Кларнет

Всю неделю находился в предвкушении этого события. В субботу мы с Леной наметили пойти в филармонию. В программе значился дуэт: кларнет и фортепиано. С кларнетом с детства ассоциировалась скороговорка: «Карл у Клары украл кораллы, Клара у Карла украла кларнет …» с последующей высоконравственной сентенцией. Но сейчас меня привлекала не нравственное ее завершение, хотелось погрузиться в музыку, уйти от повседневной рутины, которой в последнее время было слишком много. Надо было сдать проект, над которым просиживал дни напролет. Наконец, наступила суббота. Оторвался от компьютера, где я наконец-то поставил последнюю точку, и мы начали собираться на концерт.
Памятуя демократичность филармонической публики, решили не наряжаться в вечерние костюмы, одеться попроще. И это, сменив предшествовавшие ожидание и предвкушение, уже доставляло удовольствие. Мы обменивались своими ожиданиями от концерта, удивляясь как они совпадают. Вышли из дома, решив немного пройтись. И это тоже вписывалось в общее ожидание чего-то прекрасного, необыкновенного. Заглянули в небольшой магазинчик под названием «Цацки», где как-то естественно согласились, что Леночке надо купить вон тот желтый браслетик и подходящие к нему серьги. И браслетик, и серьги тоже вписывались в праздничное настроение, овладевшее нами. Праздник продолжался. До филармонии шли пешком. Стемнело, зажглись фонари, снег под ними блестел, создавая праздничную атмосферу, всегда предшествовавшей встрече с музыкой или любимым артистом.
Наконец, вестибюль филармонии, в котором толпится такая знакомая и любимая мной публика – музыкальная. Она отличается от театральной большей погруженностью в себя. В отличие от театральной, более склонной к обсуждению: актеров, сплетен, постановок. А чаще всего толпящейся в буфете, поедая бутерброды и поглощая шампанское.
Без звонка открылась дверь в концертный зал, такой камерный, уютный, настраивающий на ожидание приятной встречи. И то, что в зале было прохладно, не мешало его благосклонному восприятию. Небольшая, уютная сцена, на ней открытый рояль. Все такое знакомое, усиливающее предвкушение встречи. Все окружающие кажутся милыми, добрыми, интеллигентными. Заметил, что на сцене, на мягкой табуретке перед роялем спал кот. Это придавало дополнительную домашность сцене. Подумал: «Как замечательно! Это настоящий домашний концерт, в кругу приятных во всех отношениях ценителей музыки».
Неожиданно из-за кулис на сцену, вместо ведущей, появилось нечто несуразное в сером, мятом фартуке, с ведром и шваброй. Недовольно ворча, оно что-то протерло шваброй и собрало в ведро обнаруженный на сцене мусор. Потом, спустившись со сцены, прошло через весь зал и скрылось за дверью. Рот непроизвольно открылся. Возникла мысль о бренности культуры и вечной, кондовой реальности. Начал ее гнать и настраиваться на прежнее ожидание.
На сцене появилась ведущая, начала объявлять первый номер. Это был Квинтет для кларнета си минор Иоганна Брамса, написанного в 1891 году для кларнетиста Рихарда Мюльфельда. Ведущая ошиблась, сказан, что Квинтет в трех частях. Появилось пока не осознанное до конца чувство неудовлетворенности. Потом на сцене появились молодой человек и девушка. Юноша держал в руках кларнет, что констатировало с Кларой он не ссорился. Опять заставил себя погрузиться в ожидание праздника, отгоняя пока слабое чувство неудовлетворенности.
Юноша начал демонстрировать свою эрудицию и произносить банальности, сообщив, что у него в руках не дудка, а кларнет. И все композиторы мечтали создать нечто стоящее для кларнета, но не у всех это получалось. И Брамс – один из этих немногих. Публика, казалось, прониклась, и в зале наступила тишина. Девушка села за рояль, началась первая часть квинтета. Казалось, ничто не предвещало необычного, но я крепко ошибся.
