глава 2

- Ну, как он? - обеспокоенно спросил Виль.

Тиолфард поднял на него взгляд и только отмахнулся. Удаление чипа прошло нормально, он оказался цел и лежал сейчас в доме, на столе, тщательно промытый и высушенный.

Виль не отставал:

- Как Рен?

- Для тебя, шим Виль, гед Руан, если уж на то пошло.

Виль насупился. М-да, нехорошо было тыкать в лицо его низким званием. Да и Рена никто полным титулом не зовёт.

Тиолфард смягчился:

-Спит он. Тяжело ему очень было. Я вообще не знаю, как он дойти до нас смог. Жар у него.

Виль понимающе кивнул.

- Ладно, - Тиолфард встал, - ты ведь после смены? Иди отдыхай, его всё равно сейчас беспокоить нельзя.

Виль  кивнул и удалился, шурша травой.

В доме было тихо, прохладно, сонно. Рен, худой и неожиданно бледный лежал на широкой лавке, накрытый какой-то простынёй. Тиолфард склонился над ним. Прозрачная кожа на костлявом лице пугала. Рен вдруг промычал что-то непонятное, перевернулся набок и распахнул глаза:

- Ну, как вам мой концерт?

Тиолфард не понял.

Рен улыбнулся, вскинув брови:

- Далеко было слышно? Надеюсь, я не всех лесных жителей распугал?

Эргед осел на пол и облегчённо выдохнул. Руан жив, в сознании и шутит. Глупо шутит, не уместно, безжалостно. Как всегда, впрочем.

- Ещё раз такую хрень сотворишь, я тебя в отставку отправлю, - угрожающе пообещал Тиолфард.

- Да ладно тебе, хорошо же получилось. Такая гениальная комбинация ходов…

- За такую комбинацию имею право тебя отстранить. Отослать подальше и дело с концом.

Рен обеспокоенно глянул на него. Глаза горели нездоровым блеском:

- Слышь, Тиолф, не надо. Не надо отсылать. Что мне там делать? Мне лучше здесь.

- Подумаем, - буркнул Тиолфард, - лучше скажи, как ты к красным попал?

Руан посмотрел на него внимательно, будто хотел сказать что-то важное. Поманил Тиолфа поближе:

- На самом деле я просто промахнулся, - сказал он громким шёпотом, - просто чуть-чуть перепутал направление.

Тиолфард посмотрел на Рена укоризненно, но всё-таки фыркнул.

- Ладно, спи, отдыхай.

- Да, конечно, - завозился Рен, устраиваясь поудобнее. Содрогнулся как от холода. Тиолфард огляделся. Взгляд наткнулся на армейскую длинную куртку. Укрыл сонного Руана, поправил занавески на окнах и вышел.


Рен уткнулся головой в импровизированную подушку. В боку тянуло тупой болью, голова была тяжёлой, будто сырым горячим песком набита. Спать хотелось очень, в глаза словно пыли насыпали, но заснуть почему-то не получалось. Кровать казалась жутко неудобной, воздух густым и неприятным, вдруг оказалось, что тишина состоит из множества тихих, страшно раздражающих звуков: скрипения каких-то жучков, шелеста деревьев за окном, шороха мышей.

«Смотри, лежит он. А как только что орал! У меня дети спят после обеда, а он кричит», «Да-да. Я так испугалась, так испугалась! Старый кот, что жил тут давно, так давно, что ты, пожалуй, уже и не помнишь…», «Помню, помню», «Он так же орал, если сметану несвежую давали», « Я своих тоже недавно несвежим накормила, так теперь только хлебными огрызкам кормлю».

- Глупые мыши, - пробормотал Рен, - последнее дело мышатам хлеб давать. Они же маленькие, у них животы на хлеб не рассчитаны.

В воздухе прожужжала толстая муха.

- Сама такая, - буркнул Рен и отвернулся к стене. По старому бревну бежал узор из трещин. Рен сунул отросший ноготь в одну из них, провёл до конца. Поковырял ногтём тёмное пятно сучка, глубоко вздохнул.


- Эй, малыш, ты как?

Ласковые холодные руки обхватили лоб. Рен перевернулся, голова отозвалась болью. Прямо перед глазами очутилось взволнованное лицо с отросшей щетиной, внимательные глаза всматривались в Рена, пытаясь определить тяжесть состояния.

- Нормально, - прохрипел мальчик. Он сам удивился хрипоте и слабости собственного голоса.

