Медицина у трона

Страницы истории придворной медицины в России.
Часть 1 X-XVII вв.

От Владимира Святого до Василия III (Х - начало XVI вв.).

       История придворной медицины, обеспечивавшей деятельность вер-ховной власти в России, неразрывно связана с развитием российской государственности и неотделима от истории медицины в целом. Зарождение придворной медицины с полным основанием можно отнести к начальному периоду Древнерусского государства.  Объединив к ХI веку почти все восточнославянские племена, оно стало одним из крупнейших государств средневековой Европы с развитой духовной культурой, в том числе с высоким уровнем развития медицины.
 
       В летописях, сборниках законодательных актов, церковных документах и литературных памятниках того времени встречаются многочисленные сведения, касающиеся медицинской практики и лечебного дела. Термины «лекарь», «лечец», «врач» упоминаются и в «Церковном уставе» князя Владимира (конец Х - начало XI вв.), и в «Русской правде» Ярослава Мудрого (середина XI в.), и в других документах.

       Медицинские сведения в древнерусских летописях были чаще всего связаны с болезнями сильных мира сего.  В Радзивиловской летописи описано заболевание глаз у великого князя Владимира и врачебный уход за ним (988г.). «Повесть временных лет» (1044г.)  сообщает о том, что Всеслав Полоцкий имел врожденную мозговую грыжу, из-за чего всю жизнь носил повязку-бандаж; у князя Владимира Галицкого был «удар» от нервного потрясения (1154г.). В той же Радзивиловской летописи имеется миниатюра с изображением перевозки из Москвы во Владимир больного князя Михаила Юрьевича, сына Юрия Долгорукого (1156г.).

       Летописи зачастую дают довольно четкие клинические описания болезней, которыми страдали князья. Сведения об опухоли на шее Святослава Ярославича Черниговского позволяют сказать, что он умер (1076г.) от лимфосаркомы или лимфогранулемы. В Ипатьевской летописи (1289) содержится документальное и подробное описание болезни князя Владимира Васильковича Волынского, благодаря которому современный медик может распознать заболевание, о котором идет речь: скорее всего, это был рак нижней губы или подбородка.
 
       Представления о болезни, ее причинах, как в дохристианский период, так и после принятия христианства на Руси, во многом основывались на народных верованиях. Многие болезни воспринимались как порча, результат «сглаза» или «оговора», с помощью которых дурной человек мог вызвать ту или иную болезнь. В ряде случаев считалось, что болезнь возникает от испорченной крови. В таких случаях необходимо было «отворить кровь» и дать ей обновиться.

       Эти понятия о болезнях подсказывали и методы лечения. Они состояли в повторении особых заговоров, курении трав, ношении амулетов, произнесении заклинаний, молитв, обетов и т.д. Но были и более рациональные способы лечения: массаж, растирания, соблюдение диеты и ограничение в пище, прием потогонных средств и слабительного, паровая баня, кровопускание.

       В основном, во времена Древнерусского государства, особенно в его ранний период, преобладали представители народной медицины – волхвы, кудесники,знахари, лечившие традиционными народными средствами. В ранних памятниках письменности господствует полная нерасчлененность понятий «волхв», «врачь», «лечець», «зелейник», «чародей». По древнерусскому представлению, волшебство — это высокое искусство, мастерство, а волхв - есть «премудр», человек с большим опытом и знаниями.  Волхвы были знатоками «зелий», т.е. лекарственных растений. Они успешно выступали в роли детских врачей, оказывали помощь женщинам при бесплодии, их приглашали в дома к больным, страдавшим заразными болезнями, к раненым и «язвенным» больным.

      C принятием христианства отношение к волхвам постепенно меняется.  В соответствии с Церковным уставом князя Владимира Святославича (996г.) волхование и «зелейничество» стало считаться преступлением против веры и караться. Больницы были объявлены церковными учреждениями, а «лечцы» (врачи) – людьми церковными, подведомственными епископу. Основное место начинает занимать монастырская медицина. Русские монахи-лекари, унаследовавшие от своих византийских собратьев методы излечения ран, переломов, язв и других патологий, получавшие медицинские знания также из старинных рукописей, владели всеми современными на то время способами врачевания.

