Осколки радуги. Часть 1 - Глава 9

Глава 9

Ах, две души живут в больной груди моей,
Друг другу чуждые, — и жаждут разделенья!
Иоганн Вольфганг фон Гёте

Вернулся он на родину, как оказалось, в самый неподходящий момент. В день его прибытия начались беспорядки, связанные с повышением цен. Недовольные политической ситуацией и властью в целом, жители выходили на улицы, крушили всё, что попадалось под руку, разбивали автомобили, витрины магазинов, расписывали краской из баллончиков фасады зданий, что-то поджигали, наполняя улицы дымом, сквозь который с разных сторон доносились громкие хлопки и автоматные очереди.
Анаэлю удалось снять квартирку на окраине города, подальше от всего этого шума, но он, казалось, был повсюду. Необходимо было отдохнуть с дороги. Приняв горячий душ, он достал из рюкзака беруши, забрался в кровать, и укрывшись с головой под одеялом почти сразу заснул.
Проснулся он ближе к ночи, проспав около четырёх часов. Голова раскалывалась, а шум на улице не прекращался, и ко всему прочему он изрядно проголодался. Покопавшись в рюкзаке, он отыскал несколько пакетиков чая и упаковку крекеров — весь свой провиант, который он за пару минут уничтожил. Запасы нужно было пополнить, но для этого необходимо было выбраться из своего убежища и поискать работающий магазин. Вот только была сложность: если какие-то магазины и работали этой ночью, то они должны были находиться ближе к площади, где, собственно, и творилась вся эта суматоха. Он накинул на себя чёрную толстовку с капюшоном, надел медицинскую маску и, словно ниндзя из китайских боевиков, вышел за порог и растворился в ночном безумии города. Пройдя по задворкам достаточное расстояние, он не встретил ни одной живой души, пока не вышел к площади, на которой, собственно, происходило всё движение. Буквально сотня метров разделяла безлюдную часть района от шумного манежа беснующейся толпы. Люди походили на обезумевших зверей, которые одержимо носились повсюду. Всё вокруг было заполнено дымом, и неприятный едкий запах в сочетании с дикими криками, визгами, плачем представлял собой перформанс одного из кругов ада. В воздухе ощущалось сильное напряжение. В этом хаосе Анаэль осторожно пробирался, держась дальше от центра, ближе к краю площади, вдоль которого размещались здания. И чем дальше он проходил, тем сильнее, казалось, впитывал в себя всю окружающую атмосферу. В нём начала просыпаться какая-то злость или даже ярость, будто массовое безумие поразило клетки его организма. Все окружающие звуки только усиливали эффект, в особенности доносившийся откуда-нибудь плач, причитания или женские вопли. Они особенно раздражали, как может раздражать скрип тормозов поезда или отвратительная игра на скрипке. Хотелось немедленно найти источник этих звуков и навсегда их прекратить. Он начал ощущать, что отстраняется от всего что окружало его. Казалось, что он даже не находится в своём теле, а лишь со стороны наблюдает за ним. Чувство охватившей его ярости постепенно сменилось каким-то ощущением пустоты. Он не чувствовал принадлежность к этому месту, не ощущал эмоций, это был словно кинофильм, а он был безучастным зрителем.
