Осколки радуги. Часть 1 - Глава 1

В этом странном и запутанном деле, которое зовётся жизнью,
бывают такие непонятные моменты и обстоятельства,
когда вся вселенная представляется человеку одной большой
злой шуткой, хотя, что в этой шутке остроумного,
он понимает весьма смутно и имеет более чем достаточно
оснований подозревать, что осмеянным оказывается
не кто иной, как он сам. (Герман Мелвилл «Моби Дик»)

Часть I
Глава 1

Реальность — не более чем иллюзия,
однако иллюзия настолько сильная
 и универсальная, что никто
не может ей сопротивляться.
(Сэмюэль Батлер)


    Когда-нибудь всё обязательно заканчивается — приходит время для конца так же, как оно приходит и для начала. Мой мир, ты был добр и строг, ты был милостив и беспощаден, ты явил мне себя, чтоб я познал мудрость твою. Не сыскал я мудрости, но пресытился я тобою и пришла мне пора покинуть тебя. Я говорю тебе — прощай. Прощай навсегда!

    Тишину нарушило тяжёлое фырканье за спиной и грохот брички, что через мгновение пронеслась рядом. Скоро удаляясь, она пересекла торговую площадь и растворилась в пыли, которую сама же подняла, съехав на дорогу. Анаэль проводив её взглядом следовал дальше, сквозь равнодушную гурьбу торговцев и редких прохожих. До ветхого строения, к которому он направлялся, было рукой подать, но когда он поднял голову, его взору предстало величественное здание из позолоченного металла и стекла.
    Место было то самое, он никак не мог ошибиться, но как появилось это здание внезапно, сменив другое, что некоторое время назад маячило на горизонте? Словно насмешка, словно оплеуха для разума – очнись мол, реальность не та, коей ты её себе воображал до сих пор, а быть может и это не реальность, ха-ха. И завертелись шестерёнки в голове, и засуетились в панике нейроны протягивая свои лапки друг к другу, моля о помощи, в надежде хоть как-то осмыслить происходящее и не позволить сойти с ума.
    Он окинул взглядом людей, как это мы обыкновенно делаем в подобных случаях, дабы убедиться, что мы не одиноки в своём безумии, однако неторопливые горожане были поглощены своими делами и оставались равнодушны ко всему остальному. Между тем, он уже был в двух шагах от места и позволил себе более тщательно рассмотреть фасад здания.
    От самого основания всё блистало, в лучах восходящего солнца и выглядело безупречно чистым, будто он только разминулся с сотрудниками клининговой компании. Наконец, отбросив лишние мысли, он направился ко входу.
    Темнокожий швейцар в белой ливрее обшитой золотыми галунами отворил двери, едва Анаэль ступил на крыльцо. Его сияющее облачение в свете зарождающегося дня казалось не менее апокрифичным чем это самое здание. В своей невозмутимости и величественности он был подобен архангелу, спустившемуся с небес.
    — Приветствую вас! Прошу — изрёк он и медленным жестом предложил войти.
    Ответив на приветствие, Анаэль переступил порог и оказался в просторной и светлой зале. Интерьер помещения изумлял своим великолепием: гармоничное сочетание белого камня и золотой мозаики в стиле эллинистической эпохи под высоким потолком с антаблементом, покоящимся на головах изящных кариатид.
    Не спеша он прошёл пару десятков шагов, прежде чем оказался в большой комнате, что очевидно являлась личным кабинетом. В центре стоял небольшой стол с креслом, а вдоль всей дальней стены от пола до потолка размещались стеллажи с книгами. Воспользовавшись отсутствием хозяина, он принялся неторопливо рассматривать содержимое полок, надеясь найти что-то знакомое, однако переплёты были украшены какими-то странными иероглифами, которых как ему казалось, он никогда прежде не видел и что-то ему подсказывало, что даже докторская степень в области семиотики, мало бы чем помогла. — Что это за язык? Что это за место? Какая причина привела меня сюда? — мысли хаотично вспыхивали и гасли сменяя друг друга, но были беспомощны и подобно блуждающим огонькам, лишь всё глубже уводили в трясину, пока внезапно их не оборвал голос, раздавшийся позади:
    — Et j’ai deux fois vainqueur travers; l’Acheron:
    Modulant tour a tour sur la lyre d’Orphee
    Les soupirs de la sainte et les cris de la fee.(1)
    Проказник, ты в очередной раз сбежал, и что прикажешь мне с тобой делать?
    Анаэль обернулся. Старик, облачённый в белое, длинное до пола платье, напоминавшее арабскую дишдашу, направлялся к нему. Его седые волнистые волосы и аккуратная борода прекрасно гармонировали с правильными чертами лица и бронзовым отливом кожи.
    — Да, да … ты не помнишь меня, не помнишь откуда ты, поскольку самовольно покинул обитель, куда был послан. Потерпи немного. Скоро память вернётся. А пока, — он сделал театральную паузу, — я тебе кое-что покажу.
    Он подошёл к стене и провёл по ней рукой. На стене появился полупрозрачный экран, где Анаэль увидел … себя, а точнее, своё тело, лежащее на кровати, которое, по всей вероятности, было не живым.
    — Второй раз ты уже проворачиваешь этот трюк. На этот раз горсть снотворных. Ты становишься предсказуемым, мальчик мой.
    Некоторое мгновение мысли путались, словно какая-то одна часть его стала прорываться через часть другую, и вот обретая форму сошлись они в схватке, переплетаясь и тесня друг друга, как два могучих дракона что боролись за своё существование. Дрожь прошла волной по его телу, он почувствовал надвигающийся приступ тошноты, но внезапно всё стихло и застыло. Всё встало на свои места, один дракон был укрощён, и преклонив колени, уступил место другому, некогда дремлющему, но более могущественному.
    — Маду?!
    — Ну вот. С возвращением, — улыбаясь, ответил старик.
    — Ох, сдаётся не избежать мне репримандов — тихо произнёс Анаэль и стыдливо опустил голову.
    — Не думаю, что мне стоит усердствовать в этом, однако не лишним будет напомнить: наши миссии чрезвычайно важны. Ты важен, Анаэль. И важен для этого мира не менее чем для своего, поэтому необходимо быть твёрдым и способным переносить все испытания, ведь они необходимы для того чтобы ты обрёл силу, которая поможет исполнить свою задачу.
    — Понимаю, наставник. Это была непростительная слабость, но в свою защиту должен сказать, ведь в том мире я лишён воспоминаний как о себе, так и о миссии.
    — Всё верно, ты лишён воспоминаний, но не лишён опыта, что раз за разом закаляет и наполняет тебя. И сама твоя суть, твой внутренний голос, вопреки любым обстоятельствам, подсказывает тебе нужное направление, а потому, как ты правильно изволил выразиться – это была слабость. То, что стоит на пути, и есть путь(2). 
    — Должно быть дело в том, что такого опыта я не имел ранее. Ни в одном из других миров мне не доводилось видеть подобного, это очень странное место. Боязнь сложных слов у них носит название, которое редкий человек может выговорить(3).  Они считают искусством и продают за миллионы картины, которые способен нарисовать ребёнок. Те, кто развлекает публику здесь зарабатывают в тысячу раз больше того, кто спасает жизни. Они боятся смерти, но тратят жизнь на ненавистную работу, они пьют таблетки от депрессии, вызванной этой работой, чтобы продолжать работать и чем ниже их уровень жизни, тем больше они рожают детей. Они берут кредиты, чтобы купить вещи, которые им не нужны, чтобы впечатлить людей, которых они не любят. Тратят миллиарды долларов на оружие, а потом проводят «недели мира» в школах. Политики, развязавшие войну, получают Нобелевскую премию мира и стоит ли говорить, что эту самую премию учредил «торговец смертью» (4). Они отправили ровер на Марс, но до сих пор не победили голод, они ищут жизнь на других планетах, но в это время уничтожают собственную и я могу продолжать бесконечно. Этот мир – настоящий театр абсурда, где всё вывернуто наизнанку, для чего он вообще существует?
    — Однажды ты ответишь на свой вопрос. Порой не всё так очевидно, как может казаться на первый взгляд.

