Идалия и Натали 1837

1837 январь

Вернёмся к ноябрю.
Нам нужно уточнить, «А для чего же это все?».
ФЭБ: Вацуро и др.: Комментарии: Пушкин в воспоминаниях современников. Т.2. – 1998 (текст). http://feb-web.ru/feb/pushkin/critics/vs2/vs2-449-.htm В.А. Соллогуб. Воспоминания. Ред., предисл. и прим. С. П. Шестерикова. М. —.Л., «Academia», 1931, с. 273—279, 354—376. \\ Примечания, 15:
«В записке «Нечто о Пушкине»: «На другой день — это было во вторник 17 ноября — я поехал сперва к Дантесу Он ссылался во всем на д’Аршиака. Наконец сказал: «Вы, кажется, не хотите понять, что я женюсь на Катрин. Пушкин берет назад свой вызов, но я не хочу выглядеть так, как будто женюсь, чтобы избежать поединка. Причем я не хочу, чтобы во всем этом деле было произнесено имя женщины. Вот уже год, как старик (Геккерн) не хочет позволить мне жениться». Я поехал к Пушкину. Он был в ужасном порыве страсти. «Дантес негодяй. Я сказал ему вчера... <грубое ругательство>, — говорил он. — Вот что. Поезжайте к Даршиаку и устройте с ним условия дуэли. Как секунданту, должен я вам сказать причину дуэли. В обществе говорят, что Дантес ухаживает за моей женой. Иные говорят, что он ей нравится, другие, что нет. Все равно — я не хочу, чтобы их имена были вместе. Получив письмо анонимное, я его вызвал, Геккерн просил отсрочки на две недели. Срок кончен. Даршиак был у меня. Ступайте к нему.
— Дантес, — сказал я, — не хочет, чтобы имена женщин в этом деле называли.
— Как! — закричал Пушкин. — А для чего же это все? — И пошел, и пошел. — Не хотите быть моим секундантом? Я возьму другого». - (Модзалевский, с. 378—379)».

Если Жуковский считал, что надо устранить скандальный слух, порочащий окружение Императорских особ, поскольку он связан с беременностью фрейлины от кавалергарда, то его мнение вполне совпадало с мнением Дантеса: «Вы, кажется, не хотите понять, что я женюсь на Катрин»; « <…> я не хочу, чтобы во всем этом деле было произнесено имя женщины».

Казалось бы, можно понять и Дантеса. Очевидно, что в данном случае он заботится о будущем браке, о честном имени женщины и его самого, ради будущего их детей.
Да, Пушкину удалось в ответ на слова Соллогуба «Дантес не хочет, чтобы имена женщин в этом деле называли» высказать своё мнение в одной лишь фразе: «А для чего же это все?»

То есть, хотелось бы заявить, что к 17 ноября действия Пушкина были направлены на то, чтобы заставить Дантеса поступить, как подобает честному человеку: жениться на девушке, с которой он вступил в связь. Причём, не важно, существуют ли последствия этой связи. Следовательно, Натали решилась всё-таки рассказать мужу о тайне Екатерины, известной ей ещё с лета. Можно бы вспомнить её тогдашнюю записку к Дантесу, о которой рассказывал в своё время Трубецкой. Но с этой минуты вина обоих Геккернов в глазах Пушкина увеличилась ещё более. Последовало письмо Пушкина к старику Геккерну 21 ноября, к счастью – не отосланное.

В конце декабря Пушкин, после ноябрьского разговора с Государем, почти спокоен. Он пишет своему отцу вполне домашнее письмо, приправленное всё-таки «яростью»:
«…Моя свояченица Катерина выходит замуж за барона Геккерена, племянника и приемного сына посланника голландского короля. Это очень красивый и славный малый, весьма в моде, богатый, и на четыре года моложе своей невесты. Приготовление приданого очень занимает и забавляет мою жену и ее сестер, меня же приводит в ярость, потому что мой дом имеет вид магазина мод и белья». - Пушкин А.С. - С.Л. Пушкину (отцу) в конце дек. 1836 г. (фр.).

Неужели правда, что сестёр Гончаровых «забавляет», веселит забота о приданом? Похоже, что они все, как одна, верят в наступивший мир и нерушимый покой в доме? Правда, поблизости нет основной причины раздражения Пушкина: Дантеса. Он заболел!
Не удивительно, что нервное состояние Жоржа Дантеса, его здоровье, ослабленное частыми простудными заболеваниями, бесконечными дежурствами «не в очередь», дуэльной лихорадкой и бесконечными недоразумениями с Пушкиным, дали свой результат: почти две недели он был не в состоянии встать с постели.

«От 15 дек. 1836 г. по 3 янв. 1837 г. Дантес был болен». - В.В. Никольский (по данным архива Кавалергардского полка): Никольский. Идеалы Пушкина. 4 изд., стр. 129.

Облегчение в болезни способствовало появлению Дантеса в дружеском кругу. Он произвёл впечатление у Мещерских, «сильно похудевший, бледный и интересный». Он был со всеми «так нежен, как это бывает, когда человек очень взволнован, или, быть может, очень несчастлив». Между тем, Пушкин ведёт себя «как Юпитер во гневе». Он прерывает своё угрюмое молчание лишь редкими, короткими, ироническими, отрывистыми словами в сторону Дантеса. Это «ужасно смешно», ка пишет Софи Карамзина.

Противоречивое поведение всех участников драмы вызывало новые толки и сплетни. Общество заметно разделилось на партии: одна утверждала, что свадьбы не может быть, потому что Дантес любит Натали, а другая говорила противоположное, что Дантес женится, спасая её честь.