Алефос покачал головой:

- Прости, не стоило тебя в речку звать. Я не подумал, что вода ещё холодная.
Рен кивнул. Сам виноват. Нужно было окунуться, растереться и идти на солнышко, а не плескаться до судорог и потом сидеть на ветру.

- А ты чего такой всклокоченный? – спросил он Алефоса.

Тот улыбнулся:

- Это мне Гебиль голову мылил. За то, что я тебя в реку пустил.
Они помолчали немного.

- Ладно, давай, признавайся, где болит?

Рен поморщился:

- Голова болит, горло, спина и вот тут, в груди…

Аль помрачнел, приложил ухо к груди Рена.

-  Плохо. Может, в больницу тебя отвезти придётся.

- Аль, а может не надо? – мальчик испугался, - Что мне там делать одному? Может, я лучше здесь, с вами? Туда ехать далеко, машины в хозяйстве нужны и лошади тоже. Зачем отвлекаться? В городе плохо: там, это… атмосфера неблагоприятная. Я полежу, еловыми ветками подышу и всё пройдёт.

- А ну-ка хватит! – оборвал его Алефос, - ещё ничего не решено. Я не врач, вдруг ещё выздоровеешь.

Седому врачу боль в груди тоже не понравилась. Он долго и внимательно вслушивался в дыхание Рена, простукивал сухими горячими пальцами. Потом сказал что-то умное и не очень утешительное Алефосу.

Алефос присел рядом с мальчиком, убрал волосы с его лица, внимательно посмотрел в глаза.

- Мы будем тебя навещать. Принесу тебе какие-нибудь книжки. Может, Гебиль тоже придёт.

Рен кивнул, повернулся к стене и заморгал, стараясь загнать жгучие слёзы обратно. Алю не нравилось, когда Рен плакал. Он ничего не говорил, но Рен знал, что Алефоса это раздражало. Уехать, значить уехать. Сидеть в одиночестве среди незнакомых людей в ненавистном городе.


Кто-то вливал в рот густую и не очень приятную жижу. Рен проснулся и чуть не выплюнул всё обратно. В доме уже было темно. Рен сидел на кровати, голый по пояс, рядом присел ещё кто-то, а во рту было что-то непонятное. Не особо задумываясь, Руан проглотил это что-то и тут же чихнул два раза. Голова будто раскололась, темя затрещало и в глазах потемнело, уши заложило, а глотка чуть не лопнула.

- Вот чихнул, так чихнул, - оглушено пробормотал Рен.

- Ложись давай, - отозвался кто-то, пытаясь уложить его обратно, потянув за плечи.

Рен улёгся снова на влажную постель.

- Попить бы.

В губы ткнулась алюминиевая кружка с холодной, пахнущей травой водой. Вода глоталась с шумом. Снова открылся слух. За открытым окном стрекотали ночные скрипачи, доносился шум отдыхавших людей.

- Лежи, скоро легче станет. Это от жара и воспаления.

- Ладно, - кивнул Рен, снова проваливаясь в сон.

Проснулся уже в ночи. Пить хотелось ужасно. На полу возле постели была нащупана уже знакомая кружка. Вода была уже тёплой, но всё ещё со свежим вкусом. Рен снова откинулся на подушку. Голова больше не болела, его не знобило, жарко не было. Спать он больше не мог: оказалось, что уже выспался. Так выспался, что, казалось, никогда больше спать не будет. В окно ярко светила полная луна. Фонарная луна.

«Когда выходит Фонарная луна и ярко освещает всё вокруг, духи выходят из своих обиталищ и устраивают игры, танцы, представления. Поют и пляшут, сплетают из посеребренной травы венцы, из резных теней складывают забавные фигурки и отпускают их скакать в кустах, из воды тихих запруд и озерец выдувают волшебные прозрачные склянки, в которые собирают лунный свет про запас. Речные и древесные красавицы моют свои длинные волосы в светящейся воде, вплетают в них предрассветный ветерок и украшают белыми звёздочками цветов.

Умф и хаблы пускают целые флотилии корабликов, а ехидные водяные пытаются их потопить, бросая мелкие ракушки. А кораблики маленькие, но совсем как настоящие и даже плавают как под чьим-то руководством. Попасть в них не так уж просто. Кораблики прячутся от водяных в маленьких неприметных бухтах и отстреливаются оттуда мышиным горошком.

Все водят хороводы и играют в прятки. Это что-то вроде охоты. Одни убегают, другие догоняют. Убегающие прячутся среди листвы, за толстыми стволами, забиваются под низкий берег, петляют в чаще. Радостная беготня продолжается долго, а когда заканчивается, все об этом знают и возвращаются на самую широкую поляну.