     В «Изборнике» Святослава (XI в.) имеются так же сведения о «лечцах-резальниках», умевших разрезать ткани, удалять обломки стрел, прижигать раны раскаленным железом, ампутировать конечности, накладывать фиксирующие повязки.

       Но в Киеве, Чернигове, Переяславле и других крупных городах были и врачи-профессионалы, как русские, так и иноземные – греки, сирийцы, армяне, имевшие свои дома с лекарственными «погребами» (аптеками). Они умели распознавать и лечить болезни, готовить лекарства и даже предсказывать исход некоторых заболеваний. Правда, об их делах, об их практике, об их методах лечения  в древнерусских летописях говорится до крайности мало. Вероятно, причин этого было несколько, например, неосведомленность летописцев в медицине; но  основной причиной, может  быть, было изначально скептическое отношение церкви к этим лечцам, которые, наряду с методами античной и народной медицины, применяли и сурово  преследовавшиеся  православием способы волхования, пришедшие  еще из языческих времен. Нельзя исключить, впрочем, и элемент своеобразной конкуренции с врачами-монахами, с монастырской медициной.
 
     В Киево-Печерском патерике упоминается искусный врач – «орменин», который по внешнему виду и пульсу больного мог определять болезнь и предсказывать ее исход. Но, призванный к черниговскому князю Владимиру Мономаху, он не смог его вылечить. Тогда был приглашен к больному известный монах-врачеватель Агапит, избавивший своими лекарствами великого князя от недугов.

      Летописцы отмечают, что многие князья держали при себе лекарей, которые могли врачевать нарывы, раны, хорошо разбирались в травах и кореньях. Так, при падении боярина Василия, как свидетельствует летопись, князь Георгий Симеонович лично явился к нему в сопровождении «…княжих врачев ...  хотя врачевати его». История сохранила нам и имя другого «лечца» - Петра Сириянина, жившего при дворе черниговского князя Святослава Давыдовича и вместе с ним постригшегося в 1106 году в монахи. Летописи говорят, что он был «…лечец вельми хитрый». Петр родился в Сирии, приехав на Русь, состоял на службе у черниговского князя Святослава Давыдовича (Святоши). Известно, что этот врач лечил разбитого параличом галицкого князя Владимира, для чего, по свидетельству очевидцев, укладывал его в укроп. Не раз его приглашали к постели заболевшего Владимира Мономаха.

       Начавшееся в 1237 году монгольское нашествие нанесло огромный ущерб культуре Древней Руси. В огне сожженных городов погибли многие культурные памятники, летописи, книги. Частично русская культура сохранялась в монастырях. С конца XIII века и до второй половины ХV века не встречается упоминание о светских врачах. По словам историка медицины Н. П. Загоскина, «вместе с книжностью медицина всецело удаляется в монастыри». Лишь в некоторых, не разоренных, городах при княжеских дворах сохранялось медицинское обслуживание светскими врачами. Известно, что при поездке князя Александра Невского в Золотую Орду его сопровождал врач.

        Со свержением монголо-татарского ига и укреплением объединившего русские земли Московского государства вновь стали возрождаться самобытная русская культура, восстанавливаться международные связи Руси. Во второй половине ХV века в числе иноземных специалистов в Москву приезжали и врачи, услугами которых пользовался московский великий князь Иван III.