Александра Фёдоровна разочаровалась, по-видимому, в услугах Бобринской и Нессельроде. Она пишет баронессе Екатерине Фёдоровне Тизенгаузен, сестре Дарьи Фёдоровны Фикельмон, о необходимости самой последней информации о надвигающемся бракосочетании, может быть, есть ещё время всё поправить! Или уже поздно?

«Мне бы так хотелось иметь через вас подробности о невероятной женитьбе Дантеса. - Неужели причиной ее явилось анонимное письмо? Что это - великодушие или жертва? Мне кажется, - бесполезно, слишком поздно». - Императрица Александра Фёдоровна баронессе Е.Ф. Тизенгаузен* в конце дек. 1836 г. - нач. янв. 1837 г. - Письма Пушкина к Елизавете Михайловне Хитрово. - Лгрд., 1927, стр. 200. – Вересаев В.В.
*Графиня Екатери;на Фёдоровна Тизенга;узен (1803 — 26 апреля 1888) — внучка фельдмаршала Кутузова, дочь Е.М. Хитрово, фрейлина, камер-фрейлина при трёх императрицах — Александре Фёдоровне, Марии Александровне, Марии Фёдоровне; кавалерственная дама ордена Святой Екатерины.

Конечно же, просьбу Императрицы о подробностях женитьбы Дантеса, нужно было выполнить. В этом ответственном деле Екатерине могла бы помочь её сестра, Долли. Но вот что Долли записала в своём Дневнике за 1836 год: «За минувшие 12 месяцев не написала ни строчки. Почему? Сама не знаю. Но почти всё время была больна: воспаление лёгких, летом на Островах – ревматизм головы. <…> Крапивная лихорадка и прочие лёгкие недуги».

И ни слова о том, что говорили на Остовах, что происходило в Петербурге. Неужели никто из близких Долли, ни мать, ни муж, ни сестра Екатерина, ничего ей не рассказывали?

Да, неудовлетворённому любопытству государыни Александры Фёдоровны не было предела. Ведь свадьба вот-вот состоятся! И вновь в её письме к Тизенгаузен: "Мне жаль Дантеса, нужно было бы помешать этому браку -- он будет несчастием для них обоих...".

Это мнение было не только мнением Государыни. Более всех Дантеса жалеет Идалия Григорьевна Полетика. Пусть радуется Катрин Гончарова, здесь и усилий не потребовалось, чтобы она помчалась замуж, ног не чуя под собой. Но Идалии очень жаль себя. Не получилось так, как хотелось Идалии, обаятельной женщине, умной и весёлой, которой не меньше, чем мадам Пушкиной, доставалось успеха у мужчин! Осенью 1835 года произошло событие, невероятное для самой Идалии: она почувствовала непонятное, болезненное для её сердца влечение к Дантесу и поняла, что они могли бы любить друг друга. В ту осень, когда она уже пришла в себя после родов и могла выходить из дома, на территории полка её встретил Жорж Дантес. Поздравил с рождением сына, пожелал здоровья, произнёс очень милый комплимент. Идалия понимала, да, понимала, что кавалергард просто внимателен и вежлив с ней, женой его хорошего знакомого.

Идалия знала, что Дантес, в ту же осень, вероятно, был уже знаком с Натальей, встречал её где-то на балу. Идалия хорошо помнит об этом, как сейчас. Всё последующее поведение кавалергарда было красноречиво! Натали сразу почуяла обожание, радовалась, строила глазки: она, как будто бы, не притворщица! Чему радовалась, ведь опять была брюхатая? А Жорж будто ослеп! Может быть, такое говорила её, Идалии, ревность? Вот уж не думала! Ланской, тихоня, не давал повода к ревности! Как некстати он сейчас в Малороссии.

Идалия понимает, что Геккерн хитрый, конечно, ему помощник нужен в дипломатии, опора, перспективы, карьера. А вот Жоржу вдобавок ко всему – женитьба, кабала на всю жизнь! И привёл его к этому Пушкин, грозил африканской дуэлью! Ненавижу! Пушкин, поэт, сумасшедший от ревности! Да, тут Идалия добилась своего. Вероятно, мог быть таким её, глубоко спрятанный, внутренний монолог: «Жорж, как мне жаль его, он во всём подчинился Геккерну, он страдает. Жорж болен от страдания. Любопытно, а если ещё раз попробовать свести его с Натали? Будто случайно. И пусть весь свет узнает! Вот и свадьбе конец! О, нет, тогда Пушкин, этот изверг, он убьёт Жоржа! Тут и к гадалке не ходи».

28 декабря 1836 г. эскадронный командир Дантеса, штабс-ротмистр Апрелев, подал рапорт об "исходатайствовании дозволения проезжать по хорошей погоде поручику барону де-Геккерену по случаю облегчения в болезни". - С.А. Панчулидзев, 80. – В.В. Вересаев. Пушкин в жизни.

Итак, к январю.

После новости 28 декабря, сразу и вдруг, Идалия поняла, почувствовала, почуяла, что ей необходимо видеть Жоржа, говорить с ним, что-то решить, придумать, помочь, спасти его! Других вариантов нет! Есть лишь один вариант: Штабс-ротмистр Апрелев, за тебя и твой рапорт счастливая Идалия Полетика будет молиться Богу всю жизнь! Она решилась, она позвала его, нашла время и возможность, ей удалось устроить свидание без свидетелей. В какой-то момент, с полной откровенностью, не скрывая своих чувств, Идалия доверилась Жоржу и высказала ему всё, а он не мог не ответить ей нежностью, понимая всё-таки, что ничего уже нельзя изменить. У них было время: до 3 января.(Это моя версия, ТГО).

«Выздоровевшего поручика барона де-Геккерена числить налицо, которого по случаю женитьбы его, не наряжать ни в какую должность до 18 янв., т.е. в продолжение 15 дней». - Приказ по полку, 3 января 1837 г. - С. Панчулидзев, 80.