Все собираются в большой круг и старшие духи исполняют древние танцы. Ветра и речные течения, деревья и огненные всполохи кружатся в дикой пляске: то быстро, то медленно, зигзагами и кругами, без особого порядки и строго по сложившимся за года правилам. В разные стороны летят брызги, каменные осколки, водяная пыль и маленькие молнии. Остальные стоят вокруг, поют Песнь, хлопают и топают.
Иногда и люди присоединяются к торжеству. Обычно те, что поменьше и сердцами погорячее. Они вливаются в общую мелодию и становятся с духами единым праздником. Сами они не помнят, как пришли на праздник, но всегда возвращаются в свои дома под утро и все события ночи кажутся им волшебным сном», - «Господин Гебиль, это правда?», - «Может и правда… я не знаю».

Снилась всякая дребедень, пересыпанная лунным смехом. То Аль, моющий странно длинные волосы в светящейся воде, то господин Гебиль, кружащийся в ночном танце и посылающий в небо один сноп искр за другим, то среди листвы показывались холодные глаза Лакира, пронзающие все тело колючим взглядом. Из теней всплывали лица полузнакомых людей. Потом появилась Агарин и всё затихло. Её платье светилось в потоках лунного света, отбрасывало во все стороны маленьких белых зайчиков, которые сразу разбегались по тёмному лесу, садились в каком-нибудь тихом местечке, хрустели упавшими звёздами и шевелили пушистыми ушками. Она не видела Рена, смеялась с древесными девами, а из воды на них глядел Краб и щурил свои выпуклые глаза, поправлял густые, как у Тиолфарда, усы и усмехался. «Разобраться бы с тобой, - подумалось Рену, - чтобы не смотрел на неё так. Иди к русалкам своим: они-то тебе всегда рады».


Ещё было очень рано. Воздух был прохладным, длинные тени тянулись от деревьев, весело щебетали птицы. Солнце всходило и разрывало остатки ночного тумана. Всё вокруг сияло бирюзовым, сиреневым и жёлтым, как драгоценная шкатулка. Тиолфард шёл проведать Рена. В Центре узнали о похождениях геда Руана и прислали ответ. В кабине связи этот ответ запечатлели на тонкой хрусткой бумаге, которую Тиолфард нёс сейчас, зажав в руке. Можно было бы послать кого-нибудь другого, чином помладше, а самому сейчас досыпать в мягкой удобной кровати. Всё равно в боевых действиях сейчас затишье, обе стороны сейчас собирают силы и присматриваются друг к другу. Но Рен обидится. Он всегда ценил дружбу, а такую подмену счёл бы за предательство. Поэтом приходится брести сквозь спящий лагерь и черпать ногами обильную росу.

Рен лежал на крыльце, в блаженстве прикрыв глаза. Первые солнечные лучи расположились на его лице, плечах, торчащих, как у стиральной доски, рёбрах.

- Ну что? – Тиолфард склонился над распростёртым телом, - Лежишь, мученик? Удобно тебе?

Руан приоткрыл один глаз:

- Прикинь, мне приснилось что ты – Краб.

Тиолфард сел радом, заглянул Рену в лицо:

- Какой ещё Краб? – повторил он медленно и раздельно.

- Подкоряжный, - запросто ответил Рен, снова закрывая глаз и потягиваясь. Он тут же осознал свою ошибку и свернулся на манер ежа.

Тиолфард обеспокоился:

- Ну думать хоть сколько-нибудь надо. Как шов?

- Норма, - бодро отозвался Рен, принимая сидячее положение, - Слушай, Тиолф, что ты надо мной трясёшься? Сколько ты меня знаешь? Уже давно знаешь. Ничего мне не будет. Я бодр и свеж как огурец! – Рен вскочил на ноги, посмотрел на друга сверху вниз.

- Знаешь, - продолжил Рен хитро улыбаясь, - я даже такой же хрустящий, как огурец, - и с удовольствием затрещал суставами пальцев.

- О, Покровители! Прекрати немедленно! Это отвратительно! – взвыл Тиолфард, прикрывая уши.

Рен снова склонился над ним. Солнце золотило его распущенные волосы.

- Всё? Ты спокоен? Я такой же как всегда и тебе не о чем волноваться. Красные меня не подменили, не запрограммировали, не отравили и не завербовали.
Тиолфард смутился. Именно эти мысли порой всплывали в его голове. Он их усердно гнал, но полностью избавиться от них не мог.

