Аристо наброски

  Шуточная попытка прозы на тему.
  Иногда нужно писать всякие глупости - ведь иногда их приходится читать у тех, кто издаёт книги с подобным содержанием.
  Нет, на это просто жалко времени!

1.Звонок. Это она.
Тишина и её тихий голосок с интонацией виновности и плохо сдерживаемого ликования: " Я влюбилась..."
О Боги! Всего пол-года назад я уже слышала это заклинание и вот опять.
- "Перезвоню вечером , после шести."

У меня было время подготовиться, чтобы выслушать её и не дать засомневаться в моём участии. Нас сблизили годы самых неожиданных и трудных переживаний в жизни обоих, мы прошли все бурные , каменистые "пороги", ни разу не бросив одна другую, и эта проверка временем и трудностями теперь явилась залогом безграничного доверия, стала нашим тайным сокровищем.

Отопление уже отключили, хотя весна пришла капризная и в конце апреля дохнула зимним холодом, а за прошедшую ночь намело снега, как это не всегда бывает и зимой. Первая зелень газонов поседела и вскоре укрылась белым. Поэтому я закуталась в плед и умостилась в большом кресле в тёплом свете единственного настольного светильника под большим оранжевато-красным абажуром. На светлом фоне в рисунке ветви склонялись под тяжестью спелых абрикосов и создавали обманное чувство, что я встречаю вечер в маленьком южном саду. Мой милый Художник помигнул заговорщицки, оставил на столике пару ликёрных конфеток и удалился с деланным испугом , - знал, что мне предстоит выслушать исповедь подруги.

Она ждала моего звонка,- зная её, представляла её нетерпение и не смела томить почти родственную мне душу.

- "Всё так неожиданно случилось. Вчера вечером я подошла к окну, чтобы задёрнуть штору и вдруг увидела его. Знаешь, вдруг сердце толкнулось так сильно, как будто стремилось выскочить за пределы грудной клетки, за рёбра! Его силуэт только мелькнул и тут же скрылся за углом нашей кафешки. Но я сразу поняла , - это ОН!

Впервые увидела его тоже мельком, когда выезжала на работу и не могла остановиться, - опаздывала и неизбежные утром пробки поджидали, как непреодолимые препятствия. И работы было необычно много в эти дни. Так что и не мечтала ещё раз увидеть ЕГО, но и тогда, так же дрогнуло сердце от предчувствия. Ты же знаешь, какая у меня интуиция.

Я сразу кинулась в прихожую, накинула плащ, тот, с "брусничной" подкладкой, ты знаешь, и, как была в туфлях на каблуках, ринулась, в надежде нагнать ЕГО. Концерт по-боку, само собой! Неслась в темноте проспекта, бежала и чувствовала, как каблуки вязнут в швах ненавистной брусчатки , как полыхают красным в свете уличных ламп развевающиеся полы плаща, напоминая о красном подбое плаща Пилата, - послевкусие премьеры ,- чувствуя удивлённые взгляды редких прохожих на моём слишком открытом декольте платья, - того, ты знаешь. Мне кажется, что я буквально долетела до угла кафешки, - так быстро я оказалась перед входом, за которым, я успела увидеть, - он только что скрылся.

Он был совершенно спокоен в укромном уголке нашего кафе. Он был один. Он сидел в самом затенённом месте так, что я не сразу разглядела его после уличных сумерек, и огней витрин, и ламп проспекта. Я очень старалась быть спокойной и никак не выдать своего присутствия. Его взгляд был меланхоличен, даже рассеян и чувствовалось , что ему приятно тепло, тихая музыка, приглушённый свет и немногие посетители, сидевшие вдали за столиками, - пламя маленьких свечей на них горело ровно, почти не колеблясь.

Я не сразу увидела ее. Понимаешь? Ее, она прошла бесшумно, почти как тень, не обратив на себя внимания посетителей и официанта, занятого за своей стойкой тем, что натирал столовые приборы, - неторопливо, - только посверкивали лезвия ножей, когда на них падал свет. Официант не заметил её.

Она шла между пустых столиков, изредка поворачивала голову, обводя медленным, казалось, совершенно безразличным взглядом полупустой зальчик, - кошаче- зелёными глазами с расширенными от темноты зрачками. На ней было что-то серебристо-серое, почти однотонное, нет, скорее монохромное, если бы не угадываемый рисунок, напоминающий рябь, какая бывает на сухих дюнах барханных песков пустыни. Наверное так выглядят эти пески глубокой ночью, превращаясь из золотистых в чёрно-серые в холодном ярком лунном свете, с высветленными при падении звёзд, гранями. Но ткань одеяния была ворсистая, мягкая и под ней движения её тела буквально завораживали, притягивали взгляд почти нечеловеческой плавностью, изяществом и естественностью, как повадкой, которая может быть присуща живому, осторожному и сильному зверю в дикой природе, и поступь была продолжением этого тягучего движения в полутьме.