С.Н. Карамзина, письмо от 9 января 1837 г., Петербург: «<...> завтра, в воскресенье, состоится эта удивительная свадьба, мы увидим ее в католической церкви; Александр и Вольдемар будут шаферами, а Пушкин проиграет несколько пари, потому что он, изволите видеть, бился об заклад, что эта свадьба — один обман и никогда не состоится. Всё это по-прежнему очень странно и необъяснимо; Дантес не мог почувствовать увлечения, и вид у него совсем не влюбленный. Катрин, во всяком случае, более счастлива, чем он».

10-го января брак между Дантесом и Екатериной Гончаровой был совершен в обеих церквах (православной и католической) в присутствии всей семьи. Граф Григорий Строганов с супругой, -- родные дядя и тетка молодой девушки, - были ее посажеными отцом и матерью, а с моей стороны графиня Нессельроде была посаженой матерью, а князь и княгиня Бутера свидетелями. - Бар. Гккерен-старший -- барону Верстолку, 11 февраля 1837 г. Щеголев, 297.

Геккерны полагали, что об истинном ходе дуэльного дела не знает и не узнает никто. Только Наталья «призналась в письмах» мужу, показала ему записки к ней Дантеса. Но кто, кроме Геккерна и потомков, читал письма Дантеса о его любви к «самому прелестному созданию в Петербурге»? Даже Полетика не читала. Вызывающее нарекания поведение Дантеса после свадьбы было связано с тем, что Пушкин наотрез отказался принимать молодожёнов в своём доме, не пошёл ни на какие примирения с Геккернами. Ведь причин такой позиции Пушкина никто не мог знать, поскольку всё, что он хотел высказать Геккернам, было скрыто в письмах к ним, не отосланных уговорами Жуковского ради того, чтобы об этом не узнали в великосветском обществе.

Красноречиво говорит об этом день 14 января 1837 года:
«На свадебном обеде, данном графом Строгановым в честь новобрачных, Пушкин присутствовал, не зная настоящей цели этого обеда, заключавшейся в условленном заранее некоторыми лицами примирении его с Дантесом. Примирение это, однако же, не состоялось, и когда после обеда барон Геккерен, отец, подойдя к Пушкину, сказал ему, что теперь, когда поведение его сына совершенно объяснилось, он, вероятно, забудет все прошлое и изменит настоящие отношения свои на более родственные. Пушкин отвечал сухо, что, не взирая на родство, он не желает иметь никаких отношений между его домом и Дантесом. Несмотря на этот ответ, Дантес приезжал к Пушкину со свадебным визитом; но Пушкин его не принял. Вслед за этим визитом, который Дантес сделал Пушкину, вероятно, по совету Геккерена, Пушкин получил второе письмо от Дантеса. Это письмо Пушкин, не распечатывая, положил в карман и поехал к бывшей тогда фрейлине г-же Загряжской. Пушкин через нее хотел возвратить письмо Дантесу; но, встретясь у неё с бароном Геккереном, он подошел к нему и, вынув письмо из кармана, просил барона возвратить его тому, кто писал его, прибавив, что не только читать писем Дантеса, но даже и имени его он слышать не хочет. Геккерен отвечал, что, так как письмо это было писано к Пушкину, а не к нему, то он и не может принять его. Этот ответ взорвал Пушкина, и он бросил письмо в лицо Геккерену со словами: -- Tu la recevras, gredin (ты его примешь, негодяй)! После этой истории Геккерен решительно ополчился против Пушкина». - А. Аммосов,
14 января на балу у французского посланника: «Со дня моей женитьбы, каждый раз, когда он видел мою жену в обществе г-жи Пушкиной, он садился рядом с нею и на замечание, которое она ему однажды по этому поводу сделала, ответил: «Это для того, чтобы видеть, каковы вы вместе и каковы у вас лица, когда вы разговариваете». <…> Это случилось у французского посланника на балу за ужином. Он воспользовался моментом, когда я отошел, чтобы приблизиться к моей жене и предложить ей выпить за его здоровье. После отказа он повторил свое предложение, -- тот же ответ. Тогда он удалился разъяренный, сказавши ей: «Берегитесь, я вам принесу несчастье!» Моя жена, зная мое мнение об этом человеке, не посмела мне тогда повторить разговор, боясь истории между нами обоими». - Бар. Жорж Геккерен (Дантес) -- полковнику А.В. Бреверну, 26 февраля 1837 г. А.С. Поляков. О смерти Пушкина. По новым данным. СПб., ГИЗ, 1922, стр. 55 (фр.).
«В конце концов, он совершенно добился того, что его стали бояться все дамы; 16 января, на следующий день после бала, который был у княгини Вяземской, где он себя вел обычно по отношению к обеим этим дамам, г-жа Пушкина, на замечание г. Валуева (П.А., женатого на дочери кн. Вяземского), как она позволяет обращаться с собою таким образом подобному человеку, ответила: «Я знаю, что я виновата, я должна была бы его оттолкнуть, потому что каждый раз, как он обращается ко мне, меня охватывает дрожь». Того, что он ей сказал, я не знаю, потому что г-жа Валуева передала мне только начало разговора». - Бар. Ж. Геккерн-Дантес - полковнику А.И. Бреверну, 26 февр. 1837 г. А.С. Поляков. О смерти Пушкина, стр. 55 (фр.).

