Атланта. Глава 2. 3

A white wind beats against the window
And rattles down the road
An empty bottle of Daniel's
But I can't let you go

Bryan John Appleby — Cliffs Along The Sea


Проснувшись, Валерия ещё долго не могла понять, где находится. За окном был пасмурный, дождливый день. Лишь изредка солнечному лучу удавалось пробиться сквозь облака, и проникая сквозь плотно задернутые занавески, он освещал периодически полутемную комнату.

Собравшись с духом, девушка попыталась вскочить с постели по привычке, но сделав одно неосторожное движение локтем, была вынуждена вновь опуститься на подушки, — так сильно болела у неё голова, а перед глазами все расплывалось.

У неё было ощущение, будто кто-то ударил её по лицу чем-то тяжелым: прикосновение к вискам доставляло боль. Нащупав на лбу повязку в виде холодного компресса, она вдруг вспомнила, что произошло. Сейчас ей самое время быть в госпитале, помогать ранеными, а она «прохлаждается» невесть где…

Да Ковалец её попросту убьет, если не застанет на месте!

Валерия боялась себе даже представить, что могло там произойти за время её отсутствия. Глеб наверное вовсе сходит с ума, не имея понятия о том, куда она могла подеваться после сегодняшней смены. А может, наоборот, он как раз таки ничего и не заметил; ведь ему, как обычно на все плевать.

Было бы прекрасно, если бы её внезапное исчезновение прошло мимо внимания некоторых особ, но подобный поворот событий казался ей слишком маловероятным для воплощения.

— Слава богу, вы проснулись, — послышался откуда-то издалека сдержанный, с нотками высокомерия, голос.

Повернув голову в сторону двери, Валерия встретилась взглядом с мужчиной, чей внешний вид показался ей знакомым. Она определенно видела его где-то раньше.

Слегка отстраненный взгляд серо-зеленых глаз незнакомца, увидевших на своем веку достаточно, чтобы перестать чему-либо удивляться, пронзил её в буквальном смысле слова. В них было столько дерзости и вызова, что привыкнув к подобным взглядам лишь от других поклонников, Чехова почувствовала некое смущение.

Даже Глеб никогда не позволял себе так на неё смотреть. Скрестив руки на груди, незнакомец с равнодушным видом продолжал следить за ней.

— Если бы вы умерли, я б до конца своих дней не смог бы себе этого простить. 

— И сколько времени я провела здесь? — поинтересовалась Чехова, осматриваясь по сторонам в поисках настенных часов.

—  А вы куда-то спешите?! — небрежно оборвал её мужчина, ринувшись к окну и распахивая портьеры.

— Мне надо в госпиталь... —  в замешательстве пролепетала Валерия, потупив взор. — Понимаете, я совсем недавно приступила к исполнению своих обязанностей в качестве сестры милосердия, поэтому…

— Я так и понял, — договорил он за неё, раздвигая занавески, чтобы пустить в помещение больше солнечного света.

— Как?

— По тому, как выскочив из госпиталя, вы бросились прямо под колеса моей двуколки, изрядно напугав своей безумной выходкою и без того беспокойную лошадь.

Прямолинейность её встречных вопросов, очевидно, пришлась ему по душе. Это вносило приятное разнообразие в ворох впечатлений человека, привыкшего к раболепному поклонению со стороны поклонниц, взиравших на своего кумира с обожанием.

«Какой циничный и самоуверенный тип!» — подумала Валерия, любуясь его коренастой и широкоплечей фигурой, пока он поправлял занавески.

Ей в жизни не приходилось иметь дело со столь самонадеянным мужчиной, разговаривавшего с ней с нарочитой любезностью, в которой она улавливала скрытую беспринципность, граничившую с нахальством. 

— В том состоянии, в каком находитесь вы сейчас, я бы советовал вам некоторое время не посещать госпиталь вообще. Вам самим нужна помощь, а вы продолжаете думать о других, — надменным тоном произнес он, поворачиваясь к ней, чтобы оценить степень её «выздоровления» уже при свете дня.