Пройдя пару кварталов, он боковым зрением заметил человека, который чем-то привлёк его внимание. Он остановился, сделал пару шагов назад и взглянул на него. Тот стоял спиной к Анаэлю и лицом к стене, к которой жалась испуганная мадам, миниатюрная, в своих молодёжных шмотках она выглядела как подросток, хотя ей было лет тридцать. Какого чёрта она здесь забыла? — подумал он. С уголка её рта сочилась кровь, обеими руками она прижимала небольшой розовый рюкзак к груди. А её противник нависал над ней, очевидно, пытаясь что-то от неё добиться или, может быть, забрать этот рюкзак. Он был одет в обычную тёмную куртку и такие-же обычные джинсы, но вот что было необычно, это нунчаки, которые свисали с пояса. Именно они-то и привлекли внимание Анаэля. Он мог ожидать увидеть что угодно: резиновую дубинку, пистолет, автомат, бейсбольную биту, но нунчаки… Это что, малыш-каратист? Все эти мысли заняли пару секунд, но затем …
Всё происходило стремительно, на автомате, словно он невольно исполнял запрограммированный приказ. Не было сомнений, не было страхов, не было никаких иных вариантов, которые он бы мог предпринять. Была только одна мысль и одна задача. Он подошёл к парню, взял его одной рукой за подбородок, другую руку положил на затылок и резко повернул голову вправо и вверх. «Вправо и вверх» – этот, неизвестно откуда взявшийся голос инструктора по боевой подготовке отражался эхом в его сознании. Он не знал, что он делал, не знал, как надо делать. Знала какая-то другая часть его, и только эта часть понимала, что ей необходимо для утоления своей жажды. В фильмах Анаэль множество раз видел подобные сцены, но в действительности даже не представлял, какую силу нужно применить, но в этот момент руки жили словно своей жизнью. Мышцы кистей, предплечий и бицепсов максимально сократились, образовав собой мощный капкан, чтобы не дать противнику внезапно вырваться. У него не было шансов.
 Он не слышал звука ломающихся позвонков, но почувствовал этот хруст руками в момент короткого сопротивления. Тело мгновенно обмякло и рухнуло с глухим звуком и секундным бряцаньем деревянных нунчак. Девушка стояла, словно парализованная, он же, не теряя времени, скользнул в соседнюю арку, чтобы не привлекать лишнее внимание к себе. Погода была достаточно тёплой, но ему вдруг стало холодно, словно кровь покинула тело. Он решил уйти как можно дальше, но позади себя услышал голоса. Какие-то двое заметили его. Возможно, они знали того каратиста. Он шёл, не оборачиваясь, и прислушивался, что происходило позади. Один из них подбежал к телу, а другой бросился за Анаэлем. Завеса дыма помогла скрыться. Он заметил рядом кучу мусора и присел, выжидая, около неё. Парень пробежал мимо него и остановился на пересечении другой улочки, раздумывая, куда он мог сбежать, направо или налево. В кармане лежали ключи, среди которых в связке был заточенный с одного края, достаточно длинный стальной штырь, некогда исполнявший роль ключа от подвала. Сжимая в ладони всю связку, чтобы ключи не издавали звук, бесшумно и медленно он подошёл к человеку, остановившись рядом с ним, почти вплотную. Так они стояли несколько секунд, тот пытался понять, куда Анаэль делся, и не подозревал, насколько был близок к нему.
Анаэль ждал. Ждал, когда он побежит дальше, но он не побежал. Он внезапно развернулся и увидев Анаэля, дёрнулся в надежде что-то предпринять, но заточенный ключ за долю секунды машинально пробил его гортань. Тело начало прерывисто трястись, вытянувшись в напряжении, и только когда он вытащил штырь, оно безвольно упало на землю. Лишь кисть руки продолжала непроизвольно подёргиваться. Он не успел произнести ни звука. Он больше не произнесёт ни звука. Кровь из раны хлынула потоком, как только Анаэль вытащил ключ, и большая струя попала ему на одежду. Было бы лучше не вынимать штырь, но он был в связке с другими ключами. Было бы лучше … лучше…
Было бы лучше иметь эмоции. Или всё же … нет? Всё, что происходило, было каким-то невероятным. Ему никогда не удавалось оставаться спокойным в кризисных ситуациях, и он завидовал тем, кому это удаётся. Даже если он пытался контролировать себя, то дрожь в руках всё равно выдавала его состояние, но сейчас он был совершенно спокоен, казалось, что даже частота его пульса не изменилась. Он ничего не испытывал … он был пуст, как пыльный глиняный горшок, оставленный в старом полуразрушенном доме своим хозяином. Забытый и покинутый своим создателем.
