Афродита

    Сегодня у меня выдался редкостный свободный день, когда я спокойно с полным моим удовольствием могу предаться любимому занятию — чтению, потому как жена с дочкой поехали в гости к тёще, оставив вашего покорного слугу одного дома на хозяйстве.

    В обычные же дни, когда вся семья в сборе, моё любимое чадо сидит у меня на голове и творит, что ему (ей) заблагорассудится к обоюдному нашему удовольствию, а в вёдро, если вне дома, — то гуляем мы по всяким заповедным городским местам.
 
    Нет ничего приятнее, друзья, чем держать в руках печатное издание! Все эти новомодные гаджетные или голосовые книжки не заменят (во всяком случае, мне) бумажную литературу — «что написано пером, не вырубишь топором!» Так и сегодня я блаженствую, с томиком Ремарка в руках, развалясь в удобном кресле…

    Квартирка, в которой мы втроём живём коммунальная, небольшая — всего четверо соседей, трое из которых нормальные люди, а третий, вернее третья, — это нечто: завзятая почитательница Бахуса, правда, достаточно миролюбивая.  Пообщается с богом виноделия и — баиньки до следующего общения, не доводя до осложнений с соседями. Во всяком случае, ни оргий, ни посещений всякими деклассированными элементами на моей памяти не было. У каждого же есть свои недостатки, и всё было бы ничего, если бы не…

    Я так углубился в «Трёх товарищей», что не заметил, как распахнулась дверь в комнату… В её проёме, как Афродита из пены морской, появилась «Афродита» нашей коммунальной квартиры по прозванию Сонька — женщина лет около сорока, сорока двух довольно ещё миловидной внешности, слегка подпорченной сегодняшним фингалом под глазом и полным алкогольным раздвоением личности. В таком состоянии я ещё свою соседку никогда не видел.
 
    Существо сие в женском обличие предстало предо мной в весьма оригинальном наряде: на ней кроме бюстгальтера, чулок, и туфель ничего не было. На голове же вместо причёски — простоволосый «художественный» беспорядок…

    Сонька по моим наблюдениям ещё не успела полностью растратить свою былую стать, как и некоторую привлекательность, однако частенько бывала, как говорится, «под шафе», но в таком «экстравагантном» виде она явилась впервые.

    Держась за косяк двери, Соня мутным взглядом обвела всё вокруг и тупо остановила его на мне. Скривя рот гармошкой и утробно икнув, женщина с запинкой произнесла:
     — А ты хто такой, твою мать, и какого хрена ты тут делаешь?

    Пришлось мне медленно, с расстановкой раза три объяснять Соньке, что я здесь вообще-то живу, а её комната рядом с моей, и что она просто перепутала двери.

    Моя «Афродита», по-прежнему опираясь на косяк двери, чтобы не упасть, заплетающимся языком выговорила:
    — А ты что ли сосед Колька? А иде тогда, Колька, твойная жёнка?.. Слушай, а давай… как его это… — покурим вместе… У тебя папиросы есть? Давай, знашь, лучше вместе выпьем, а потом покурим!.. Наливай!

    — Сонь, ты бы лучше пошла и немного приоделась для начала, а то как-то неудобно мне: я тут сижу одетый, а ты совсем в неглиже… — посоветовал я.

    Женщина покачиваясь, молча, оглядела себя с ног до головы, а потом, с трудом подбирая слова, выдохнула:
    — А ты, Коль, давай тоже раз..., раз…, раздевайся, и нам обоим будет тогда хорошо и удобно — тебе, и мне...    Без штанов-то курить сподручней, а для «некурить-то» и совсем что надо!..

    После столь длинной тирады Сонькина рука соскользнула с опоры, она не удержалась на ногах и с размаху, матерясь, рухнула на пол у двери. Ну что ты с ней будешь делать?! Пришлось мне её поднимать, а пьяное тело, всё равно, что мёртвое — тяжелее вдесятеро — можно и надорваться. Кое-как дотащил я бабёнку до её комнаты, плюхнул поверх одеяла на кровать, и было собрался удаляться восвояси, как, вдруг, её руки обвили мою шею, да так крепко прижали к себе, что я чуть не задохнулся в её бюсте.
 