У него был настолько серьёзный и одновременно задумчивый взгляд, что со стороны складывалось впечатление, будто он решает какую-то трудную арифметическую задачу. Но в целом, необычность ситуации, в которой он очутился помимо воли, забавляла его настолько, что совершенно не смущаясь полураздетого вида незнакомки, он был готов проговорить с ней до утра следующего дня.

— И как долго я пролежала без сознания? — спросила Валерия.

— Почти сутки, — отрезал он.

Услышав ответ, девушка вздрогнула, машинально потирая виски. Продолжая всматриваться в его отстраненное, но лишенное всякой агрессии, лицо, она не могла не отметить, что, несмотря на первоначальную вспышку ярости, вспыхнувшей в ней по отношению к этому человеку, спустя время он начал вызывать у неё чувство доверия. Что-то привлекало её в этом незнакомце, но что именно это было, понять она не могла.

Впрочем, сам мужчина, продемонстрировав поначалу свойственную ему невозмутимость, наряду с показным равнодушием, был вынужден сознаться, что вид этой хрупкой и невинной на вид девушки, пребывавшей без сознания все это время, пока он нес её в дом, вызывал в его душе самые противоречивые чувства.

Невольно любуясь её гармоничными чертами лица и его нежным оттенком, он пытался разгадать, к какому сословию общества она принадлежала. На представительницу «белой голытьбы» незнакомка была не похожа, а если являлась дочерью какого-то аристократа, тогда какого черта она вообще делала в госпитале в качестве сестры милосердия?!

Да, он понимал, сейчас военное время, и по-другому, возможно, её родители поступить не могли, но именно эта девушка, на его взгляд, была слишком хрупкой, чтобы выполнять подобные обязанности.

Ни разу в жизни не проявив столько участливого внимания ни к одному живому существу на свете, подобрав её тогда с земли, чтобы оказать ей помощь, но уже у себя дома, подальше от посторонних глаз, мужчина переживал только за свое честное имя, (ведь ежели кто узнает, что он насмерть сбил человека, это могло здорово ударить по его репутации), однако проникнувшись беспомощным видом незнакомки, он почувствовал, как в его давно очерствевшем, (как сам полагал раньше), и невосприимчивом к любым эмоциям сердце вспыхнуло что-то похожее на сочувствие. С той поры его душе начали происходить различные перемены.   

Очутившись дома, и собственноручно освободив девушку от верхней одежды, он принялся прикладывать к её бледным вискам холодный компресс, стараясь поскорее привести её в чувство. Точнее не надеясь на «воскрешение» из мертвы, — таким сильным показался ему удар. И посвятив этому занятию не один час, опуская в таз с водой влажный компресс, он не переставал задавать себе один и тот же вопрос, пытаясь понять, что или кто погнало её с такой силой прочь от госпиталя, что поддавшись эмоциям, она так рассеяно повела себя на улице, что это могло стоить ей жизни.

— Наша случайная встреча, надо полагать, оказалась неслучайной?! — спросил Гордеев. 

Чехова безмолвно кивнула. Они сидели напротив камина и пили чай. Мужчина ненавязчиво расспрашивал её о работе в госпитале, родственниках, избегая разговоров о самом себе.

Единственное, что удалось ей о нем узнать, так это то, что он был выходцем из Эдинбурга, города, где когда-то жили и её близкие. 

— Значит, мы с вами земляки? — усмехнулась она, едва пригубив из чашки дымящийся напиток.

— Получается, что так, — сказал он, потянувшись за сахарницей.

— Надо же: столько лет жить в одном городе, и ни разу не пресечься друг с другом, — улыбнулась Валерия, касаясь чашки сверкающей чайной ложечкой.

Сервиз был настолько изящным и хрупким, что опасаясь что-то разбить, она обращалась с ним крайне осторожно.   

— Точнее пресечься, но уже в Америке, — добавил хирург. — Хотя, по правде сказать, прожив столько лет в этом знаменитом городе, о фамилии вашей семьи я слышу впервые. 
 
