Жизнь Заново 2

Встретились они поздно, когда жизнь у обоих была уже поломана, а сами были – калеки.
Жизнь – она как – она как стакан. Выскользнула из пальцев, как выскальзывает стакан, именно тогда, когда чертовски хочется пить. И сразу вдребезги, и брызги вокруг, и вместо глотка желанной, незаменимой, самой чистой воды – грязная лужа на полу, а в ней – все какие-то окурки, да осколки, да лохмотья, и становится обидно от того, насколько же все вокруг грязно и пусто, а тут еще и жажда, которую теперь нечем утолить, потому что поздно. Ничего, скоро пройдет.
Когда они, наконец, встретились, у каждого в груди была дыра с кулак размером, и оттуда – ледяной сквозняк. У каждого были свои кошмары, дурные воспоминания, которые приходили так некстати, и заставляли вздрагивать, словно от пощечины. У них были целые континенты воспоминаний, населенные злыми призраками.
Да что там воспоминания. У каждого были взрослые дети, причем – проблемные. Не вышло из них хороших родителей, они и сами-то были ни к чему, а дети были вроде инвестиции в нормальную жизнь, как у нормальных людей, да только сгорела инвестиция, не получилось ничего.
У нее – искалеченная молодость, про которую она не любила вспоминать, что-то там было такое, от чего она до сих пор плакала по ночам, хотя уже сколько лет прошло. И на мир вокруг себя она смотрела недоверчиво, словно проверяя его на подлость, ожидая, когда же он ударит, обманет, растопчет все, что могло бы стать красивым и волшебным. Ошибалась редко.
У него – вытоптанное, усталое сердце, такое, с которым хорошо идти по ледяным дорогам, без всякой надежды, в такое сердце помещается много холода и пустоты, да вот только оно совершенно не подходит для радости – не помещается туда радость.
Она старательно забывала свое прошлое, целыми десятилетиями старалась, но не получалось. Она не верила ему, ни единому слову, и ждала от него беды, потому что он стал нужен ей, потому, что с ним было – возможно – не так, как со всеми остальными, не так, как всегда, а значит, будет очень больно, как бывало уже не раз в сумеречных лабиринтах, на континенте ее прошлого. Умела быть самой нежной на свете и творить волшебство, но оно было слишком хрупким, и она перестала его творить, чтобы не жалеть потом.
Да и с ним все было плохо. Не было в нем чего-то такого простого, надежного, мужского, что ли. Тянул до последнего с решениями, чтобы потом, когда уже слишком поздно, все переделать, начать сначала, и, конечно же, испортить. Умел творить чудеса, небывалые, рискованные – но вот просто чтобы посидеть рядом, холодным зимним вечером, когда страшно и болит горло – этого не умел совсем. Не умел, чтобы от него было тепло и спокойно.
Что самое печальное, они любили друг друга, но вместе ничего не получалось. Им бы разругаться, им бы головой подумать, рассудком своим здравым, признать, наконец, что вот то, что между ними – оно больное, кособокое, опасное. Что так жить – все равно, что кишки на кулак наматывать. Им бы разбежаться да забыть друг про друга, да как-нибудь коротать то, что еще осталось – ан нет, не могли. Ругались, обижались, каждый вел свой счет обидам и разочарованиям, а забыть друг друга – никак. Плохо было вместе, да и не было никакого вместе, ну что это за вместе – воровские встречи несколько раз в месяц в тайком, с обидными умолчаниями и мелкими, но очень болезненными унижениями. Каково это, например, прийти к ней – а у нее на столе две кофейные чашки с утра на столе остались, потому что утром здесь был не он. А каково было ей – знать, что каждая их встреча куплена ложью, недомолвками, пошлой механикой обмана. Да, плохо было. А все же, врозь было и вовсе невыносимо.
Вот бы  прожить другую жизнь – часто думал он. Совсем другую, с самого начала, где мы были бы не калеки, злые, раненые, трусливые и бессильные – а счастливые люди, без дыры этой проклятой в сердце. Может, и у нас получилось бы.