        Особенностью этого периода было усиление единоличной княжеской власти. Это привело к ликвидации, какой бы то ни было законодательной базы по регламентации врачебной деятельности. Положение врача теперь всецело зависело от отношения к нему власть имущих. От медиков требовали, чтобы больные непременно выздоравливали, и за это давали большое вознаграждение, в случае же смерти больного - лишали жизни и неудачливого эскулапа

        К 1483 году относится упоминание о враче Антоне Немчине, которого Иван III «держал в большой чести». Однако это не избавило его от печальной участи. Когда заболел находившийся в Москве татарский царевич, доктору Антону велено было лечить его. Лечение оказалось неудачным, царевич умер. Антон был “выдан” родственникам умершего, и «его зарезали как овцу на Москве-реке зимою под мостом».

        Другой врач, «мастер Леон» из Венеции, в 1490 году взялся излечить сына Ивана III 22-летнего Иоанна Иоанновича, страдавшего «камчюгою в ногах» (ревматизмом). «Сей медик, - пишет Карамзин, - более смелый, нежели искусный, жег больному ноги стеклянными сосудами, наполненными горячею водою, и давал пить какое-то зелье». Доктор фактически обрек себя на гибель, опрометчиво заявив Ивану Васильевичу: «Я непременно вылечу твоего сына, а если не вылечу, то вели казнить меня смертною казнью». Наследник умер 15 марта 1490 года, и великий князь «…после сыновних сорочин велел отсечь голову лекарю…». Казнь совершили при большом скоплении народа недалеко от Кремля, на Болвановке. В 1493 году были обвинены в попытке отравить великого князя, и казнены врачи из Литвы братья Иван и Матвей Лукомские.

       Пытаясь объяснить причины столь жестокого наказания врачей, Н. Я. Новомбергский в книге «Врачебное строение в допетровской Руси» (1907г.) писал: «В течение многих веков народное сознание воспитывалось в том направлении, что знахарь может вылечить всякую болезнь. Безуспешное лечение приписывалось зловредности знахаря. Легче было допустить у знахаря желание испортить, погубить, чем предположить его бессилие. Вот тут-то нужно искать причину своеобразного отношения к ученым медикам в московской Руси». По его мнению, в период Московского великого княжества «к врачам образованным прикидывалась та самая мерка, которая была создана язычеством для знахарства. Нельзя не удивляться крайне скептическому отношению к медикам, с одной стороны, и несообразной требовательности – с другой. Это недоверчиво-притязательное настроение было причиною трагической кончины первых медиков в Москве…»

       Не стоит думать, что судьба всех иноземных врачей была столь трагична. Летопись отразила лишь неординарные факты, которые, по мнению ее автора, заслуживали особого внимания. Известно, что в свите греческой царевны Софьи Палеолог, второй жены Ивана III, в Москву приехали врачи из Константинополя. Приезжали в Москву врачи и из других стран Европы. Но их судьба сложилась, возможно, более удачно и не стала объектом внимания летописца.

       Иван III мало прибегал к услугам иноземных врачей. Здоровье его было достаточно крепким. По крайней мере, в летописях практически не встречаются упоминания о болезнях великого князя. Лишь в 1503 году летопись сообщает об ухудшении здоровья Ивана.  Не надеясь на искусство лекарей, он, по принятому тогда обычаю, совершил двухмесячную поездку по монастырям.  Умер Иван III в 1505 году на шестьдесят седьмом году жизни. О том, кто лечил его в последние два года, исторические источники не указывают.  Вероятнее всего, что у Ивана III не было постоянных придворных врачей, и он, при необходимости, пользовался услугами медиков, живших в то время в Москве.
               
       Собственно придворные медики впервые появляются при сыне Ивана III великом князе Василии III, который продолжил практику приглашения полезных иностранцев в Москву. По словам Н. М. Карамзина, «кроме людей, искусных в деле воинском, он первым из великих князей имел немецких лекарей при дворе».

        Особым доверием Василия III пользовался уроженец Любека Николай Бюлов (по русским источникам – Николай Булев или Николай Люев). Он получил хорошее образование, и в 1483 году был удостоен ученой степени доктора медицины в Ростокском (по другим источникам - в Падуанском) университете. Кроме того, он интересовался также иными науками, особенно астрологией. Об обширных познаниях Булева известно со слов его русских корреспондентов, а также из отзыва имперского посла Ф. да Колло, который видел в Москве в 1518 году «маэстро Николая Любчанина, профессора медицины, астрологии и основательнейшего во всех науках».