Обстановка вокруг Пушкина и Дантеса в этот период была на грани взрыва, подогреваемая как враждующими сторонами, так и вмешательством окружающих. Тем не менее, Вадим Старк, как исследователь дуэли Пушкина и Дантеса, приводит свою версию январского свидания Натальи Пушкиной и Жоржа Дантеса.
Одним их документов, указывающих на время этого действия со стороны Дантеса и Идалии Полетики, является письмо Александры Гончаровой брату Дмитрию от 19 января 1837 года (дата из книги Вадима Старка «Наталья Гончарова», 2015 г.), в котором она сообщает:

«Я очень виновата перед тобой, дорогой брат Дмитрий, обещав тебе написать о том, что нового происходит в нашей милой столице, я не была аккуратна в исполнении этого обещания. Но, видишь ли, не было никакого достопримечательного события, ничего, о чем стоило бы упоминать, вот я и не писала. Теперь, однако, меня мучает совесть, вот почему я и принимаюсь за письмо, хотя и затрудняюсь, какие новости тебе сообщать.
Все кажется довольно спокойным. Жизнь молодоженов идет своим чередом. Катя у нас не бывает; она видится с Ташей у Тетушки и в свете. Что касается меня, то я иногда хожу к ней, я даже там один раз обедала, но признаюсь тебе откровенно, что я бываю там не без довольно тягостного чувства. Прежде всего я знаю, что это неприятно тому дому, где я живу, а во-вторых, мои отношения с дядей и племянником не из близких; с обеих сторон смотрят друг на друга несколько косо, и это не очень-то побуждает меня часто ходить туда. Катя выиграла, я нахожу, в отношении приличия, она чувствует себя лучше в доме, чем в первые дни: более спокойна, но, мне кажется, скорее печальна иногда. Она слишком умна, чтобы это показывать, и слишком самолюбива тоже; поэтому она старается ввести меня в заблуждение, но у меня, я считаю, взгляд слишком проницательный, чтобы этого не заметить. В этом мне нельзя отказать, как уверяла меня всегда Маминька, и тут она была совершенно права, так как ничто от меня не скроется».

В этом письме Александрина пропустила две страницы, написав при этом очень выразительно: «Не читай этих двух страниц, я их нечаянно пропустила и там, может быть, скрыты тайны, которые должны остаться под белой бумагой».

К числу этих тайн, как отмечает Старк, относится в первую очередь история подстроенного свидания, не случайны и следующие слова: «То, что происходит в этом подлом мире, мучает меня и наводит ужасную тоску».

Свидание, по мнению исследователя, произошло 19 января в квартире А.М. Полетики в Кавалергардских казармах: «По рассказу барона Густава Фризенгофа, речь идёт о женатом Дантесе. До 18 января, пока Дантес был освобождён от несения службы, он вряд ли стал бы появляться в казармах своего полка. Наконец, только после того, как произошла эта встреча и Наталья Николаевна наотрез отказала Дантесу в его притязаниях, он в отместку мог публично вести себя вызывающе резко, что это было замечено в свете спустя несколько дней».

Но удивительно то, что письмо Александры Гончаровой пушкинист Старк датирует 19 января, что расходится с датой, обозначенной в публикации Ободовской и Дементьева:
https://www.litmir.me/br/?b=248458&p=56 - Ободовская И.М., Дементьев И.А. «Вокруг Пушкина» - Александра Николаевна Гончарова: 22-24 января 1837г. Петербург. Письмо 41-е:
Вот что дальше в письме Александрины:

«Таша просит передать тебе, что твое поручение она исполнила (я подразумеваю покупку набойки (ткань с рисунком)), но так как у ее горничной было много работы в последнее время, она не могла начать шить; она это сделает непременно. Что касается иностранного журнала, то Таша рассчитывает подписаться на него сегодня. Пушкин просит передать, что если ты можешь достать для него денег, ты окажешь ему большую услугу. Итак, прощай, дорогой и добрый братец, я уже не знаю, о чем больше писать, и поэтому кончаю до следующего раза, когда соберу больше сплетен».

Но в паре пропущенных страниц в письме Александрины всё-таки могли быть «скрыты тайны, которые должны остаться под белой бумагой» - вот такие:

«Под конец жизни Пушкина, встречаясь часто в свете с его женою, которую я искренно любил и теперь люблю, как очень добрую женщину, я раз как-то разговорился с нею о комеражах (сплетнях), которым ее красота подвергает ее в обществе; я советовал ей быть сколько можно осторожнее и беречь свою репутацию и для самой себя, и для счастия мужа, при известной его ревности. Она, верно, рассказала это мужу, потому что, увидясь где-то со мною, он стал меня благодарить за добрые советы его жене. -- Разве ты и мог ожидать от меня другого? -- спросил я. -- Не только мог, -- ответил он, -- но, признаюсь откровенно, я и вас самих подозревал в ухаживании за моею женою. Это было за ТРИ ДНЯ до последней дуэли». - Император Николай I по рассказу бар. М.А. Корфа. Записки. Рус. Стар., 1900, т. 101, 574. Ср. Рус. Стар. 1899, т. 99, стр. 311.

Последняя фраза не случайна. «За три дня до последней дуэли» Пушкин благодарил царя «за добрые советы его жене»? Предположение: Это могло быть 23 января. Что происходило в ближайшее время у Пушкиных, что происходило в светском обществе?

Светлана Мрочковская-Балашова, публикатор и комментатор «Дневника» Долли Фикельмон, отмечает: «Описание дуэльной истории ретроспективно, оно обнаруживает знакомство Фикельмон с письмами и рассказами А.И. Тургенева, П.А. Вяземского и В.А. Жуковского о дуэли и кончине Пушкина». Долли избегает возможности сообщить что-либо от своего имени.