Кто я? Что я такое? — думал он. Анаэль просто стоял над телом и с любопытством смотрел, как кровь, пульсируя, вытекает из раны, медленно расползаясь по земле. Струящаяся кровь, угасающая жизнь … он увидел в этом какую-то особую первозданную красоту, что пленила его и очаровывала, как очаровывала когда-то Каина и многих, многих после него. Он вдруг понял, как могущественна и неудержима эта сила, не позволяющая сопротивляться ей, он понял смысл непрекращающихся войн на этой земле. Ему не хотелось двигаться с места, пока последняя капля живительной влаги не покинет тело и лишь усилие воли заставило подчиниться здравому смыслу и покинуть сотворённое им произведение.

Нам свойственно чувствовать боль, страх, гнев, но однажды наступает предел терпению, и высвобождается другая часть нас, жаждущая свободы, справедливости, возмездия за все причинённые страдания. Мы можем долго терпеть и скрывать свою внутреннюю суть, но приходит момент, когда она всё же вырвется наружу и сделает то, что обычно мы сделать не в состоянии и покажет, кто мы есть на самом деле.
Он не помнил, как оказался в квартире, как заснул. Ему снился сон. Во тьме он бродил от одного дома к другому и в каждом выполнял какое-то задание, кого-то спасал, проливая кровь других ради этого спасения. Одного, другого, третьего … многих. Затем поджигал дом и шёл дальше. В одном из тёмных переулков, лишь слегка освещённых фонарями, он разглядел трёх женщин в длинных чёрных платьях. Он подошёл к одной из них, и она обняла его. Ему казалось он помнил её и знал, что уже раньше встречался с ней. Стояла мёртвая, холодная тишина. Никто не говорил. Женщина, что обняла его, указала жестом на другую, которая стояла поодаль. Он повернулся, чтобы посмотреть на неё. С ног до головы она была укрыта в чёрный балахон. В одной её руке сверкнул нож, этой рукой она приподняла свой рукав, оголив предплечье, и медленно сделала длинный глубокий разрез. Кровь обильно начала стекать по её руке. Этот момент заставил его пробудиться.
Сидя на кровати, он в памяти стал собирать все моменты прошедшей ночи. Ему сложно было понять и поверить, что всё произошедшее было реальным, что он ... Тошнило от самой только мысли. Он поднялся и поспешил в уборную. По пути в прихожей он обнаружил кровавые отпечатки на двери и стенах и испачканную одежду, небрежно лежащую у порога. Оба ботинка находились в разных местах. Это уж точно было не похоже на него. Никогда он не оставлял за собой подобный беспорядок. У него была масса вопросов, но не было разумного объяснения всему этому, и вся эта неопределённость сводила с ума. Он не знал, где и как мог наследить, где мог оставить свои отпечатки, может, кто-то видел его. Понятно было, что всё это могло иметь какие-то последствия. Он тщательно перебрал в голове все элементы прошедшего события, которые мог вспомнить, и пришёл к выводу, что ему ничего не угрожало, но нужно было прибраться в квартире и посмотреть, не наследил ли он в подъезде и на улице.
В городе он пробыл ещё несколько дней, пока не получил новые документы. Это время он был особенно осторожен и без особой надобности даже не выходил из квартиры. Не то чтобы он сильно переживал, но чувствовал некоторое напряжение из-за всего произошедшего. Вся эта неопределённость держала его в напряжении до самого отлёта. И лишь когда самолёт стал набирать высоту, он смог по-настоящему успокоиться.

Он задумчиво сидел в кресле, глядя в иллюминатор. Рой мыслей проносился в голове, переключаясь с одной темы на другую. Всё ещё не понимая, что с ним произошло и как он мог хладнокровно, без каких-либо эмоций кого-то лишить жизни. Впрочем, возможно, эмоция была, и, должно быть, она связана с этими чёртовыми нунчаками, которые переключили какой-то тумблер в его голове.
