшись с глухим стоном, он поспешил к
двери оружейной.

- Мэтр Рене! - закричал он. - Мне нужен мэтр Рене, флорентиец; пошлите кого-нибудь.
как можно скорее на мост Сен-Мишель и приведите его ко мне!
Он должен быть здесь в течение десяти минут. Пусть кто-нибудь сядет на лошадь и поведет за собой
другую, чтобы она приехала быстрее. Если приедет мэтр Амбруаз Паре,
пусть подождет.

Стражник немедленно отправился выполнять приказ короля.

"Ах!" - пробормотал Чарльз, "если мне придется поставить все на пытки, я
будут знать, кто дал эту книгу Энрио;" и с испариной на его
брови, стиснув руки, и вздымалась грудь, он стоял, устремив глаза
на теле его мертвая собака.

Десять минут спустя Флорентийской стучали робко и не без некоторых
беспокойство в дверь апартаментов короля. Есть несколько совести
в котором небо никогда не будет ясным.

"Войдите!" сказал Чарльз.

Появился парфюмер. Шарль направился к нему с властным видом и
поджав губы.

"Ваше величество послали за мной", - сказал Рене, дрожа.

"Вы искусный химик, не так ли?"

"Сир"--

"И вы знаете все, что известно самым умным врачам?"

"Ваше величество преувеличивает".

- Нет, мне так сказала моя мать. Кроме того, я доверяю вам и
предпочитаю советоваться с вами, а не с кем-либо другим. Смотри, - продолжал он,
указывая на собаку, - посмотри, что у этого животного между зубами, я тебя умоляю,
и расскажи мне, от чего он умер".

В то время как Рене, со свечою в руке, склонился над полом настолько, чтобы скрыть его
эмоции, как подчиниться королю, Чарльз встал, глаза его были устремлены на
мужчина, жду с нетерпением легко понять ответ, который
это должно было стать для него смертным приговором или гарантией безопасности.

Рене привлек своего рода скальпель из кармана, открыл его и с
точка отрывается от устья борзая частицы бумаги
который придерживался десен; потом он смотрел долго и внимательно, в
юмор и кровь, которая сочилась из каждой раны.

"Сир, - сказал он, дрожа, - симптомы очень серьезные".

Чарльз почувствовал, как ледяная дрожь пробежала по его венам до самого сердца.

"Да, - сказал он, - собака была отравлена, не так ли?"

"Боюсь, что так, сир".

"Каким ядом?"

- С минеральным ядом, я думаю.

"Можете ли вы с уверенностью утверждать, что он был отравлен?"

"Да, безусловно, путем вскрытия и осмотра желудка".

"Вскройте это. Я хочу, чтобы не было никаких сомнений".

"Я должен позвать кого-нибудь на помощь".

"Я помогу вам", - сказал Чарльз.

"Вам, сир!"

"Да. Если он был отравлен, какие симптомы мы обнаружим?

"Красные пятна и запах трав в желудке".

"Тогда давай, - сказал Чарльз, - начинай".

Одним взмахом скальпеля Рене вскрыл тело собаки и своими руками
двумя руками удалил живот, в то время как Шарль, стоя на одном колене на полу,
держал фонарь сжатой и дрожащей рукой.

- Смотрите, сир, - сказал Рене, - вот явные следы. Это красные пятна
Я говорил об этих кровавых прожилках, которые кажутся корнями
растения, это то, что я имел в виду под герборизацией. Я нахожу здесь все, что я
искал."

- Значит, собака была отравлена?

- Да, сир.

- Минеральным ядом?

- По всей вероятности.

- А какие симптомы были бы у человека, который по неосторожности проглотил немного
того же яда?

"Сильная головная боль, внутреннее жжение, как будто он проглотил горячие угли"
"Боли в кишечнике и рвота".

"Хотел бы он пить?" - спросил Чарльз.

"Очень хочется пить".

"Вот оно! вот оно!" - пробормотал король.

"Сир, я тщетно ищу мотив для всех этих вопросов".

"Какой смысл искать его? - Тебе не нужно знать это. Ответить на мои вопросы, что
это все".

"Да, сир".

"Что такое противоядие, чтобы дать человеку, который, возможно, проглотил то же
вещество А моя собака?"

Рене раздумывала.

"Есть несколько минеральными ядами, - сказал он, - и прежде, чем ответить я
хотелось бы знать, что ты имеешь в виду. У Вашего Величества есть какие-либо идеи пути
в котором вашу собаку отравили?"

- Да, - сказал Чарльз. - он жевал книжный листок.

- Книжный листок?

- Да.

"У Вашего Величества есть эта книга?"

"Вот оно", - сказал Чарльз, и, взяв тома с полки, где
он поставил его, он протянул его Рене.

Последний вздрогнул от удивления, что не ускользнуло от короля.

- Он съел лист из этой книги? - запинаясь, спросил Рене.

- Да, вот этот, - и Карл указал на вырванную страницу.

"Вы позволите мне вырвать еще один, сир?"

"Сделайте это".

Рене вырвал лист и поднес его к свече. Бумага загорелась,
комнату наполнил сильный запах чеснока.

"Он был отравлен препаратом из мышьяка", - сказал он.

"Вы уверены?"

"Так же уверен, как если бы я приготовил его сам".

"А противоядие?"

Рене покачал головой.

"Что?" - спросил Чарльз хриплым голосом. "Вы не знаете никакого средства?"

"Самое лучшее и действенное - это яичный белок, взбитый с молоком;
"но"--

"Но что?"

"Его нужно ввести немедленно, иначе"--

"Иначе?"

"Сир, это ужасный яд", - снова повторил Рене.

"И все же он убивает не сразу", - сказал Шарль.

"Нет, но это убивает наверняка, независимо от того, сколько длится время, хотя даже это
иногда можно просчитать".

Чарльз прислонился к мраморному столу.

- Итак, - сказал он, кладя руку на плечо Рене, - вы знаете эту
книгу?

- Я, сир? - сказал Рене, побледнев.

