Лев Иванович, старый холостяк

               


     - Хай  Хитлер! - весело крикнул  Гвоздецкий и отдал на прощание  честь.
     - Хай  Хитлер , коль не шутишь, - сказал Лев Иванович, и закрыл за ним  калитку  на замок.
     Водитель  Гвоздецкий, ездивший на «МАНе» с прицепом, не был  нациком, а  просто  балаболкой.
     Он задержался  для ремонта  - у него оборвало тягу - и теперь, после его ухода, Лев Иванович остался на автобазе один до семи часов утра, когда его сменит  дед Культя.
     У Культи, старика  шестидесяти шести  лет и правда одна рука была по-локоть высохшей и искривленной как деревце в тундре. И хотя дед был в молодости водителем  на «КРАЗе»,  и все думали, что он покалечил руку в аварии, на самом деле он покалечился за игрой в бильярд. Как это могло произойти, тяжело было представить, но чего только в жизни не бывает.
     Поэтому последние тридцать пять лет дед Вован  пахал  сторожем в родном «Емельчиностройтрансе», будучи инвалидом второй группы.
     Он был хорошим сменщиком, потому что приходил не на семь и даже не на пол-седьмого, а на шесть с копейками, скучая дома без жены, которая   умерла. Кроме того,  он никогда не подставлял коллегу, если был какой-нибудь залёт, обнаружившийся уже после ухода Льва Иваныча - отлив  соляры  из чьего-нибудь  бака или таинственно  пропавший  ночью   насос  «автономки». Дед тогда отбрехивался как только мог, а под конец просто посылал пострадавшего в пять букв и закрывал прения.
     Деда Культю шоферы  уважали, а Льва Ивановича не особенно,  потому что он был интеллигентным, что всегда кумарит работяг.
     Лев Иванович обошёл территорию,  проверил  замки, налепил бумажные полоски где надо и не надо и повключал фонари.
     Вечер был томно тёпел, хотя было уже шестнадцатое октября. Луна стояла красноватая, чуть ущербная.
     Сколько Лев Иванович не пытался запомнить, что означает ущербность луны справа, а что  слева,  так этого и  не запомнил  и, подумав, решил, что скоро  будет полнолуние.
     Это привело к мысли о Дракуле, потом о Романе Полански и, наконец, неизвестно почему, о дрюоновской «Негоже лилиям прясть».
     Сидя в уютной  сторожке, великолепие которой портил лишь стойкий портяночный запах, Лев Иванович попивал чаёк, кушал печенье «Топленое молоко»  и думал о судьбах Франции.
     Должно быть, это очень неприятно, когда под тобой обламывается генеалогическая ветвь и на престол вместо тебя  вскакивает какой-то Валуа, или кто-то ещё похуже. Казалось бы, какая разница - «жила бы страна родная и нету других забот» , но нет. Это очень почётно,  если твоими именем или фамилией   называется целая историческая эпоха. Но, безусловно, такое не может длиться вечно и когда-нибудь на смену Бурбону придёт  Бонапарт, а вместо Иоанна Грозного мальчишка  Романов.
     Лев Иванович сполоснул чашку, лёг на топчан и закинул ноги на окно, такая у него была любимая поза.
     Романовы,  кроме  Петра Великого, прославились еще «бабьим царством».
     «Бабье царство» было не просто выражение, а слова  Карамзина  или кого-то другого  о времени правления на Руси четырех императриц  подряд . Или пяти.  Как это у них  было:  Екатерина Первая, жена Петра Первого, потом неизвестная никому Анна Леопольдовна, о которой Лев Иваныч узнал случайно, потом «Милостивейшая Лисавет», потом Екатерина Великая. Да, четыре. На этом лафа закончилась,  и в дальнейшем правили одни мужчины, что тоже не дало хороших результатов.
     Льва Иваныча внезапно  охватило  сомнение, всех ли  царственных баб он перечислил.  Кажется, ещё куда-то должна вклиниться какая-то Феодоровна. Или это жена Николая Второго? Чёрт их знает. Но, между прочим, ещё неизвестно, кто был более велик - Екатерина или Елизавета. Екатерина вообще слишком раздутая фигура из-за своих нимфоманских  похождений. Дружила с Вольтером и чтобы сделать ему приятное, окончательно закрепостила  крестьян, включая  украинцев, которые раньше были свободными. В конце-концов, последствия этого все расхлебывают до сих пор, уже в двадцать первом веке. Злопамятнее хохлов  были разве что штатовские афроамериканцы.
     И вот, начиная с «бабьего царства»  в русских царях уже не было ни капли русской крови, а только немецкая. Удивительно, как при этом Германия вечно воевала с Россией, но это, конечно, работа Англии - «англичанка гадит!» Интересно, кто такое сказал? В начале девятнадцатого века… или… восемь…
     Лев Иванович заснул, с задранными на окно ногами, тяжело храпя.
И снится Льву Иванычу сон.

                СОН  ЛЬВА   ИВАНОВИЧА:

     Вдруг  откуда-то из темноты  вынырнули три  фигуры -  два  парня  и одна девушка.
     Лев Иванович во сне понял, что это не шутка и мысль  о некоей сумме денег, доверенной его охране, промелькнула в его голове.
     Он ужасно испугался:
     - Берите все, только оставьте жизнь! - крикнул он, плача. - Душу оставьте, а не губите! Дайте деду увидеть внучку!
     /У Льва Иваныча не было никакой внучки, он был старый холостяк/.
     Грабители отвечали  снисходительным смехом, что-то незначащее говоря, такое, что говорят  домашнему животному, готовясь его зарезать  на мясо.
     Мысленно Лев Иванович попрощался с внучкой.
     Как вдруг раздался шум многих  голосов, загорелся свет и откуда-то справа  двинулись  кучки людей, как будто где-то распахнулись боковые двери кинотеатра, и зрители повалили  наружу, в тёплую ночь, смеясь и вспоминая  смешные эпизоды.
     Грабители замерли, не зная, что теперь будет.
     Тем временем люди поравнялись с ними и Львом Ивановичем и окружили их тесно идущей толпой.
     С трудом уняв свою трусость и поняв, что это последний шанс выжить, Лев Иваныч возопил:
     - Грабители! Это грабители! Вот эти, трое! Разбойники! Наёмные киллеры!
     Люди, похожие на мучачос,   колумбийцы или  аргентинцы, немедленно наваливаются на двоих  грабителей, скручивают их и уводят. Сразу видно, что жить тем осталось недолго.
     Лев же Иванович хватает девушку за очень рыжие, собранные в пучок, волосы,  рвёт их,  треплет и  рычит:
     - Ы-ы-ы!.. Ы-ы-ы!..
     Разбойница  не говорит ни слова  и не издает ни звука, но смотрит на Льва Ивановича так  зловеще,  что он опять пугается…
     Лев Иванович проснулся в страхе и стал обувать калоши - пора было идти на   обход.
     Ни о чём приснившемся  он не помнил, а помнил только какую-то девушку,   похожую не то на Монику, невесту Чендлера,  не то  на Гуттиэре  с Анастасией Вертинской в этой роли.