Во время чаепития его к ней отношение заметно потеплело, но на какой почве зиждилась подобная симпатия, Валерия пока не понимала. Словно сбросив с себя на миг напускную маску невозмутимости, он впервые разговаривал с ней открыто, делясь своими мыслями и ничего от неё не скрывая, но как долго мог продлиться столь доверительный диалог с его стороны, оставалось только гадать.

В Америке никто не умел толком заваривать чай. Данная культура была чужда американскому менталитету, и не так развита, как например, в той же туманной и дождливой Шотландии, не говоря о Японии и Китае.

В почете здесь был только кофе, куда в период войны вместо сахара добавляли сорго, поэтому нетрудно было себе представить, что за жуткую бурду приходилось пить местному населению в те времена. Тем не менее у этого незнакомца был дар готовить напиток так, что невольно поддавшись здешней атмосфере, гостья почувствовала себя как дома.

За столом им прислуживал негр Джеймс Уитсон. Это был, пожалуй, единственный негр, который носил в здешнем штате фамилию. Не каждый чернокожий мог похвастаться подобным достоянием на территории Юга.

— Этого черномазого приобрел на невольничьем рынке в Новом Орлеане мой друг из Чикаго — Куратов, — отозвался хирург, — а узнав позже, что я тоже нуждаюсь в прислуге, он перепродал его мне.

Всматриваясь в широкоскулое лицо негра, Валерия была уверена, что видела его вчера на козлах, чудом не угодив под колеса двуколки.

— Помимо обязанностей кучера, он ещё служит мне за лакея и дворецкого, — словно прочитав её мысли, отозвался мужчина, пристально следя за выражением её лица. — Раньше ему приходилось горбатиться на сахарных плантациях Луизианы, а теперь он трудится на меня. И пока ни разу ещё не жаловался. Если накануне намечается серьёзная операция, он лично следит за тем, чтобы мой саквояж был всегда набит необходимыми хирургическими инструментами. Так что если он будет и дальше с такой ответственностью выполнять все мои требования, со временем я выкуплю из рабства его женушку и детей, тем более я пообещал ему это сделать, не так ли, Джеймс?

Молча улыбнувшись, негр кивнул. Сообразительный попался черномазый, ничего не скажешь, подумала Чехова.

— Только никому не говорите, что у меня есть друг-янки, — перехватив её настороженный взгляд, попросил мужчина, — а то южане мне этого не простят. Они и так косо смотрят на меня, потому что я не разделяю их взглядов по поводу Конфедерации, а если до их ведома донесут информацию о моей преданности какому-то северянину из Чикаго, может статься так, что мое доброе имя и вовсе будет предано публичному остракизму.

— А о катастрофе на мосту не слыхали? — спустя время осведомилась она, поделившись с хозяином дома некоторыми подробностями по поводу того случая.

— Почему же не слыхал? Очень даже слыхал, — бросил тот, доливая себе заварки. — Говорили, много людей погибло, но в целом, эта история меня мало тогда интересовала, поэтому больше о ней я ничего сказать не могу. В мире каждый день происходит столько катастроф, что смысла  концентрировать свое внимание именно на этой я не вижу.

— А я вижу, — отозвалась она, заглядывая ему прямо в глаза.— А вам есть какое-то дело до этой… м-м-м.. канувшей в Лету истории?

— Мои родители были пассажирами этого поезда, — чуть слышно проронила она.

— Вот как?

— В той катастрофе погибла вся моя семья.

— Сочувствую, — молвил он, потянувшись за своей чашкой, чтобы замаскировать за этим жестом временное замешательство, которое вызвало у него упоминание о трагедии.
 
— Да. Отец с матерью. И брат. Дениске тогда едва исполнилось пять лет. Понимаете, они хотели как можно скорее добраться домой, но непогода застала их врасплох, а дальше…

Замолчав, Чехова перевела дух, собираясь с силами. 

—  … а дальше вы сами знаете, что произошло.

Ей не хотелось лишний раз вспоминать о своей потере, но раз хозяину дома нетерпелось побольше узнать о её семье, должна же была она рассказать ему хоть что-нибудь.