В памяти всплыл эпизод из юности. Ему было семнадцать лет, когда одним поздним, зимним вечером он возвращался домой с завода, на котором работал. Этот день Анаэль помнил хорошо, это был первый день, когда он взял с собой новые часы на цепочке. Днём ранее он купил их, на свою первую зарплату. Часы были дорогие, и очень красивые с выгравированной жар-птицей на передней крышке и изящным орнаментом на обратной стороне. Всех рабочих развозил специально выделенный предприятием автобус, но в этот раз Анаэль не сел в него, а решил прогуляться до дома пешком. По пути, у одной из автобусных остановок его встретили трое подвыпивших парней, которым что-то в нём не понравилось, и они стали задирать его. И как это обычно бывало в их районе, любой непродолжительный диалог неизменно заканчивался мордобоем. Собственно, когда у таких людей имеется острая потребность поразвлечься тем или иным образом, их грубая форма дискуссии имеет лишь один смысл — как-то зацепить свою жертву, дабы обосновать своё поведение. И что бы ты им ни ответил, исход будет один. С этим же успехом они могли без всяких слов накинуться на него, словно стадо диких гиен, что к слову, вскоре и произошло. Первый вытащил из внутреннего кармана нунчаки, и когда другой, находившийся сбоку, отвлёк внимание Анаэля, тот, размахнувшись, ударил ими его по голове. Ему показалось, что они были достаточно увесистыми. Боль была обжигающей, он почувствовал, как сочится кровь, но не было времени на это отвлекаться. Одним ударом в челюсть он сбил противника с ног, но тот не потерял сознание, а вскочил и продолжил махать палками. На этот раз он не стал применять своё оружие, чтобы случайно не зацепить своего собутыльника, поскольку тот уже висел на спине Анаэля, пытаясь повалить его на землю. Анаэль был одет в шубу и валенки, которые сильно сковывали движения, и все его попытки дать отпор не приносили ощутимого результата.
Они всё же повалили его и начали избивать ногами. Удары сыпались градом со всех сторон. Анаэль старался прикрывать голову, но всё же множество ударов пропускал. Они продолжали бить снова и снова. Голоса уже превращались в один монотонный шум, а глаза начинала застилать пелена, что постепенно темнела и сгущалась. Ему уже казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Он чувствовал … ещё немного и всё бы закончилось, он бы обрёл покой. Как бы это было просто. Но нет же, вдруг включается некий резервный источник энергии, который борется за своё существование. Непонятно откуда берутся силы и вот он вскакивает и бежит словно спринтер на олимпийских играх. Чёртов природный инстинкт самосохранения.
Один из них догнал его, и схватив за шубу, повис на ней, словно дрессированный бульдог. Анаэль развернулся и ударил его по голове, тот отцепился, упал и он побежал дальше.
Добравшись до дома, он сразу же принялся смывать с себя кровь, чтобы в таком состоянии его не увидели родители. Что бы с ним плохого не происходило, он никогда не рассказывал им, чтобы не расстраивать, но этот блистательный образ гладиатора после сражения, скрыть было невозможно. Родители проснулись и вышли встретить доблестного воина. Мама, увидев его, не проронив ни слова, просто рухнула в обморок, благо что следом шёл отец и подхватил её. Лицо было опухшим настолько, что было сложно разобрать где были глаза, а где нос. Кровь пришлось смывать около получаса. Утром же, лицо выглядело ещё страшнее, когда проявились все гематомы. Пришлось две недели Анаэлю не выходить из дома, пока он не стал узнавать себя в зеркале.
Двоих из этих парней он больше не встречал, они каким-то странным образом растворились … просто, пропали и никто не знал куда. Но с другим «мастером нунчак» однажды их пути пересеклись. Для Анаэля это был незабываемый момент. Именно тогда он первый раз ощутил ни с чем несравнимое, сладостное чувство. Не от самой мести, а от предвкушения, подобно дивной трапезе, что ожидала путника, который много дней ничего не ел. Он подошёл к нему медленно, растягивая и смакуя этот миг расплаты. Тот понимал, то что сейчас будет происходить, неминуемо и убежать не удастся. Ему просто пришлось принять действительность. И когда Анаэль начал его избивать, нанося неспешно один удар за другим, тот даже не пытался сопротивляться, понимая, что от этого будет только хуже. Но от этого хуже было Анаэлю. Он ждал от него хоть какого-то упорства, он всматривался в его глаза, в надежде увидеть отчаяние, страх, но в них была лишь смиренная покорность. Ему даже стало жаль его, из-за чего он начинал чувствовать себя отвратительно. В итоге он оставил его, лежащего на земле и ушёл терзаемый мыслью, что так и не получил желаемого.
