Звонарь

Звонарь

Пролог

Июль 2023 Санкт-Петербург 

– Ну-с, молодой человек, – директор научно-производственного предприятия «Заслон» поверх очков взглянул на своего будущего нового сотрудника, – И что вы там такого наизобретали? 

– Ничего, – пожав плечами, честно ответил будущий сотрудник.

И к концу рабочего дня он получил аванс и всё необходимое для работы над «неизобретением», к концу рабочей недели – премию в размере месячного оклада, а через три месяца был представлен к высшей государственной награде.


октябрь 2023. К западу от города NN-ска

Командир элитного батальона, численностью и вооружением в разы превышавшего полк времён второй мировой, не мог поверить своим глазам и ушам. Стакан виски не помог – легче не стало. Этого просто не может быть! Но это есть, и от этого никуда не денешься.   

Выдвижение тщательно и секретно сформированной ударной группы началось в темноте, к первым проблескам скупого октябрьского рассвета колонны начали развёртывание в боевые уступы. Шли тихо, соблюдая полное радиомолчание, без малоэффективной демаскирующей артподготовки.

Противник их здесь не ждал, это точно. Своя разведка – хорошо, но полагаться на неё одну, имея шанс подкрепиться богатыми возможностями орбитального комплекса заокеанских опекунов, было бы дуростью. Нагло подвешенный над регионом геостационарный сателлит ясно показал: ни новых «зубов дракона», ни рвов, ни танков, ни огневых точек по ту сторону разделительной линии, обозначенной несколькими рядами «колючки», не прибавилось. Ротации войск, по данным из тех же источников, там тоже не наблюдалось как минимум месяц. Значит, устали, привыкли к ежедневным не слишком интенсивным перестрелкам. Ленивые мудаки. Батальон на прошлой неделе скрытно сменил две роты днепровцев, вяло оборонявшихся от таких же хилых тычков русской десантуры, давно потерявшей былую выучку. 

Ближайшую задачу – овладеть и закрепиться на окраине NN-ска  – группа должна была выполнить в первый час боя. Последующую – развить успех, взять весь городок, станцию и промузел – к полудню. Затем в дело будут введены свежие части, и можно крутить дырочку для награды.

В семь ноль три рассвело, докатились звуки канонады. Понеслось. Полковник даже немного расстроился: жаль, не сидит в танке, не принимает непосредственного участия в горячем деле. Но с самого начала повелось – хорошие мозги полагается беречь, и ему, как и другим командирам такого ранга и выше, строго-настрого приказано вперёд не лезть. Он довольствовался ролью гроссмейстера, а шашки-пешки ходили-воевали, как велено.

Первого донесения о начале решительного успеха Савостенко ожидал примерно в восьми часам, поэтому раздавшееся в семь двадцать девять дребезжание мобильника воспринял с неудовольствием. Конечно, полное совпадение планов и реальности на войне – огромная редкость, но… Хорошие новости, как известно, внезапными не бывают. И – почему мобила?

«Что-то пошло не так», – подумал полковник, и крупно ошибся.  Не так пошло не «что-то». Не так, наперекосяк, враскоряку, шиворот-навыворот, кувырком, под откос и в задницу пошло-полетело абсолютно всё. 

Подробные, детальные сведения о катастрофе поступили в десять ноль-ноль практически одновременно от заместителя, непосредственно следившего за ходом боя из ближнего тыла, и америкосовского куратора, видевшего спутниковую картинку. А первый звоночек прозвучал по мобильнику, от Петро Колысюка. Этой связью, запрещённой на войне как не имеющей должной защиты, пользовались только они с Петькой – глазами и ушами командира в каждом трудном деле. Тот в танке тоже не сидел, двигался позади арьергарда и должен был наблюдать прорыв с недалёкой высотки, где с этой целью заранее оборудовали схрон-блиндаж.

Голос лично преданного, не раз проверенного в схватках соратника по «Айдару» дрожал, как у необстрелянного молокососа.

– Командир!.. Біда!.. Всэ пропало! (Командир!.. Беда!.. Всё пропало! – укр.)
– Петю, не жэны; ко;ней та не панікуй. Доповісты обстановку без эмоцій. (Петя, не гони коней и не паникуй. Доложи обстановку без эмоций.)

– Без емоцій не выйдэ. Воны загынулы, загынулы! Це розстріл! Божевільный розстріл! (Без эмоций не получится. Они погибли, погибли! Это расстрел! Сумасшедший расстрел!)

– Та тыхо ты, у мэнэ від твого верэску вухо закладає. Русня грымнула наш танк? Чи два?.. Тількы не кажы, що тры. (Да тихо ты, у меня от твоего визга ухо закладывает. Русня грохнула наш танк? Или два? Только не говори, что три.)

– Гірше! Майор тобі розповість докладно, а я говорю відразу: нас хтось зрадыв, конкрэтно зрадыв! (Хуже! Майор тебе расскажет подробно, а я говорю сразу: нас кто-то предал, конкретно предал!)

– Нэвже підбылы всю тэхніку? Чи нарвалысь на міны? Так їх там ще вчора не було, хлопцы ж на моіх очах пэрэвірялы… (Неужели подбили всю технику? Или нарвались на мины? Так их же там ещё вчера не было, ребята ж на моих глазах проверяли…)

– Ні, Кольче, не тэ. Все набагато гірше. Мін як не було, так і нэмає, і москалі по нас не стрілялы. (Нет, Кольча, не то. Всё гораздо хуже. Мин как не было, так и нет, и москали по нам не стреляли.)

– А що тоді? Дронамы навалылыся? Так покосіть їх «Гепардамы», нэхер патроны экономыты, нэмчура ще підкине... (А что тогда? Дронами навалились? Так покосите их «Гепардами», нехер патроны экономить, немчура ещё подкинет…)

– Ты нэ повірыш, але це правда. Наші пострілялы своїх! (Ты не поверишь, но это правда. Наши постреляли своих!)

– Хто – наші? У гармат прыцілы збылыся? (Кто – наши? У пушкарей прицелы сбились?)

– Нэ пушкарі. Тобто не лыше воны. Всі. Розумієш, ВСІ!!! (Не пушкари. То есть не только они. Все. Понимаешь, ВСЕ)

На этой истеричной ноте связь с «Гнівним» («Гневным») оборвалась. О странной, непостижимой, как и весь его доклад, смерти друга полковнику станет известно лишь к полудню. Он увидит «Гневного», вернее, оставшееся от него кровавое месиво, своими глазами. Да, от Петьки осталась только груда мяса с торчащими там-сям кусками костей, одна левая рука и две ноги.

Особенно раздосадовал вид жирных навозных мух на этих белых, поросших рыжей шерстью ногах в явно давненько не стиранных носках. На правом к тому же зияла дыра, откуда выглядывал большой палец с жёлтым ногтем. Какая-то сука, кто-то особо бережливый успел позаботиться об уже ненужном покойному имуществе – стащил с трупа новенькие английские берцы. Бритая наголо голова в каске с разбитыми и бесполезными днём ночными очками лежала отдельно, на походном столе. И мобильника при останках не видать… а может, осколки «Моторолы»  смешаны с дерьмом... не рыться же в вонючем натюрморте.

Иного результата после взрыва гранаты в нагрудном кармане форменной куртки ожидать не приходилось. Чтоб надёжно достичь задуманного, Петруха предварительно расстегнул бронежилет, и эффект вышел на диво зрелищным. А зачем, точнее, какого хрена бывалому, прошедшему крутейшие переделки бойцу понадобилось вот таким нелепым способом отправляться вдогонку за перебившими друг друга однополчанами, никому никогда не узнать. 

Кое-кто, конечно же, об этом знает в подробностях – тот, кого самоубийца чтил и кому поклонялся. Он знает всё – рогатый, хвостатый, с копытцами. Дьявол. Чёрт, бес. Сатана. Да ведь не расскажет, пока лично не встретишься. Полковник не сомневался в грядущей встрече с ним – не в рай же возьмут, с учётом натворённого…

Командир без большой надежды на успех приказал разыскать и наказать мародёров – найти не найдут, и искать, пожалуй что, не станут, но порядок есть порядок.

Наверх он сообщил лишь главное: очередной «контрнаступ» с треском провалился. Потери – сто семьдесят восемь «двухсотых», два с половиной десятка еле живых тяжёлых и четырнадцать более-менее лёгких «трёхсотых». Но мясо, пусть и хорошее, неплохо обученное и экипированное мясо, не главная потеря и далеко не самая болезненная. За фарш его и ругать-то не будут – подумаешь, солдаты погибли. Они на то и солдаты, чтобы гибнуть, как герои или как болваны – какая, в сущности, разница. Погибли в бою – стало быть, герои. Героям – слава. И Украине, потерявшей очередную толику своих сыновей, слава. А что бились со своими, то отчизне знать не обязательно… Да, за две сотни личного состава, превратившихся в гору трупов и калек, с него спрос невелик, а вот за технику… Ох, с этим, блин, дело другое.