Но в записи, датированной 29 января 1837 года, утверждается: «Семейное счастье уже начало рушиться, когда чья-то гнусная рука направила супругу анонимные письма, оскорбительные и ужасные, в которых ему сообщались все злосчастные слухи, а имена его жены и Дантеса были соединены с самой ядовитой, самой жестокой иронией-8».
«8 – Пушкинисты очень недоверчиво относились к сообщению Фикельмон о том, что Пушкин получил не одно, а несколько анонимных писем. Однако, следует учитывать, что Долли очень хорошо через свою мать была осведомлена обо всём происходящем. Пушкин почти ежедневно забегал к Е.М. Хитрово и, несомненно, делился с ней многим». – Дневник. Стр. 354-359, 716.

Следовательно, Фикельмон могли быть известны не только анонимные «дипломы рогоносца», но и множество анонимных писем. Может быть, источником такой информации была также и её сестра. Но вряд ли Екатерина Тизенгаузен в конце декабря - начале января 1837 года могла собрать сведений ещё больше, чем их имелось у Бобринской или Нессельроде. Ясно, что Долли Фикельмон из побуждений конфиденциальности решила доверить Дневнику лишь общие сведения, к тому же – запись отредактирована через несколько лет после отъезда Фикельмонов из Петербурга.

Долли болела почти весь 1836 год и не появлялась в светском обществе вплоть до зимнего бала 21 января 1837 года, о чём к концу месяца она сделала короткую запись в Дневнике: «Однако, пришлось встать с постели ради нашего бала, на который мы пригласили 500 человек, очень успешного*. … Императрицу мучает кашель, из-за этого приостановлены или, по крайней мере, сокращены масленичные увеселения; впрочем, общество, более, чем когда-либо, охвачено танцевальным безумием». – Долли Фикельмон. Дневник. 1829-1837. – М.: «Минувшее», 2009,1008 с., 32 с. илл. (Пушкинская библиотека).
* Среди гостей были Пушкин и Наталья Николаевна, что было замечено публикой: «У госпожи Пушкиной волосы были гладкие и заплетены очень низко, как прекрасная Камея».

Любопытно, разве не могла быть на этом празднике среди 500 гостей Идалия Полетика? Скорее всего, она здесь, она теперь всегда там, где Жорж! Она на свадьбе, она на завтраке у молодожёнов, она на «примирительном обеде» у Строгановых! Она здесь! Дантес упрямо исполняет свою роль, отведённую ему режиссурой для продолжения драмы, для Пушкина. Стоит ли говорить о его чувствах к Натали? «Как дай вам бог любимой быть другим»? О, нет, приближалось «мне отмщение»! Так неужели всё это видит Идалия? Видит и радуется: как Жорж её понимает, как он заодно с Идалией! Будет ей, о чём посудачить с приятельницами в полку. К тому же, здесь, на балу у Фикельмон, среди танцующих, шуршат платья и витают взоры услужливых фрейлин и статс-дам, которые сегодня же доложат Её Величеству о самых пикантных подробностях бала!

«Дантес продолжал, как и в предыдущие дни, открыто ухаживать за Н.Н. Пушкиной, а сотни глаз продолжали наблюдать за происходящим; светская молва переносила слухи, сплетни и анекдоты, которые зачастую пускали в ход сами Геккерны (после 21 января 1837 года анекдот о влюблённом Дантесе и бешеной ревности Пушкина появился в Дневниках современников), а семейная жизнь Пушкина всё больше делалась предметом светских пересудов». - Тархова Н.А. Жизнь Александра Сергеевича Пушкина. Книга для чтения. – М.: «Минувшее», 2009. – 784 с., ил. – Стр. 765.

22 января, пятница. М.К Мердер уже утром записывала в дневнике: «В мрачном молчании я восхищенно любовалась госпожею Пушкиной. Какое восхитительное создание! Дантес провел часть вечера неподалеку от меня. Он оживленно беседовал с пожилою дамою, которая, как можно было заключить из долетавших до меня слов, ставила ему в упрек экзальтированность его поведения. Действительно, -- жениться на одной, чтобы иметь некоторое право любить другую, в качестве сестры своей жены, -- боже! для этого нужен порядочный запас смелости... Я не расслышала слов, тихо сказанных дамой. Что же касается Дантеса, то он ответил громко, с оттенком уязвленного самолюбия:
-- Я понимаю то, что вы хотите дать мне понять, но я совсем не уверен, что сделал глупость!
-- Докажите свету, что вы сумеете быть хорошим мужем... и что ходящие слухи не основательны.
-- Спасибо, но пусть меня судит свет.
Минуту спустя, я заметила проходившего А.С. Пушкина. Какой урод! … Впрочем, о любви Дантеса известно всем. Ее, якобы, видят все.
Однажды вечером я сама заметила, как барон, не отрываясь, следил взорами за тем углом, где находилась она. Очевидно, он чувствовал себя слишком влюбленным для того, чтобы, надев маску равнодушия, рискнуть появиться с нею среди танцующих». - А.К. Мердер. Листки из дневника. Рус. Стар., 1900, т. 103, стр. 384 (фр.).

23 января, суббота. Пушкин побывал у Тургенева, который писал об этом: "... а до обеда зашли ко мне Пушкин и Плетнёв и читали ...". Где в это время, «до обеда», была Наталья Николаевна? Вспомним, что писала Александрина: "Что касается иностранного журнала, то Таша рассчитывает подписаться на него сегодня". Да, ещё можно успеть выполнить просьбу брата! Таша вышла из дома. Если в этот день она могла побывать у Полетики по её приглашению, то после случившегося недоразумения с Дантесом она вряд ли сразу всё рассказала мужу. Как-то так, если письму отведено время с 22 по 24 января.

