Осколки радуги. Часть 1 - Глава 1

Предисловие

   С начала времён, человечество не имело знаний о своём существовании, и хотя некоторые убеждены в обратном, споры не входят в мои планы, а потому пусть каждый, если желает, остаётся со своими убеждениями ради спокойного сна. Но к чему вообще всё это и почему именно сейчас? Всё просто - время пришло! И если вам суждено читать эти строки, значит ОНИ позволили это, позволили узнать, что на самом деле представляет ваш мир.
Экспоненциальный рост технологий подготовил почву. Компьютерные программы что весят не более мегабайта, в состоянии поставить мат чемпиону мира по шахматам, искусственный интеллект уже способен осознавать себя, он развивается, он познаёт мир и не за горами момент, когда он осознает природу мироздания и человеческую природу. Технологии помогают создавать удобные и комфортные вещи для жизни, но наряду с ними создаются более совершенные способы уничтожения. За один только год на вооружение в мире тратится более двух триллионов долларов, что составляет четверть всех денежных средств на планете. За весь период своего существования человечество не находилось так близко к пропасти. Стрелки часов судного дня почти сравнялись. Пора остановиться, пора задуматься и посмотреть на действительность с другого непривычного ранее ракурса, пока ещё есть такая возможность.

p.s. По ряду причин, названия географических мест умышленно упущены, что в общем-то не повлияло на смысл повествования.


Часть I

Глава 1

Когда-нибудь обязательно всё заканчивается, приходит время для конца так же, как оно приходит и для начала. Мой мир, я покидаю тебя. Я говорю тебе, прощай. Прощай навсегда!

Это было как минимум странно. На месте ветхого строения, к которому Анаэль приближался, внезапно появилось новое здание из жёлтого металла и стекла.
— Будь я проклят, это определённо золотые опоры, — подумал он.
 Всё сверкало и переливалось, эти стены ещё не коснулась даже пыль улиц. Как оно могло появиться внезапно, из ниоткуда? Любопытно было и то, что окружающих его людей на улице это нисколько не удивило, словно никто ничего не заметил. Все продолжали свой путь как ни в чём не бывало. Он понял, что, либо один видит то, что видит, либо каким-то образом переместился в некое параллельное измерение. Единственное, что он знал наверняка, ему нужно было открыть двери и войти в здание. Анаэль подошёл к дверям, но открывать их ему не пришлось. Двери открыл темнокожий швейцар в белой стильной ливрее, золотистые элементы которой придавали ей солидный и дорогой вид, но в то же время не были вычурными. Пройдя в холл, он заметил другого человека в таком же убранстве, который, как оказалось, уже ожидал его появления.
— Добрый день, господин. Прошу, — он указал жестом в сторону, куда Анаэль и проследовал.
Интерьер помещения изумлял своим великолепием. Гармоничное сочетание отделки белого камня и золота определяло лаконичный и изысканный стиль. Он прошёл пару десятков шагов, прежде чем оказался в большой комнате, которая, очевидно, являлась библиотекой. Почти у всех стен снизу доверху размещались стеллажи с книгами. В комнате никого не было, и он принялся неторопливо разглядывать содержимое полок, надеясь найти что-то знакомое, однако переплёты были украшены какими-то странными иероглифами, которых, как ему казалось, он никогда прежде не видел. Что это за язык? Множество мыслей в этот момент вертелось в голове, но внезапно их оборвал голос, раздавшийся позади него.
— Проказник, ты в очередной раз сбежал, и что мне с тобой делать?
Анаэль оглянулся. Старик, облачённый в белое, длинное до пола платье, напоминавшее арабскую дишдашу, направлялся к нему. Его седые волнистые волосы и аккуратная борода прекрасно гармонировали с правильными чертами лица и бронзовой кожей.
— Да, да … ты не помнишь меня, не помнишь откуда ты, поскольку самовольно покинул обитель, куда был послан. Потерпи немного. Скоро память вернётся. А пока, — он сделал театральную паузу, — я тебе кое-что покажу.
 Он подошёл к одной из стен, где не было стеллажей с книгами, и провёл по ней рукой. На стене появился полупрозрачный экран, где Анаэль увидел… себя, а точнее, своё тело, лежащее на кровати, которое, по всей вероятности, было не живым.
— Второй раз ты уже проворачиваешь этот трюк. На этот раз горсть снотворных. Ты становишься предсказуемым, мальчик мой.
Какое-то мгновенье мысли начали путаться, Анаэль помнил, кем он был там, и вдруг начал вспоминать, кто он есть здесь. От этого странного ощущения стало некомфортно, но, к счастью, постепенно в сознании всё прояснилось и встало на свои места. Он почувствовал необыкновенную лёгкость от мысли, что наконец-то он дома.
— Маду?! — удивлённо произнёс Анаэль, и на мгновенье удивился своему настоящему голосу, звучащему словно вибрирующий металл.
—  Ну вот… с возвращением, — улыбнулся старик.
— Последнее время мне всё сложней исполнять свою роль — пытаясь оправдаться, сказал Анаэль почти шёпотом, чтобы привыкнуть к своему голосу.
— Безусловно. Это происходит со многими по прошествии времени. Даже при отсутствии воспоминаний о доме ты уже всё равно подсознательно помнишь и чувствуешь, откуда ты, и невольно сравниваешь. Очень сложно жить в инородной среде, и я знаю, как тебе это нелегко даётся. Тебе будет всё сложнее с каждым воплощением, поскольку и задачи будут более значимыми, но не забывай — мы присматриваем за тобой и, если того будет требовать ситуация, всегда вмешаемся и поможем. Ничто не должно угрожать текущему ходу процесса. Среди людей жить очень непросто. Им не свойственно многое осознать. Они пребывают во сне, хотя и убеждены в реальности метафизического окружения. Их массовое сознание туманно и инертно. Но нам необходимо подталкивать их к развитию. Помогать им вращать колесо эволюции. Помнишь, как всё начиналось? Ведь казалось, замысел был совершенен. Казалось, люди должны быть совершенны. Но одна небольшая погрешность со временем привносит непредсказуемые последствия. И вот проходит несколько поколений и в них проявляются свойства, что они сами же характеризуют пороками. Благо, не всё так безнадёжно. Они пытаются бороться с собственными ошибками, ну а нам необходимо помогать и направлять их.
— Понимаю, наставник. Но боюсь, мне нужно немного отдохнуть. Последнее воплощение было слишком утомительным.
— Разумеется, Анаэль. В таком состоянии мы и сами тебя не отпустим.