Итак: танков потеряно семь. И эта цифра сама по себе не так уж плоха. Хуже не количество, а качество. Три из семи – западные, всего месяц назад поступившие. Два «Леопарда» и один «Челленджер». Херово. К тому же сгорели и самоходки, числом три. И опять же не все наши, две – «Крабы». Тоже не сахар. Теперь пехтурная броня. Тут вообще кранты – три «Мардера», четыре «Бредли», остальные – говно, обычные вторые бээмпэшки. Из хренового ещё – пара польских модернизированных «Шилок», пара «Гепардов». Одна «Росомаха». И четыре пары бэтээров. Бортовые грузовики в расчёт не берём, хотя на каждом сидело по отделению штурмовиков.

Да, за такие потери в супердорогой натовской технике по головке не погладят. За это полковничью головку оторвут вместе с полковничьим же хером по самое не могу, и яйца прихватят. Пипец тебе, пане полковник. Из генштаба, да и с Хрещатика звонят не переставая, а отвечать не хочется. Ответить-то не штука – подумаешь, поорут, поматерят, пообещают сгноить, задрать и тому подобное… не привыкать. Хуже другое – оправданий происшедшему нет не только для начальства. Их нет и для себя. 

Раненых допросили. Тяжёлые молчат и стонут, лёгкие несут какую-то околесицу: якобы по ним вдруг начали палить буквально отовсюду. Пришлось защищаться, отстреливаться из всех стволов, не разбираясь, кто бьёт и откуда. Палили доблестные вояки куда ни попадя, и попадало, разумеется, не только в молоко. На видеокартинках с беспилотника-разведчика за мгновенно поднявшейся пылевой завесой толком ничего не разглядеть, кроме главного: с той, москальской, стороны, по группе не стреляли. От слова «совсем». Ни разу.

Противник не стрелял, а мощная, до зубов вооружённая боевая группа полегла считай целиком. В её составе были все как один отборные, слаженные, долго воевавшие взводы и отделения. Экипажи танков, боевых машин пехоты и самоходок отлично знали свою технику, были настроены по-боевому и, как особый кастовый знак, все имели наколки с ненавистным ворогу изображением стилизованной свастики. Таких в плен не берут, такие сами в плен никогда не сдаются. И пленных такие брать не любят, ни целых, ни раненых. Мочат москальских уродов на месте, да ещё и ролики на эту тему снимают и в сети выкладывают, в назидание – пусть знают, подлюки, с кем имеют дело.

Чтоб такие ни с того ни с сего открыли огонь по своим? Быть такого не может! Но – было, было… Молчаливый поганец со звёздно-полосатым шевроном на рукаве заглянул сам, что у них почитается за великую честь, принёс флэшку, сунул в командирский ноутбук, открыл файл. Показал и тут же забрал назад. Кино длилось полчаса и дало кучу информации, не дав ответа на один-единственный, сверхважный вопрос: КАКОГО ХЕРА?!

На экране отчётливо видно, кто начал мясорубку, кто запустил смертельный маховик самоистребления. Верней, не КТО конкретно, с фамилией, именем, званием и позывным, а – какая машина сделала первый выстрел. Это оказался «Краб» с бортовым номером «двести девять». Именно из его ствола вылетел первый клуб дыма, означавший вылет снаряда. Стрелок своё дело знал отлично, как и все остальные стрелки в группе. Бил самоходчик по головному «Лео», и попал куда целился – в хвостовик башни, где хранится целый штабель зарядов к танковой стопятимиллиметровке.

Вся взрывчатка, естественно, мгновенно сдетонировала, и над полем возник первый султан взрыва. К несчастью, попадание случилось в неудачный момент – там, в немецком звере, в эту секунду заряжали пушку, и защитная броневая штора, отсекающая арсенал от основного башенного пространства, была раздвинута. Будь по-иному, экипаж имел шансы выжить, а тут – разнесло всех к чертям. 

Потеря вожака никого не остановила – танки продолжали движение, хищно шевеля дулами в тщетном поиске напавшего врага. Тщетном, ибо враг спереди никак себя не проявлял, а вот сзади ударили ещё раз. Тот же «Краб» саданул теперь по задней «семьдесятдвойке» и разворотил уральской коробке всю жопу. Три танкиста, три весёлых друга, спасаясь от огня, ломанулись наружу, а этого только и ждали в идущей прямо на хвосте у подбитого железа колёсной тачанке. Танкистов расстреляли из пулемёта, как в тире.

К первой самоходке присоединилась вторая, и тоже удачно. Теперь загорелся «Челленджер». До командира пока целого «Леопарда» дошло, в чём дело, и он, диким голосом заорав в прямом эфире «Зрада!!!» («измена»), начал разворачивать башню. Танк встал как вкопанный, превратившись в идеальную мишень. Его принялись долбить сразу две «Бредли» и замыкающая боевой порядок броневых машин «Гвоздика». Ей и вовсе прямой наводкой стрелять вроде как не полагается, и шла она с группой исключительно для накрытия возможных целей в глубине, но парни в ней сидели опытные. Дали прикурить германцу. Первым же выстрелом поразили мотор, вторым – башню. И снова ни одного из танкистов в живых не осталось.

Грамотнее всех повёл себя шедший в середине танкового тарана «Оплот». Этот герой сразу понял, откуда идёт прилёт за прилётом, свернул в очень вовремя подвернувшийся овражек, прикрылся дымовыми патронами и отомстил за боевых товарищей. Его пушка пыхнула огнём пять раз, и ни одного – мимо. «Крабы» разлетелись в труху, за ними «Гвоздика», потом «Мардер» и «Бредли». Но пехота тоже не дремала, и танк запылал, вероятно вследствие попадания ПТУРа – недостатка в «Стугнах», «Корсарах» и «Джавелинах» моторизованные пехотинцы не имели.

Концовка бойни уже не выглядела такой красочной – работали малокалиберные орудия и пулемёты, автоматы и гранатомёты, но с неизменно превосходным результатом. Машины сгорели все. Выжившие в бронекоробках месили друг друга вплоть до рукопашной. Кошмар.

Под занавес спектакля своя доля аплодисментов по морде досталась ни в чём не повинным медикам, без задержки подкатившим к месту вероятных потерь. Люди в белых халатах поверх камуфляжа устремились на запах крови, повинуясь высокому долгу и в надежде заполучить несколько комплектов пригодных для весьма выгодной трансплантации почек, сердечек и прочих человеко-запчастей. Их прибытие не осталось незамеченным – сперва ещё живыми автоматчиками с тентованного «КРАЗа», а затем – наводчиком недобитой «Шилки». Тот из своих четырёх стволов в считанные секунды изрешетил оба санитарных фургона со всей начинкой. Вот и спасай их после этого!

Космический натовец забрал свою фитюльку и свалил. Полковник дёрнулся было вслед – отобрать либо выпросить носитель информации, скопировать, но передумал. Николаю Савостенко очень хотелось ущипнуть себя за что-нибудь побольнее, чтоб проснуться. Ущипнул. Нет, это не сон. Это – явь, но явь пострашнее любого сна. Он налил себе ещё, понюхал и швырнул стакан в стену. Говняное пойло все эти виски. Горилки бы, блин, в кринке…


«Ну, покажу я эту херню главкому, Губану, даже самому клоуну, а толку? Главный-то вопрос так и остаётся без ответа…»

Раздумывая, есть ли этот ответ вообще и где его искать, полковник вспомнил ещё одну странность. Там, в блиндаже, обильно обрызганном кровью кореша Пети и пропитанном вонью его внутренностей, оторванная взрывом башка лежала на столе, чудом не разнесённом в щепки. И было там, на столе, кое-что ещё…

Командир разбитого элитного батальона, по-прежнему не отвечая на звонки начальства, снова сел в свою бээрдээмку («БРДМ» – бронированная разведывательно-дозорная машина) и отправился на передовую, чтобы уже не вернуться.


2000  Сергиев посад

Троице-Сергиева лавра – очень красивое место, если ты приехал на экскурсию. А если вынужден находиться здесь день за днём всю жизнь, а тебе всего семнадцать лет от роду и хочется не зубрить закон божий, а валять дурака, как все твои сверстники, то и отношение к здешней величественной красоте несколько иное.