    Прилетевший в голову чей-то сапог разбудил его. Внезапная смена декораций ввела в ступор на некоторое время. Рассеянным взглядом он обозревал столь безобразное и неприятное ему окружение. В казарме наблюдалась суета, походившая на рой насекомых, которые в своём безумии сновали взад-вперёд, нередко натыкаясь друг на друга. Анаэль было подумал, что это учебная тревога, но, взглянув на часы, висевшие на стене, с удивлением понял, что было время подъёма, и это было странно, поскольку он не слышал крика дневального, хотя не услышать его было попросту невозможно, ведь эти горлодёры и мёртвого из могилы поднимут своими воплями. Более странным было то, что он не помнил, как попал в расположение роты. Последний сохранившийся в памяти эпизод был связан с лазаретом и двумя упаковками димедрола, что он стащил ночью из процедурного кабинета.
    Внезапно его мысли переключились на сон и в том, что он смог его запомнить была очередная странность. Он уже давно не видел снов, точнее не запоминал их. Ведь после изнуряющего физическими нагрузками дня, сон приходит настолько глубокий, что по пробуждении он попросту не успевает добраться до поверхности и вынужден покоиться в той самой непроглядной абиссальной части нашего сознания, тогда кажется, будто вообще не видел снов, однако сегодняшнее видение он помнил в деталях и был уверен, что видел подобное прежде.
    Размышляя об этом, он переваривал всё в своей голове, сидя на кровати. Внезапно кто-то решил его поторопить. Это Анаэль понял по летевшему в него второму сапогу, от которого он ловко увернулся.
    Нельзя сказать, что летающие сапоги в казарме были явлением паранормальным, но справедливости ради стоит заметить, что мировая научная общественность не торопилась изучать этот вопрос, несмотря на его значимость для человечества. Служба в роте почётного караула – это редкая привилегия, которой удостаиваются генетически-одарённые мужи с внешностью Эндимиона и интеллектом Эйнштейна. Ряд бесконечных проверок и тестов, в итоге отделяют пока что неогранённые алмазы от прочей непримечательной породы. По меньшей мере, такой был замысел. И если вы успели в своём воображении создать Ницшеанского сверхчеловека, совершенного представителя человеческой расы, то впору обуздать свои фантазии, ибо действительность, как оно обычно бывает, далеко не всегда соотносится с нашими ожиданиями, но вполне можно ожидать, что боец наденет противогаз, не вынимая зажжённую сигарету изо рта или разведёт костёр в палатке для того чтобы разогреть ворованную банку тушёнки, при этом не распечатав её. Что же до мужской красоты, то часто доносившаяся фраза Гали из санитарного кабинета «ну пошевеливайтесь, уроды» как бы намекала, что алмазы были далеко не лучшего качества. Но вернёмся к сапогам, потому, как это был основной и чрезвычайно важный инструмент любого солдата в роте, как кисть для художника или беруши для виолончельного педагога. От многочасовых, ежедневных маршировок на плацу сапоги приходили в негодность сравнительно быстро и в достаточном количестве наполняли казарму. Любая модница в исступлении стала бы кусать себе локти от зависти, если бы ей довелось узнать, сколько пар обуви снашивает боец только за первые полгода службы. Солдаты меняли изношенные сапоги со стёртыми каблуками на новые у барыги-прапорщика – начальника каптёрки, но особый неликвид оставался на воле для стратегических целей, включающих в себя полёты в воздушном пространстве казармы. Но летающие сапоги со сновидением были ещё цветочками, покуда не появился он. Словно из пустоты, как чёрт из табакерки … впрочем, обо всём по порядку.