"Да, вы; увидев это, вы выдали себя".

"Сир, я клянусь вам"--

"Рене, - сказал Шарль, - послушайте меня. Вы отравили королеву Наварры
с помощью перчаток; вы отравили принца Порсиона дымом от
лампы; вы пытались отравить месье де Конде душистым яблоком. R;n;,
Я прикажу снимать с тебя кожу раскаленными щипцами, кусочек за кусочком, если ты
не скажешь мне, кому принадлежит эта книга ".

Флорентиец понял , что не может мириться с гневом Карла
IX., и решил быть смелым.

"Если я скажу правду, сир, кто гарантирует, что я не буду более
жестоко наказан, чем если я промолчу?"

"Я так и сделаю".

"Дашь ли ты мне свое королевское слово?"

"Клянусь честью дворянина, твоя жизнь будет сохранена", - сказал король.

"Тогда книга принадлежит мне", - сказал Рене.

- За тебя! - воскликнул Чарльз, отшатнувшись и глядя на отравителя измученными глазами.
- Да, за меня.

- Как это попало к тебе? - спросил я. - За тебя! - крикнул Чарльз.

- Как это попало к тебе?

"Ее величество королева-мать забрала его из моего дома".

"Королева-мать!" - воскликнул Чарльз.

"Да".

"С какой целью?"

"С намерением, я думаю, отправить ее королю Наварры,
который попросил герцога Алансонского о подобной книге, чтобы изучить
искусство соколиной охоты ".

- Ах! - воскликнул Шарль. - Вот оно. Я все вижу. Книга действительно была в комнате
Анрио. В этом есть своя судьба, и я покоряюсь ей.

В этот момент Чарльза охватил сильный приступ кашля,
за которым последовала новая боль в кишечнике. Он издал два или три сдавленных
крика и откинулся на спинку стула.

- В чем дело, сир? - испуганно спросил Рене.

- Ничего, - ответил Чарльз, "за исключением того, что я хочу пить. Дай мне что-нибудь
напитки".

Рене налил стакан воды и дрожащей рукой отдал его
Чарльз, который проглотил его одним глотком.

"Теперь, - сказал он, беря перо и макая его в чернила, - напиши в этой книге".
"Что я должен написать?"

"Что я должен написать?"

"То, что я собираюсь вам продиктовать":

"_ Эта книга о Хокинге была подарена мной королеве-матери Екатерине
Медицинской"._"

Рене взял ручку и написал.

"Теперь подпишите свое имя".

Флорентиец подчинился.

"Вы обещали спасти мне жизнь".

"Я сдержу свое обещание".

"Но, - сказал Рене, - королева-мать?"

"О! - сказал Шарль, - я не имею к ней никакого отношения; если на вас нападут,
защищайтесь".

"Сир, могу ли я покинуть Францию, где, как я чувствую, моя жизнь в опасности?"

"Я отвечу на это через две недели".

"Но пока".--

Чарльз нахмурился и приложил палец к побелевшим губам.

- Вам не нужно меня бояться, сир.

И, довольный тем, что так легко отделался, флорентиец поклонился и удалился.

За его спиной в дверях своей комнаты появилась сиделка.

"Что с тобой, мой Шарло?" спросила она.

"Няня, я гуляла по росе и простудилась".

"Ты очень бледен, Шарло".

"Это потому, что я так слаб. Дайте мне руку, сестра, проводите до моей кровати".

Сестра поспешно вышла вперед.

Чарльз оперся на нее и добрался до своей комнаты.

- А теперь, - сказал Чарльз, - я пойду лягу спать.

"If Ma;tre Ambroise Par; comes?"

- Скажи ему, что мне лучше и что он мне не нужен.

"А пока что, что ты будешь принимать?"

"О! очень простое лекарство, - сказал Чарльз. - яичные белки, взбитые
с молоком. Кстати, няня, - продолжал он, - мой бедный Актеон умер.
Завтра утром его должны похоронить в уголке сада при доме.
Лувр. Он был одним из моих лучших друзей. Я распоряжусь, чтобы для него соорудили могилу.
Если у меня будет время.




ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

ВЕНСЕНСКИЙ ЛЕС.


Согласно приказу Карла IX, Генриха проводили в тот же вечер
в тот же вечер в Венсен. Таково было название, данное в то время знаменитому замку
от которого сегодня сохранился лишь фрагмент, достаточно колоссальный,
однако, чтобы дать представление о его былом величии.

Путешествие совершалось в носилках, по обе стороны от которых шагали четверо
стражников.

Месье де Нанси, получив приказ открыть Генриху
дверь охраняемого жилища, шел первым.

У задней двери тюрьмы они остановились. Месье де Нанси спешился
, открыл ворота, которые были закрыты на висячий замок, и
почтительно попросил короля следовать за ним.

Генри повиновался без единого слова. Любое жилище казалось ему безопаснее
чем Эйфелева башня, и десять двери закрыты на него были в то же время десять
двери между ним и Екатерины де Медичи.

Королевский узник пересек подъемный мост между двумя солдатами, прошел
через три двери на первом этаже и три у подножия
лестницы; затем, по-прежнему предшествуемый г-ном де Нанси, он поднялся по
один пролет. Прибыв туда, начальник стражи, увидев, что
король собирается подняться на другой пролет, сказал ему:

"Мой господин, ты должен остановиться здесь".

- А! - сказал Генри, помедлив. - Кажется, мне оказана честь подняться на
первый этаж.

"Сир, - ответил г-н де Нанси, - с вами обращаются как с коронованной особой".
"Дьявол!".

"Дьявол! дьявол! - сказал себе Генри. - Еще два или три этажа.
это ни в коем случае не унизило бы меня. Мне здесь будет слишком удобно; Я
что-то подозреваю.

- Ваше величество последует за мной? - спросил г-н де Нанси.

- Вентр сен-Гри! - воскликнул король Наваррский. - Вы прекрасно знаете,
сударь, что вопрос не в том, что я буду или не буду делать, а в том,
из того, что заказывает мой брат Чарльз. Он приказал мне следовать за вами
?