Серёжка Звонарёв учиться не любил. Двоечником не был, но и в отличники не метил. Плыл себе по течению. В школу ходил, читал, писал, решал задачки, на переменках бедокурил… пацан как пацан. Так было, пока не пришла беда.

Отец, как обычно, на своей машине отвозил на работу маму, а потом отправлялся в офис. А ему навстречу ехал другой автомобиль, и там за рулём сидел другой человек, не такой, как Серёжкин папа. Папа всегда соблюдал правила дорожного движения и никогда не садился за руль выпившим или усталым.

А этот другой приехал в их древний красивый город Ярославль на гастроли, накануне отыграл спектакль, немного расслабился, немного выпил, немного поспал… не выспался. Невыспавшийся артист привык плевать на многое в жизни, не исключая и правил поведения на дорогах. И ограничения скорости, предписанные этими придуманными, по его глубокому убеждению, исключительно для лохов правилами, он никогда не соблюдал. Вёл свою красивую машину одной рукой, другой крутя свой красивый локон или некрасиво ковыряя в носу. И, как следствие, не справился с управлением или просто заснул за рулём – об этом никто уже не узнает, потому что в некрасивом лобовом столкновении погибли все. Погиб правильный папа, погибла красивая и правильная мама, погиб неправильный другой человек. И Серёжа остался с бабушкой.

А бабушка очень верила в Бога. И очень хотела, чтобы Серёжа тоже вырос верующим, хорошим и добрым человеком. Она с утра до вечера твердила молитвы, вела с внуком беседы на богословские темы и добилась только одного: у мальчика сформировалось стойкое неприятие всего, близкого и дорогого ей. Хорошим он стал, и добрым тоже, а вот верующим – увы.

Но, помимо воли, детская память прочно и навсегда впитала некоторые каноны и основы. Вот, например, он усвоил перечень семи так называемых «смертных» грехов: алчность, зависть, скупость, похоть (слово «прелюбодеяние» оказалось выше его понимания), лень, чревоугодие и гнев.

А «Отче наш», как ни билась бабуля, вбить в Серёжкину голову ей не удалось. Она не отличалась крепким здоровьем, нередко простужалась, и однажды не на шутку встревожилась: вот помрёт – на кого оставит бедного сиротку? И старушка, считавшая себя дряхлой и умирающей уже в неполных шестьдесят, пошла к знакомому священнику. Так отрок, не имевший ни малейшего желания посвящать жизнь Господу, в семнадцать лет вместо радиотехнического университета оказался в Московской духовной академии, что размещается в Троице-Сергиевой лавре.

К Богу юношу, определённого в будущие настоятели, не тянуло абсолютно. Его тянуло к физике, о чём он честно и откровенно не раз говорил преподавателям, вопреки воле послушника выполнявшим богоугодную волю его бабули. Так и шла нелюбая учёба долгих четыре года, пока бабуля наконец не преставилась, царствие ей небесное.

И тогда Сергей, так и не ставший «отцом Сергием», самовольно покинул Лавру, академию и Закон божий. И пошёл в армию, и отслужил, а после – в институт, и поступил, и учился, и выучился, и стал аспирантом, и заинтересовался одним странным, наполовину сказочным, до него никем не изученным явлением. И этот интерес таким же странным образом поспособствовал сперва долгим беседам с женой, в том числе и на наполовину сказочные темы, а впоследствии уже вполне добровольно снова привёл теперь сугубо атеистичного физика в красивые древние стены. 


7 февраля 1238 года. Стольный град Владимир

Утром четвёртого дня неравной битвы, незадолго до рассвета, епископ Владимирский Митрофан получил страшное и удручающее известие.

– Отвернулся Господь от нас, владыко! – воскликнул павший пред главой церкви на колени престарелый звонарь Акинфий.

– О чём ты говоришь, Акиша? Бог милостив к нам, не след гневить его необдуманными речами! – священник осенил старика крестным знамением и велел подняться, – Откуда у тебя столь неподобающие мысли? Сон дурной приснился?

– Нет, отче, не сон. Царь умолк. Некому теперь отогнать врага от стен. Не устоять ныне граду… Посему и говорю тебе: не иначе, прогневили мы Господа невесть чем, и за то лишил он языка опору и надёжу нашу!

Начинало светать, и неисчислимая орда вновь подступила к стенам единовременно у Златых врат, на заходней стороне и с наименее укрепленного речного края. Стены запылали, облитые смолою и маслом, в город полетели обёрнутые горящей паклей камни с катапульт, защитники гибли под ливнем калёных стрел и ударами сабель один за другим сначала единицами, потом десятками и сотнями.

В первый день, едва враг скопился у трёх из пяти ворот и попытался подвести тараны, Акинфий по команде Митрофана изо всех сил ударил в главный соборный колокол. Немыслимый степному разуму, невыносимый для дикарского уха мощный басовитый гул словно порывом урагана смёл ордынцев. Их кони, обезумев, понеслись прочь. Всадники падали наземь и визжали, раздавленные копытами

 Вслед бегущим вылетела городская конница, и кочевники кинулись врассыпную. Епископу, волею ушедшего за подмогой Великого князя Юрия возглавившему оборону, подумалось тогда: «Слава тебе, Господи, отбились!» Однако же радоваться было рано: не успело солнце перевалить за купола храма, как орда вернулась вдесятеро больше. И ещё дважды великою силою подступали монголо-татары ко граду, и оба раза отходили ни с чем. Такое повторилось и на второй, и на третий день.

Оставалось продержаться не столь уж долго – вскоре Юрий вернётся с небывалой доселе на Руси объединённою дружиной. Его братья и племянники из Ростова, Юрьева, Новгорода, Ярославля и Костромы твёрдо обещали помощь, а там, глядишь, из Чернигова, да и самого Киева рати подоспеют… Всем миром с Божьей помощью одолеем недруга.

Вечером успешного для защитников третьего дня – трижды сбрасывали черную силу в ров, и всякий раз при набатных звонах слабел вражий натиск – священник вознёс благодарственную молитву и раскрыл книгу, где ежедневно фиксировал все мало-мальски важные события. Очинил перо и записал придуманные великой княжной Феодорой строки:

Когда жестокий враг лютует 
И скверна разуму претит,
Царь избавление дарует,
Очистит и благословит.

  А сегодня, в день четвёртый, Царь-колокол замолчал. Услыхав трагическую, гибельную для города весть, епископ поднялся на колокольню вместе со звонарём и попытался дать набат. Ничего не вышло. Звонная верёвка двигалась по-прежнему упруго, и усилие требовалось то же, но грозный звук вызвать не удавалось. Уже наполовину понимая причину, Уже наполовину понимая причину, Митрофан налёг на вервие всем весом своего немалого тела, послышался скрип, треск, и канат оборвался. Семь из восьми слагавших звонь смолёных каболок были подрезаны на самом верху, у языка.

– А ты, Акинфий, на Господа напраслину возводишь… Нет, не Божий тут промысел, а сатанинский, – Митрофан перекрестился и поглядел в сторону Золотых ворот, откуда доносились тяжкие удары тарана, звон мечей и слышались пронзительные вопли «Урракха, Урракха!!» – А где, скажи-ка мне, твой послушник, Ефимка? Что-то я его с ночи не видал…

– Сказывает, занеможилось ему. Живот скрутило.

– Живот, говоришь… Давай-ка поскорее сюда всех, кто сможет подняться наверх… нет, погоди… пять-шесть хватит, более не поместится. Лестницу мостить – нету у нас столько времени. Надо друг на дружку вскарабкаться и, даст Бог, успеем ещё вернуть голос оборонцу. А коль встретится тебе этот недужный – вели его схватить да скрутить. Опосля разберёмся, кто надоумил паршивца такое зло сотворить.

Ефимкой прозвали паренька, найденного поздней осенью дозорными ратниками на граничной меже у дикой степи. Отощалый, аж кости видать, брёл малец по стылой земле, еле переставляя босые, покрытые струпьями коросты ноги. Из одёжи на худом смуглом теле – рваное рядно да облезлая козья шкура… Не выжить бы отроку, да на его счастье встретились русичи. Обогрели, накормили чем бог послал и привезли во Владимир, а тут определили на откорм да в обучение к звонарю.

Обучать пришлось многому, и с самого почина – разговору людскому, ибо ни бельмеса поначалу приёмыш не понимал и сказать ни слова не мог. Когда старец, указав на лицо, молвил своё имя, тот через пень-колоду назвался «Тимуечи;ном», но на такое басурманское прозвище уже у Акинфия язык не поворачивался, и он по своей воле переиначил на Ефима. Ничего, привык парнишка, отзывался. Помогал звонарю там, где требовалась ловкость и проворство – к примеру, менять обветшалые или подтягивать ослабевшие верёвки, смазывать колокольные крепы и подвесы салом с дёгтем. На верхотуру взлетал с кошачьей сноровкой, руки имел хваткие, а вот умения дёргать звонные тяги не осилил – боялся медного гула, особливо «Царского», до оторопи страшился, трясся весь и прятался в подполье.

