Сентиментальная сюита. Письмо пятое

Повесть "Сентиментальная сюита" (продолжение)

                (конец июня)

                Здравствуй!

 Хотел написать "дорогая", но не решился. Прошлое, увы, в прошлом. И все же иногда ловлю себя на шальной мысли "а вдруг?.." —  и сразу сердце обрывается, как у молодого дурня, впервые увидевшего тебя на вечеринке и слёту врезавшегося по самые уши.

Отмечали седьмое ноября, и ты пришла с Олегом Константиновым. В зеленом крепдешиновом платье, на шее бусы из дымчатого топаза,  бабушкин подарок. Шея у тебя была гибкая и стройная, лебединая, сразу подумалось мне, — и вся ты была такой невесомой, полупрозрачной, словно случайно залетевшая к нам фея. Когда я наконец вышел из столбняка и посмотрел в твои глаза, в душе поднялась настоящая буря. Это ОНА!.. С самого первого момента нашей встречи я знал: ты — моя судьба.

Ты училась в медицинском институте на втором курсе. Занимались вы и в Горбольнице. После занятий я, стараясь не попадаться на глаза, провожал тебя до дома. Мне казалось, что ты не замечаешь меня, но однажды ты вдруг повернулась и спросила, не хочу ли я тебя проводить? Я только молча кивнул, онемев от неожиданной радости. Ты шла, искоса поглядывая на меня снизу вверх, и явно забавлялась моей робостью, наконец, сжалилась и стала что-то рассказывать  о своей летней практике в больнице. Запомнилась история, как ты делала первый в жизни укол. Взяла шприц обеими руками, закрыла глаза и изо всех сил всадила его пониже спины здоровенному дяде — первому пациенту.   И замерла, ожидая, что он заорет не своим голосом, а он повернулся и спросил — уже все? И, натягивая брюки, добавил: легкая у вас рука, сестричка! Ты долго с изумлением смотрела ему вслед.

Ясно представив и дядю, и тебя со шприцем, я рассмеялся. Ты рассмеялась в ответ. Смех у тебя был звонкий и заразительный, как колокольчик. Дойдя до подъезда, я спросил, можно ли прийти еще? Ты серьезно посмотрела в мои глаза и наклонила голову в знак согласия. Я же почувствовал себя в раю.

 Для меня ты всегда оставалась загадочным существом. Я никогда не знал, чего от тебя ожидать: будешь ли ты плакать или смяться.

Помню, мы гуляли по улице. Ты шла, немного пританцовывая, и напевала песенку. Но вдруг песенка оборвалась, лицо твое сделалось грустным, в глазах заблестели слезы. Я стал расспрашивать тебя, в чем дело? Ты отмалчивалась, потом призналась, что навстречу нам попался инвалид на протезе и ты сразу представила себя или меня на протезе — и как это ужасно! Тут я начинаю с тобой спорить, доказывать, что человек может быть счастлив и без ноги, что у него есть, наверное, жена и дети... Ты зло бросаешь мне: "Конечно! Легко говорить — у тебя ноги целы! И вообще ты бесчувственный, как... гардероб!"

Я страшно обижаюсь на "гардероб" и еще упорнее доказываю, как человек силой своего духа поднимется над обстоятельствами жизни, переламывает судьбу и добивается успехов.

Но ты уже не слышишь меня. Из мусорного ящика доносится какой-то слабый писк, и мы лезем туда через сугроб и извлекаем полузамерзшего котенка, которого ты прячешь под шубкой на груди. Выясняется, что твоя мама терпеть не может кошек и оставшиеся светлые часы того незабываемого для меня дня посвящаются обходу твоих знакомых с целью пристроить бедолагу. И это нам удается! Хвостатый страдалец передается с рук на руки пожилой женщине, нас за что-то благодарят и поят горячим чаем с душистым вареньем из лесной земляники.

Какое это счастье — сидеть в тепле, пить чай из синей чашки с золотой каймой и наблюдать, как вы моете котенка в тазу, вытираете насухо полотенцем, поите подогретым молоком. И вот уже умиротворенный зверек сладко дремлет на коленях у новой хозяйки и мурлычет так громко, словно внутри у него маленький органчик.