- Да, сир.

- Тогда я так и сделаю, месье.

Они вышли в нечто вроде коридора, в конце которого оказались в
просторной комнате с темными и мрачноватого вида стенами. Генри огляделся вокруг.
взгляд его был не совсем свободен от беспокойства.

"Где мы?" спросил он.

"В камере пыток, мой господин".

"Ах!" - ответил король, присмотревшись повнимательнее.

В этой комнате было что угодно - кувшины и деревянные
лошади для пыток водой; клинья и молотки для истязания
сапог; кроме того, каменные скамьи почти по всей комнате для
несчастные, которые ждали пыток. Над этими скамьями, у сидений
в самих стенах и у их подножий были вделаны железные кольца,
без какой-либо иной симметрии, кроме симметрии искусства пыток. Но их
близость к сиденьям достаточно указывала на то, что они были там для того, чтобы
ожидать конечностей тех, кто должен был их занять.

Генри молча пошел дальше, но от него не ускользнула ни одна деталь всего этого
отвратительного устройства, которое, так сказать, запечатлело на стенах историю
страданий.

Король был так поглощен окружавшими его предметами, что забыл
смотреть, куда идет, и внезапно остановился.

"А!" - сказал он, - "что это?"

И он указал на нечто вроде канавы, вырытой во влажном тротуаре, который образовывал
пол.

"Это водосточный желоб, сир".

"Значит, здесь идет дождь?"

- Да, сир, кровь.

- А! - сказал Генри. - очень хорошо. Не скоро ли мы доберемся до моих апартаментов?

"Да, милорд, вот он", - произнесла фигура в темноте, которая по мере приближения
становилась все четче и различимее.

Генри показалось, что он узнал голос, и он направился к фигуре.

"Так это вы, Болье", - сказал он. "Какого дьявола вы здесь делаете?"

"Сир, я только что получил назначение комендантом крепости
Венсен".

"Ну, мой дорогой друг, ваше посвящение не делает вам чести. Царь
пленный-это уже не плохо".

"Простите меня, сир," - сказал Бьюли", но у меня уже было два
джентльмены".

"Кто они? Но, простите, возможно, я нескромный. Если это так, предположим,
что я ничего не сказал.

- Милорд, мне не приказывали держать это в секрете. Они месье
де ла Моль и месье де Коконнас.

- Ах! это правда. Я видел, как их арестовали. Бедные джентльмены, и как они
переносят это несчастье?

- По-другому. Один веселый, другой грустный; один поет, другой стонет".

"Который из них стонет?"

"Monsieur de la Mole, sire."

"Вера, - сказал Генри, - я могу разобраться легче, кто стонет
чем у того, кто поет. После того, что я видел в тюрьме не очень
оживленное место. На каком они этаже?

- Высоко, на четвертом.

Генри вздохнул. Это было там, что он хотел бы быть.

"Иди, господин де Болье, - сказал он, - будьте добры покажите мне мой
номер. Я спешу взглянуть на него, так как сильно устал после путешествия.
мы только что совершили.

"Вот оно, милорд", - сказал Болье, указывая на открытую дверь.

"Номер два", - сказал Генри. - "Почему не номер один?"

"Потому что это зарезервировано, милорд".

"Ах! тогда, похоже, вы ожидаете пленника более высокого ранга, чем я".

"Я не говорил, милорд, что это был пленник".

"Тогда кто же это?"

"Прошу милорда не настаивать, ибо, отказавшись отвечать, я потерплю неудачу в
послушание из-за него".

"Ах! это другое дело", - сказал Генри.

И он стал более задумчивым, чем раньше. Номер один сбили его с толку,
видимо. Губернатор был усерден в своем внимании. С
тысячью извинений он поселил Генри в своей квартире, придумал все возможные
оправдания за то, что ему, возможно, не хватало удобств, поставил двух солдат у
двери и удалился.

"Сейчас", - сказал губернатор, обращаясь к "Под ключ", "пойдем в
другим".

Тюремщик шел впереди. Они пошли той же дорогой, по которой пришли сюда.
прошли через камеру пыток, пересекли коридор и
добрался до лестницы. Затем, все еще следуя за своим проводником, месье де
Болье поднялся на три пролета. Поднявшись на четвертый этаж,
надзиратель открыл последовательно три двери, каждая из которых была украшена двумя замками
и тремя огромными засовами. Едва он коснулся третьей двери, как
они услышали радостный голос, восклицающий:

- Клянусь небом! откройте, хотя бы для того, чтобы дать нам немного воздуха. Ваша печка такая теплая.
мне здесь душно.

И Коконнас, которого читатель, без сомнения, уже узнал по его любимому восклицанию
, бросился с того места, где стоял, к двери.

"Одну минуту, милостивый государь, - сказал тюремщик, - я пришел не для того, чтобы выпускать
вас, а для того, чтобы войти самому, и губернатор со мной".

"Губернатор! - сказал Коконнас. - Чего он хочет?"

"Нанести вам визит".

"Он оказывает мне большую честь, - сказал Коконнас, - и я рад ему".

Вошел г-н де Болье и сразу же рассеял сердечную улыбку
Коконнаса одним из тех ледяных взглядов, которые свойственны комендантам
крепостей, тюремщикам и палачам.

- У вас есть деньги, месье? - спросил он заключенного.

- У меня? - переспросил Коконнас. - Нет короны.

- Драгоценностей?

- У меня есть кольцо.

- Вы позволите мне обыскать вас?

- Клянусь Небом! - воскликнул Коконнас, покраснев от гнева. - Вы слишком много на себя берете.
находясь в тюрьме, вы держите там и меня.

"Мы должны вытерпеть все ради службы королю".

"Итак, - сказал пьемонтец, - эти славные ребята, которые грабят на Новом мосту
значит, они, как и вы, на службе у короля. Клянусь Небом! Я был очень несправедлив.
Сударь, до сих пор я принимал их за воров.