Внимательно слушая гостью, точнее делая вид, будто слушает, мужчине показалось, что ещё немного и она сейчас расплачется. К счастью этого не произошло. В противном случае он не знал бы, что ему с ней делать.

Успокаивать кого-то или просто сопереживать человеку — было не его стезей. И хотя незнакомка показалась ему вначале излишне эмоциональной, особо склонности к сентиментальности у неё он не заметил. 

— Глупая и нелепая смерть, — заключил мужчина, дослушав её рассказ до конца. — Впрочем, как и вся наша жизнь.

Вот, пожалуй, и все, что он мог сказать ей чисто из вежливости, прежде чем приняться за чай, пока тот не остыл. Но чтобы у гостьи не сложилось о нем мнение, как о законченном цинике,  спохватившись, спустя время добавил:

— Наверное от осознания этого я и стал атеистом.

Чехова с удивлением на него уставилась. Она впервые видела перед собой того, кто отрицал существование Высших Сил.

— Да, и теперь меня воспитывает приемная семья, — на этой ноте закончила она свой рассказ, робко ковыряя бисквит, пропитанный вишневым ромом.

— Вы ешьте, не стесняйтесь! — приободрил её незнакомец. — Я десерты все равно не люблю, а вам следует хорошо питаться.

Принявшись за бисквит с прежним пылом, Чехова не успела спохватиться, как от пирожного остались одни крошки.

Конечно, столь легкий завтрак утолить её аппетит не мог, но требовать слишком много от постороннего человека, оказавшего ей помощь, и приютившего её в съемных апартаментах она не могла.

— А с кем вы обычно проводите свое свободное время? — спустя время задала ему Чехова следующий вопрос; уж слишком уединенной показалось ей эта «обитель». — У вас есть какие-то знакомые, друзья?

— У меня нет друзей, —  кратко доложил он, возвращая чашку на стол. — Такова расплата за мое положение в обществе. Если хочешь чего-то добиться в жизни, меньше полагайся на обещания других. И чтобы иметь право так думать так, у меня для этого есть все основания. Сегодня этот человек — твой друг, а завтра — захлопнет перед тобой дверь, сделав вид, будто никогда не был с тобой знаком. 

Слушая его «правду жизни», Чехова невольно задумалась. Да, тяжело наверное так жить, когда в силу сложившихся обстоятельств нет возможности даже поговорить с кем-то по душам. Хотя ей ли об этом судить, — экзальтированной особе, черпавшей свои познания об устройстве мира и сложностях человеческих взаимоотношений из дешевых пафосных романов.

— У вас совсем никого нет? — осведомилась она.

— Отчего же нет?! — отрицательно кивнул мужчина. — У меня есть знакомые, соратники, и просто люди, которым от меня постоянно что-то надо, и которым я интересен до тех пор, пока им выгодно со мной общаться. А родись я, допустим, нищим инвалидом где-нибудь на окраине Арканзаса, думаю, эти люди вряд ли стали бы искать со мной встреч. Ведь с калеки выгоды особо не поимеешь. 

— Какая замечательная библиотека! — подмигнула она в сторону книжного шкафа, забитого литературой на медицинскую тематику, среди которой было немало источников, написанных на латыни.

— Да, — кивнул он, — но её содержимое, боюсь, вряд ли вас заинтересует.

— Почему вы так считаете?

— Потому что девушек вашего сословия ничего, кроме любовных романов, в литературе не интересует. Я же в своей жизни никогда не читал ничего постороннего, кроме медицинских справочников.

— Почему?

— Потому что любой роман — это, прежде всего, выдумка писателя, а я не понимаю, почему должен часть своей жизни терять на чужую точку зрения. Моя жизнь сама как роман.

Допив чай, он перевел взгляд на гостью, заговорщически при этом улыбаясь:

— Нельзя быть «светилой» пред людьми и вести себя как все. Тут нужно выбирать: либо быть такими как они, либо быть другими. Да, я подхожу с намеками, но кто поймет, тот поймет, а кто не поймет…— С сосредоточенным видом он поправил манжеты на рукавах своей сорочки: — … значит, тому рано ещё понимать.