    — Эли, всё нормально? — бархатным, почти нежным голосом, окликнул его Макс, и положив руку на его плечо, заглянул в глаза. Некие оттенки заботы и беспокойства угадывались в его взгляде, словно они были друзьями с детства.
    — Да, я просто … — растеряно ответил Анаэль и забыв закончить фразу, повернул голову. Его взгляд блуждал от одного к другому, словно он пытался уловить что-то незаметное в каждом из своих товарищей.
    В своём искреннем желании стать однажды сержантом, Макс должно быть, чувствовал определённую ответственность за своих сослуживцев, но проявлять к кому-то сочувствие было не в его характере. Причина столь необычного отношения, как и любопытные, тревожные взгляды остальных вскоре прояснили картину: все уже знали, что произошло в лазарете, это было очевидно.
Макс вновь что-то хотел сказать, но в эту секунду раздался крик:
    — Форма одежды номер два(5), построение на плацу через пять минут.
Спрыгнув с кровати, Анаэль быстро надел штаны, обернул ноги портянками, натянул кирзовые сапоги и собирался было на выход, когда его остановил старшина:
    — А ты, боец заступаешь на дежурство.

    За почти пять месяцев службы ему ни разу не доводилось дежурить. Вначале командир роты был заинтересован в нём, как в ценном активе по причине идеально прямых от природы ног. Остальным же каждый день приходилось корпеть над выпадами, шпагатами и растяжками подколенных сухожилий. Парни кряхтели и стонали, словно раненые моржи на пляже, тогда как он в это время сидел в кресле, выслушивая наставления и мотивационные речи ротного. Иногда, командир доставал одну из кассет, и они вдвоём смотрели записи торжественных маршей.
    — Ну что, скажешь? Разве не будоражит воображение? — он щёлкнул карандашом по экрану — Будешь знаменосцем парадной колонны. Данные тебе позволяют.
    — Ого, вы меня огорошили! Об этом ведь можно только мечтать.
    — Ещё бы! — командир откинулся в кресле — Но главное — усердие, и тогда все усилия окупятся сторицей. Останешься сверхсрочно и лет через десять уже полковником станешь. У нас не как в других частях: пара удачных мероприятий и новая звезда на погонах. Всегда будешь в центре, на тебя будут смотреть первые лица государств.
    Сам командир, был стройным, подтянутым, под два метра ростом, с красивым и строгим лицом. Он казался ему богом этой крохотной вселенной — безупречным эталоном, целостным и совершенным. И Анаэль не кривил душой, его неотразимо притягивал этот яркий, словно отрезанный от остального мира уголок — безупречные мундиры, стройные силуэты и гордый взгляд, устремлённый вперёд. Даже в первый день, когда новобранцев распределяли по ротам, офицеры из спецназа, оценив его развитую мускулатуру, уговаривали перейти к ним, но он был непреклонен.
    Теперь же его корабль мечты разбился о рифы суровой реальности. Непрекращающиеся проблемы со здоровьем сделали его завсегдатаем больничной палаты. Два раза его угораздило лечиться от позорной чесотки, затем он чудом не отдал концы от двусторонней пневмонии, а через день после выписки, снова очутился в лазарете с рожистым воспалением.
    Казалось, генетическая особенность была дана исключительно для того, чтобы подошвы до блеска начищенных сапог на его прямых ногах попирали твёрдую земную поверхность, чеканя каждый шаг и собирая завораживающие взгляды. Подобно амфибии он, сознавая свою уникальную природу ринулся с утёса в пучину, убеждённый в том, что море и есть его родная стихия, но не успев даже её почувствовать, был растерзан кровожадной акулой. И вот теперь, после чистки полов зубными щётками, он стоит на тумбочке дневального(6), размышляя о загадочных узорах на полотне своей судьбы.

СНОСКИ

1. Отрывок стихотворения Жерара де Нерваля «El Desdichado» (из цикла «Les Chimeres»), как аллюзия на бегство Орфея из царства мёртвых.
"И дважды я пересёк Ахерон победителем:
Чередуя на лире Орфея
Вздохи святой и крики феи."

2. Интерпретация высказывания Марка Аврелия «Препятствие становится путём. То, что мешает, ведёт вперёд.»

3. Гиппопотомонстросескипедалофобия - патологический страх длинных и сложных слов.

4. Альфред Нобель, в 1867 году получил патент на своё изобретение «динамит». Позже, газетчики писали о нём, используя эпитеты как «динамитный король», «миллионер на крови», «торговец взрывчатой смертью».

5. Форма одежды №2 - брюки, сапоги и голый торс.

6. Пост дежурного у входа в казарму.