Глава 11

Отец Прокопий с сыном возвращались с поля. Надел их был самым крайним, общество так распределило, отец Прокопий не стал спорить. Оно и лучше. Работать на крайней полосе, конечно, приходилось больше. Близкий сосед — лесок так и норовил в гости зайти со своими саженцами, трава-мурава никак не хотела придерживаться собственных границ, а всё время нарушало границы участка отца Прокопия, но и этот же лесок доставлял столько удовольствий, а на травушке — муравушке так приятно лежать, глядя в голубое небо, что жаловаться на некоторые неудобства было бы грешно.
С сыном Глебом просо уже отсеяли. Чуть раньше соседей. Чуть раньше, чем полагалось по приметам-подсказкам самой природы. Отец Прокопий не хотел работать с другими, намеренно держался особняком. Ему было неприятно наблюдать за многочисленными языческими обрядами, тьма-тьмущая которых сопровождала работу на пашне. А уж Глебу совсем ни к чему их видеть. Хотя, видят, конечно, и Глеб, и отец Прокопий. Тут закроешь глаза — не увидишь, так услышишь. И жалко иной раз становится своих земляков. Ведь понятно, что для семьи стараются, что не выжить в лихую годину без хорошего запаса урожая, вот и хлопочут, где хитростью и уловками, где намёками и подсказками задобрить своих богов. А когда становится совсем скверно, когда урожаю грозит гибель, от засухи или ещё какой напасти, то отчаяние может заставить общину пойти на страшные поступки.
Когда-то он и сам во многом участвовал. А потом случилось по молодости служить у князя, там и крестился, и принял новую веру. В этой вере и прожил большую часть сознательной жизни. А постарев, вернулся в свою родную землю в сане священника, с женой и сыном-отроком.
Община встретили Прокопия настороженно, но не враждебно. Живи, места всем хватит. Вот с тех пор и живут. Прошлым летом похоронил жену. Трудно им вдвоём с Глебом управляться без женских рук, да делать нечего.
— О чём, батька, загрустил? Или устал? — вывел отца Прокопия из задумчивости весёлый голос сына.
— А и устал. Годков мне уж немало, поди, — Прокопий ускорил шаг. Что-то он и вправду отстал, Глеб придержал Рыжика, поджидая отца.
— Что там дальше полагается сеять?
— А вот запоминай, сынок, заквакают лягушки — будем сеять овёс, услышим кукушку – примемся за лён.
— А зачем нам лён, кто им заниматься будет, не мы же с тобой?
— Это ты верно подметил, Глебушко, остались мы без матери твоей, как две сиротинушки. Но, что ж нам теперь без порток ходить?
— В городе купим. Зачем же без порток.
— Значит, не будем в нонешний год лён сеять?
— Не знаю, батя, как скажешь.
— Вот и я не знаю, сынок. Жениться тебе надо. Будет тогда и у нас кому лён прясть.
Отец Прокопий замолчал. Впереди на тропинке показалась стройная фигура молоденькой девицы. Отец Прокопий узнал дочку Ивара. Ярина шла с корзиной белья. Случайно взглянув на сына, отец Прокопий заметил его напряжение.
«Уж не невеста ли? А что? Хороша девка. И семья хорошая».
Ярина сошла с тропы, уступая дорогу мужчинам. Она тихо поздоровалась, не поднимая глаз. Поздоровался и отец Прокопий. Пошли дальше. Отец Прокопий вновь заговорил о посевах, но Глеб уже его не слушал.
— Бать, пойду я Рыжика напою, а то он весь день работал, должно быть, пить хочет.
«Ага, Рыжик пить захотел», — подумал с иронией отец Прокопий, но вслух сказал другое:
— А что, сынок, сходи, напои.