Представь, платье с высоким , глухим воротом, почти до самых скул охватывающее длинную шею. И её замысловатая и простая, одновременно, причёска - почти пепельные, светлые, пушистые, густые волосы. Я не разглядела её лица, уловив блеск глаз, показавшийся хищным. Я возненавидела себя в моем декольтированном - уж не придорожный жук я в этом кошмарном одеянии? И плащ с дурацкой подкладкой! И мои волосы, гладкостью которых я восхищалась ,блеском и их чернотой, прихваченные в пучок на затылке - в этом столько холода, космического, что-то от Маргариты. Хорошо, что плащ остался у меня на коленях, иначе я бы сошла с ума, представляя как выглядела бы в сравнении.

Да! Сошла бы с ума, ещё и потому, что она направилась прямо к нему. Потому, что она,- я не видела с каким выражением лица,- села с ним рядом. Потому, что мне оставалась роль незаметного наблюдателя, ничего для него не значащего. Тем более для неё. Для нее, явившейся нежданным сюрпризом для меня. Пренеприятным. Ты можешь себе это представить ?".

Ещё бы я не могла, очень даже ясно представила, слушая и подумывая, что надо бы записать этот разговор, чтобы передать запись ей позже. Она могла бы использовать её, чтобы удовлетворить свою тягу к написанию рассказиков, или ... или она уже начала писать и потому, слушая её, проскакивает мысль, что говорит как по-написаннму. Ох! Пианистка, пальчики которой ловко прикасаются не только к клавишам рояля, но к кнопкам клавиатуры, - так она пишет "музыку" к событиям в своей жизни , пересказывая мне, как хороший артист озвучивает книгу.

Что ж, послушаю.
Стараясь не шуршать обёрткой, я развернула шоколадную конфетку - эту историю в самый раз слушать, когда в соседней комнате гитара тихонько подыскивает аккорды и ощущая, как во рту тает шоколад и конфетка чуть обжигает ликёрной сладостью.

- "Знаешь, пусть это глупо, но меня особенно задевало то, что у них, похоже, совпадают вкусы, - он всегда одет в высшей степени элегантно, в особый серый,- не тот, от которого тошнит в мужских костюмах,- в нём нет и намёка на оттенок голубого , это строгий серый, близкий к цвету обшивки военных катеров, но мягкий , бархатный, который он сочетает с бахатом чёрного, невольно вызывающего ассоциации с мужественностью, неторопливостью и достоинством тигра - царственного , опасного , но провоцирующего на желание прикоснуться, даже погладить! Я видела на нём галстук - он был белый, чуть серебристый с парой чёрных полос - это надо видеть, - красиво.

Я невольно постоянно поглядывала в их сторону, но рассмотреть поподробнне, что происходило межлу ними не было ни малейшей возможности - их столик располагался чуть за угловой стеной от меня. Кажется, они сидели совсем рядом на небольшом диванчике.
Мой взгляд перехватил официант. Он оставил своё занятие, прошёл к ним, ненадолго склонился над их столиком и вскоре скрылся за створками двери, ведущей на кухню. Вернулся довольно скоро - я заметила на подносе две маленькие тарелочки и что-то белое в них , и одну , похожую на небольшое блюдо, с рыхлым, темноватым, разнообразно-мелким. Он расставил тарелочки в уголке,на полу,- для кафешного котика, вернулся с маленьким флисовым пледом, которым услужливо укрыл ее. Апрельский вечер был совсем холодным, промозглым, влажным, а она вошла с улицы, одетая лишь в своё серое.

Нужно было действовать и действовать решительно, иначе другого случая, настолько фантастически удобного, могло не представиться. Но она, она никак не входила в мой план действий, это останавливало меня, заставляло продумать всё до мелочей, учесть все последствия уже принятого раньше решения. Ты знаешь, что во мне решительность и способность к действию всегда борется с желанием всё продумать,
рассчитать - я же храбрый заяц.

Я терпеливо выждала ещё немного, понимая, что им нужно поговорить и немного перекусить, согреться, расслабиться - так им будет легче принять моё неожиданное появление, а ему принять то, что я собиралась предложить.

Когда я подошла и чуть приобняла его за шею, мелкая дрожь от волнения, какая бывает, когда продрогнешь под холодным дождём, охватила меня, но я взяла себя в руки, чуть наклонилась к нему, глядя в глаза и уверенно, неожиданно для себя твёрдо и убеждённо сказала, что не уйду без него отсюда, что я несколько дней думаю о его судьбе и хочу стать её лучшей частью.
Я взглянула на нее, в её растерянные , даже потерянные зелёные глаза, кажется, готовые наполниться слезами и улыбнулась ей, искренне, со всей теплотой и открытостью, на которые только была способна. И сказала, сама готовая расплакться и понимая что творится в её душе, что хочу стать частью и её судьбы. Кажется судьбы наши будут переплетены и каждый день станет для нас троих не самым худшим, стоит только понять себя каждому и сделать выбор. Какой? Хотелосьбы- правильный и нам не привыкать- мы вибираем ежеминутно в этой нашей жизни и от выбора зависит путь.


