Лысый ангел
Как человеку далёкому от буддизма мне проще вскрыть её отжимом* Наверное, поэтому жизнь моя напоминает обшарпанный коридор барака для спецконтингента, по которому гуляют сквозняки незакрытых дверей. Но в ней, как у любого-другого, будь он буддистом или уголовником возникают ситуации. В такие моменты нужно делать выбор. И речь идёт не о модели газонокосилки или мебели для бассейна. Наступает так называемый момент свободного волеизъявления о котором все так любят трындеть, но никто не любит, как таковой. Как правило, решений предполагается два. Есть ещё третье, но это лишь ложь самому себе. Кто-то полагаясь на авось делает выбор сразу, понимая, что от него ничего не зависит, а кто-то сомневается, тянет, не доверяет себе. Недоверчивые обычно обращаются к третьему лицу. Третейское лицо советует дешёвую, базовую опцию: Верь! Это удобно и не хлопотно, в последствии оставшись в дураках, можно не казнить себя и сказать:
--Вона, как жизнь повернула. Что-ж уж тут поделаешь? Значит так предначертано было. Ему там виднее.
Каких только объяснений не изобретают, чтобы не выглядеть лохАми? Даже литературного персонажа вылепили из говн.. глины своих сомнений. Герой Непринятых Решений. Популярный, кстати, типаж. Меланхолично наблюдает со стороны за собственной жизнью и делает грустные выводы. Но пройдёт некоторое время и опять встанет дилемма, ведь жизнь-это бесконечный выбор и он по привычке обратится к простому и дешёвому. И так раз за разом, до тех пор пока его волеизлияние не сведётся к сорту пива и кнопкам пульта тележвачки.
Для меня истёртая доктрина «Не верь, не проси..» никогда не теряла актуальности, я не искал ответа в помещениях, где курят ладан и гнусавят малопонятные тексты. Его там нет, как нет конфуцианской кошки в тёмной комнате. Хотя как-то раз пыхнув, я пытался поймать её в туалете роттердамского кафе-шопа. Рандеву с небесами происходит неожиданно и в самом неподходящем месте. Между приступом животного страха и слепой злобы на весь мир, ровно за секунду до команды:
--Attaque!!
Вот когда происходит настоящая встреча с Богом.
Но в те короткие мгновения абсолютной свободы, нет ни времени, ни желания задавать вопросы.
==
Я родился в шестидесятые. Детство моё пропахло клубничным вареньем и сосновым бором бабкиной дачи, вкусом мороженого за девять копеек и смесью маминых духов. Застойные семидесятые пролетели портвейно-канабисным отрочеством школьного туалета, пылью танцплощадок с лимонным привкусом первого поцелуя и крови на разбитых губах. В восьмидесятые пришло возмужание в виде неуставных отношений и шестью месяцами дисбата, дембельнулось и потащилось по протоптанному десятками поколений тракту: работа, семья-ячейка общества, детишки, алкоголизм, шесть соток и финиш с циррозом и жестяным венком от профкома. Так бы и закончился выбранный для меня кем-то путь, если-бы я не свернул с него на кривую тропинку. Она привела меня в дурную компанию, общество людей нищих духовно с воображением не шедшим далее завладения имуществом ещё более духовно обнищавших, но материально обогатившихся.
Всё из-за акушерки. При рождении она слепила мне череп абы-как. Хлопнула по жопе, а когда я заорал, тяпнула стакашок и невесело усмехнувшись:
--Горластый будет.
Уехала на дальнюю заимку принимать роды у жены лесника. Дел у неё было невпроворот, нас тогда много рождалось в СССР. Настоящий бэби-бум прокатился по одной шестой земного шара, не оставив без внимания и заброшенный в тайге гарнизон, где служил отец. С тех пор, если присмотреться можно заметить, что голова моя асимметрична. С одной стороны череп пропорционален и строен, как у аристократа, с другой круглый, как котелок плебея. Даже волосы растут по-разному, там ниспадают локонами, тут торчат сорной травой. Так что приходится носить короткие стрижки.
Богатая коллизиями молодость, как повитуха, добавила несколько штрихов к портрету в виде размозжённой скулы и слегка свёрнутого на сторону носа. Поэтому если смотреть сбоку правый и левый профили здорово отличаются, как-будто два разных человека. Справа: доброжелательный, готовый прийти на помощь ближнему интеллигентный мужчина, слева безразличный, изучающий. О таких говорят: неприятный тип. Какой из них истинный, сказать затрудняюсь, но не стал-бы одалживаться ни того, ни у другого.