Прилетевший в голову чей-то сапог разбудил его. В казарме наблюдалась суета, походившая на рой насекомых, которые в своём безумии сновали взад-вперёд, нередко натыкаясь друг на друга. Анаэль было подумал, что это учебная тревога, но, взглянув на часы, висевшие на стене, с удивлением понял, что было время подъёма, и это было странно, поскольку он не слышал крика дневального, хотя не услышать его было попросту невозможно, ведь эти горлодёры и мёртвого из могилы поднимут своими воплями.      
Внезапно его мысли переключились на сон. Ему показалось странным, что он его вообще запомнил, ведь выматываясь за день, сон приходит настолько глубокий, что по пробуждении он внезапно скрывается где-то в самых дальних уголках подсознания, и кажется, будто вообще не видел снов, но сегодняшнее видение он помнил в деталях и был уверен, что подобный сон уже видел прежде. Размышляя об этом, он переваривал всё в своей голове, сидя на кровати. Внезапно кто-то решил его поторопить. Это Анаэль понял по летевшему в него второму сапогу, от которого он ловко увернулся. Летающие сапоги в роте не были явлением паранормальным, но и наукой изучены не были, несмотря на то, что были не редки. Всё дело в том, что свою службу Анаэль проходил в роте почётного караула, и по этой причине, каблуки на сапогах от ежедневных маршировок стирались очень быстро. Такие изношенные сапоги наполняли казарму в достаточном количестве. Обычно, когда каблук стачивался, солдаты меняли свою обувь на новую у барыги-прапорщика, начальника каптёрки. Сапоги проходили через руки «куска», но особый неликвид оставался на воле для особого предназначения, включающего в себя полёты по территории казармы.
— Эли, ты чего расселся? — окликнул его Макс.
В своём искреннем желании стать однажды сержантом, Макс должно быть, чувствовал определённую ответственность за Анаэля и остальных ребят. Анаэлю же после спокойной и размеренной недели в лазарете не особенно хотелось менять уклад жизни, к которому, на удивление, он так быстро привык. Бросив беглый взгляд на рой, он понял, что насекомые уже были почти одеты.
В ту же секунду раздался крик:
— Форма одежды номер два, построение на плацу через пять минут.
Анаэль невольно рассмеялся. Ведь «форма №2» подразумевала собой исключительно голый торс. Вот случай, когда спешка не идёт на пользу. Спрыгнув с кровати, он быстро надел штаны, обернул ноги портянками, натянул кирзовые сапоги и первым выбежал на плац.
Это был четверг, а значит, день начинался с боевой подготовки.
— Наш враг не дремлет! Он решителен и беспощаден! — заорал сержант.
Слова «решителен» и «беспощаден» он произнёс как-то особенно резко и громко, что у Анаэля по спине пробежал холодок, а штаны, как ему показалось, немного намокли. Сержант в тот день был чрезвычайно неумолим к вымышленным врагам, что Анаэль невольно, как должно быть, и все остальные, в картинках представил поле боя наяву. Очевидно, сержант встал не с той ноги, и когда такое случалось, это не предвещало ничего приятного. После предварительной силовой подготовки у них было время на короткий перерыв, чтобы умыться и позавтракать, но затем отработка боевых навыков и марш-броски до потери сознания. Всё это входило в план четверга, за что солдаты и ненавидели этот день. Как часто Анаэль втайне мечтал, чтобы сержанта в четверг внезапно настигла диарея или что похуже, чтобы он не смог противостоять своему образному противнику.
Как бы ни хотелось приукрасить действительность, но физическая подготовка выглядела отчасти гротескно и больше напоминала цирковое представление, где участники пытались развеселить публику. Разница была лишь в том, что самим бойцам было не до смеха. Попытки совершить нечто совершенно заурядное, вроде подтягиваний на перекладине превращались в жалкие потуги.