Он вновь потерпел поражение. Выходит, безропотная покорность сильней любой агрессии. Но нет же … нет.  Как это может быть? Ведь та, другая часть его верила, что только полное уничтожение, только смерть являлась бы утешением. Ведь по этой причине, он связал попавшийся под руку образ с тем, кого он так хотел уничтожить. Или он просто ищет возможность оправдаться и лжёт самому себе?
«Кто ударит в правую щёку твою, обрати к нему левую». Вот она мудрость, но кто её познал или приблизился к её пониманию? Кто из живущих на этой земле избежал искушения не думать о смерти другого человека? Уничтожение заложено в человеческой природе. И даже если он не является человеком, но имеет этот образ, а значит ту же человеческую природу. Что есть настоящего в нём?

Человечество существует около трёх миллионов лет, за это время начались и кончились сотни миллиардов жизней. Даже самые значимые события и отдельные личности обречены быть преданными забвению, погребёнными под песками времени. Какова же ценность каждого человека в субстанции мироздания? Очевидно, в этом аспекте ценность незначительна, если вообще имеет место. Человек сам придаёт значимость своему существованию и определяет эту самую ценность. Правители государств отражают защиту жизни человека в своей конституции, но когда развязывают войны, используют людей как пушечное мясо, тогда их мало заботит человеческая жизнь, но что-ж поделать, если сам человек, поддавшись сладким лицемерным речам и лживым обещаниям готов выйти на кровавую арену, и сложить на ней голову, веря в праведность чужих идей. Оставшиеся на арене возводятся в ранг героев, обёрнутые в мнимый патриотический саван с приколотой медалью на нём, чтобы родственники погибших гордились ими, а главное, чтобы не винили в этом своё правительство. И родственники гордятся, хранят память и демонстративно выставляют на обозрение этот ничтожный кусок металла, считая его священным, и если кого и винят, то, врагов государства. История знает немного правителей, которые были столь мудры и самоотверженны, чтобы решать конфликты государства один на один, без привлечения своих подданных, всем остальным не хватает подобной мудрости и духа. Как-то в армейском штабе Анаэль разглядывал фотографии героев войны. Под каждым снимком размещался текст, где, кроме имени и фамилии, было указано число убитых этим человеком врагов. Должно быть, эти люди гордились своим поступком, отнимая жизни других людей, во благо отчизны. Для каждого из них, наверняка это был только враг, а не чей-то муж, отец или сын. Должно быть, никто не задумывался, что у этого «врага» была своя, может быть, счастливая жизнь. А взять какого-нибудь убийцу, который, к примеру, берёт правосудие в свои руки, и линчует всякую уродливую нечисть, руководствуясь исключительно своими моральными принципами. Такой человек, даже с самыми благими намерениями, выступающий дефенсором общества, станет для этого же общества моральным уродом и социопатом, лишь только потому, что его взгляды не совпадают с правилами, с нормами, с законом. Тем законом, который потворствует беззаконию. Хотелось бы надеяться, что однажды люди изменятся, и будут видеть мир таким, каковым он является, а не таким, каким они желают его видеть. Вот только скорее всего, человечество уничтожит себя раньше, чем наступит этот момент.
Бортпроводница на секунду прервала его мысли, предлагая напитки, но, взяв стакан, он снова окунулся в размышления.
Многие известные мыслители, философы приходили к заключению, что человеческая жизнь не просто полна страданий, а люди рождаются лишь для того чтобы страдать. Моменты радости и счастья зачастую бывают скоротечны и даются человеку для того, чтобы на этом контрасте страдания ощущались ещё сильней. Кто-то однажды сказал, что жизнь на земле — это и есть тот самый библейский ад. Так лучше, может быть, вообще не рождаться? По меньшей мере некоторым из нас.