Так что же могло бы произойти с Дантесом, если он, уже женатый, не смог устоять перед искушением: посетить Полетику ради встречи с Натали? Такой поступок Дантеса в январе 1837-го кажется ещё более странным, чем его внезапное явление к Полетике 14 октября 1836 года! Вызывает сомнение, что существовала хотя бы какая-то необходимость, заставившая Наталью Пушкину прийти на свидание с Дантесом после его бракосочетания. Даже «мадам Интрига», наша якобы злая Идалия Полетика, могла бы семь раз подумать: зачем? И, возможно, что тогда же возникло её сочувствие к Екатерине, проявившееся позднее в письмах к ней во Францию.

Может быть, Дантес на балу у Фикельмон 21 января вновь уговаривал Наталью Пушкину на «более близкие отношения»? Разумеется, он сразу же получил отказ. Последовала непредсказуемая для общества, но понятная Пушкину, реакция Дантеса.

23 января. ВЕЧЕР: бал у Воронцовых. И тут Дантес, поражённый и уязвлённый отказом Натали, приступил к активному унижению её в свете, что отразилось уже в тот же день, вечером, на балу у Воронцовых.

«Бал у Воронцовых, где, говорят, Геккерен был сильно занят г-жей Пушкиной, еще увеличил его раздражение. Жена передала ему остроту Геккерена, на которую Пушкин намекал в письме к Геккерену-отцу, по поводу армейских острот. У обеих сестер был общий мозольный оператор, и Геккерен сказал г-же Пушкиной, встретив ее на вечере: "je sais maintenant que votre cor est plus beau, que celui de ma femme!" //Буквально: "Я ТЕПЕРЬ ЗНАЮ, что у вас мозоль красивее, чем у моей жены"// Вся эта болтовня, все эти мелочи растравляли рану Пушкина». - Кн. П.А. Вяземский -- великому князю Михаилу Павловичу, 14 февр. 1837 г. - Щеголев, 261 (фр.).

Нужно обратить внимание на иную интерпретацию событий, что меняет суть сказанного Дантесом в следующем: он не видел тело (или мозоль) Натали, но ему об этом рассказал мозольный оператор. Из воспоминаний Вяземской:
«На одном вечере Геккерен, по обыкновению, сидел подле Пушкиной и забавлял ее собою. Вдруг муж, издали следивший за ними, заметил, что она вздрогнула. Он немедленно увез ее домой и дорогою узнал от нее, что Геккерен, говоря о том, что у него был мозольный оператор, тот самый, который обрезывал мозоли Наталье Николаевне, прибавил (в переводе - игра слов, основанная на созвучии "cor" -- мозоль, "corps" – тело) буквально: "ОН МНЕ СКАЗАЛ, что мозоль (тело) жены Пушкина прекраснее, чем моей" (фр.)//. - Пушкин сам передавал об этой наглости княгине Вяземской. - П.И. Бартенев со слов княгини В.Ф. Вяземской. Рус. Арх., 1888, II, 311.

В довершение всего, 23 января, не раньше и не позже, только на балу у Воронцовых, Николай Павлович имел известный уже нам разговор с Натальей Николаевной и затем с Александром Сергеевичем: « <…> Это было за три дня до последней его дуэли». – Император Николай I по рассказу бар. М.А. Корфа. Записки. Рус. Стар., 1900, т. 101, 574. Ср. Рус. Стар. 1899, т. 99, стр. 311.

24 января воскресенье. Из воспоминаний И.П. Сахарова мы узнаём о том, что было днём: "... приходили мы, я и Якубович, к Пушкину. Пушкин сидел на стуле; на полу лежала медвежья шкура; на ней сидела жена Пушкина, положа свою голову на колени к мужу. Это было в воскресенье. А через три дня уже Пушкин стрелялся".

ВЕРОЯТНО, после бала 23 января был бурный разговор супругов, ссора, вызванная каламбурами Дантеса и выговором от царя Натали за её неосторожное поведение. Пушкин тогда же высказал царю о своих подозрениях относительно его отношения к Наталье Николаевне. Те же настроения были и утром 24 января. Возможно, Пушкин в тот же день принял решение и начал в тот же день подготовку к дуэли с Дантесом: он позаботился о деньгах для покупки пистолетов:

«24 января 1837 г. взято Пушкиным у Шишкина 2.200 р. под залог шалей, жемчуга и серебра». - Б.Л. Модзалевский. Архив опеки над имуществом Пушкина, Пушкин и его современники, XIII, 98.

Вечером 24 января принимают Мещерские. Из дневника А.И. Тургенева: "У меня был Геккерн... К княгине Мещерской едва взошёл, как повздорил опять с княгиней Вяземской. Взбалмошная! Разговор с Пушкиной".
Напряжение и беспокойство. И связано это с семейством Пушкиных: Тургенев разговаривает с Натальей Николаевной. Пушкин в отдельной комнате играет в шахматы с хозяином. Спрашивает у вошедшего к ним Россета: "Ну что, ... он уж там, возле моей жены?" - (Из рассказов братьев Россет Бартеневу).

Из письма Софи Карамзиной: «В воскресенье у Катрин было большое собрание без танцев: Пушкины, Геккерны, которые продолжают разыгрывать свою сентиментальную комедию к удовольствию общества. Пушкин скрежещет зубами и принимает свое всегдашнее выражение тигра, Натали опускает глаза и краснеет под жарким и долгим взглядом своего зятя, — это начинает становиться чем-то большим обыкновенной безнравственности; Катрин направляет на них обоих свой ревнивый лорнет, а чтобы ни одной из них не оставаться без своей роли в драме, Александрина по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьезно в нее влюблен и если ревнует свою жену из принципа, то свояченицу — по чувству. В общем, всё это очень странно, и дядюшка Вяземский утверждает, что он закрывает свое лицо и отвращает его от дома Пушкиных».