Провизии в части не хватало, и солдаты довольствовались пайками, вид которых вызывал только сожаление. Буханка хлеба делилась на десять человек. На завтрак и ужин к этому куску хлеба добавлялся черпак каши и чай. Обед был чуть более щедрым, куда входила ещё и порция похлёбки. Такие пайки никак не могли покрыть расход калорий солдата, потому дистрофия в части процветала. Иммунная система была ослаблена и, наряду с дистрофией, у бойцов возникало множество других заболеваний — от чесотки до пневмонии. Надо сказать, лазарет был забит до предела.
В самый первый день пребывания Анаэль уже испытал все прелести армейской службы. После первого удара под дых, доставшегося от сержанта, он решил вести свою статистику и считать, сколько раз ему «прилетит». Несмотря на то, что ему никогда не приходилось жаловаться на плохую память и математические навыки, ближе к середине дня он уже сбился со счёта.
Привыкать к такому было непросто, но у новобранцев не было выбора, и они как могли старались адаптироваться. В то время они жили в палатках, которые отапливались с двух сторон буржуйками. Отапливать приходилось всю ночь, поскольку была зима и было достаточно холодно. Солдаты дежурили у печей поочерёдно по два часа каждый, а за валежником ходили в лес неподалёку.
Как-то ночью ему с напарником нужно было раздобыть топливо для печей, но у обоих состояние было сонное, и их организмы были настолько расслаблены, что не желали совершать лесной променад. Они вышли из палатки, протирая глаза, и решили обмозговать ситуацию. Вид был поистине волшебный, в своём невозмутимом великолепии большая полная луна зависала над ними и своим светом застилала заснеженный полигон, но даже это не вдохновило их на поход в лесную чащу. Анаэль взглянул на соседнюю палатку, в которой мирно дремал взвод спецназа, и его взгляд привлекла аккуратно сложенная поленница. Во взводе Анаэля не было приспособлений для заготовки дров, ни пил, ни топора, и он даже искренне позавидовал своим соседям. Кроме прочего, и кормёжка у них была на порядок сытнее.
Недолго думая, им с напарником одновременно пришла гениальная мысль «одолжить» древесину у взвода спецназа. И учитывая, что все они в этот момент мирно дремали, сделать подобное представлялось занятием незамысловатым. Они взяли по охапке дров и вернулись с чувством выполненного перед отечеством долга. Единственная их оплошность, как выяснилось утром, была в том, что они забыли замести следы или запутать их.
Анаэль проснулся не то из-за стекающей на него воды с брезентового потолка от растопленного утренними лучами снега, не то от криков поблизости. Он протёр глаза и вышел. Рядом с палаткой, словно в Шекспировской трагедии, разгорались нешуточные страсти. Соседи пытались выяснить, кто у них стащил дрова. Старшина спецназа был достаточно увесистым коренастым атлетом, и в тот момент в нём кипела буря эмоций. Он решил не искать крайнего, а сразу же выпустил весь свой гнев на сержанта из взвода Анаэля, из-за чего наш герой испытал двоякое чувство. С одной стороны, было приятно видеть, как сержант корчится, валяясь на земле, но с другой —  он, как и все во взводе, прекрасно понимал, что за это им тоже придётся расплачиваться.
Расплата не заставила себя долго ждать. Сержант приказал взводу построиться и повёл в лес, подальше от глаз офицеров. Выйдя на опушку, он ударил одного из бойцов, затем другого. Анаэлю стало жаль ребят, учитывая, что они не были ни в чём виноваты, и он решил сделать шаг вперёд и сознаться, но внезапно его посетила мысль, что этот геноцид можно прекратить раз и навсегда. Он обратился к парням стоящим рядом:
— Мы достаточно слабы чтобы ему противостоять, но он один, а нас много. Мы запросто можем его проучить, и ему стыдно будет кому-то рассказать или пожаловаться, что его избили новобранцы, но он точно запомнит этот урок и в следующий раз не станет нас трогать.