    Сонька, прижав меня к себе, во всю мощь своих пьяных лёгких выдала:
    — А давай лучше, Колька, это…, как его там, по…, по…, полюбимся! Знаешь, как я это умею!.. Это я умееею!..

    С трудом освободившись из цепких объятий, я с позором отступил от греха подальше в свою комнату и ещё долго слышал вопли обиженной женщины:
    — Свооолочь ты, Колька, уууу свооолочь!..  Как есть сволота! Ну, погоди… Я тебе это припомню, я тебе хоообот-то твой оторву к едрене фене — нееечем будет!.. 

    Слава Богу, что, вскорости, пришла соседка, с которой мы вдвоём нашу «Афродиту» усмирили бы, ежели что...

    Однако Сонькины гастроли в её комнате продолжались, но уже в вокальном плане. Очевидно, она ещё приняла некоторую дозу «горячительного» и, забыв о сексуальной неудовлетворённости, перешла к песенному жанру.

    Пока пьяные стенания раздавались из комнаты, было ещё более или менее терпимо, но потом они переместились в коридор и разнеслись по всей квартире в полный голос.

    Мы с соседкой вышли из своих убежищ, чтобы утихомирить «певицу», но потеряли дар речи от увиденного: Сонька сидела на полу в чём мать родила с дымящейся папиросой в одной руке и бутылкой пива в другой и распевала во всё горло блатные песни.

    Никакие наши увещевания, предложения и угрозы на неё не действовали — она только ещё громче орала и материлась.

    Соседка решилась на радикальное средство и вызвала милицию.  Наряд прибыл незамедлительно, ибо отделение было совсем рядом с домом. Парни, увидев, нашу «Афродиту», переглянулись и засмеялись: «Ну, это, граждане, точно наш клиент!»

    Мы нашли кое-какую одежонку, чтобы прикрыть Сонькин срам и, с трудом, преодолев её сопротивление, передали невменяемую бабёнку милиции с рук на руки. Наша Сонька прекратила орать свои песни, но «на всю Ивановскую» материлась и упиралась, когда милицейские парни тащили её из квартиры.

    В нашем жилище воцарилась, наконец, долгожданная тишина, однако дело «Афродиты» на этом не закончилось.

   Когда Соньку милиционеры волокли до отделения, она брыкалась и материла ребят, как последний извозчик, в самом же отделении при составлении протокола о задержании, она умудрилась вырваться от стража порядка и, перегнувшись через стол, рукой наставить представителю власти пару синяков и царапин на лице! Дело кончилось наручниками! А это уже совсем другая история!

  Короче говоря, Сонькины похождения закончились тем, что «за оскорбление представителей власти действием», её «укатали» на зону, сроком на три года, и больше я её не видел! Не видел, потому как переехал из коммуналки в другой район, получив, наконец-то, отдельную квартиру.
 
  Мне, как человеку «строгих правил», «расслабляющемуся» по праздникам, трудно понять, какие душевные бури должны были бушевать, в душе этой женщины, чтобы она так «слетела с катушек». С другой стороны, сколько людей (особенно творческих профессий), достигших карьерных высот, спиваются от «хорошей» жизни… Правда,  бывает и наоборот: сколько неудачников или считающих себя таковыми,  считающих себя «недооцененными», топят горе в рюмке. Как бы там ни было, Соньку было жаль, ибо  довольно молодая и даже симпатичная женщина могла построить свою жизнь намного лучше. А, может быть, просто в нужный день не оказалось рядом нужного человека?

 
 P.S. Краем уха много позже я услышал, что Соня, выйдя из мест заключения, вроде, совсем рассорилась с Бахусом и даже неплохо устроила свою жизнь! Если это, конечно,  правда, то, слава Богу — одной заблудшей душой на этом свете стало меньше.


С-Петербург                21.05.24г.