Ещё была странность в найдёныше, о коей поведали Митрофану молодшая княжна с её надворной девкой. Якобы не так он юн, как выдаёт себя. Застали они его подглядывающим в оконце мыльни, где они чистоту блюдут, и увидав их в одних нательных рубахах, стыдно пялился он на голые девичьи плечи, дерзко бормотал и скалился не по-ребячьи… Пришла было мысль тогда епископу раздеть его, взглянуть на срамные причиндалы, где возраст не скроешь, да позабылась за другими хлопотами. Теперь, с опозданием, стало ясно: не таков отрок, как виделось за малым его ростом и щуплой статью, и неспроста попался на пути воинов княжьих. Лазутчик это. Змеёныша пригрели…

Оставшись один, епископ вновь внимательно присмотрелся к нутру онемевшего колокола и приметил ещё одно, ранее незамеченное: массивное било казалось необычно толстым. Кто-то укутал его рогожей либо войлоком. И у подвесного крюка непорядок – натыкано какой-то дряни… нет, одному человеку, по силам почитай мальчонке, со столь великой работой за ночь не справиться. Без подмоги из-за стен не обошлось. Измена это, подлая измена. Ефимка же, вернее всего, нагадив, к своим подался, ищи-свищи его… ветра в поле скорей сыщешь. 

Визгливые клики нападавших неслись теперь отовсюду, не только от ворот, а звуков сечи больше не слыхать. Кончена, стало быть, сеча. Воздух погорчал от дыма. Куда ни глянь, горит – бревенчатые стены крепости, дома, амбары, подворья…

По белым от снега улочкам к собору катится чёрная масса – пешие, всадники на мохнатых низкорослых чужих лошадях. Нет, не успеть, ничего уже не успеть. И подниматься кому-либо поздно – на открытой всем ветрам колоко;ленной площадке лучники в мгновение ока поразят стрелами. Одна уже свистнула у лица, другая на излёте прорвала рясу, оцарапала грудь – пожалованную князем кольчугу Митрофан отдал ратникам.  И она, небось, пробита уже поганой стрелой… Он горестно вздохнул, окрестился и стал спускаться вниз, к немногочисленным запершимся в соборе – княгине, детям, челяди. Предстоит привести всех к последнему причастию, подготовиться к неминуемой кончине самому.

Открывать храм нельзя – нелюди не пощадят никого, а к тому осквернят женщин, детей. Завалим двери чем придётся, поднимемся на хоры, лествицу за собой сломим. Живыми супостату не дадимся, а уж Господь определит, кому какой на том свете удел.

Храмовые врата век тому назад сработали на совесть – как ни бились в них захватчики, а в церковь так и не ворвались. Солнце начало склоняться на закат, когда безбожники в бессильной злобе обложили белокаменное строение хворостом и подожгли, превратив собор в огромный погребальный костёр.


Лишь семь веков спустя обнаружат археологи под одной из плит пола Успенского собора полуистлевшую рукописную книгу, а на её последней странице прочтут выведенное чётким почерком четверостишие. И не сразу дойдёт до них истинный смысл давних строк: ведь само понятие «царь» в отношении властителя привилось на Руси значительно позже…


2020.   Ярославль – Сергиев Посад – Москва

– Серёжа, а ты как живёшь?.. – воспользовавшись короткой минутой затишья среди шумного банкета, негромко спросила его бывшая соседка по парте.

Ответить так же тихо и серьёзно не дали: как по команде, со всех сторон накинулись друзья-товарищи школьных лет.

 – Да, Серый, расскажи, ты ж на пять лет не был, а нам интересно, чем затворники живут, что жуют…

– О тебе одном ни слуху ни духу – как ушёл после школы в монахи, так и пропал…

– Отстаньте от святого отца, не до нас ему, грешных…

– До архиепископа ещё не дослужился?..

– А разве вам разрешают ходить в цивильном?.. Или ты типа расстрига?

– Ты в ресторане, поди, как бы инкогнито?..  Под прикрытием?.. Это ж грех смертный, или как?..

– Да не, он потом замолит, сотню-другую поклонов отобьёт, свечку поставит ректальную… я хотел сказать, ритуальную… Ха-ха-ха-ха!..

– Слышь, Серёга, а бог, вообще-то, есть?.. Как там, с твоей колокольни?..


– Звонарю не наливать! Ему сан пить не позволяет!

– Да-да, нельзя!.. А сейчас, может, и вовсе строгий пост, или аскеза?.. Сыроядная седмица?..  Кто больше?.. Седмица – раз, седмица – два…

– Правильно!.. Не наливать и жирней огурчика ничего не давать! Пущай не оскверняет преподобный Сергий питием и чревоугодием чистые помыслы свои, а молитву вознесёт во славу нашего класса! Истинно говорю!..

Если бы не откровенно-издевательское выступление Саньки Петухова, он, наверное, свёл бы всё к шуточкам, оставшись для одноклассников монахом-затворником. Нет, пожалуй, главную роль сыграл не Саня, а Танюша. Она одна не посмеивалась, не лезла с глупостями, а задала простой вопрос. Действительно, а как он живёт?

Много рассказывать о себе на десятилетней встрече выпускников Сергей не стал, ограничился тостом – за дружбу, за исполнение желаний и так далее, а завершил словами: «Когда кто-то говорит, что Бога нет, он очень надеется, что Бог его не слышит…»  Желающих шутить на богословские темы как-то резко поубавилось.

После посиделок в ресторане само собой получилось: они с Татьяной ушли вместе, он проводил её, спросил, можно ли зайти. Зашёл, остался до утра… и женился. Год спустя молодая московская семья уже отмечала рождение первенца.

Психиатры обследуют и лечат своих пациентов в основном не приборами и таблетками, а словом, поэтому язык у этих специалистов подвешен правильно. Для них это своего рода рабочий инструмент, и его надо содержать в надлежащем виде, не позволяя ржаветь и тупиться. А беременность и роды вынуждают любую женщину, независимо от специальности, как минимум на полгода, а то и год забыть о работе. Сидя в декрете, жена отчаянно скучала. Весь её профессиональный задор направился на единственный доступный объект, и этим объектом закономерно оказался муж.

Физике и электроника её не интересовали, поэтому темы волей-неволей (для неё волей, для него – наоборот) закручивались вокруг проблем психики и мозга. Вот так однажды и возникла в кухонной беседе давным-давно зацепившая несостоявшегося служителя культа загадка.

– А бесов ты умеешь изгонять? – однажды в шутку спросил он, надеясь на короткий ответ: «Не мели чепухи, церковь и бесовщина – не по моей части» или чего-то подобного. Ошибся.

– Знаешь, я всю жизнь… то есть, когда пошла на специализацию, мечтала поглядеть, как это происходит. Не смейся, я серьёзно!

Он и не думал смеяться – самому-то видеть приходилось, и не раз. Архимандрит Герман среди всех священников пользовался заслуженной славой великого мастера так называемой «отчитки» – специального молитвенного деяния, приводящего к исцелению одержимых.

– Ты мечтала, а я своими глазами видел, только тогда не очень-то верил, думал: это всё постановка. Фокус. Их, якобы одержимых, типа подкупают или вообще наряжают своих же монахов… потом дошло – никакой инсценировки не было.

– Разве?.. А мне кажется: вряд ли возможно от той же эпилепсии вылечить за один сеанс. Даже сильным гипнотизёрам такое едва ли под силу. Шарлатанство…

– Не буду пытаться тебя переубедить, но там всё на самом деле – и падучая, и дикая злоба, и попытки убить родных, себя… И исцеление даётся священнику непросто – с него семь потов сходит, бывали случаи – чуть не на руках уносили… Ещё в процессе, как правило, звучат размеренные удары Троицкого благовестника.

– Кого? Кто такой этот благовестник?

– Не «кого», дорогой мой доктор, а «чего». На Лаврской колокольне есть свой Царь-колокол. Он и прозван Благовестником.

– Вот как? А я думала, царь-колокол один-единственный, в Кремле у нас. Треснутый стоит, и ни разу не звонил…

– Угу. Его и на колокольню поднять не смогли, потому и не звонил, а первый из них, царей-колоколов, нам в лавре рассказывали, был ешё во Владимире, и там вообще чудеса происходили – якобы татаро-монголов отгоняли его звоном… И про это я сперва думал –  точно сказки… Иначе почему так и не прогнали? Владимир-то в три дня Батый взял да спалил!