       В 1491 году Н.Булев был приглашен в Россию для составления новых пасхальных таблиц. В течение тринадцати лет он жил при дворе новгородского архиепископа Геннадия. Он сумел войти в интересы страны и отзывался на события, волновавшие ее. Постоянно вращаясь среди людей, говоривших лишь по-русски, он скоро научился не только говорить, но и писать на этом языке. В период пребывания в Новгороде Булев занимался не только составлением пасхальных таблиц, но и переводами астрологических и религиозных трудов.
 
      Закончив составление пасхальных таблиц, Николай Булев покинул Новгород, и поступил в 1504 году на службу к папе Юлию II, знатоку и покровителю астрологии. Но уже в 1508 году он вновь приезжает в Россию вместе с русским послом Андреем Траханиотом, ездившим в Рим и вывезшим оттуда иноземных «мастеров» — врачей, архитекторов.  По приезде в Москву Н. Булев становится врачом великого князя Василия III, причем «превелику честь получи врачебныя ради хитрости».
 
     О том, насколько дорожил Василий III своим врачом, говорит следующий факт.  В 1519 году послы императора Максимилиана, приехавшие в Москву для переговоров о мире между Василием III и польским королем, просили отпустить магистра Николая Любчанина, поскольку «уже пришел во старость», «чтоб ему кости свои донести до своего родства». После долгих переговоров, боярин Федор Карпов склонил послов не домогаться отпуска Булева на родину.

        Среди лекарей, служивших при дворе Василия III, упоминается еще один уроженец Любека Феофил (Теофил), взятый в плен воеводой Сабуровым во время похода в Литву в 1515 году. Прусский магистр Альбрехт дважды обращался к Василию III с просьбой отпустить Феофила на родину, но оба раза также получал вежливый отказ: «У Теофила многие дети боярские на руках - лечит их, к тому же он и женился на Москве».

        Отказал великий князь и турецкому султану на просьбу вернуть на родину другого врача – константинопольского грека Марко, приехавшего в Россию по торговым делам, но проявившего себя в искусстве врачевания и оставленного при дворе. «Марко издавна служит мне добровольно, - отвечал Василий, - и лечит моего новгородского наместника: пришли к нему жену и детей».   «Иностранцам с умом и дарованием, - замечал Н. М. Карамзин, - легче было тогда въехать в Россию, нежели выехать из нее».

        Знания придворных врачей использовались не только для лечения великого князя и его ближайшего окружения, но и для борьбы с «моровыми поветриями», то есть эпидемиями, для чего применялись все меры, которые использовались в то время и в других европейских странах.

        Имея при своем дворе постоянных врачей, Василий III сам довольно редко пользовался их услугами. По свидетельствам летописцев, дожив до 54 лет он «бодрствовал духом и телом, не чувствовал никаких припадков (признаков) старости, не знал болезней, любил всегда деятельность и движение». Тем неожиданнее была его смерть от совершенно, казалось бы, незначительного случая.

        Как сообщает Ростовская летопись, в конце сентября 1533 года Василий III выехал с семьей в Волок Ламский.  По дороге он заболел таким недугом, который сперва «нимало не казался опасным». На сгибе левой ноги появилась болячка с булавочную головку, без верха и гноя, но очень мучительная. Несмотря на это, Василий выехал на охоту, но от сильной боли вынужден был возвратиться.  Немедленно были вызваны князь Михаил Глинский и врачи Николай Люев (Бюлов) и Феофил. Лекарства употребили русские: мука с медом, печеный лук, масть и горш-ки. «Сделалось воспаление: гной шел из чирья целыми тазами».