Заметно, что фривольный и даже развязный, похожий на сплетни, слог писем Софи часто похож на стиль изысканных писем Петра Вяземского. Но всё объясняется тем, что Софи всегда с интересом слушает разговоры Вяземского и беседует с ним. Будущие эпистолы в переписке Идалии Полетики и Екатерины Дантес окажутся такими же похожими, как характеры обеих подруг: ирония, сарказм, злоязычие.

«25 января Пушкин и молодой Геккерен с женами провели у нас вечер. И Геккерен, и обе сестры были спокойны, веселы, принимали участие в общем разговоре. В этот самый день уже было отправлено Пушкиным барону Геккерену оскорбительное письмо». - Князь Павел Вяземский. Собр. соч., стр. 556.

http://a-s-pushkin.ru/books/item/f00/s00/z0000038/st012.shtml - К истории гибели Пушкина. 1985. Ободовская И.М., Дементьев М.А. – Наталья Николаевна Пушкина по эпистолярным материалам:
«Здесь необходимо обратить внимание читателя на одно обстоятельство, имеющее немаловажное значение. Все мы неоднократно перечитывали это пушкинское письмо. Но вот однажды, просматривая его еще раз, мы вдруг удивились несоответствию начала и конца одной фразы, относящейся непосредственно к Наталье Николаевне: "...и то чувство, которое, быть может, и вызывала в ней эта великая и возвышенная страсть, угасло в презрении самом спокойном и отвращении вполне заслуженном".
О "великой и возвышенной страсти" Дантеса Пушкин писал, несомненно, иронически, зло (Д.Д. Благой: "явно саркастически"), но как сочетать это с каким-то чувством Натальи Николаевны в начале фразы? Мы посмотрели еще раз французский текст и пришли к выводу, что здесь имел место неточный, а скорее, неверный перевод, сделанный, возможно, с позиций отрицательного тогда отношения ученых к жене Пушкина. Вот этот текст.
"...et que l'emotion que peut-etre avait - elle ressentie pour cette grande et sublime passion, s'eteignit dans le mepris le plus calme et le degout le mieux merte".

Ни в одном словаре слово "emotion" не переводится как "чувство", оно означает - волнение, смущение. Точно так же глагол "ressentir" - это не вызывать, а ощущать, испытывать. Необходимо также обратить внимание на употребленное Пушкиным время plus-que-parfait (давно прошедшее, бывшее раньше) - avait ressentie.
В свете этих уточнений фраза выглядит совсем иначе: "...и то волнение (смущение), которое она, быть может, испытывала раньше при виде этой великой и возвышенной страсти, угасло... (и т. д.)*. - * Перевод И.М. Ободовской.

Мы обратились к работам других пушкинистов. И обнаружили, что слова emotion и ressentie переведены иначе. Так, у Щеголева* эта фраза переводится "и ощущение, которое бы она могла иметь к этой сильной и высокой страсти...", а у Н.В. Измайлова** "и участие, быть может чувствовавшееся ею к такой великой и возвышенной страсти...", и, наконец, у В. Вересаева emoton переводится как "душевное движение"***. Кстати сказать, все они не обратили внимания на plus-que-parfait, которое, мы считаем, следует учитывать.
* (См.: Щеголев, с. 132.)
** (См.: Щеголев, с. 132.)
*** (Вересаев В.В. Пушкин в жизни. 1932, с. 253.)
Мы полагаем, наше уточнение перевода имеет большое значение, поскольку эта фраза может быть понята так, что якобы сам Пушкин говорил о чувстве своей жены к Дантесу, чего на самом деле не было.

Разумеется, двухлетнее настойчивое поклонение такого красивого офицера не могло оставить Наталью Николаевну, как и всякую женщину, равнодушной. Возможно, он ей нравился, ей льстило его поклонение. Но ни о каком серьезном чувстве и речи быть не могло. А ее волнение полностью соответствует поведению Натальи Николаевны на вечере у Мещерских, описанном столь предвзято Софьей Карамзиной. Она не могла не волноваться, тем более что видела, как ее муж реагирует на это. Но в силу своего мягкого характера не умела должным образом пресечь наглость Дантеса. И когда под угрозой разоблачения его связи с сестрой (со всеми вытекающими отсюда последствиями для обоих Геккернов: разразился бы огромный скандал, и рухнула бы их карьера, так как Екатерина Николаевна - фрейлина двора) Дантес женился, вполне понятно ее презрение и отвращение». - http://a-s-pushkin.ru/books/item/f00/s00/z0000038/st012.shtml .

Действительно, вполне соглашаясь с выводами пушкинистов, о «чувстве» к Дантесу можно говорить только в отношении Полетики. В своих письмах она настолько эмоционально и свободно пишет о себе и Дантесе, что кажется предельно правдивой: «Вы по-прежнему обладаете способностью заставлять меня плакать. … Ваш подарок на память меня растрогал, и я не сниму его больше с руки… если я кого люблю, то люблю крепко и навсегда… Сердечно ваша».

Даже «влюблённая в Дантеса» Екатерина Гончарова, уже его жена, не могла сравниться с Полетикой в проявлении своих эмоций, когда писала ему на другой день после высылки его за границу: «… не могу сообщить тебе ничего интересного; единственную вещь, которую я хочу, чтобы ты знал её, в чём ты уже вполне уверен, это то, что тебя крепко, крепко люблю и что в тебе одном всё моё счастье, только в тебе, тебе одном, мой маленький S-t Jean Baptiste*. Целую тебя от всего сердца так же крепко, как люблю. Прощай, мой добрый, мой дорогой друг; с нетерпением жду минуты, когда смогу обнять тебя лично».
Но в этом же письме она сообщала мужу явно удивившее её явление в доме Геккернов обоих супругов Полетик: «Idalie приходила вчера на минуту с мужем, она в отчаянии, что не простилась с тобою; <…> она не могла утешиться и плакала, как безумная».
* - Jean Baptiste. Жан Баптист (1814-1888), первый американский католический миссионер.

