Лекарство от всех болезней

Манифестина Петровна проснулась с рассветом. Заунывное осеннее утро хмурилось, горевало по кому-то и заливалось мелкими осенними слезами. Она хотела встать и заняться своими делами, как неожиданно поплыл перед глазами потолок, зазвенело в ушах и россыпи звезд помчались перед глазами в неведомое пространство.
Манифестина успела перед тем как сползти на пол, притянуть к себе со столика огромный пуховый платок и медный поднос  с телефоном и лекарствами. Промелькнуло в голове: лишь бы не случилось то, чего она боялась больше смерти- стать обузой для родных людей. Что может быть страшнее. Так и представляла себе:  лежит она  на своей большой старинной никелированной кровати, обездвиженная. Соберутся родственники, приедет сын издалека. Все бросят работу и будут сидеть у ее изголовья. И что ждать? Ее смерти. А она коварная, может сразу и не прийти. И год и два ее жди, она будет только насмехаться. Мол все сидите? Вот и сидите. Она –то вас никогда бы в беде не оставила. А уж сколько добра вам сделала, только вы давно  и думать про это забыли..
  На самом деле Манифестину-  Манифестиной редко называли. Только в особых случаях. Звали Маней, Валентиной, потом Марией Петровной. Но в метрике  черным по белому указано - Манифестина Петровна, а это важный документ.
  Правда были в их роду и вовсе вычурные имена типа Энгельсины и Гегелины. Виной всему ее дед, возглавлявший партячейку и свято верящий, что коммунизм вот-вот наступит, надо только потерпеть. Он и терпел, и верил и ждал. Справедливый и честный был человек, но не без чудинки. Сам всю жизнь отходил в выцветшей гимнастерке и детей воспитывал без излишеств.
  Когда дело дошло до внуков, то ли вычурные имена закончились, то ли бабка заупрямилась:
- Хватит с нас Гегелин!  Валюшкой назовем.
Так и звали ровно три месяца красивым именем Валя, Валюшка-погремушка,  Валентинка.  Но ребенка рано или поздно нужно зарегистрировать и метрику получить. Как назло,  морозы в тот год стояли трескучие, поди еще доберись до райцентра.  Но «повезло»- сосед Василий засобирался в "собес" пенсию оформлять.
  Дед отправился к нему договариваться, чтобы с метрикой похлопотал, и видно так договорился, что вернулся Василий с документом, скрепленным гербовой печатью, где черным по белому написано:  родилась 22 января девочка, имя- Манифестина. Бабка ахнула.
 -Так она же не вчера родилась, а еще три месяца назад. Имя-то! Имя! Вслух такие имена страшно произносить.
  Дед как мог оправдывался.
 - 22января-день памяти вождя мирового  пролетариата и никакое другое имя к этой дате не подойдет, а ты  как была политически неподкована, такой видно и помрешь.
 -Сами вы с Василием неподкованные. Чисто бесы.
  Бабка еще долго гремела чугунами на кухне и с дедом еще неделю не разговаривала. Так и стали называть ребенка кто Валей, кто Маней, а дед- Манифестиной. Она на все имена откликалась.
  От всех болезней у Манифестины было одно, вернее два и самых главных лекарства. Не таблетки и капли, а медный поднос, с красивой едва заметной от времени чеканой,  да  урюпинский пуховый платок. Сколько себя помнила, эти две бесценные вещи всегда у них были и по женской родовой передавались. Даже прабабка сфотографирована в этом же пуховом платке за столом с чашкой чая на медном подносе. Лечение несложное, каждый может освоить, но не каждому поможет.
  Она ложилась на широкий медный поднос. Укрывалась во весь рост пуховым урюпинским платком и так лежала, словно в забытьи, пока не проходил приступ. И он обязательно проходил. Голова становилась светлой, откуда-то возвращались силы, желание действовать и жить. Так и бабка и прабабка лечились когда-то, а они прожили всем бы столько. Но в этот раз видно закончилась чудодейственная сила, не утихала боль в груди.
  Она набрала трехзначный номер и металлический женский голос  сообщил, что номер ее очереди 29 и что ее звонок очень важен. Затем заиграла красивая мелодия из сериала. Голос успокаивал, убеждал Манифестину не отключаться и уверял, что рано или поздно она будет обслужена. Наконец живой человек пронзительно рявкнул:
  - Говорите!  Слушаю!
  - От неожиданности она вздрогнула.
  -Я, Манифестина Петровна, лежу на полу на медном подносе в пуховом платке и мне  ничего не помогает.
 Пока записывали по слогам полное имя, полных лет и адрес, прошло еще какое –то время. А потом сообщили, что Манифестина Петровна позвонила в единый колл- центр в Москву, а раз сама она находится Бог знает где,  то  и звонок переводят в ее область.  И еще попросили умирающую оценить их работу по пятибальной шкале.
  В области диалог снова повторился. Только в очереди она была уже не 29 а 15, но ждать пришлось даже дольше. Вальсы Шопена кружились между числами продвижения очереди.
  -Говорите!
  - Я, Манифестина Петровна,  умираю дома на полу на медном подносе в пуховом платке. Но они мне в этот раз не помогают, значит дела мои плохи, ситуация чрезвычайная, поэтому  и позвонила по этому трехзначному телефону. Нам его в администрации дали на такой случай. Да пила я эти таблетки.  Да что таблетки, одно лечат, другое калечат.
  -Перевожу вас на район.
   В районе ответили быстро и уточнять сложное имя не стали, как будь то каждый день звонили Манифестины.
  -Выслать скорую мы к сожалению не можем, одна  машина уехала на роды, а вторая сломалась. Добирайтесь своим ходом.
  -Да куда уж там!  Манифестина набрала номер сына. Сережа, я умираю, не помогает мне больше медный поднос с пуховым платком, где похоронить ты знаешь, а деньги гробовые лежат в комоде в нижнем ящике. Прости сынок, если что не так.
  Манифестина крепко вжалась в медный поднос, обхватила пуховый платок и зажмурила глаза. Вот какой он смертный час, совсем не страшно, только несет куда- то, как на сильных волнах.
  Сколько так лежала не знает, соседу пришлось выставлять раму, дверь была заперта на засов. Сергей, сын Манифестины, из далекого города позвонил, просил машину для матери найти и отвезти в больницу. Еще пришлось позвать мужиков, чтобы погрузить чуть живую больную.
  А в районе врачи откачали. Главное вовремя приехать и желательно  своим транспортом, если успеешь.