- Я что так рано пришёл, - Тиолфард вспомнил о своей новости, - Отличился ты, товарищ. Руководство хвалит тебя и шлёт награду.

- Да ну, - протянул Рен, - прямо таки награду. Мне что, утопиться в них? На куртке скоро места свободного не будет. Буду ходить в броне из нашивок.
Тиолф улыбнулся:

- Так вот. Награда, - он развернул листок, - «За отвагу и самопожертвование, выполнение задания, невзирая на трудности».

- Да? - проговорил Рен, изображая равнодушие, - за отвагу?

- Угу.

- И самопожертвование?

- Ну да.

- Награда. Синенькая?

- Синенькая.

- С кружочком? Нет?! Неужто с ромбиком!

Они оба рассмеялись. Тиолфард хлопнул Рена по плечу:

- Хватит уже ломаться…

- Нет! Нет, подожди. Я должен отгадать!

- Ладно, давай, - Тиолфард был готов лопнуть от смеха, глядя на то, как Рен изображал задумчивость.

Рен продолжал:

-  С ромбиком… Зелёным?

Тиолф помотал головой. Рен нахмурился и недоверчиво спросил:

- С жёлтым, что ли?

Тиолфард улыбнулся:

- Ага.

- Жёлтый же за риск жизнью дают… А! – до него наконец дошло.

Тиолфард достал небольшой синий прямоугольник с вышитым на нём жёлтым ромбом и бросил Рену на подставленную ладонь:

- Ну ты и гордец! Сам пришьёшь или тебе помочь?

- Сам, конечно! Неужели ты думал, что я доверю тебе пришивание одной из высших наград?

Они снова засмеялись. Из ближайшей палатки высунулась лохматая голова и попросила быть потише.

Рен зашептал:

- Скоро уже побудка будет. Я сейчас оденусь и приду. Добудь мне, пожалуйста, иголку с ниткой.

И скользнул обратно в дом.

В доме снова было тихо. Мыши куда-то делись, муха видимо вылетела. Рен натянул рубаху, накинул чужую куртку. «А моя у Виля» - вспомнил он.

Через полчаса к костру, у которого готовили завтрак и сидели люди, ожидающие оного вышел молодой гед Рен Руан при почти полном параде.

Со всех сторон посыпались крики:

- Привет, Рен!

- Ты как?

- Руан, мы тебя ждали!

Рен улыбался и кричал что-то весёлое в ответ. Лес звенел от криков и смеха.

Рен пробился сквозь толпу и приветствия к задумавшемуся молодому человеку в звании шима.

- Эй, Виль…

Виль поднял глаза и улыбнулся:

- Я ещё вчера хотел прийти. Ты как?

- Порядок!

Виль задумчиво покивал.

- Виль, я перед отходом тебе куртку отдавал свою.

Шим встрепенулся:

- А… да, щас.

Он сорвался с места и вскоре вернулся со сложенными в аккуратную стопку штанами и курткой. Сверху лежала сумка геда и серая повязка, пестревшая нашивками.

Рен удивлённо покачал головой.

- Спасибо.

Скоро Руан облачился во всё своё и, наконец, вздохнул с облегчением.

- Как же хорошо в собственной шкуре!


Рен сидел на траве под деревом. В руках иголка с ниткой, на коленях лежала повязка. Рен старательно пришивал свою награду, с трудом протаскивая толстую иглу сквозь плотную материю нашивки.


«Аль, откуда у тебя столько наград?», - «Столько?! Это ещё не много.», - «Откуда, а?», - «Ну чего ты прицепился! В армии служил у короля, на флоте. На острова плавал, от ерепейских захватчиков их защищал», - «А ерепейцы по-нашему говорят?», - «Слушай, Рен, откуда в таком маленьком мальчике столько вопросов? Пока не ответишь мне на этот вопрос, ничего говорить не буду», - «Ну Аль…», - «Не буду!», - «Может, во мне столько вопросов потому, что я не сосуд, содержащий вопрошания, а зеркало отражающее вопросы из окружающего мира? Тогда не важно, что я маленький», - « Классно! Откуда такую красивую фразу взял?», - «Сам придумал», - «Молодец, горжусь тобой!» , - «Так говорят или нет?», - «Если язык выучат, то говорят. Только у них у всех со звуком «Р» проблемы», - «Аль, а ты правда мной гордишься?», - «Да!».