Множество миров сокрыто в каждом, вот и мы сосуществовали втроём, я и эти двое. Не скажешь, что душа в душу, но ладили. Я слушал советы то одного, то другого до тех пор пока сам не принял решение и свернул с проторённой дороги. Можно долго спорить о преимуществе прямых широких магистралей с односторонним движением, но иногда проще срезать.
С завода я уволился, жил сегодняшним днём, был уверен в себе, как юнец потерявший девственность. До тех пор, пока не наступил тот год, начавшийся несчастьями планетарного масштаба. На мысе Канаверал упал космический челнок с восемью астронавтами на борту, полыхнул Чернобыль на реке Припять и.. меня приняли в шашлычной «Бухара», что на Пискаревском. По поводу АЭС и Челенджера говорить не буду, деталей не знаю, про себя скажу, если-бы не понты, то бегал-бы до сих пор, а не маялся на Каляева, бывшей Захарьевской.
Шла вторая неделя моего прибывания в камере СИЗО Главного Управления. Допросами особо не докучали, я проходил лишь по трём статьям и четырём эпизодам. Часами валялся на шконке, листая журнал «Коневодство» за 1972 год, качал пресс на «вертолёте»- столике, прикрученном к ножке верхней кровати и ждал перевода на тюрьму. Одиночка, конечно, хорошо, но и компания мне не помешала-бы. Задумываться что-то стал о пережитом и делать неутешительные выводы типа: Несолидно нахлобучивать лохов и обносить хаты, надо духовно расти, искать что-то посерьёзнее, взять сберкассу к примеру. Анализируя свой небольшой паркур и ближайшую перспективу я становился всё мрачнее.
Как-то после обеда меня разбудил грохот дверного засова. На пороге стоял пожилой пассажир в золотых очёчках и холёной эспаньолке, явно не вязавшейся с застиранном до белизны фофаном без пуговиц и сидорком через плечо.
«Вот и компания, либо гос.хищник в особо крупных, либо маньяк серийный» Вошедший присел на свободные нары напротив и представился:
--Петров Пётр Петрович.
--Иванов Иван Иванович.
Ответил я, не обращая внимания на протянутую руку. Петров оглянулся вокруг и, не найдя Сидорова Сидора Сидоровича, сунул руку в карман. Потом вдруг улыбнулся хитрой такой улыбочкой с лучиками морщинок у края глаз и, как всякий маньяк пытаясь расположить жертву к себе, участливо спросил:
--Как дела, друг мой? Хотя что-же я спрашиваю? Перебил он сам себя: Судя по всему полный кикОс? В ответ я опять промолчал, а он раскатав матрас, улёгся, заложив руки за голову, созерцая через сетку верхней кровати грязный потолок с тусклой лампочкой и граффити «Муля-сука!»
«Не хватает травинки в зубах и стрекотания кузнечиков» Неизвестно с чего пришло мне в голову. Сосед сразу показался мне странным. Не то чтобы странным, каким-то лишним в этом интерьере. Нет, не маньяк. И не растратчик. Кто-то посерьёзней будет, если сюда определили.
Надо сказать я испытывал нечто вроде гордости, что числился за городской управой. Подполковник-следователь относился ко мне с уважением, угощал папиросами и, хотя я был в отказе, почти не бил по лицу. Во всяком случае не так часто, как в районной уголовке.
Уж не изменник-ли родины? Нет, на диссидента вроде не похож, хотя чёрт их разберёт. Я терялся в догадках. «Нет, тех контора держит отдельно. Точно маньяк!»
--Я не то и не другое. Пробормотал он лёжа с закрытыми глазами: Воспринимай меня, как ангела–хранителя.
--Чо-о?!
--То, что слышал.
--Не по-онял.
--Эт-т точно. Он вдруг погрубел голосом: Ни черта ты не понимаешь и продолжаешь настойчиво лезть во всякое дерьмо, что начинаю сомневаться в твоих умственных способностях. До каких пор я должен тебя отмазывать? Какая ещё сберкасса, идиот? «Сто вторую» хочешь на себя повесить? В конце голос его уже зазвенел прокурорским металлом.
Я мысленно подскочил, но полежав немного, повернулся на бок.
--Откуда ты взял про кассу, дед?
--Неважно, это у тебя на лбу зелёнкой написано. Ты мне лучше скажи: Чего добиваешься? Чего ты хочешь от жизни?
--Почему я должен чего-то добиваться? Живу и всё. Окрысился я. Тоже мне учитель нашёлся.