Кому-то не суждено дарить новую жизнь, и может это неплохо. Некоторые попросту не в состоянии дать ребёнку то, что сделает его счастливым. Да и кто может быть по-настоящему счастлив? Разве что люди беспечные, что склонны жить в своё удовольствие, находя в каждом дне для себя какие-то приятные мелочи, что их радуют. Которых не беспокоит ничего, что выходит за пределы их собственного мирка. Они достаточно счастливы в нём. Но когда ты не можешь отказаться от соблазна размышлять о чём-либо, наблюдать, анализировать, делать определённые умозаключения, пытаясь объективно воспринимать любую действительность, и со временем видишь изнанку этого мира, тебе становится невыносимо жить со всеми этими мыслями, знаниями, поскольку ты непременно пропускаешь всё через себя. Такому человеку невероятно сложно быть счастливым. И вот, к примеру, появляется у тебя ребёнок, который как губка станет впитывать твой образ мышления, твоё мировосприятие. Он с детства будет знать, что никакого Санта-Клауса и Зубной феи не существует, поскольку ты не посмеешь ему лгать. Ты не скажешь, что его нашли в капусте. А ответом на вопрос о рождении станет раздел анатомии. И ты ложишься с ним рядом и начинаешь читать ему сказку на ночь. Но не обычную лицемерную сказку со счастливым концом, а свою, более правдивую …

Никто не любил изодранного грязного волчонка, всем нравился пушистый весёлый кролик. Волчонку с рождения приходилось выживать, такова была его жизнь, такова была его судьба. Но именно благодаря этому, он стал тем, кто он есть, стал сильным, смелым и самоотверженным. А кролик всегда беззаботно жил в доме с людьми в комфорте и сытости, не подозревая что жизнь может быть иной. Волчонок частенько прибегал к саду, где гулял кролик, чтобы украдкой полюбоваться на него и помечтать о такой жизни. Но однажды в доме случился пожар. Бедный кролик в ужасе забился в угол и не мог пошевелиться от страха. Волчонок заметил полыхающий дом и побежал к нему. Он понимал, что кролик в беде, и вбежал внутрь горящего дома, чтобы спасти его. Отыскал испуганного кролика, схватил его зубами за загривок и выбежал с ним во двор. В это время к горящему дому подбежали люди и в панике начали кричать, увидев, что волчонок несёт в зубах кролика. Один из людей шёл с поля, и у него в руках были вилы. Заметив выбегающего из дома волчонка с кроликом в зубах, этот человек замахнулся вилами и проткнул волчонка. И для всех всё закончилось благополучно. Дом потушили, фермер стал героем, кролик выжил и продолжил наслаждаться прелестями своего бытия, а волчонок… наконец-то избавился от серой жизни, полной лишений и страданий.

Зачастую кажется, что жизнь — это просто сон, а окружающий мир — декорации. И хочется сделать усилие и проснуться, вот только никак не получается.

Через иллюминатор он наблюдал за чередой вспыхивающих тут и там разрядов молний. То, что он видел, напоминало грозовое облако. Очевидно, погода за бортом была не самой дружелюбной. Уже как с полчаса самолёт периодически попадал в турбулентные зоны, и его с каждым разом всё сильнее потряхивало, свет в салоне то гас, то снова загорался. Когда-то Анаэля одолевал страх полёта, но со временем он привык и больше не переживал из-за этого. К тому же, чего можно было бояться, если даже к смерти он относился равнодушно, скорее жаждал её, только бы без лишних мучений. Он надел наушники, включил плеер, закрыл глаза и под «Лунный свет» Дебюсси попытался погрузиться в сон.