- Добрый вечер, сударь, - сказал Болье. - Тюремщик, заприте дверь.

Губернатор ушел, забрав с собой кольцо, которое было прекрасным
сапфир, подаренный ему мадам де Невер, чтобы напомнить ему о цвете ее глаз
.

- Теперь о другом, - сказал он, выходя.

Они пересекли пустой камере, и игра три двери, шесть замков,
и девять болтов началось заново.

Последняя дверь открывается, вздох был первый звук, который приветствовал
посетители.

Квартира выглядела еще мрачнее, чем та, которую только что покинул месье де Болье
. Четыре длинных узких окна пропускали слабый свет в
это унылое жилище. Перед этим железные прутья были перекрещены таким образом, что
глаз заключенного был ограничен темной линией и не позволял
даже мельком увидеть небо. Из каждого угла комнаты.
стрельчатые арки пересекались в середине потолка, где они расходились в стороны.
в готическом стиле.

Ла Моль сидел в углу и, несмотря на появление
посетителей, казалось, ничего не слышал.

Губернатор остановился на пороге и на мгновение взглянул на заключенного
тот сидел неподвижно, обхватив голову руками.

- Добрый вечер, месье де ла Моль, - поздоровался Болье.

Молодой человек медленно поднял голову.

- Добрый вечер, месье, - сказал он.

"Месье, - продолжал губернатор, - я пришел обыскать вас".

"Это бесполезно", - сказал Ла Моль. "Я отдам вам все, что у меня есть".

"Что у вас есть?"

"Около трехсот крон, эти драгоценности и кольца".

"Отдайте их мне, месье", - сказал губернатор.

"Вот они".

Ла Моль вывернул карманы, снял кольца с пальцев и
застежку со шляпы.

"У вас больше ничего нет?"

"Нет, я не знаю."

"И что шелковый шнур на шею, что может быть?" - спросил
губернатор.

"Месье, это не драгоценность, а реликвия".

"Отдайте ее мне".

"Что? вы требуете этого?"

- Мне приказано оставить вам только вашу одежду, а реликвия - это не
предмет одежды".

Ла Моль сделал жест гнева, который среди отличавшего его величественного
и болезненного спокойствия, казалось, произвел впечатление на мужчин
, привыкших к бурным эмоциям.

Но он тут же овладел собой.

"Очень хорошо, месье, - сказал он, - вы увидите то, о чем просите".

Затем, повернувшись, как бы для того, чтобы приблизиться к свету, он отстегнул мнимую
реликвию, которая была не чем иным, как медальоном с портретом,
который он вытащил и поднес к губам. Поцеловав его несколько раз
, он вдруг притворился, что случайно уронил его, и, положив
наступив на него каблуком сапога, он раздавил его на тысячу кусочков.

"Сударь!" - воскликнул губернатор.

И он наклонился, чтобы посмотреть, нельзя ли спасти неизвестный предмет, который
Ла Моль хотел скрыть от него; но в миниатюре, был буквально землю
для порошка.

"Король пожелал на этот камень", - сказал Ла Моль, - "но он не имел права
портрет в нем содержатся. Итак, вот медальон, можете взять его".

"Сударь, - сказал Болье, - я пожалуюсь на вас королю".

И , не попрощавшись со своим пленником ни единым словом, он вышел,
так зол, что, не дожидаясь, чтобы председательствовать на задание, он ушел к
под ключ уходу за закрытия двери.

Тюремщик повернулся, чтобы уйти, но, увидев, что месье де Болье
уже начал спускаться по лестнице:

"Вера! месье," сказал он, обращаясь назад, "хорошо, что я прошу Вас дать
мне сто крон за один раз, за которые я разрешу вам поговорить с
ваш спутник; ибо если вы не сделали этого, губернатор взял бы
их у вас с трех сотен других, и моя совесть не будет
позволили мне сделать для тебя что угодно, но, как я оплатил заранее, я
обещал, что ты должна с ней повидаться. Так что приходите. Честный человек держит
его слово. Только, если можно, ради твоего блага столько, как в шахте, не
не говорить о политике".

Ла Моль вышел из своей квартиры и оказался лицом к лицу с Коконнасом,
который расхаживал взад-вперед по плитам промежуточной комнаты.

Двое друзей бросились друг другу в объятия.

Тюремщик притворился, что вытирает уголок глаза, а затем удалился, чтобы
проследить, чтобы заключенные не были застигнуты врасплох, или, скорее, чтобы его самого
не поймали.

"Ах! вот вы где! - воскликнул Коконнас. - Ну, а этот ужасный губернатор
нанес вам визит?

"Да, как и вам, я полагаю?"

"Он все забрал?"

"И у вас тоже?"

"Ах! У меня было немного; только кольцо от Генриетты, и все.

- А деньги?

"Я дал все, что было доброго тюремщика, так что он бы это организовать
интервью для нас".

- Вот как! - сказал Ла Моль, "кажется, что он что-то от нас обоих."

"Ему ты тоже заплатил?"

"Я дал ему сто крон".

"Тем лучше".

"С деньгами можно сделать все, и я верю, что у нас не будет в них недостатка"
.

"Вы знаете, что с нами случилось?"

"Совершенно верно; нас предали".

- Этим негодяем герцогом Алансонским. Мне следовало поступить правильно, свернув
ему шею.

- Вы считаете наше положение серьезным?

- Боюсь, что так.

"Значит, существует вероятность применения пыток?"

"Не буду скрывать от вас тот факт, что я уже думал об этом".

"Что вы должны делать в таком случае?"

"А вы?"

- Я бы молчал, - ответил Ла Моль, залившись лихорадочным румянцем.

- Молчал? - воскликнул Коконнас.

- Да, если бы у меня были силы.

"Что ж, - сказал Коконнас, - если они оскорбят меня каким-либо подобным образом, я обещаю вам.
Я скажу им несколько вещей".

"Какие вещи?" - быстро спросил Ла Моль.