Юноша оказалось мало просто играть на своем инструменте. Он обхватил свой инструмент и начал извиваться вокруг него, извлекая совершенно неожиданные звуки. Они показались несколько странными для такого изящного инструмента, как кларнет. Не представлял, что такое вообще возможно. И чем энергичнее извивался исполнитель, тем неожиданнее были извлекаемые звуки. Когда он откидывался назад, то кларнет свистел, как паровозный свисток, а когда наклонялся вперед, то хрипел, как легочный больной с тяжелым заболеванием. Еще он разнообразил звуки крутясь направо и налево. Но и они вызывали оторопь. Казалось, что не он управляет своим инструментом, а взбесившийся кларнет заставляет его исполнять какой-то магический танец. Удивлению не было границ. Решил, что это такая манера разыгрываться, своего рода разминка, как у спортсменов. Уж очень активно он двигался и извлекал необыкновенные звуки, не совместимые с благородным инструментом. И никакой это не Иоганн Брамс, а прочистка легких перед настоящим исполнением. Девушка за роялем тоже, наверное, разминалась. Но ее разминка не сопровождалась такой же необычной палитрой звуков, которые молодой человек извлекал из своего инструмента. Объяснил это тем, что рояль – более строгий инструмент и не поощряет необычных экспромтов. Да и на стуле перед ним не особенно повертишься. Осторожно посмотрел на окружающих. У некоторых заметил то же чувство удивления, которое охватило меня.
Но вот последний необычный звук вылетел из дудки, какое-то мгновение висела тишина. Наверное, слушатели не предполагали, что это какофония может вот так запросто смениться тишиной. От неожиданности где-то на галерке возникли слабые аплодисменты. Потом они усилились, прозвучало: «Браво». Я начал надеяться, что с Брамсом покончено и четыре части заявленного произведения исполнители прошмыгнули в ускоренном темпе. Но не тут-то было, нас третировали еще тремя частями, которые никак не отличались от первой. На последней четвертой части кларнетист начал уставать, его движения уже не обладали той богатой амплитудой, как вначале. Но это с успехом компенсировалось теми же необычными звуками, которые извлекались из кларнета. Некоторые из них даже лежали выше, а некоторые ниже слухового диапазона. В этом номере победа полностью осталась за дуэтом, от Брамса осталось … мало. Слезы навернулись, когда подумалось, как страдал бы композитор, если бы забрел на концерт.
Вторым номером был Ноктюрн П.И. Чайковского. Ожидал, что исполнитель расправится с ним также, как расправился с Брамсом. Но удивлению моему не было границ. Даже вольное изложение произведения не смогло испортить классика. Петр Ильич сопротивлялся и похоже, что встреча завершилась вничью. От Чайковского осталось достаточно, чтобы в этом можно признать классическое произведение. Сила искусства оказалась сильнее танцев, которые сопровождались исполнителем. На этом первое отделение концерта завершилось, наступил антракт. Очень хотелось уйти, но врожденная интеллигентность не позволила. Да и не хотелось уходить в печальном настроении.
Второе отделение вызвало не меньшее удивление, чем первое. Было объявлено два произведения самого исполнителя, который к тому же оказался не чужд сочинительству. Были объявлены два произведения: «Грустная мелодия» и «Грустная мелодия-1». Грустного там было столько же, сколько остается грусти после склоки на коммунальной кухне. Те же визгливые выкрики женщин, свист кипящих чайников и шум примусов. Изредка вмешивались мало трезвые мужские голоса. Порадовав слушателей тем, что «Грустная мелодия-3» еще не сочинена, второе отделение завершилось. Опять с галерки прозвучали нестройные аплодисменты, потом прежние два голоса прокричали: «Браво!» и все стихло.
Какое-то время мы сидели молча, мимо нас проходила притихшая публика. Ждали, когда в вестибюле будет поменьше публики. Встречаться ни с кем не хотелось. Домой возвращались молча.