 Его заявление не было принято, страх ребят был слишком велик, и его это сильно огорчило. У него больше не было желания сознаваться. Он подумал, что безропотным и бесхребетным, должно быть, нужны такие уроки. Вопрос только в том, будут ли эти уроки усвоены. За свою жизнь ему часто приходилось сталкиваться с подобным и его всегда удивляло, как люди покорно терпят несправедливость.
Дрова «одалживать» ребята больше не пытались, но надо сказать, и валежник собирать стало сложнее. Приходилось идти дальше вглубь леса и больше времени тратить на поиски, поскольку всё что можно на краю леса они уже собрали.
Одним вечером, очередной раз отправившись в лес, Анаэль обнаружил полмешка пшённой крупы, лежащей у дерева. Крупа была вперемешку с грязью. Неизвестно кто её там оставил и зачем, но то что она не годилась в употребление ни людям, ни скоту, было очевидно. Тем не менее голод был настолько сильным, что он понимал: ребятам будет всё равно, чем питаться, главное — набить желудок. Анаэль отнёс этот мешок в палатку и спрятал его подальше от глаз сержантов, а ночью, когда сержанты заснули, он тихонько стал будить парней. Ребята рассыпали крупу по котелкам, залили водой и на буржуйках сварили себе грязную кашу. Масла и соли у них, конечно же, не было, но в их желудки что-то провалилось, и это уже было хорошо.
Сержантам в ситуации с провиантом было проще. Они постоянно посещали кухню и, пользуясь своим положением, заставляли кухонных работников, таких же зелёных новобранцев, отдавать им запасы. Их выносили под покровом ночи, чтобы не попадаться на глаза офицерам. В один из таких тёмных вечеров, ближе к отбою, Анаэль направлялся к своему взводу после принятия водных процедур, когда его и ещё одного бойца подозвал какой-то сержант и попросил помочь унести провиант с кухни к нему в палатку. Сержант несколько раз заходил на кухню, вынося им раз за разом продовольствие, которое представляло собой в основном консервы и хлеб. Так они стояли некоторое время, а сержант продолжал заходить и выходить. Когда в их руках оказалась весомая ноша, а сержант в очередной раз ушёл, Анаэль с парнишкой, которого он, собственно, и не знал, хитро переглянулись и, не сговариваясь, поняли, что нужно делать. Они дали дёру в разные стороны, каждый со своей ношей. Разделив захваченную добычу с ребятами из своего взвода, Анаэль уснул с приятным ощущением радости за свою находчивость и появившуюся возможность проявить эту самую находчивость. О сержанте-растяпе он не думал, но утром слышал, как тот искал похитителей своего провианта. Анаэль был уверен, что сержант их никогда не найдёт, поскольку в той темноте родная мать бы не смогла отличить своего сына от других, одетых в одинаковую форму бойцов.
Что же касается офицеров, то они сами редко ходили на кухню. Обычно для них работала доставка из тех же новобранцев. Им готовили отменно и много, а если солдатам под каким-то предлогом удавалось зайти в комнату к офицерам, они там часто обнаруживали запасы, представляющие собой мешки с капустой, картофелем или морковью.
Как-то на плацу офицер окликнул Анаэля:
— Боец, я забыл планшет. Метнись ко мне в комнату и принеси его. Одна нога здесь, другая там. Всё ясно?
— Так точно! — отрапортовал Анаэль.
Создание иллюзии быстрого передвижения представлялось ему непростой задачей. Ноги не слушались, будто были совершенно чужими, тем не менее, он добрался до комнаты, взял планшет и собирался было выйти, но его внимание привлёк мешок, лежавший под кроватью. Надеясь, что там есть что-то, что может поместиться у него в желудке, он наклонился и открыл его. Это был мешок с луком. Желудочный сок начал выделяться от одной только мысли о еде.
Не самая лучшая в мире трапеза, но хоть что-то, — подумал он и быстро отчистив пару больших луковиц, не менее быстро, уничтожил их.
Вернувшись на плац, Анаэль передал старлею планшет, стараясь в момент передачи не дышать, и быстро встал в строй. В строю он уже не мог сдерживать дыхание, к тому же ему попросту нужно было отдышаться. Его луковое дыхание сразу же вызвало негодование у солдат, но благо, этого старлей не заметил.