"О, будьте спокойны ... Вещи, которые помешают месье д'Алансону спать"
на некоторое время.

Ла Моль собирался ответить, когда появился тюремщик, который, без сомнения, услышал какой-то шум
и, втолкнув каждого заключенного в его камеру,
снова запер двери.




ГЛАВА LV.

ВОСКОВАЯ ФИГУРА.


Целую неделю Чарльз был прикован к постели из-за вялотекущей лихорадки, прерывавшейся
сильными приступами, напоминавшими эпилептические припадки. Во время этих нападений
он издавал вопли, которые стражники, наблюдавшие в его комнате, слышали с
ужасом, и эхо которых достигало самого дальнего угла комнаты.
старый Лувр, который так часто будили ужасные звуки. Затем, когда эти
приступы прошли, Шарль, совершенно обессиленный, откинулся с закрытыми
глазами на руки своей няни.

Сказать это, каждый по-своему, не сообщая о своих чувствах друг другу
поскольку мать и сын стремились скорее избегать друг друга, чем встречаться,
сказать, что Екатерина Медичи и герцог Алансонский питали зловещие мысли
в глубине их сердец, значило бы сказать, что в этом гнезде
гадюк шевелился отвратительный рой.

Генрих был заперт в своей тюремной комнате, причем по его собственной просьбе
никому не разрешалось видеться с ним, даже Маргарите. В глазах
каждого его заключение было открытым позором. Екатерина и
Д'Алансонец, решив, что он погиб, перевел дух, а Генрих ел и
пил более спокойно, надеясь, что о нем забыли.

При дворе никто не подозревал о причине болезни короля. Ma;tre
Амбруаз Паре и Мазиль, его коллега, подумали, что это воспаление
кишечника, и прописали режим, которому помогал специальный напиток
, который давал Рене. Чарльз получал это, свое единственное питание, три раза
в день из рук своей сиделки.

Ла Моль и Коконнас находились в Венсенне в строжайшем заключении.
Маргарита и мадам де Невер предприняли дюжину попыток связаться с ними
или хотя бы отправить им записку, но безуспешно. Однажды утром
Шарль почувствовал себя несколько лучше и пожелал, чтобы двор собрался. Это было
обычным делом по утрам, хотя в течение некоторого времени дамбы не было
. Двери были соответственно распахнуты, и было легко
увидеть по его бледным щекам, желтому лбу и лихорадочному блеску в
его глубоко запавших глазах, окруженных темными кругами, что
страшные разрушения, которые неизвестная болезнь произвела на молодого монарха.

Вскоре королевские покои наполнились любопытными придворными.
Екатерина, Алансонского, и Маргарита была проинформирована, что царь был
чтобы удерживать аудиторию. Поэтому все трое вошли через короткие промежутки времени,
одна за другой; Екатерина спокойна, Д'Алансонн улыбается, Маргарита подавлена.
Кэтрин уселась на краю кровати, не замечая
посмотрите, что Карл дал ей, когда он увидел ее подход.

Месье Алансонского встал на ноги.

Маргарита прислонилась к столу и, увидев бледный лоб, измученные
черты лица и глубоко запавшие глаза ее брата не смогли сдержать вздоха
и слез.

Шарль, от которого ничто не ускользало, увидел слезу и услышал вздох, и с
легким кивком головы указал на Маргариту.

Этот знак, каким бы слабым он ни был, осветил лицо бедной королевы
Наваррской, которой Генрих не успел или, возможно, не захотел ничего сказать
.

Она боялась за своего мужа, она дрожала за своего возлюбленного. Что касается себя, то она
ничего не боялась; она хорошо знала Ла Моля и чувствовала, что может на него положиться.

"Ну, мой дорогой сын, - сказала Кэтрин, - как ты себя чувствуешь?"

"Лучше, мама, лучше".

"Что ваши врачи говорят?"

"Мои врачи? Они умные врачи, мама," сказал Чарльз, трещит
в смехе. "Признаюсь, мне доставляет огромное удовольствие слушать, как они обсуждают
мою болезнь. Сестра, дайте мне что-нибудь выпить".

Сестра принесла Чарльзу чашку его обычного напитка.

"Что они приказывают тебе пить, сын мой?"

"О, мадам, кто что-нибудь знает об их приготовлениях?" сказал
Король, торопливо проглатывая напиток.

"Что нужно моему брату, - сказал Франсуа, - так это встать и выйти на улицу"
открытый воздух; охота, которую он так любит, принесла бы ему много пользы"
.

- Да, - сказал Чарльз с улыбкой, значения которой герцог не мог понять.
- и все же последняя охота причинила мне
большой вред.

Карл произнес эти слова таким странным тоном, что разговор,
в котором остальные присутствующие не принимали участия, прекратился. Затем король
слегка кивнул головой. Придворные поняли, что
аудиенция окончена, и один за другим удалились.

Д'Алансонец начал приближаться к брату, но какое-то тайное чувство
остановило его. Он поклонился и вышел.

Маргарита схватила исхудавшую руку, которую протянул ей брат, и прижала
он поцеловал ее. Затем она, в свою очередь, отстранилась.

- Дорогая Марго! - пробормотал Шарль.

Осталась одна Катарина, занявшая свое место у края кровати.
Оказавшись с ней наедине, Шарль отпрянул, словно от змеи.

Наставленный словами Рене, а может быть, еще лучше молчанием и
размышлением, Шарль больше не испытывал даже счастья сомнений.

Он прекрасно знал, кому и чему приписывать свое приближение
смерть.

Поэтому, когда Екатерина приблизилась к кровати и протянула ему руку, такую же
холодную, как его взгляд, король содрогнулся от страха.

- Вы остались, сударыня? - спросил он.

"Да, сын мой, - ответила Екатерина, - я должна поговорить с тобой о важных делах".
"Говори, мадам", - сказал Шарль, снова отшатываясь. - "Я хочу поговорить с тобой о важных вещах".

"Говори, мадам".