 * * *

2. продолжение
Голос, не её голос, голос незнакомой той, и, надо признать, прекрасной, светловолосой красавицы - он обнимал, он казалось касался его щеки , терялся в густой волнистой копне волос, заставлял замирать пальцы, удерживающие тонкую ножку бокала и от звука этого голоса, бархатистого, обволакивающего, начинало тонко подрагивать вино в бокале и, казалось, искриться изнутри и теплиться, золотисто-розово, углями костра, вино цвета крови обретало живую теплоту, светилось изнутри и волновалось, - будоражило, гипнотизировало.

Она не могла избавиться от ощущения, что не лишняя в этом любовном дуэте, так она знала и владела всем, что было в нем - она была с ним везде, она привыкла быть с ним везде - в его творчестве, в каждой строчке и слове его стихов, его песен, она сама была их мелодией и отважной страстью, и агрессивной , шутливой атакой , и победным маршем, и покорным отступлением.
Она была его вдохновительницей и требовательным издателем, его безумной фанаткой и безкомпромиссным критиком, его завхозом, наконец, его лучшим поваром и его экулапом. Приступ мигрени, боль настигала его внезапно и мутила сознание - она, погружаясь мягкими подушечками пальцев, тонких и длинных,чувствительных и сильных пальцев пианистки в густоту его шевелюры, успокоительно, колыбельно, исцеляюще,отводила от виска раскалённый стилет боли , погружала с спокойное забытьё, уносила пульсирующую муку, уводила сознание в спасительную дремоту.

Её требовательность к нему объяснялась только тем, что она сознавала его одарённость, чувствовала, что он бывал счастлив и весел только когда ему удавалось задуманное и он сам был доволен своей работой. Работой ? Нет , нет, - это было высшее наслаждение, - погружаться в фантазии и водовороты, из которых он выхватывал самые нужные слова, складывая их в самые точные, свежие рифмы, облекая мысль в словесную красоту, в гармоничное звучание , в музыку стиха.

Она стояла в оцепенении, в недоумении от охватившего её чувства, в котором не было уже ненависти, пустоты, обрушившейся на неё ранее,- она непостижимо и очевидно начинала понимать его состояние , - эта милое лицо у микрофона, лёгкие светлые локоны длинных, спадающих до середины спины волос, широкая волна которых, сегка затеняя чуть склонённое лицо , удивительно оттеняла и усиливала впечатление глубокой чувственности, внутреннего тепла серо-зелёных глаз и облегающее платье , глубокого зеленовато-чёрного, плотного шёлка - всё составляло достойную внимания , изящную, элегантную для простой кафешки, женщину, голос которой сумел покорить неожиданно и саму ее.
Пространство вдруг обрело невиданные очертания, приняв в себя души троих , в которых звучала одна мелодия, неразделимая , каким бывает неразделимым мощный, спокойный ток большой воды, текущей в одном русле - куда уносила их эта большая вода?




"Он здесь" - сказала тихо она и Павел всё понял. Не для того эта уютная кафешка служила им уже три года, чтобы она лила слёзы, а где-то рядом был он и не он утешал её, не он утирал мокрое от тёплых слёз лицо, для него не менее дорогое, и тем более дорогое для Пашки, что от этого , дорого ему , Пашке лица ,отказался когда-то.

Она, не видя, но точно принятым , посланным ей интуицией сигналом, почувствовала, что он за столиком уже не один. И точно, другой голос , мужской, зазвучал словами известной песни с маленькой эстрады, волнующий, и чуть тревожащий хорошо знакомыми словами о давних днях, воспоминаниями о душистых, тёмных вечерах в маленьком приморском городке.

И она замерла, погрузившись на минуту в обманность холодного света лунной ночи и звон цикад, в шорох волн, перебирающих прибрежную мелкую гальку и прикосновениях, прикосновениях, которые становятся незабываемыми навсегда , когда когда нет земли, воды, тёмной листвы , прибрежных скал и только невесомость, полёт в блаженную неизвестность , в чёрный , сажисто-мохнатый бархат тёплого неба в россыпях сверкающих звёзд , вибрирующий звон цикад и глупая круглая луна, стыдливо занавесившаяся мутной кисеёй случайного облачка, висит и не знает, куда ей можно отвести свой взгляд, чтобы не смутить, не нарушить , не прервать бесконечного мгновения неземного несуществования.