        Великого князя на носилках доставили в Волок Ламский, а затем на санях осторожно перевезли в Москву, где он окончательно слег. Василий отказывался от еды, чувствовал тяжесть в груди. Предпринимавшиеся врачами меры не давали положительного результата. Рана продолжала гноиться, больной слабел все больше. Однажды Василий спросил доктора Люева (Бюлова), сможет ли он его вылечить? Врач ответил: «Государь! Не умею воскрешать мертвых: я не Бог».  Проболев около двух месяцев, Василий III скончался 3 декабря 1533 года от общего заражения крови.

        После смерти Василия III имя врача Феофила встречается в 1537 году в правление Елены Глинской. Относительно медицинской деятельности Булева известно еще, что он в 1534 году перевел для митрополита Даниила с немецкого (нижнесаксонского) на русский язык первую медицинскую энциклопедию. Она стала на многие десятилетия (и даже столетия) учебником для практикующих врачей Древней Руси, известным как "Благопрохладный вертоград здоровья" или "Травник" 1534 года.  Огромное число последующих "Вертоградов", "Травников" и "Лечебников" были списками с рукописи Булева.
 
        В течение последующих двадцати лет, в период боярского правления и первого десятилетия царствования Ивана Грозного, в документах не встречаются имена каких-либо врачей. Не известно и имя врача, лечившего Ивана Грозного во время его тяжелой болезни в 1553 году. Правда, в 1547 году, русское правительство послало своего агента Ганса Шлитте с поручением пригласить на царскую службу большую группу специалистов, в т.ч. докторов, которые умеют ходить за больными и лечить их, полевых лекарей, умеющих лечить свежие раны и сведущих в лекарствах. Было завербовано 123 человека, в том числе, 4 врача и 4 аптекаря. 
               
        Однако миссия Шлитте натолкнулась на недоброжелательное отношение со стороны соседей России, опасавшихся ее культурного и экономического возрождения. Ливонский орден, боясь, что привезенные Шлитте мастера усилят военный потенциал Русского государства, просил любекский магистрат сделать все возможное, чтобы не пропустить Шлитте и его спутников в Москву. В Любеке Шлитте задержали и посадили в тюрьму, а мастера разошлись. Один из них, мейстер Ганс, попытался было самостоятельно пробраться в Россию, но был схвачен в двух милях от границы и казнен. Вторую группу специалистов, которую возглавляли доктор права Иоганн Цегендер фон Россенек и некий Вольф из Страсбурга, также постигла неудача. Их захватили в Вендене и продержали в заключении пять лет. Ремесленники же остались на службе в Ливонии.

   Английские врачи в Москве XVI века

       В начале 50-х годов XVI века устанавливаются тесные русско-английские связи. Англичане, находившиеся далеко от России, не имели причин как – либо ограничивать контакты с «Московией». Они оказались готовыми не только торговать с Россией, но и разрешили своим специалистам направиться в Россию, когда русские просили об этом.
 
         В 1557 году первый русский посол Осип Непея, возвращаясь на родину, уговорил поехать с собой доктора Ральфа Стэндиша и аптекаря (по другим документам, хирурга) Ричарда Элмеса. Стэндиш учился в Кембридже и сделал потом быструю карьеру, став доктором медицины. В ноябре 1556 года он был принят в Колледж врачей в Лондоне. Однако уже в мае 1557 года Стендиш дал согласие поехать в Россию.  Трудно сказать, почему он загорелся идеей поехать в Россию и "променял благосклонную юрисдикцию College of Physicians на варварский двор московитов", писал немецкий историк Вильгельм Тройе.
 
       Врачи отплыли из Англии 12 мая 1557 года и прибыли в Москву 12 сентября. Два дня спустя они были приняты при дворе и удостоились чести поцеловать правую руку царя. После этого их пригласили к обеду, который длился пять часов, причем яства подавали в золотой посуде. Прошло еще два дня, и царь наградил их одеждами, достойными их звания, - собольими шубами, окаймленными бархатом и золотым шитьем, а также красными камчатными накидками. В последующие полгода они участвовали еще в пяти трапезах. 10 октября 1557 года царь выдал Стэндишу 70 рублей, а аптекарю Элмесу - 30 рублей.
 