— А сколько вам лет?

— Тридцать четыре.

— Правда? А выглядите на все тридцать.

— На все тридцать пять, вы наверное хотели сказать, — насмешливо бросил он. — Вы мне льстите,  но возможно я просто хорошо сохранился. Благо, дождливый климат Шотландии позволяет надолго сохранить моложавый вид, а под знойным солнцем американского Юга кожа быстрее высыхает, превращаясь в пергамент. А ведь на самом деле я даже не чистокровный шотландец, а всего лишь полукровка.

Чехова с удивлением уставилась на него. Истинный возраст мужчины выдавали лишь сеточка морщин вокруг глаз на гладком лице, и взгляд, по которому точно не скажешь, что человеку меньше тридцати.

— Мой отец был ирландцем, а вот мать — истинная шотландка.

Мирное чаепитие подошло к завершению. Негр Джеймс кивнул в сторону настенных часов с римской системой циферблата, словно намекая хозяину, что ему пора собираться в госпиталь. Спохватившись,  и вспомнив о встрече, мужчина скорчил озадаченное лицо.

— Время поджимает, мне пора в госпиталь, но если вам со мною по пути, я мог бы подбросить вас домой, — намекнул он своей гостье, вставая из-за стола. 

Чехова явно колебалась.

— Я… — не успела она договорить.

— Значит, едем?! — улыбнувшись, переспросил он. — Собирайтесь, у нас действительно мало времени. Правда, если мы поторопимся, я, быть может, ещё успею заступить на смену до начала обеда. 

На улице было свежо и ветрено. Спустя некоторое время девушка стояла одетая в прихожей, готовая к поездке. При виде её, такой серьезной и невыразимо трогательной, в сердце загадочного незнакомца растаяли последние льдинки.

Он помог ей забраться в двуколку, после чего усевшись рядом, стегнул лошадь кнутом. Повертев ушами, животное неохотно тронулось вперед, и экипаж покатился по размокшей после дождя, дороги.

Когда они подъехали к дому, остановив экипаж, мужчина подал ей руку, помогая выбраться наружу.

Спрыгнув на землю, Чехова оглянулась по сторонам. Ежели кто-то из соседей увидит, что её подвез незнакомый мужчина, о ней могут пойти слухи не самого хорошего содержания. А что могло произойти, если об этом узнает сводный брат, ей не хотелось даже думать.

Отогнав прочь эту мысль, она попрощалась с незнакомцем, но прежде чем зайти на крыльцо, сочла за нужное поинтересоваться:

— А вы теперь куда?

— В госпиталь, — неопределенно бросил тот, снова забираясь в двуколку и хватаясь за хлыст. 

— В госпиталь? На больного вы вроде не похожи.

— А у меня там совсем другие обязанности, — сказал он, поправляя шляпу. Чехова вопросительно на него посмотрела, словно не понимая, что он имеет в виду.

— Вы не поверите, но перед вами сейчас находится «светило» американской хирургии.

На мгновение ей показалось, будто он шутит, но на лице мужчины не было никакой улыбки.

— Никогда о вас не слыхала, — проронила она, не имея ни малейшего желания разгадывать сейчас его «ребусы».

— Действительно, если вы присутствовали в госпитале всего лишь сутки, то ничего удивительного в том, что вам неизвестно мое имя, нет.

— За то время, что я пробыла у вас, вы даже не соизволили представиться, откуда мне знать ваше настоящее имя, — в её голосе прозвучали нотки раздражения.

— В таком случае, я должен исправить допущенную оплошность. Гордеев Александр Николаевич к вашим услугам, — усмехнувшись, заявил он так, чтобы она его услышала наверняка, и проигнорировав удивленный взгляд девушки, стегнул лошадь.

Экипаж неторопливо покатил вперед. Проводив его взглядом, Чехова осталась стоять на пороге дома, ошарашенная услышанным. Громко каркнув, мимо неё пролетела ворона.

До сих пор находясь под впечатлением встречи с этим человеком, она ещё долго не могла прийти в себя.

Глава 2.4

http://proza.ru/2024/05/29/783