 Расставаться после стольких переживаний не хотелось, и мы стояли в твоем полутемном подъезде. К вечеру похолодало, ты жаловалась, что совсем окоченели руки — я согревал их в своих ладонях. Мы о чем-то шептались и даже смеялись шепотом.

В тот вечер я признался в любви. Ты сразу вырвала у меня руки, сделалась серьезной и недоступной. Потом положила руки на мои плечи и испытующе заглянула в глаза. Молча шагнула назад, повернулась и стала подниматься по лестнице. Я пытался удержать тебя, но ты приложила к губам палец, призывая к молчанию. Я стоял неподвижно, слышал, как открылась и потом захлопнулась дверь, — и не знал что и думать.

Всю ночь я не спал, переживая случившееся. Без сна вертелся сбоку набок на неудобной общежитской койке и еле сдерживал слезы. Утром не пошел на занятия и бесцельно шатался по улицам. Мне почему-то казалось, что между нами все кончено и теперь ты меня прогонишь, — а этого я не переживу. Мысленно вел нескончаемый диалог с тобою, говорил о своей сумасшедшей любви, просил прощения за вчерашнее... Боялся показаться на глаза тебе, однако к моменту окончания занятий ноги сами привели меня на Горбольницу. Размахивая портфелями, девушки-медички высыпали из дверей, среди них была и ты. Вот увидела меня и помахала рукой в яркой варежке. Я кинулся к тебе со всех ног. Я был без ума от радости! Я прощен!!
И снова мы бродили по городским улицам. Шел пушистый снег, и ты что-то говорила. Я слушал твой голос и был наверху блаженства. После моего признания отношения наши изменились, стали серьезнее что ли. Ты пригласила меня в гости домой.
Твоя мать приняла меня любезно, но холодно, я не был той партией, которая была достойна составить счастье ее дочери. Она расспрашивала меня о семье, о планах на будущее, даже похвалила за намерение помогать младшим братьям и матери. Только вот ее поджатые губы я не забыл до сих пор.

Ты знала, что я живу на стипендию, и старалась подкормить меня, при этом не задевая моего самолюбия. Одного сытного обеда мне хватало дня на три. Но я был гордым и соглашался обедать у тебя только раз в неделю. Помню хорошо твоего отца, он был  хирургом, и его редко можно было застать дома. Когда же мы с ним встречались, то относились друг к другу с симпатией — он тоже был из "простых", понимал мои трудности и не видел ничего страшного в том, что у меня единственные приличные брюки.

Та зима оказалась счастливейшей в моей жизни. Мы виделись с тобой почти ежедневно, думалось, что со временем сопротивление твоей матери ослабнет, в конце концов, жить-то нам! Изо всех сил я пыхтел над дипломом, чтобы получить отлично, — тогда была бы возможность остаться в Новосибирске, ведь ты училась только на втором курсе. Я был полон надежд и мне не страшны  были любые трудности.

А помнишь встречу Нового года у нас в общежитии?.. Ты сказала, что любишь меня. Мои товарищи смеялись и поздравляли нас, я же буквально ошалел, подхватил тебя на руки и закружился по комнате. Зеленоглазое мое счастье возмущалось и отбивалось маленькими твердыми кулачками, но я не отпускал тебя, изо всех сил прижимая к груди.

Ты помнишь?..
Впрочем, надо ли помнить?.. Спокойнее, да и мудрее чувствовать себя добрыми старыми друзьями.

Здесь у нас комары и бешеный ритм работы. За короткое лето надо успеть подготовиться к зиме. Много проблем из-за вечной мерзлоты и сейсмики — не знаешь чего ждать. Кажется, я уже писал, что колонна наша разместилась в базовом поселке с красивым названием Сосновый бор. Коллектив сложившийся, работали на строительстве земляного полотна уже на двух участках этой же железной дороги. Костяк колонны составляют кадровые рабочие, проработавшие на строительстве дорог многие годы. Приехали сюда вместе со своей колонной с линии Хребтовая – Усть-Илимская. Прибыли со своим хозяйством: жилыми домами, механизмами, рабочие с семьями. Когда-нибудь опишу тебе нашу работу подробнее. Ты тоже пиши обо всем.
               
                Очень жду. Александр.

Продолжение: http://proza.ru/2024/05/27/1548