– Ты говоришь – сперва так думал. А потом – взял да передумал?

– Передумал. Но не просто, а после книги, что там нашли. Её в Лавру привозили, на анализ что ли, наши её заново освятили, а мне повезло почитать. Вот тогда и передумал…

Запищал Мишка, и рассказ о владимирской соборной книге закончился. Успокоив малыша, жена сменила тему.

– Слушай, а давай съездим туда?.. И Мишеньку покрестим заодно?

– Куда? Во Владимир?

– Не во Владимир, а в лавру. Если повезёт, и Царя твоего послушаем…

Так завершился судьбоносный круг – от бабкиного насильного заточения до вольного семейного пришествия. Неисповедимы пути, одно слово! Только «послушать, если повезёт» аспиранта не устраивало. По приезде расспросил одного из семинаристов о порядке служб, узнал точное время нужной, по старой памяти прошёл в притвор колокольни и записал тяжкий царский бас – без спросу, не сказав даже жене. Зачем – толком не знал сам, оформленная мысль пришла позже.

Позже всплыла в их разговорах и ещё одна тема. Уже крещёный сынишка делал первые шаги, Таня вернулась на работу и получила неожиданное предложение: на кафедре психиатрии освободилось место… не хочет ли она заняться наукой, не бросая и практики?

– Ты не возражаешь? – по-видимому, чисто для проформы обратилась она к мужу, – В деньгах, конечно, на первых порах кое-что потеряю, и свободного времени меньше…

– Конечно, иди! Глядишь, ещё и дисер защитишь, фамилию Звонарёвых прославишь. А с Мишкой я справлюсь…

Справляться с сыном, к счастью, регулярно помогали тесть с тёщей, после некоторых трений всё же одобрившие выбор дочери. По нынешним меркам непьющий и особенно не увлечённый «лигами»-«апексами»-«танками» зять – уже находка. А Сергей ни тем, ни другим не грешил, да и к автомобилям, бане и рыбалке относился без фанатизма. В виртуальных игрушках он, безусловно, разбирался, вот только компы и на работе доставали до печёнок. Тесть звал на Яузу каждые выходные, но зять неизменно находил веские причины отказаться. И костёр он разводить якобы не умеет, и водку не любит, и червей боится… А уж с рождением Мишеньки его приняли в семью со всеми потрохами, всерьёз и навсегда.

А «ещё одна, самая интересная тема» звучала одновременно просто и сложно.  Просто: может ли кого-либо до полусмерти напугать колокольный звон? И сложно: допустим, может, тогда – чем именно?

Ведь если обнаруженные в сожжённом почти восемь веков назад Владимирском соборе записи неизвестного очевидца не врут, то бесстрашные, неукротимые татаро-монгольские воины в ужасе разбегались, услыхав голос «Царь-колокола».

Ну ладно – воины. Они в принципе могли разок перепугаться громкого, ранее ни разу не слышанного звона. Разок – да, но кто-то написал: «…Всякий раз, как подступала орда к стенам, глас Царя гнал богомерзких степняков прочь…» Всякий!.. Не раз, не два – всякий!..

К тому же и «…Кони захватчиков обезумели, сбрасывали наземь и топтали седоков…»  правда, о конях написано лишь единожды, и это объяснимо проще: животное не только способно само испугаться необычного звука, но и чутко реагирует на настроение и поведение хозяина. Всадник в ужасе – и конь бесится.

Жена, узнав причину его раздумий, пожала плечами:

– Чего проще?.. наверняка в звоне того «Царя» была определённая инфразвуковая составляющая. Местные жители и сами, вполне вероятно, поначалу боялись его, а потом привыкли. Эти татары громких колоколов в жизни не слыхали, вот и усрались, с конями заодно. Тут, по-моему, важнее всего степень общения всадник-лошадь. Будь у них колесницы, ничего подобного случиться не могло – через оглобли и поводья человеческий страх не передать… Звери, насколько я знаю, сверхнизких частот не слишком-то и пугаются. Слоны – те вообще разговаривают на десяти-двенадцати герцах, отчасти поэтому нам их никогда не понять, а они, может, умнее нас. А дельфины…

– Тань, ты жутко умная, но давай остановимся на конях. Дельфинов в древней Руси не водилось. Да и слонов, если вдуматься, тоже…

– Жаль, тот старинный колокол не сохранился. Снять с него аудиограмму, и всех проблем…

– Ага. И энцефалограмму у монголов… стоп!

– Что – стоп?

Что – «стоп», Серёга пока не мог объяснить даже самому себе. Судьба древнего владимирского колокола, увы, покрыта мраком вековой тайны. Никаких упоминаний о нём ни в одной летописи не нашлось. Если верить древней книге, то по логике вещей захватившие город и спалившие храм степняки должны были своего обидчика разбить, а осколки пустить в переплавку, что они и сделали. И следы о прискорбном, если не сказать позорном для себя событии уничтожили, как им казалось, навсегда.

Но всплыл один интересный фактик: на всём протяжении монголо-татарского владычества над Русью, иначе именуемого «игом» – все два с полтиной века – в русских городах не было отлито ни одного колокола весом свыше дюжины пудов! Ханские баскаки в числе прочего строго следили за соблюдением этого неписаного, но обязательного требования. Выходит, утверждение: якобы орда в дела церковные не лезла, не соответствует действительности. Ещё как лезла. А почему запрещали – яснее ясного: побаивались они, на словах бесстрашные, тяжелых медных парней с громким низким голосом, круто побаивались…

Инфразвук, сам по себе устрашающий и способный вызвать массовый переполох, присутствует в регистре любого приличного колокола, не обязательно самого большого. Взять, скажем, Новгородский вечевой – сто пудов, гудит как из бочки, а никто ж его не боится… Аудиограммы хоть всех колоколов России, за исключением треснутого кремлёвского «Царя», заполучить не проблема А вот что касается энцефалограмм, и совсем не обязательно монголов – тут уж, милая, мне без твоей помощи не обойтись.


июль 2023. Санкт-Петербург

Начальник отдела средств радиоэлектронной борьбы с интересом рассматривал сидящего перед ним молодого человека. Тот выглядел немного смущённым, но глаз не прятал, смотрел открыто и упорно. Уверенно. Это, с одной стороны, понравилось, с другой – чуть насторожило. С равной вероятностью как знающий себе цену спец, так и маниакальный шизоид.

– А что, коли не секрет, подвигло вас к изучению этого, как мне кажется, не совсем профильного для вашей специальности явления? Ну, и уж заодно – обратиться именно к нам?

Посетитель вздохнул, шмыгнул носом.

– Боюсь отнять у вас слишком много времени, да и моя специальность как таковая…

– А вы не бойтесь. Раз уж пробились ко мне, времени жалеть не стоит. Начните с самого начала. Чаю хотите?

–  Не откажусь. А сушки есть?

– Найдутся и сушки, – начальник отдела нажал клавишу интеркома, – Елена Михайловна, у нас сушки остались?.. Нет, не только мне. Ему можно. И чаю, побольше… – он сердито посмотрел на дверь кабинета, снова обратился к визитёру, – Итак?..

– С самого начала… Видите ли, ещё будучи семинаристом в Троице-Сергиевой лавре, мне довелось лично, благодаря покровительственному отношению ко мне, как к сироте, со стороны попечителя, отца Антипия, увидеть доставленную туда книгу, обнаруженную при раскопках во Владимирском соборе.

– Далековато вас занесло!

– Вот-вот. Дальше рассказывать или уже разочаровал?

– Совсем наоборот, заинтриговали. А что же было в той книге имеющего отношения к радиоэлектронике?

– Нет, Алексей Артемьевич, ни о каком радио и ни о какой электронике там, разумеется, речи идти не могло. Там меня заинтересовала акустика.

– Вот как? А точнее?

– А если точнее – там описано необъяснимое с обывательской точки зрения поведение напавших на город татаро-монголов. Автор летописи, по-видимому, был либо священником, либо имел к церкви прямое отношение. Он свёл всё к божьей воле, ибо только Господу под силу наделить Царь-колокол мощью, способной отгонять неприятеля. Там описано, как при звуках набата захватчики в великом страхе бросали оружие и разбегались, а их кони сходили с ума.

Вошла секретарша с подносом, поставила на стол перед начальником небольшой самовар, две внушительных чашки, заварочный чайник, сахарницу, вазу с печеньем, сушками и конфетами. Строго посмотрела на хозяина кабинета, улыбнулась гостю, промолвила: «Приятного аппетита» и удалилась. Начальник показал ей вслед язык.

– Бу-бу-бу… То нельзя, сё нельзя… Извините, это я не вам… Царь? А разве он не в Кремле, расколотый?