"Сир! - воскликнула королева, - вы только что сказали, что ваши врачи были
великими врачами!"

"И я повторяю это снова, мадам".

"И все же, что они делали во время вашей болезни?"

"Ничего, это правда ... Но если бы вы слышали, что они говорили ... Право,
мадам, можно позволить себе заболеть, только бы послушать их ученые
дискуссии".

"Ну, сын мой, хочешь, я тебе кое-что расскажу?"

"В чем дело, мама?"

"Я подозреваю, что все эти умные врачи ровным счетом ничего не знают о
ваша болезнь".

"В самом деле, мадам!"

"Возможно, они и видят результат, но они не знают причины".

"Это возможно", - сказал Чарльз, не понимая, к чему клонит его мать.
"Чтобы они лечили симптомы, а не саму болезнь".

"Чтобы они лечили симптомы, а не саму болезнь".

- Клянусь душой! - изумленно воскликнул Чарльз. - Я верю, что ты права,
мама.

"Хорошо, сын мой", - говорит Екатерина, "как хорошо ни для моего счастья
ни благополучие королевства ради тебя болеть так долго, как и ваш
ум может стать пострадавших, я собрал самый искусный
врачей".

- В области медицины, мадам?

"Нет, в более глубокой науке: той, которая помогает не только телу, но и
разуму".

"Ах! прекрасная наука, мадам, - сказал Чарльз, - и та, которой
доктора правы, не обучая коронованных особ! Ваши исследования
дали какой-нибудь результат? он продолжил.

"Да".

"Что это было?"

"То, на что я надеялся; Я приношу вашему величеству то, что излечит
не только ваше тело, но и ваш разум".

Чарльз содрогнулся. Он думал, что, обнаружив, что он все еще жив, его мать
решила сознательно закончить то, что она начала
бессознательно.

"Где же это лекарство?" - спросил он, приподнимаясь на локте и глядя на свою мать.


"В самой болезни", - ответила Екатерина.

"Тогда где же это?"

- Послушай меня, сын мой, - сказала Кэтрин, - разве ты не слышал иногда, что
говорят, что есть тайные враги, которые из мести убивают
свою жертву на расстоянии?

- Сталью или ядом? - спросил Чарльз, ни разу не отведя глаз от
бесстрастного лица матери.

- Нет, более надежным и гораздо более ужасным способом, - ответила Кэтрин.

- Объяснись.

- Сын мой, - спросил флорентиец, - ты веришь в чары и волшебство?

Чарльз подавил презрительную и недоверчивую улыбку.

"Полностью", - сказал он.

"Ну, - быстро сказала Кэтрин, - "все твои страдания происходят от магии.
Враг вашего величества, который не осмелился бы напасть на вас открыто
вступил в тайный заговор. Он организовал против вашего величества
заговор, гораздо более ужасный тем, что у него нет сообщников, и
таинственные нити которого невозможно проследить".

- Честное слово, нет! - воскликнул Чарльз, ошеломленный такой хитростью.

- Подумай хорошенько, сын мой, - сказала Кэтрин, - и составь в уме определенные планы.
побег, который обеспечил бы безнаказанность убийце.

- К убийце! - воскликнул Чарльз. - К убийце, вы говорите? Была ли
попытка убить меня, мама?

Изменившийся глаз Катарины лицемерно закатился под морщинистым веком.

- Да, сын мой; возможно, ты сомневаешься в этом, но я знаю это наверняка.

"Я никогда не сомневаюсь в том, что ты мне говоришь, мать", - с горечью ответил король.
"Как была предпринята попытка? Мне не терпится узнать".

"С помощью магии".

"Объяснитесь, мадам", - сказал Шарль, вспомнив о своем отвращении к
своей роли наблюдателя.

"Если я имею в виду заговорщика, которого в глубине души ваше величество уже
подозревает, что, преуспей он в своих планах, никто бы не догадался о
причине страданий вашего величества. К счастью, однако, сир, ваш
брат присматривал за вами.

"Какой брат?"

"D'Alen;on."

- Ах, да, это правда; я все время забываю, что у меня есть брат, - пробормотал Шарль.
Шарль горько рассмеялся. - Это вы так говорите, мадам.--

- Что, к счастью, он раскрыл заговор. Но в то время как он,
неопытный ребенок, искал только следы обычного
заговора, доказательства эскапады молодого человека, я искал доказательства
гораздо более важное деяние, ибо я понимаю, до чего доходят руки виновного.
имей в виду.

"Ах, мама, можно подумать, ты говоришь о короле Наваррском",
сказал Карл, желая увидеть, как далеко зайдет это флорентийское притворство
.

Екатерина лицемерно опустила глаза.

"Я приказал арестовать его и доставить в Венсен за его выходку",
продолжил король. "Значит, он виновен больше, чем я подозревал?"

"Чувствуете ли вы лихорадку, которая пожирает вас?" - спросила Катарина.

"Да, конечно, мадам", - ответил Шарль, нахмурившись.

"Чувствуете ли вы огонь, который сжигает вас изнутри?"

- Да, мадам, - ответил Шарль, и его лоб потемнел все больше и больше.

"И острые боли в голове, которые стреляют из ваших глаз, чтобы ваш
мозг, как и многие стрелки?"

"Да, мадам. Я чувствую все это. Вы прекрасно описали мою беду!"

"Ну! объяснение очень простое, - сказала флорентийка. "Смотри".

И она вытащила из-под плаща какой-то предмет, который подарила королю.

Это была фигура из желтого воска, около шести дюймов высотой, облаченная в мантию
, покрытую золотыми звездами, тоже из воска, как и фигура; и поверх нее -
королевская мантия из того же материала.

"Ну, - спросил Чарльз, - что это за маленькая статуэтка?"

"Посмотри, что у нее на голове", - сказала Кэтрин.

"Корона", - ответил Карл.

"А в сердце?"

"Игла".

"Ну, сир, вы узнаете себя?"

"Меня?"

"Да, вы, в короне и мантии?"