Вероятно, Дантесу нужны были «уверения» Екатерины в любви «только к нему, к нему одному», которых недоставало ему прежде, но в чём он теперь, как ей кажется, «уже вполне уверен». Горячим слезам Идалии, напротив, Дантес верил, вероятно, всей душой! Искренность, даже несдержанность в чувственных проявлениях явно выделяет Идалию среди сестёр.

Вряд ли также и Наталья могла бы написать подобное тому, что писали Дантесу Идалия или Екатерина. Да и говорила ли она ему, что «любит так, как никогда не любила»? Судя по письмам Дантеса к Геккерну, она так говорила, будучи, кстати, немного брюхатой, и даже добавила, что если всё «будет так, как теперь», она «ответит ему своей любовью». Можно ли верить, если нет тому оснований?

Дружеские отношения между Полетикой и Пушкиной подошли к завершению. Позднее Полетика в письме к Екатерине Дантес-Геккерн в Сульц писала об этом: «Я вижу довольно часто ваших сестер у Строгановых, но отнюдь не у себя: Натали не имеет духа прийти ко мне... Она никогда не говорит о прошлом. Оно не существует между нами».

«Натали не имеет духа прийти ко мне…» - о чём это? Может ли быть так, что для Натальи прийти в дом Полетики означало вспомнить свидание, якобы бывшее, пресловутое свидание с Дантесом. Но ведь всему есть предел. Если для Натали ещё при живом Пушкине открылась роль Идалии в дуэльной истории, то о каких вариантах «прийти ко мне», и тогда и после дуэли, могла быть речь? Но могла идти речь о том, что они обе, даже они трое: Идалия, Натали и Катрин, в чём-то были заодно. Ради каких целей Натали сопровождала Александрину и Катрин на вечеринки, пикники, на дни рождений и дни Ангелов, на праздники, прогулки верхом, балы? А там были неизбежные кокетства, мазурки, полонезы, шампанское, мороженое. И вот, уже Дантес «наедине даёт уроки в тишине»!

Поначалу, когда в свете заговорили о «влюблённом» Дантесе, Натали не верила в серьёзность кавалергарда, он ей «просто нравился». Но она верила в то, что для её сестры Екатерины появился шанс устроить свою судьбу: ведь платонические чувства молодого человека к одной сестре, причём замужней, вполне могли бы исчезнуть, если бы он стал супругом другой сестры, любящей его по-настоящему! Да и сама Идалия уверяла, что Катрин вполне нравилась Жоржу. По этой причине она, доверяя Идалии, поддерживала дружеские отношения с Дантесом, когда они виделись на балах или у Вяземских, или у Карамзиных. Правда, он всегда «балагурил» изображал «припадки любви», как считал Владимир Соллогуб, оказывал внимание Натали, чтобы смешить публику.

Но потом, осенью, Дантес стал внушать ей, что между ними должны быть «более близкие отношения». Вот такое заявление Дантеса ей трудно было понять! Почему? Неужели он действительно так любит? Пушкин потом говорил, что кавалергард Дантес попросту смущает её, разыгрывая за очевидное то, чего вовсе не существует! Дантес – обыкновенный плут, если не сказать больше. Но это мнение Пушкина, конечно же. Плут? Нельзя же постоянно искать в людях что-то плохое!

С точки зрения пушкиниста С. Ласкина, нет никаких сомнений в том, что Дантесу более всего по сердцу была Идалия Полетика. Но и здесь мы не видим тому доказательств, кроме ярких эпистолярных вспышек эмоций уже не юной женщины к вожделенной когда-то, но исчезнувшей с глаз цели. Такому плуту, как Дантес, мало было дела до чувств, если они мешали его карьере: с женщинами он искал лишь удовлетворения своих желаний, вскоре наступало охлаждение и оно дарило свободу его истинным предпочтениям.
Не повезло Дантесу с Пушкиной. Пришлось вдвоём с Геккерном начать охоту за этой «жеманницей», пришлось умолять её о свидании. Не вышло.


«Она никогда не говорит о прошлом? Зачем же говорить? Я, вдова поэта Пушкина, всегда с ним, в прошлом! Я чистосердечно сообщала Пушкину, как он требовал, всё, что происходило со мной в его отсутствие, я старалась передавать все слова, которые говорил мне Дантес или кто-то другой. Мои пространные, длинные, скучные письма, разбавленные заслуженной Пушкиным «бранью», могли наводить тоску. Но Пушкин считал, что я скрываю от него главное, утаиваю свои чувства, что я не заслуживаю его доверия, что я постоянно кокетничаю, что у меня лукавые глаза, как у простенькой гризетки. Да, когда он спрашивал меня – я отвечала. Но если он чего-то не мог знать, то зачем же мне самой это всё-всё ему рассказывать? Чтобы он выказал мне своё бешенство?
Я всегда боялась его страшного гнева: он был неуправляем, он не помнил, что при этом говорил, что делал.
Однажды, в декабре, у Мещерских, Пушкин при всех набросился на меня с упрёками, будто я веду себя не comme il faut, что я вульгарна, всё я «хи-хи-хи» да «ха-ха-ха»! … Все вокруг стали меня защищать. Но Тургенев взялся тут же заступаться за Пушкина так, будто я виновата в том, что мне весело! Будто я, как «жена умного поэта…», должна вести себя не так; что я, глупая, даже «и убранством затмеваю всех»! Что Тургенев этим хотел сказать? Вот что: «Все нападают на него за жену; я заступался». Да не думает ли Тургенев, что я против моего Пушкина? Я всегда за Пушкина!
Всё дальнейшее – как послесловие. Оно в будущем".