– Нет, конечно. Тот – да, величайший и так далее, но царями называли на Руси самые большие колокола не раз и не два. Сейчас такой как раз на Лаврской колокольне, ему до кремлёвского далеко, в нём семьдесят две тонны, но бас имеет серьёзный.

– Вы сказали – отгонял? А почему же тогда на захват Владимира и его разорение Батыю хватило всего недели? Не верится как-то…

– Да, так и было, хватило неполной недели. И всё из-за измены. Там же, в последней строке, ниже посвящённого необычайной силе колокола стихотворения, говорится: «… под сенью нощи подлою изменническою рукою лишён был голоса Царь, и пали стены Града…»

– Значит, акустика? А не в инфразвуке ли дело?

– Не исключено, но он – не главное. Главное, как я собираюсь сейчас вам доказать, не в звуковом либо каком-то ином влиянии на человеческую психику. Инфразвук страшен, но не избирателен, и будь всё дело в нём, боялись бы одинаково и монголы, и русские.

– Готов согласиться. А кони?

– Дойдём и до коней. Так вот, тогда же, даже ещё раньше, вбилась в мою детскую головушку страшная семёрка…

– Что-о? – на этом месте хозяин кабинета едва сдержался, чтобы не нажать кнопку вызова охраны – выгнать психа взашей, – Какая ещё семёрка?!.. Магия чисел тоже у вас присутствует?

– Да никакой магии, – с усмешкой махнул рукой посетитель, – Вам эти семеро также наверняка знакомы. Помните, смертные грехи: алчность, скупость…

– Чревоугодие… – уныло похлопав себя по объёмистому животу, продолжил начальник, схрумкал разом три сушки, две конфеты, запил чаем и с тяжёлым вздохом добавил, – Прелюбодеяние, гм…

– Да, но эти мелочи, в том числе лень, зависть и сладострастие – чепуха. Самый тяжёлый, поистине, смертный, как принято считать в православии – гнев. Ненависть. Его и выделяет, его и карает, имею дерзость утверждать, моё… изделие. 

«Семинарист, стало быть. Я и то гляжу: нет-нет, да и прорвётся в речи электронного физика, компьютерщика, некая церко;винка…»

– И как же вам удалось сей факт установить? Вы ешьте, ешьте, вкусно же…

– Спасибо. Установить удалось не без помощи современных, строго научных методик. Поверьте, никакой мистики и ничего сверхъестественного.

– Вас не затруднит пояснить, подоступнее?

– Нисколько, – Звонарёв вынул из кармана дискету. Позволите воспользоваться вашим компьютером?  Буквально несколько минут. Вируса нет, клянусь всеми святыми!

– Давайте уж я сам, – Крушинин вставил носитель, увидел чёрный экран, – Антивирус у меня круче всех на свете, не извольте беспокоиться. А пароль?

– «Царь-звон», естественно.

Ну да, как же ещё. Сменявшие друг друга картинки кривых, синусоид, ломаных линий, графиков ни хрена не объясняли. Начальник снова вздохнул. Всё-таки перед ним очередной шарлатан или ненормальный. Он демонстративно взглянул на часы, хотя в углу экрана время отражалось предельно точно: с начала беседы прошло более часа, а результата нет. И не будет, надо вежливо сворачивать разговор, посоветовать обратиться в цирк либо всемирную лигу сексуальных реформ. 

От посетителя демонстрация не укрылась. Тот тоже вздохнул, но сдаваться не собирался.

– Впечатления, как и следовало ожидать, не производит, – констатировал он, опережая прощальные слова разочарованного визави, – Тогда я накоротке, своими словами. Четверть часа, не больше, и пойду. Санитаров звать не нужно, я не шизофреник и не параноик, и справка есть…

– Справку оставьте для жены.

– Так это она мне её и выдала, как в воду глядела. Сказала: имей в виду, там тебе без неё никак. Права она?.. Хотелось спросить, давно ли меня выписали?

– Как – выдала? На бумажке на газетной, на помятной туалетной?

– Нет, по всей форме. Она у меня врач, психиатр. И энцефалограммы пациентов института Сербского… а вы сейчас, должен заметить, именно их созерцали, она раздобыла, якобы для нужд своей кафедры. И модели поведения психопатологических личностей с разными маниями, подходящими под нашу семёрочку, я с её участием и с Божьей помощью разработал. И искусственный интеллект, позволяющий просчитать поведение таких личностей, тоже. Я не псих, смею вас уверить. А вас, вернее, вашу фирму, выбрал исключительно исходя из рода её деятельности. Потому что моя… наша специфически модулированная радиоволна никак не повлияет на нас с вами, на любого человека, независимо от возраста, пола, цвета кожи и вероисповедания, если он не подвержен греху гнева. Человекоубийства, понимаете? Нацистской, фашистской ненависти к людям. Я могу и берусь это доказать, и лишь «Заслон» способен воплотить это на практике, во благо и во имя спасения нашего отечества.

Продолжительную тираду визитёр выдал на одном дыхании, но, как ни странно, не раскраснелся, не вскакивал со стула и по кабинету не бегал. Глаза поблёскивали, взгляд стал ещё упорнее, но не более. Закончив, долил себе чаю, съел конфету. Уходить явно не собирался.

«Видимо, и в самом деле не псих», – решил заслоновец, – Или жена с ним хорошо поработала, научила скрывать манифестные симптомчики…»

– Ладно, – на этот раз очень глубоко вздохнув, согласился начальник отдела РЭБ, – Во имя, говорите?.. У вас будет возможность это доказать. Только сначала испробуем на добровольцах. Идёт?

– Хоть сейчас.

– Да ну? А колокольчики, бубенчики и магический кристалл? Они у вас с собой?

– Шутить изволите? Там же, на диске, прога. Вставим в ноутбук, и на улице любого прохожего протестируем. Но лучше на всякий случай в кресле типа зубоврачебного, и ручки-ножки зафиксировать. А то, на промилуй Боже, попадётся замаскированный террорист, тогда туши свет…

– Зубоврачебного у нас нет. Моё – чем не вариант? Подлокотники имеются, верёвочки доброволец с собой принесёт…

– Вы серьёзно?! – выпучил глаза семинарист, – Доброволец с верёвочками?

«Ага!.. Вот ты наконец и очеловечился, а то я уж думал – и правда закодированный какой-то…»

– Чему вы удивляетесь?.. Разве туфли со шнуровкой – такая уж редкость? – начальник не поленился (смертный грех как-никак), поднялся с кресла, действительно оснащённого подлокотниками, прошёл к двери, открыл, выглянул, – Елена Михайловна, очень вас прошу, пригласите ко мне Ворчуна. Пусть зайдёт через… – он обернулся к посетителю, – Сколько по времени длится самая простая проба вашего «Звона»?

– Минут десять или около того.

– Через пятнадцать минут. И возьмёт парочку ребят, желательно позлее. 

Он вернулся за стол, развернул клавиатуру.

– Запускайте вашу прогу. Как я понимаю, нам понадобятся наушники? Найдём и их. Начинать полагается с наименее, так сказать, ценных, поэтому в качестве первого объекта предлагаю себя.

– Наушники – чисто номинально. Звука не будет. Я бы к одному подвёл проводок, из линейного выхода, как мини-антенну, и всё. Работает не звук, а электроимпульс.

– Проводков не держу. Если с динамика снять контакт – пойдёт?

– Должно пойти.

«На прелюбодеев, говоришь, не действует?.. Вот заодно и проверим…»

Вслушиваясь в тишину, он ожидал услышать звон, грохот, гул. Нет, ни звука. Слабый, знакомый всем, кто имел дело с радиотехникой, так называемый «белый шум», и ничего кроме. А ведь он изо всех сил старался выполнить рекомендации изобретателя…

– Вы, мне кажется, вряд ли вообще что-либо услышите, – прямо заявил тот, привязывая руки начальника шнурками из его же ботинок, – Но кто знает… – он проницательно взглянул в глаза испытуемого, – Кто знает… А для теста – попытайтесь представить, и поподробнее, нелюбимого, даже ненавистного вам человека, можно из прошлого, из детства, юности… нужные эмоции возникнут сами.

«Нелюбимого, ненавистного… Ах, Леночка, ну разве я могу ненавидеть твоего Виталика?.. Он-то при чём?.. Попытаться представить… нет, не получается. А кого ещё? Шефа?.. Глупости. В детстве, отрочестве и юности?.. Ну да, били морды друг другу, и что? А ничего».

Первый «объект» встал с пыточного места, усадили второго, не совсем добровольного, «добровольца».