       Точно неизвестно, сколько времени служил Р. Стэндиш в Москве.  Возможно, он умер в 1559 году, поскольку именно этим годом датировано и утверждено его завещание. Ричард Элмес прожил в России двадцать шесть лет. В конце концов, он прогневал государя и, если бы не заступничество английского посла, был бы наверняка казнен. После этой "печальной гистории" Элмес при удобном случае в 1584 году вернулся в Англию.

       В 1567 году по просьбе Ивана Грозного в Москву приехал доктор медицины Ричард Рейнольдс, потомок известного дворянского рода из Эссекса, выпускник Кембриджа. С ним также приехали аптекарь Томас Карвер и хирург. Всем им было положено хорошее жалование - доктору 200 рублей, аптекарю – 100 рублей, хирургу – 50 рублей.  Но доктор Рейнольдс, вероятно, «не пришелся ко двору» и Иван Грозный через год отпустил его на родину. Возможно, Рейнольдсу не понравилась обстановка в России.

        Надо сказать, что после смерти царицы Анастасии характер царя резко изменился. В конце 1564 года он перенес острый психоз, выразившийся в развернутом бреде преследования, страхах и соматических нарушениях. В декабре 1564 года он внезапно выехал из Москвы и несколько месяцев жил в Александровской слободе. В этот период Иван IV находился в состоянии, называемом в современной психиатрии депрессивно - бредовым синдромом. С этого времени особенно стали проявляться его утонченная жестокость, быстрая изменчивость настроения, соединение острого несомненного ума со слабостью воли в критических ситуациях, склонностью подпадать под чужое влияние.

        В начале 1567 года царь создал опричнину. Начались периоды казней, то стихавшие, то усиливавшиеся вновь. Не каждый приезжавший в Россию врач мог служить в такой обстановке и завоевать доверие царя. Около года прослужил в Москве английский врач доктор Ричард Ригерт, о котором Иван Грозный писал 1 июня 1569 года королеве Елизавете: «Был в нашем царстве вашего королевства английской земли доктор Ригерт и служил нам и по прошению его  пожаловали мы его милостиво и отпустили в английскую землю».

       Но царю был нужен доктор, поскольку была больна его жена Мария Темрюковна. По его личной просьбе в 1568 году королева Елизавета прислала к нему доктора Арнульфа Линдсея, образованного врача, хорошо известного в то время своими книгами по медицине и математике. Следует сказать, что математикой в то время называли также и астрологию, к которой Иван Грозный имел пристрастие. Но доктор Линдсей пользовался у царя большим авторитетом именно за врачебное искусство. Князь Курбский свидетельствовал, что Иван Грозный к Линдсею «великую любовь всегда показывал и кроме него лекарств ни от кого не принимал». И это при постоянном страхе отравления! Известно и то, что кроме занятий медициной Арнульф Линдсей давал советы государю по многим политическим делам. Он был человеком достаточно независимым, и мог, при случае, возразить самому царю. Однажды, смертельно ранив во время пиршества князя Осипа Гвоздева, царь велел позвать Линдсея. «Исцели слугу моего доброго, — сказал царь. — Я поиграл с ним неосторожно». «Так неосторожно, — отвечал врач, — что разве Бог и Твое Царское Величество может воскресить умершего: в нем нет уже дыхания». Даже после смерти царицы Марии в 1569 году Линдсей оставался «ближним государевым врачом». В 1571 году он погиб при нашествии крымского хана Давлет-Гирея, задохнувшись в погребе во время пожара Москвы.