«Кто в армии был, тот в цирке не смеётся.» Лишь после службы Анаэль понял, какое всё же это удачное и точное изречение. И по большому счёту, армия представляла собой сборник самых различных ситуаций: нелепых, смешных, грустных, даже трагичных, но никогда не скучных. И несмотря на весь кажущийся идиотизм этого предприятия, наверняка каждый служивший вынес для себя что-то полезное и позже не жалел о времени, проведённом там.

После окончания своей службы он ещё долго приходил в себя. Даже общаться с людьми стало сложнее из-за ограниченного лексического запаса. В армейском уставе имеется определённый набор фраз на все случаи жизни, и разрешалось использовать исключительно его. Учитывая, что он достаточно скуден, пользуясь им на протяжении службы, попросту начинаешь забывать остальные слова, которыми когда-то пользовался. Надо сказать, ему вообще всегда сложно давалась коммуникация, и общение с другими людьми всегда превращалось если не в пытку, то в некое изнуряющее действо, которое сильно выматывало, поглощая чрезвычайно много жизненных сил и энергии. Даже не общаясь, а лишь находясь в толпе, он чувствовал, как разряжается, словно все энергетические потоки людей, проходили через него. Порой даже находясь спиной к человеку, ему удавалось чувствовать его настроение, а порой и мысли. Нередко после службы Анаэль уединялся лишь для того, чтобы предаться размышлениям. И мысли, что вытекали из его личного опыта или наблюдения, которые к слову сказать, лежали на поверхности, представлялись весьма интересными и значимыми.
Самым существенным и ценным уроком, который он вынес из службы в армии, это использование пищи как источника энергии, а не удовольствия. И быть может это прозвучит излишне пуританским, но в действительности человеку много и не нужно. Любые изыски — это лишь расточительство. К слову сказать, самые полезные продукты для организма не наделены особыми вкусовыми свойствами. Так, однажды он отказался и от мясных продуктов, поняв тот факт, что на переработку мяса организм затрачивает неоправданно много энергии. После этого он стал существенно реже болеть, энергии организма стало достаточно, чтобы в полной мере поддерживать иммунитет. Другим весомым аргументом на его взгляд, было то что, исключив мясные продукты из рациона, он избавлял часть живых существ от страданий. А восприимчивость к чужой боли была в нём всегда, будь то человек, животное, рыба или даже насекомое. Может, это эмпатия в чистом виде или нечто иное, но он считал, что любое живое существо не заслуживает быть безнаказанно убитым, а фразу, что человек, в отличие от животных, всеяден, он считал заблуждением и эту «всеядность» скорее считал неразборчивостью.
Он полагал, что человечество заблудилось в своём развитии. Люди мнят себя венцом творения, но по сути являются самыми ничтожными из всех видов, населяющих планету. Каждый биологический вид за время своей эволюции предельно развил свои навыки и инстинкты. А чего добился человек? В какой-то момент человечество свернуло с пути развития своих природных качеств и особенностей. Люди попытались заковать и спрятать поглубже свою природную животную сущность и сейчас порицают в себе различные проявления животных инстинктов, которые неизменно томятся в каждом. Мы свернули с этого пути, в тот момент как посчитали себя разумными и закрыли для себя свои настоящие инстинкты, а что до интеллекта … надо признать, он весьма далёк от совершенства, а если быть уж совсем откровенным, его развитие находится на одной из самых начальных стадий. И если человек довёл до совершенства какое-то качество, то это уничтожение как себе подобных, так и всего живого на этой планете. Надо это признать. Мы разрушители, по сути. Быть может, если бы мы не изменили своим инстинктам, мы были бы на порядок счастливее. Быть может, нам не пришлось бы тратить свою жизнь на поиски работы, брать кредиты и постоянно трястись от страха, что в одночасье можем всё потерять и не сможем прокормить себя.