Истории наши – они все больше о чудесах, поэтому ты, читатель, уже, наверное, догадался, что и в этой истории не обошлось без них.
От верного человека, бывалого и знающего, он узнал, что есть в их городе непростая аптека, которая не совсем аптека, и не совсем отсюда, и хозяйничает там странный человек, про которого доподлинно известно, что он и не человек вовсе, аптекарь этот. И вроде бы он может творить невозможное. Правда, берет дорого. И он решил попробовать. Раз уж ничего, кроме чуда, тут помочь не может, пусть будет чудо.
Верный человек не обманул – была такая непростая аптека. Аптекарь с длинной белой бородой, и змеиными глазами, который плохо и неумело притворялся человеком, оглядел вошедшего и процедил:
-Возможность – есть. Специально для тебя. Особый эликсир. Отправишься в прошлое, ровно туда и тогда, когда нужно. Поменяешь там то, от чего тебе сейчас больно. Разберешься, не маленький.
И назвал цену. Цена и правда была страшной, но разве это важно? Ведь настоящее – оно всегда стоит непомерно дорого.
Вот такой странный аптекарь – он даже спрашивать ни о чем не стал, все знал заранее, выходит.
Эликсир мерцал и переливался, непонятно было, какого он цвета. Еще у него был резкий неприятный запах. И, конечно же, от него было больно. Даже очень. Зато все получилось.
Через пустоши без имени, через выжженные земли, затянутые серым льдом, через города, обитаемые призраками, и темные леса говорящих железных деревьев, в общем, через Другую Сторону, где время искривляется и чахнет, тайными тропами, куда нас с тобой, читатель, путь заказан, прошел он в далекое прошлое, в забытую легендарную юность, когда мир был еще совсем другим, и все можно было исправить.
Времени, что ему подарил эликсир, было в обрез, и он занялся исправлением ошибок. Это было непросто, но ведь и эликсир был волшебным. Не знаем точно, как, но ему хватило сил и сноровки отвести от себя, и от нее, ради которой он прошел проклятыми тропами Другой Стороны, все те беды и ненужные, глупые и злые, которые подстерегали их на кривых дорогах юности, чтобы вытоптать в них всякую надежду на счастье, и, в конце концов, превратить в двух стареющих, поломанных и непоправимо несовершенных уродов, плохих, в сущности, людей, которым никого не жалко и себя не жалко. Цена за такое высокое волшебство, разумеется, была непомерной. Он таял на глазах, превращаясь в черный дым, но пока было чем улыбаться, улыбался, потому что точно знал – теперь в их жизнях не случится очень много чего неизбежного и плохого. Она не встретит очаровательного художника – наркомана, не будет сквотов, веществ, вскрытых вен и года в больнице, откуда она вышла живой, но с обглоданной душой. У него не будет нищеты, тяжелой нелюбимой работы, и привычной депрессии, не будет двух браков, которые поначалу, казалось, были очень нужны, и вроде бы даже спасли, а потом получилось как всегда, остались взрослые дети, которых он толком не любил, потому что не умел, а они не любили его. Не будет вот этого утреннего кашля, который обещал вполне определенный исход. Ничего этого не будет. Будет у них теперь другая жизнь, счастливая, хорошая.
Все случилось именно так. В новой, переделанной жизни она не сломала свою судьбу и не было у нее дыры в сердце размером с кулак, откуда дул ледяной сквозняк, от которого тем, кто пытался ее любить, становилось зябко. Он не разменял свой талант на медяки, не стал тоскливой нечистью. Они теперь были нормальные люди с нормальной жизнью. Они даже встретились, чего уж там. Встретились, поглядели друг на друга, и разошлись каждый по своим делам, потому что в другой, лучшей и счастливой жизни оказались друг другу не нужны и неинтересны. У них теперь было чем заняться – ведь нормальная жизнь у нормальных людей получилась.
А в непростой аптеке старик со змеиным взглядом усмехнулся и стал ждать новых посетителей.