--Живу и всё.. Передразнил он: И никакой цели. Мечта хоть есть у тебя? Ну, не знаю. Прославиться на весь мир, заработать кучу денег, дерево посадить?
--Слышь, предохранитель, а если я сейчас попишусь или подвешусь в натуре, ты меня спасёшь что-ли?
--Пошутить пытаешься? Опять загрустил мой собеседник: Я могу лишь предостеречь от неприятностей скорректировав время и причинную связь и то лишь немного.. самую малость. Но ты просишь исправлять твои дурацкие поступки, этого я, брат, не могу. И никто не может. Поступок – это действие, а не слово.
--Значит ты не можешь управлять событиями, рулить ходом истории? Какой-же ты, нахер, ангел? Ты просто чорт-закатай-вата..хм-м
--У истории нет никакого хода, кретин. Этот набор свитков, пергаментов, глиняных табличек учит тому, что ничему не учит.. История, как шлюха со множеством сутенёров, которую каждый нагибает, как ему заблагорассудится. В конце концов это всего лишь слова, а им грош цена. В начале было слово.. а всё остальное дописано и переписано тысячи раз. Даже банально переставив запятые, можно извратить смысл событий, сделать факты легендами, а сказки – неоспоримыми фактами. Тиран предстанет благодетелем, благодетель – извергом. Всё можно подделать, тебе-ли не знать?
--Но конкретно с кичи вытащить сможешь?
--Не знаю, но попробовать можно.
Мы проговорили до рассвета и многое стало ясно. Почему я раньше не догадывался о том, что лежало под носом?
Утром в коридоре послышался шум, потом стало тихо. Проснувшись с предчувствием чего-то хорошего, что должно произойти, я попытался вспомнить, что говорил мне старичок-ангел, но так ни чего и не вспомнил.
Посмотрел на соседние нары, они были пусты и аккуратно застелены. «На допрос дёрнули, пока я спал» Приоткрылся глазок и со стуком захлопнулся. Опять повисла тишина.. Потом загремели ключи и на пороге появился мой следак и прокурор по надзору, дама в костюме обкомовской леди с университетским ромбиком. Она строго спросила:
--Жалобы есть?
--А чего жаловаться?! Всё хорошо.
Подмигнув выводному менту, пока тот защёлкивал на мне браслеты, шепнул:
--А где сосед, что был со мной в хате?
--У тя-я чо чердак потёк? Какой ещё сосед в режимной одиночке?!
Буркнул он и подтолкнув ключами в спину, хмуро добавил:
--Шагай, урка..
Во внутреннем дворике, мощёном булыжником, нас ждал подполковник, но уже без прокурорши. Он отпустил контролёра и, расстегнув наручники, сказал:
--Решил отпустить тебя под подписку. Что скажешь?!
--Да-а-а, ладно..
--Ладно, то ладно, но чтоб являлся, по первому вызову. Как, штык, понял?!
--Ясное дело. Куда я побегу, у меня жена на шестом месяце.
--Вот то-то, в первую очередь о близких надо думать. Давая гуляй и без глупостей.
--Ну спасибо, Виктор Иваныч. Век не забуду.
Стоя на бывшей Захарьевской, тогдашней Каляева и нынешней опять Захарьевской, я вспоминал давешний разговор о бесконечных коррекциях Истории, в данном случае сводящийся к переписыванию табличек с названием улиц. Любуясь водосточной трубой барабанившей капелью, смотрел в синь мартовского неба, а в голове моей звучал ангельский голос:
«Когда-то, совсем давно на Земле жили смелые люди, экспериментаторы. Они звали себя Творцами. Это они слепили Первочеловека у себя в лабораториях Э.Д.М. Чуть позже создали из части его ДНК-клон. Я не буду пересказывать архаичную чепуху про Адама и Еву, скажу одно: Змей всё-таки нашёлся. Пришлось приостановить программу, Эдем поставили на консервацию, а исследователям отбыли на орбитальную базу. Бесхозные прототипы в поисках хлеба насущного разбрелись кто-куда. С тех самых пор мужская особь ищет свой клон с женским признаком, чтобы возлюбить, как самого себя. С тех самых пор существует любовь»
==
Порывшись в карманах я нашёл двухкопеечную монетку.
--Привет, милая, это я. Нагнали под подписку. Сам не верю. Сейчас приеду. Жди.
===
Через два месяца меня приняли и никакие архангелы уже не помогли. Но это уже другая история и её уж точно никак не переписать.
1986.
Свидетельство о публикации №224052800514