"Кто сделал эту фигуру?" - спросил Карл, которого этот фарс начал утомлять.
"Без сомнения, король Наварры?"

"Нет, сир".

"Нет? тогда я вас не понимаю".

"Я говорю "нет", - ответила Екатерина, - потому что вы задали вопрос
буквально. Я бы сказал "Да", если бы ты выразился по-другому.

Чарльз ничего не ответил. Он пытался проникнуть во все мысли
этого темного разума, который постоянно закрывался перед ним именно тогда, когда он думал
он был готов прочитать его.

"Сир, - продолжала Екатерина, - эта статуэтка была найдена
Генеральный прокурор Laguesle, в квартире мужчине, который на день
вы последний раз ездили Хокинг вел лошадь для короля Наварры".

"Monsieur de la Mole?"

- Да, и, пожалуйста, взгляните еще раз на иглу в сердце и посмотрите,
какая буква написана на прикрепленной к ней этикетке.

- Я вижу "М", - сказал Чарльз.

- Это означает _mort_, смерть; это магическая формула, сир. Создатель таким образом
написал свою клятву на той самой ране, которую нанес. Если бы он захотел нанести
предлогом для убийства, как это сделал герцог де Бретань для короля Карла VI., он
бы загнал иглу в голову и положить " е " вместо
'М.'"

- Итак, - сказал Карл IX., "согласно вашей идее, человек, который стремится
конца моих дней-это господин де ла Моль?"

"Да, он - кинжал; но за кинжалом стоит рука, которая направляет его"
.

"Значит, это единственная причина моей болезни?" день очарование
уничтожено болезнь перестанет? Но как идти на работу?" - спросил Чарльз,
"ты должна знать, мама, но я, в отличие от вас, кто потратил всю
жизнь изучая их, ничего не знаю о чарах и заклинаниях".

"Смерть заговорщика разрушает очарование, вот и все. День
чары разрушил твою болезнь перестанет", - говорит Екатерина.

"В самом деле!" - сказал Карл с удивленным видом.

"Разве вы этого не знали?"

"Почему?" "Я не колдун", - сказал король.

"Ну, теперь, - сказала Екатерина, - ваше величество убеждены, не так ли?"

"Конечно".

"Убежденность рассеяла тревогу?"

"Полностью".

- Ты говоришь так не из любезности?

- Нет, мама! Я говорю это от всего сердца.

Лицо Кэтрин расплылось в улыбке.

"Слава Богу!" - воскликнула она, как будто верила в Бога.

- Да, слава Богу! - иронически повторил Чарльз. - Теперь я знаю, как и вы,
кому приписать мое нынешнее состояние и, следовательно, кого
наказать.

- И вы накажете.--

- Господин де ла Моль, разве вы не говорили, что он был виновной стороной?

- Я сказал, что он был орудием.

- Что ж, - сказал Шарль, - сначала месье де ла Моль; он самый важный.
 Все эти нападки на меня могут вызвать опасные подозрения.
Крайне важно, чтобы на этот вопрос был пролит некоторый свет, и из
этого света может быть обнаружена истина ".

"Итак, месье де ла Моль"--

"Меня превосходно устраивает роль виновного; поэтому я принимаю его. Мы начнем с него.
И если у него есть сообщник, он заговорит".

- Да, - пробормотала Кэтрин, - а если он этого не сделает, мы заставим его. У нас
для этого есть надежные средства.

Затем, вставая:

- Вы позволите начать судебный процесс, сир?

- Я желаю этого, мадам, - ответил Шарль, - и чем скорее, тем лучше.

Кэтрин прижала руку своего сына, не понимая нервной
хватка, с которой он вернул его и ушел в квартиру без слуха
сардонический смех короля или ужасная ругань, последовавшая за этим смехом
.

Чарльз подумал, не опасно ли было так отпускать эту женщину, потому что
за несколько часов она натворила бы столько всего, что не было бы никакой возможности
остановить это.

Пока он смотрел, как опускается занавес вслед за Кэтрин, он услышал легкий шорох
позади себя и, обернувшись, увидел Маргариту, которая приподнимала портьеру
перед коридором, ведущим в комнаты его медсестры.

Бледность Маргариты, ее измученный взгляд и затрудненное дыхание выдавали
сильнейшие эмоции.

- О, сир! сир! - воскликнула она, бросаясь к постели брата. - Ты
знаешь, что она лжет.

- Она? Кто? - спросил Чарльз.

"Послушай, Чарльз, это ужасно - обвинять свою мать; но я
подозревал, что она осталась с тобой, чтобы снова преследовать их. Но, клянусь своей
жизнью, твоей, нашими душами, я говорю тебе, что то, что она говорит, ложь!

"Преследовать их! Кого она преследует?"

Оба инстинктивно понизил свой голос; казалось, будто они
сами боялись даже слышать их.

"Генри, в первую очередь, ваши henriot, который вас любит, кто больше
предан вам, чем любой другой."

"Ты так думаешь, Марго?" сказал Шарль.

"О, сир, я уверен в этом".

"Ну, я тоже", - сказал Шарль.

- Тогда, если ты уверен в этом, брат, - удивленно спросила Маргарита, - почему
ты приказал арестовать его и доставить в Венсен?

- Потому что он попросил меня об этом.

- Он пригласил вас, сир?

- Да, у Анрио странные идеи. Возможно, он неправ, возможно, прав;
во всяком случае, одна из его идей заключалась в том, что он был бы в большей безопасности в опале, чем
в фаворе, вдали от меня в Венсенне, а не рядом со мной в Лувре."

- А! Понятно, - сказала Маргарита. - и он там в безопасности?

"В такой безопасности, в какой только может быть человек, за голову которого Болье отвечает своей собственной".

"О! спасибо тебе, брат! вот тебе и Генри. Но"--

"Но что?"

"Есть еще один, сир, в ком, возможно, я не прав, проявляя интерес,
но"--

"Кто это?"

"Сир, пощадите меня. Я вряд ли решился бы назвать его моим братом, намного меньше
на мой Царь".