Охранник Костя приказ начальника с выразительной фамилией Ворчун выполнил неохотно. Какого чёрта его усаживают в начальственное кресло, привязывают руки к подлокотникам, ноги к базе, завязывают глаза и напяливают наушники, да ещё предлагают, хорошо хоть мысленно, кого-нибудь убить?

В ушах зазвенело, словно где-то поблизости катили сани с Дедом Морозом. Бубенчики побрякали, позвякали и унеслись. Всё.

Схожий результат вышел и с Костиным коллегой Ренатом. А с их командиром, ветераном-афганцем, майором в отставке Глебом Викторовичем Ворчуном, пошло по-иному. Три минуты сидел спокойно, потом набычился, напрягся, рванулся, на щеках заходили желваки, он попытался вскочить и вдруг обмяк – «семинарист» выключил сигнал. 

Понаблюдав за его поведением и реакцией хозяина кабинета, москвич понял: если б не последний тест, ехать ему восвояси ни с чем.

– Что вы чувствовали? – спросил непохожего на себя главного секьюрити главный РЭБовец, – Постарайтесь описать по возможности подробно, это важно.

– Вы сказали – представьте того, кого ненавидите, – Ворчун обращался к приезжему, понимая – отвечать следует именно ему, – Я и представил – там, в рейде. Духи застали нас врасплох, уцелели двое – взводный да я, салажонок. Вот их, сук, я и представил. Морд не видел, само собой – помню халаты, чалмы…

– Вы их убили бы, попадись они вам сейчас?

– Честно говоря, не знаю. Они-то в чём виноваты?.. Это была война, и мы там выполняли приказ, и они. И война, с их стороны, была, вообще-то, справедливая – не они к нам пришли без приглашения наводить социализм, а мы к ним. Убить?.. Тогда, в бою – убил бы… нет, не так – стрелял бы на поражение, а случись подранить – добивать не в наших правилах. А сейчас… Сейчас я не на войне.

– А что ты почувствовал, всё-таки? – начальник отдела радиоборьбы решил добиться конкретики – Слышал, видел?.. Можешь описать? Как будто протокол составляешь?

– Слышал звон, типа колокольного. Потом – гул, как поезд идёт в тоннеле. А в конце – страшно мне стало. Ты, Артемьич, только никому не говори, лады?.. Так страшно мне, вот те крест, никогда в жизни не было. Ни в Афгане, нигде.  Описать… Описать могу, это пожалуйста. Вот представь: тебя приговорили к смерти, и ты идёшь по коридору расстрельному, а сзади палач с тэтэшником в затылок тебе выцеливает… и вот-вот, сию секунду нажмёт на курок… Понял?.. Или – башку твою положили на плаху и топор уже летит, свистит… Вот примерно так. 

Теперь на «шарлатана» поглядели иначе – живой опыт оказался информативнее компьютерных картинок. И дрожащих рук у начальника охраны никто из немаленького штата предприятия до сего момента не видел. А сейчас боевого офицера колотило, как в лихорадке. Впечатляет…

– Я никому не скажу, можешь не сомневаться. Но и ты, уж будь добр, никому. Считай это производственным вопросом, а у нас, сам понимаешь… И парням передай.

– Ясное дело. Меня режиму учить не надо, и подписи под контрактом – что мою, что их, никто не отменял. Так я могу идти?

– Иди. И мы пойдём. Допиваем чаёк, и к шефу.

К «шефу», как панибратски называли сотрудники своего генерального директора, проще всего попасть с помощью скоростного лифта. Но тучный начальник отдела предпочёл путь более трудный, зато полезный – пешком по лестнице. По пути у московского гостя было время подумать, ибо ему, в отличие от одышливого рэбовца, подъём давался без особых усилий.

«Как он спросил: «Что подвигло?..»  А в самом деле, что? Первоначально ни о каких военных делах, вообще-то, и не помышлялось. Думалось о делах сугубо мирных – мы тогда с Танюшкой, помнится, обсуждали изгнание бесов, исцеление припадочных… ну да, так оно и было. И электроэнцефалограммы пациентов разной степени психованности она мне припёрла чисто с таким намерением.

«Не совсем профильное явление…» Конечно, какая уж тут профильность – где моя электроника, а где их мозговые перекосы… Моделировать поведение придурочных чердаков под воздействием колокольного набора звуков тоже начинал, пытаясь раскопать путь к поправке их, психов, здоровья. Потом постепенно пришло понимание: далеко не все вывихи рассудка вправимы таким путём. Смертные грехи, ага... Ишь, пыхтит, бодрячок… Ох, неспроста он так заинтересовался возможным влиянием «Царь-звона» на сладострастников… Грешен, грешен сей раб Божий, и не иначе как прелюбодеянием вкупе с обжорством.  Лени, правда, не наблюдается… Ну да Бог ему судья. 

Решающую фразу тоже сказала Таня. По телеку шёл сюжет не из самых приятных – эти твари выложили кадры, где они добивают наших раненых, а потом ещё показали разбитую школу, детишек в крови, снаряды с надписью «Всё лучшее – детям»… Она взяла Мишку на руки и выдала: «Серёжа, да они СУМАСШЕДШИЕ!»

А я как раз к тому времени понял: наиболее подвержена эффекту комбинация мозговых альфа-волн самых агрессивных, беспредельных человеконенавистников. Она из клиники Сербского принесла штук пять, типа Чикатилло и компании, я заложил, прозвонил… И после её слов дошло: не больных мне надо лечить. Медицина – хорошо, но она потерпит. А прежде всего надобно мне попробовать ИХ остановить. Вот потому к вам и пришёл, в вашу фирму. Если кто и может чего, так это вы…»

Безразмерные окна тридцатого этажа «Заслонного» небоскрёба позволяли в деталях рассмотреть добрую половину города и Неву с третью Финского залива. При желании легко вообразить: стоишь на колокольне, скажем, Ивана Великого.

В обширной приёмной Звонарёву велели посидеть, отдышаться и передохнуть. Сам шумно сопящий любитель экстремальных лестничных прогулок, мимоходом спросив секретаршу: «У себя?», не останавливаясь протопал в дверь самого высокого – и по расположению, и, вероятнее всего, по положению, здешнего начальства. Приезжий решил не садиться, а поглядеть на местные дали. Девушка-секретарь ему не мешала, лишь спустя четверть часа вежливо предложила: «Пройдите, вас ждут».

– Ну-с, молодой человек, – спросил сидящий за необъятным столом человек с невыразительным лицом в простых роговых очках, – И что вы там такого наизобретали?

– Ничего, – пожав плечами, ответил «молодой человек».

«Наизобретали всё это задолго до меня. Колокол разве я изобрёл?.. Компьютер?.. Может быть, модуляцию радиоволн звуковым сигналом?.. И электроэнцефалографию как будто знают не первый год…»

– Скромность – неплохое качество, но не всегда уместное. С оформлением авторского свидетельства вам помогут. Я, как мне кажется, понял основной принцип действия вашей, гм, штуковины. Звон, значит. Лихо. У меня два вопроса, вернее один: а если в зону действия попадут не совсем нужные нам с вами люди?.. Вы же понимаете: на поле боя, где мы её в скором времени применим, есть не только вражеские солдаты, но и наши бойцы?.. И вторая часть вопроса: каким образом радиоволна доберётся до экранированных, так сказать, мозгов? Под танковую, например, броню?.. О кораблях пока не будем, но и там вопрос не снимается. А?

«Ух ты!.. Авторское свидетельство… Бог с ним, об этом мечтать действительно рановато… В скором времени – на поле боя?.. Ни фига себе…»

– Относительно наших и вражеских… полной уверенности у меня, разумеется, нет… но ещё во времена монгольского набега, как сказано в летописи, захватчики получали от Царь-колокола по мозгам, а наши – нет. И всё дело, я полагаю, в разнице эмоций и соответствующей разнице биопотенциалов агрессора и защитника. Ярость защитника бывает благородной, а злоба и ненависть нападающего – никогда. Наш сегодняшний опыт с ветераном афганской войны показал: он испугался, да. Но – не запаниковал. Сними мы с него в этот момент энцефалограмму, это было бы видно.

– Летопись монгольского набега? Вы её видели, своими глазами?.. Завидую белой завистью… Белая – ведь не грех?.. Во всяком случае, не смертный?..  Простите, это я так, в порядке лирического отступления. Продолжайте.
 
