Смотритель и рулевой

Солнце взошло. Дымка на горизонте. Небо пророчит долгий день. Плоские уступы скал. Береговой бриз - отголосок прошлой ночи – разбудил чаек.

Чайки встали на крыло. Белые штрихи над синей бухтой. Они кричат ветру: «Остановись! Останься!». Но нет. Он разгуляется среди рыбацких сетей, сохнущих на берегу, разгонится по каменному пирсу и рванёт над прибоем к дальнему маяку.

Маяк совсем не молод. Стены его колонны изъедены штормами. Перила лестниц черны от соли. Но прожектор ярок, и по ночам он верно ведёт корабли.

Седой смотритель выходит наверх поутру. Забив трубку табаком, он глядит с галереи, как поднимается солнце. Его макинтош потёрт, а турецкий кисет чёрного бархата расшит китайским шёлком. Мешок этот пахнет индийскими специями и дождями джунглей Амазонки, а на завязке подвешен акулий зуб.

Выбив погасшую трубку, смотритель, прищурившись, ухмыляется небу и, убедившись в точности хорошего прогноза, поворачивается на досках настила. Скрипят каблуками "хромачи", и сверкает в загорелом ухе штурманская серьга.

Дверь перед ним открывается настежь. Солёный бриз и свет врываются в полумрак вахтенной комнаты. Ветер кружится вихрем и бросает со стола вычерченные сепией на пергаменте лоции проливов Дрейка и мыса Горн. А солнце, разбившись на сотню лучей о зеркало на бронзовом секстанте, высвечивает на стенах карты неведомых архипелагов, маски жителей туземных островов и диск старой астролябии на деревянной полке. Медная зелень её эклиптики испещрена латынью, или арабской вязью, или неведомым мертвым языком. Теперь уже не разобрать.

Между старых карт и воинственных масок, полок с рогатыми ракушками, поднятыми из глубин, сухой головой морского чёрта и иззубренным абордажным палашом расположилась цепь иллюминаторов. Один из них открыт, и ветер рвется сквозь него в синюю бесконечность.

Там, на ближнем рейде, стоит корабль. И якорь уже поднят. И ждёт он только бриза. И ветер поднимается. Не замолкая свистит боцманская дудка. И мачты распускают паруса. Клипер набирает ход.

На юте, у штурвала, стоит рулевой. Он улыбчив и молод. Его бронзовые от загара руки верно держат курс. Рисунки компаса и розы ветров украшают плечи. Он смотрит в горизонт. В прищуре его глаз – шторма ревущих сороковых широт и дрожащее безветрие Саргассова моря, скалы мыса Доброй Надежды и маяки всех континентов.

Звучит команда: "Лево на борт!" Повинуясь крепким рукам, парусник меняет курс, кренится к воде. Сети такелажа режут солнце нового дня на тысячи лучей. Паруса натянуты до звона, и сияет в загорелом ухе рулевого золотая штурманская серьга.