"Месье де ла Моль, не так ли?" сказал Чарльз.

- Увы! - воскликнула Маргарита. - Однажды вы пытались убить его, сир, и он
избежал вашей королевской мести только чудом.

- Тогда он был виновен только в одном преступлении, Маргарита; теперь он совершил
два.

"Сир, он не виновен во втором".

"Но, - сказал Шарль, - разве вы не слышали, что сказала наша добрая матушка, моя дорогая"
"бедная Марго"?

- О, я уже говорила тебе, Шарль, - сказала Маргарита, понизив голос.
- то, что она сказала, было ложью.

"Вы не знаете, что восковой фигурой был найден в Месье
номера де ла Моль?"

"Да, да, брат, я это знаю."

- Что эта фигурка пронзена иглой до самого сердца и что на ней есть
бирка с буквой "М"?

- Это я тоже знаю.

"И что над плечами фигуры королевской мантии, и что
на его голову царскую корону?"

"Я все это знаю".

"Хорошо! что ты можешь на это сказать?"

"Вот что: что этот показатель в королевскую мантию и корону на голову
что женщины, а не мужчины."

"Ба!" - сказал Чарльз, "а игла в его сердце?"

"Это было заклинание, чтобы заставить эту женщину полюбить себя, а не заклинание, чтобы
убить человека".

"Но буква "М"?"

"Это не означает "смерть", как сказала королева-мать".

"Что же тогда это значит?" - спросил Чарльз.

- Это означает... это означает имя женщины, которую любит месье де ла Моль
.

- А как зовут эту женщину?

- Маргарита, брат! - воскликнула королева Наваррская, падая на колени перед кроватью короля.
взяв его руку обеими руками и
прижимается к нему лицом, залитым слезами.

- Тише, сестра! - сказал Чарльз, бросая вокруг себя острый взгляд из-под
нахмуренных бровей. - Потому что точно так же, как ты подслушала минуту назад, нас могут сейчас
подслушать снова.

"Какое это имеет значение?" - воскликнула Маргарита, подняв голову. - Если бы
весь мир присутствовал здесь и слышал меня, я бы заявила перед ним, что
бесчестно злоупотреблять любовью джентльмена, пятная его репутацию
по подозрению в убийстве.

"Марго, предположим, я скажу тебе, что я не хуже тебя знаю, кто это
есть, а кто нет?"

"Брат!"

"Предположим, я скажу вам, что месье де ла Моль невиновен?"

"Вы знаете это?"

"Если я скажу вам, что знаю настоящего исполнителя преступления?"

- Настоящий автор! - воскликнула Маргарита. - Значит, было совершено преступление
?

- Да, умышленно или ненамеренно было совершено преступление
.

- Над вами?

"Да".

"Невозможно!"

"Невозможно? Посмотри на меня, Марго".

Молодая женщина посмотрела на своего брата и задрожала, увидев его таким бледным.

"Марго, мне осталось жить меньше трех месяцев!" - сказал Шарль.

"Ты, брат! ты, Шарль!" - закричала она.

"Марго, я отравлена".

Маргарита вскрикнула.

"Тише", - сказал Чарльз. "Должно быть, все думают, что я умираю от волшебства".

"Вы знаете, кто виновен?"

"Да".

"Вы сказали, это был не Ла Моль?"

"Нет, это не он".

"И Генри тоже, конечно ... великий Боже! это мог быть"--

"Кто?"

- Мой брат... Д'Алансонец? - пробормотала Маргарита.

- Возможно.

- Или... или... - Маргарита понизила голос, словно испугавшись того, что собиралась сказать.
- Или... нашей матери?

Чарльз молчал.

Маргарита посмотрела на него и прочла в его глазах все, о чем просила. Затем
все еще стоя на коленях, она почти упала на стул.

"О, Боже мой! Боже мой! - прошептала она, - это невозможно".

"Невозможно?" - спросил Чарльз, с пронзительным смехом: "жаль, Рене находится
не здесь, чтобы рассказать тебе историю".

"R;n;?"

"Да; он сказал бы вам, что женщина, которой он ни в чем не смеет отказать
попросила у него книгу об охоте, которая была в его библиотеке; что на каждую страницу этой книги был налит тонкий
яд; что яд предназначался
ибо кто-то, я не знаю, из-за кого, пал по воле случая или из-за
"кара Небес" - на другой. Но в отсутствие Рене, если хотите,
могу взглянуть на книгу, она там, в моем шкафу, и написана в
Флорентийский почерк вы увидите, что это объемы, которые до сих пор
содержится смерти многие из его страницах было дано ему его
товарищ землячка".

"Тише, Шарль, тише!" - сказала Маргарита.

"Теперь ты видишь, что все должны предположить, что я умерла от магии".

"Но это чудовищно, чудовищно! Жаль! Жаль! ты знаешь, что он невиновен.

"Да, я знаю это, но его следует считать виновным. Позволь своему возлюбленному умереть; это
очень мало нужно сделать, чтобы спасти честь французского дома.;
Я сам умру, чтобы тайна умерла вместе со мной ".

Маргарита склонила голову, поняв, что от
короля ничего нельзя добиться для спасения Ла Моля, и удалилась, рыдая, не имея никакой надежды
, кроме как на собственные силы.

Тем временем Кэтрин, как и предвидел Чарльз, не теряла ни минуты, а
написала генеральному прокурору Лагелю письмо, каждое слово которого содержало
который был сохранен историей и который проливает зловещий свет на
драму:

 "Монсеньер прокурор: Сегодня вечером я был проинформирован сверх всякой меры.
 сомневаюсь, что Ла Моль совершил святотатство. В его апартаментах в Париже было найдено много злых вещей, таких как
 книги и бумаги. Я
 прошу вас вызвать главного президента и сообщить ему как можно скорее
 о деле с восковой фигурой, предназначенной для короля,
 и которая была пронзена до самого сердца._

 "КАТАРИНА"._[18]