– Видел, честное слово. И там описана картина паники нападающих, такой сильной, что она передавалась их коням. Так вот, ваш охранник не трепетал и штаны не промочил, он не врёт. И его альфа-ритм, я уверен, это покажет – слегка качнётся, не более. А мозговые кривые потенциальных и состоявшихся серийных убийц меняются резко, очень резко. Так бывает при склонности к суициду. Это – паника, отчаяние, на грани полной дезориентации. Ну а броня… да, она экранирует. Но ведь в любом танке, бэтээре, корабле наконец, даже на режиме полного радиомолчания, ПРИЁМНИКИ всегда включены, не так ли? Я далёк от мысли повторно пугать нашего афганца, но если он согласится сесть в какую-нибудь бронемашину, буквально на минуту…

– Зачем же его? Молодые – Ренат, Костик… они же слышали некие бубенчики? Вот их посадите в танк… у нас есть, сколько угодно… и вперёд. Да, я не спросил: как у вас с работой?.. Готовы к нам перейти, на постоянной основе?.. Или хотя бы на время работы над проектом?.. Сегодня у нас что?.. Вторник, или я что-то упустил?.. Прогуливаете?

– Нет, не прогуливаю. Я в отпуске за свой счёт, до конца недели.

– Если мы вас заберём к себе – не возражаете?.. Но скажу сразу: возражений не приму. Вы нам нужны, и не только, даже не столько нам. Сами понимаете, кому. Тем, кто сейчас на стенах, под стрелами и огнём. Ваш звон, очень надеюсь, поможет сохранить целой не одну кольчугу на русской груди… Кстати, какое планируется наименование для изделия?

Поскольку последний вопрос обращался уже к начальнику отдела, тот и ответил:

– Дистанционный психоэлектронный… нет, лучше покороче: «Преобразователь агрессии в панику», сокращённо «ПАПА». И фамилия автора, естественно. Получается, по-моему, неплохо: «ПАПА Звонарёва»

– Ну да, звучит… А вторая «А» что означает?

– Честно говоря, ничего. Для красного словца, – с виноватой ухмылкой пояснил сладострастник.


октябрь 2023. К востоку от города NN-ска 

– А если эта хреновина не подействует? – с сомнением осведомился мужчина в полевой военной форме с погонами генерал-лейтенанта, – Ты можешь поручиться, что у меня хватит времени? Может быть, всё-таки не у самого рубежа, а хотя бы…

– Нет! – невежливо перебил генерала одетый в такую же форму, но без погон, начальник отдела РЭБ, – Дальше от линии перехода в атаку у них ещё не сформируется нужный накал… Извини, злости нам в гадах надо побольше, для верности.

– Но хоть вертушки я могу поднять загодя?

– Ни в коем случае!

– Ах, чтоб тебя!.. – генерал покосился на молчаливого молодого штатского, переминающегося с ноги на ногу за спиной старшего, – Слышь, Звонарь… а наших… Наших не заденет?.. Гарантируешь?

Тот хотел было ответить: «Товарищ генерал, ну как я могу что-то гарантировать?.. Дрон-ретранслятор накрывает устойчивым сигналом площадку четыре на четыре километра, основная антенна бьёт точно по его отражателю, теоретически вроде всё выверено, а на практике никто никогда ничего подобного не делал…» Начальник не дал – сунул кулак под нос: «Молчи!»

– Задеть-то заденет, не в этот раз, так в следующий или через один. Меня он прозвонил, и ни хера не случилось. Из наших только у одного лёгкий понос…Так что не будем пани… пардон, не будем мандражировать раньше срока. Разведка не врёт? Точно здесь пойдут?

– Точнее не бывает. Полторы недели как пригнали свою элиту, инсценировка крайне маловероятна. Пойдут, и сегодня же, на рассвете, я этого Савоса ещё по училищу помню. Он блефовать никогда не умел. Да и уверен он, стопроцентно уверен: не ждут его тут. Мы больше месяца их не тревожим, типа обленились вконец, ротации не делаем, спим в шапку… Спутник у них висит, всё видит…

– Спутник? А установку он не засечёт? – встревожился названный Звонарём, – Не дай Бог её подобьют, хотя бы зацепят – всё сорвётся!

– Не бои;сь, наука! – хохотнул генерал, – Всё он видит, да не всё мы ему показываем… Ты думаешь, мне, кроме твоей финтифлюшки, нечем их закопать? Хватает, будь уверен… Если б не поручительство вашего босса…

– Ага, – снова встрял беспогонный, – Неужто начал бы шевелиться, обозначил присутствие свежих войск, артиллерии, брони?.. Эти, оттуда, с радости гопака запляшут!

– Да не о том я…  Тихо!..

Из стоящей на табурете в углу блиндажа рации прозвучало: «Наблюдаю активность. Разряд семь, десять, восемь, три. С пенкой. Повторяю: с пенкой. Дистанция двенадцать…» Через три минуты: «одиннадцать…» Ещё через три: «десять…» Генерал взял микрофон.

– Пусть идут. Всем – полная тишина. Повторяю: всем – тишина.

Рация продолжила отсчёт: «Восемь… семь… шесть… пять… четыре…» 

Младший штатский вздохнул и обратился к старшему:

– Думаю, пора.

Тот кивнул, достал из кармана предмет, по виду напоминающий обыкновенный мобильный телефон, нажал кнопочку. Ничего не произошло.

«Три…» – скрипнула рация... «Два…»

Вдалеке прозвучал одиночный орудийный выстрел. Генерал с тревогой посмотрел на старшего штатского. Тот успокоительно поднял ладонь: «Всё в порядке». Генерал произнёс в микрофон, повысив голос:

– Тишина!.. Всем – ТИ-ШИ-НА!!

Словно в ответ где-то грохнуло – явно взорвалось что-то серьёзное. И снова выстрел, и снова грохот, а потом… Потом загремело, словно столкнулись как минимум два десятка грозовых туч.

Трое вышли из укрытия. На западе горизонт не просматривался, затянутый дымной пеленой. В спутниковых и воздушных разведданных нужды не было – подчинённые генерал-лейтенанта уже всё доложили. Они с расстояния в два километра отлично видели более чем странное, необъяснимое самоуничтожение группировки противника. 

– Ты знаешь, – сказал генерал, обращаясь одновременно к обоим штатским, – Я сейчас трижды перекрестился.

– Правильно, – ответил младший из них, названный «Звонарём», – Так и полагается, меня ещё бабушка учила. А пенка – это что?

– Фигня, по большому счёту. На нашем жаргоне – пехота вне брони, обычно на грузовиках. Пенку на пиве видел?.. Вот и тут так – дунул, и нету.


октябрь 2023.  Там же, несколько часов спустя.

– Ну что, сажаем «бубенчик»? – спросил у штатского человека в военной форме без погон сотрудник предприятия «Заслон», отвечающий за работу мобильного модуля, – Или ещё позвоним?  Там, вообще-то ничего интересного больше нет…

– Я бы дополнительно проверил на каком-нибудь одиночном или парном объекте, – вместо начальника ответил «Звонарь».

– Ты сегодня именинник, – начальник хлопнул его по плечу, – Тебе и карты в руки. На час батарейки хватит, а там – можем и сажать. Но раз ничего нет…

– Есть! – сотрудник глядел на экран связи с дроном, – Есть одиночная бээрдээм, на холме. По данным разведки, у них там наблюдательный пункт. Звоним?

– Давай.


октябрь 2023. В то же время, к западу от города NN-ска
 
«Дзвіны» – вот что нацарапал кто-то на перепачканном кровью походном столе.  «Колокола». Почему – кто-то?.. он, Петро, и нацарапал, прямо перед смертью. Некому больше тут царапать мебель, потому как в наблюдательном блиндаже находился только он один.  Было чему удивляться, но на удивление времени не хватило.

Полковнику послышался странный звук – будто где-то в отдалении звонит колокол. Звук постепенно нарастает, невидимая колокольня всё ближе, звон усиливается, переходит в тяжёлый, натужный гул, заполняя голову, распирая мозг…

Что за чертовщина?! Хочется остановить, прекратить эту пытку, оглохнуть, и он зажимает уши руками, но звон не прекращается, гудит и ревёт уже всё вокруг – сами земляные стены блиндажа гудят, ревут, давят… Возникает дикое, мощное желание: для избавления он должен убить того, кто виноват – виноват перед ним, перед всем миром… этот кто-то, кого надо убить – там, снаружи. Он сидит за рулём бронемашины, он – враг, повинный во всех бедах людских!..

Командир повернулся к выходу, выхватывая пистолет. Сейчас, сейчас… но выйти и убить он не успел – водитель с позывным «Перун» («Гром») сам вошёл в блиндаж, побуждаемый точь-в-точь такими же чувствами, вошёл с готовым к стрельбе автоматом. Сержант выпустил в полковничье лицо и не прикрытую кевларом бронежилета шею длинную очередь, а потом сунул горячий ствол себе в рот и нажал на курок.