Глава 17 Шесть лет назад

Пыря давно уже подозревала, что душа умершей почти двадцать лет назад прабабки вернулась и нашла новый приют в дочери. Не зря второе взрослое имя ей назначено Агния. Огонь и есть. С самого младенчества была своевольной и неуправляемой. На что уж Пыря свой характер считала сильным, но с дочкиным не сравнить. Если та что задумала, то хоть прибей её, будет стоять на своём. Одного Еремея немного слушалась.
Пыря надеялась, что вырастет — поумнеет, но только хуже стало. Не раз материнское сердце сжимали страх и дурные предчувствия. Если бы не Еремей, неизвестно, чем бы заканчивались дочкины проделки.
Прабабка ведьмой была, все знают, знает и Пыря. С малолетства видела и слышала многое. Может, оттого и осталась одинокой, что все сторонились их двора. Хоть сама Пыря с нечистой силой не зналась, и когда прабабка умирала, мать её и близко к ней не допускала, опасаясь, что «передаст». Сама мать тоже держалась подальше. Так прабабка и умерла, воды никто не подал. Боялись все. Видели, каково это — ведьмой быть. И ведьминой правнучкой тоже не лучше.
Сколько Пыря помнит, прабабка была старая. Сморщенная, скрюченная, горбатая. Жила она отдельно в курной полуземлянке у них во дворе, впритык к забору. Рядом, в том же заборе, была кособокая дряхлая калитка, не сразу заметная в зарослях. Тем ходом пользовались только прабабкины гости, и почти всегда — ночью.
В темноте скрипела калитка давно не смазанными петлями, и, крадучись, пробирались робкие тени. В основном, бабы. Прабабка впускала их к себе и хмуро выслушивала жалобы: на свекровь лютую, недобрую, на мужа, который решил, что жена для того и нужна, чтобы кулакам было на ком поиграть вволюшку, на разлучницу, из-за которой света белого не видать. Да мало ли у баб горестей? Вот и желали бы поправить судьбу. Бабка в помощи не отказывала. И для свекрови лютой, и для мужа непутёвого, и для разлучницы — змеи подколодной находила верные средства.
Маленькая Пыря, бывало, подходила к прабабкиной двери, приоткрывала её тихонько, и наблюдала одним глазом через щёлку. Видела многое, многое понимала, большая же часть была непонятной. А пока Пыря наблюдала, за ней тоже наблюдала… прабабка. И однажды поманила к себе.
Испугалась тогда Пыря, не послушалась старухи, бросилась прочь. А вечером, дрожа — не могла бабкин тёмный взгляд из памяти вытряхнуть, рассказала матери. И тогда случилось, наверное, ещё более страшное. Мать молча выслушала, подошла к дочери, взяла за волосы и стала избивать. Била до тех пор, пока свет в глазах не померк, вытесняя образы тёмных глаз прабабки, и чужих, холодных матери. А когда очнулась, не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Всё болело. И, увидев приближающуюся мать, страшно замычала, мотая головой. Но мать сказала спокойно: «Выжила, донюшка? В следующий раз заглянешь к бабке — убью».
С тех пор, считай, бабку видела только мельком, старательно избегая встречи с ней. Это было не так уж и трудно. Во двор бабка почти не выходила. А если и выходила в лес или на луг за травами какими, то тихо шаркала в свою же калитку. Так и прожили рядом, словно на разных концах земли, несколько лет.
А вот теперь с дочерью сладу нет. Уж не прабабка ли мстит?