Ему казалось, что на какое-то время он даже задремал, но вдруг почувствовав толчки от кресла, открыл глаза и снял наушники. В салоне творилось какое-то безумие: люди кричали, визжали. Женщина, сидевшая рядом, склонилась и что-то бормотала. Очевидно, он прослушал речь пилота и не совсем понимал, что случилось, но судя по реакции пассажиров, не происходило ничего хорошего. Атмосфера в салоне из-за наполнявшего его шума становилась всё более неприятной и пугающей. Самолёт снижался, звук двигателей не был слышен — может быть, из-за шума пассажиров, а может, они просто не работали. Анаэль почувствовал во всём теле напряжение и холод, но не по причине вероятной гибели, а от всего окружающего хаоса. Все эмоции этих людей он ощущал своей кожей, но внезапно всё застыло. Он начал словно отдаляться от места, где находился. Спокойствие и лёгкость проникли в него, которые, казалось, наполняли каждую клетку его тела. Такое необычное чувство он уже испытывал несколько раз в жизни. Первый раз это случилось в детстве, когда мама готовила молча обед, а он сидел за столом и просто наблюдал за ней. Вдруг его фокус зрения изменился настолько, что казалось, она была где-то вдалеке, а кухня увеличилась в несколько раз. В тот момент он начал «слышать» все её мысли, которые беспорядочно перескакивали с одной темы на другую. Это было очень необычно и крайне любопытно. Когда всё вернулось в норму, он рассказал маме, о чём она только что думала, чем сильно её удивил. Позже он ни раз пробовал повторить этот трюк, но у него ничего не получалось. До сих пор так и не смог понять, по какой причине это происходило и почему.
Он слышал массу историй, когда люди рассказывали, что в критических ситуациях перед глазами проносится вся жизнь. У него ничего не проносилось. Может быть, его жизнь была не такой значимой и интересной, не столь ценной, чтобы сознание вызвало какие-то воспоминания. К тому же, даже если бы что-то с ним случилось, никто бы об этом не горевал, поскольку у него не было ни родных, ни друзей. Последний период жизни его сопровождало лишь одиночество. Поначалу это было невыносимо, но со временем он стал привыкать. Анаэль неоднократно предпринимал попытки познакомиться с новыми людьми, но все они были, словно роботы с одного конвейера, похожими друг на друга. Он не понимал их, они не понимали его. Мир всех окружающих его людей был ограничен узкими материальными рамками, пределы которых они ни за что не желали покидать.
Был лишь один человек в его жизни, с кем он общался продолжительное время на родине, и после, когда уехал, они поддерживали отношения посредством эпистолярного жанра. Звали её Натали, они познакомились в архитектурном бюро, где она работала, а он для них изредка выполнял заказы. С тех пор они были очень дружны. Ей всегда были интересны его взгляды, его увлечения. Она разделяла его интересы в области графики, искусства, литературы и шахмат. И хотя она была значительно старше, он для неё был, словно отец, который помогал ей в трудные моменты, направлял, давал советы, как поступить в той или иной ситуации, а она отвечала ему своей добротой и заботой. Она и звала его папой, что было довольно забавно, и не менее забавно было замечать изумлённые взоры людей, которые слышали от неё подобное обращение к нему. Его согревала мысль, что есть такой близкий человек, с которым он мог обо всём поговорить и всем поделиться. Его чёрная полоса жизни, сопровождаемая потерей работы, предательством девушки и материальными проблемами, в довесок затронула самое ценное, что он имел. Натали внезапно заболела, потребовалось хирургическое вмешательство, и её жизнь внезапно оборвалась на операционном столе, в канун нового года. Когда-то Сократ изрёк фразу: «Смерть — не поражение, а исцеление». Должно быть, и она была исцелена, а точнее, навек избавлена от страхов, тревог, непонимания и отчуждения. Анаэль давно перестал видеть смерть такой, какой её привыкли все представлять. Всё же это не трагедия, это не конец. Скорее трансформация. Ни одна материя во вселенной не исчезает бесследно, она лишь может менять свою форму, но, как бы то ни было, для него произошедшее было сильным потрясением, и он очень сожалел, что не был с ней рядом в последние моменты её жизни. Он остался совершенно один в этом мире, словно заточенный в каменной гробнице, куда не проникал солнечный свет. Теперь же его падение было не только метафоричным, но и буквальным. Никогда он не мог предположить, что именно так всё завершится.