       Совсем иного рода специалистом был доктор Елисей Бомелий (Элизий Бомель), приглашенный в 1570 году русским посланником в Лондоне Савиным. Родом из Вестфалии, Бомелий обучался в Кембридже и получил там степень доктора медицины. В Англии он прославился больше, как математик (астролог) и колдун, за что был посажен в тюрьму. Но именно эти качества помогли Бомелию в России быстро войти в доверие к царю. После смерти Линдсея он становится первым царским врачом.  Иван Грозный даже поручил ему произвести «врачебно-судные изыскания» по поводу смерти царицы Марии, «последовавшей от отравления». Результатом этих «изысканий» стали очередные массовые казни 1570-1571 годов. «Доктор Елисей Бомелий, - писал Н. М. Карамзин, - негодяй и бродяга, снискав доступ к царю, полюбился ему своими кознями, питал в нем страх и подозрения; чернил бояр и народ, предсказывал бунты и мятежи, чтобы угодить несчастному расположению души Иоанновой… Бомелий заслужил первенство между услужниками Иоанна, то есть между злодеями России».
 
       Бомелий предложил царю истреблять его врагов ядом и составлял «губительное зелье с таким искусством», что отравляемый умирал в назначенное царем время. По словам англичанина Джерома Горсея, Бомелий жил в большой милости у царя и пышности, отправляя через Англию в Вестфалию накопленные в России богатства. Почти девять лет пользовался он расположением царя. При таких условиях Бомелий должен был возбудить против себя озлобление.

       В 1579 году он решил бежать из России, однако был схвачен в Пскове и возвращен в Москву. Здесь ему было предъявлено обвинение "в сношениях письмами, написанными шифром по-латынски и по-гречески, с королями Польши и Швеции". Возможно, обвинение и было надуманным, но сама попытка бегства уже вызывала подозрение. Как писал служивший при Иване Грозном Генрих фон Штаден: «Чтобы дойти до смертной казни, иноземцу не так-то легко провиниться. Только когда уличат его, будто он хотел бежать за рубеж, — тогда — да поможет ему бог! Его мастерство тогда ему не поможет, не помогут ему ни деньги, ни добро. И редко бывает, чтобы иноземец дерзнул бежать из страны, ибо дорога в страну широка и просторна, а из страны — узкая-преузкая».  Подвергнутый пыткам, Бомелий признался даже в большем, чем предполагали его обвинители.  По одним сведениям, он был казнен, по другим – умер в заточении.

      Случай с Бомелием не подорвал веры Ивана Грозного в английских врачей. Он вновь обращается к королеве Елизавете с просьбой прислать искусных и верных врачей и аптекарей.  25 ноября 1581 года в Москву приезжает доктор Роберт Якоби. Уроженец Лондона, он окончил Тринити колледж в Кембридже, получив степень бакалавра (1569) и магистра (1573). Затем Якоби учился в Базельском университете, где был удостоен степени доктора медицины. Кроме того, он там много занимался врачебной практикой. Возвратившись в 1579 году в Кембридж, Роберт Якоби быстро завоевал известность и вскоре был принят ко двору королевы Елизаветы, которая высоко ценила его советы и даже дала ему звание «домашнего врача».

         Направляя своего врача в Москву, Елизавета писала царю: «Из грамот твоих, присланных к нам, [узнала я] что тебе надобен научный и промышленный человек для твоего здоровья; и не могла оставить, что-бы не послать к тебе из своих дворовых докторов в лечении честного и ученого человека. Известного послала к тебе Роберта Якоби, доктора в лечении болезней ученого и в науке докторской прямого и честного не потому, что здесь был не надобен, но что тебе надобен. И мы тем к тебе дружбу показали, что к тебе его послали; и ты б его своей милостью и честью принял».

        О том, как ценила Елизавета доктора Якоби, известно из ее письма Ивану Грозному от 19 июня 1583 года: «… так как посланный нами к вашему пресветлейшеству в прошлом году врач Роберт Якоби весьма нами любим, мы просим ваше пресветлейшество обходиться с ним как добрые государи обходятся с лицом испытанным и стяжавшим чрезвычайные похвалы за многие свои добрые качества. Никогда бы не отпустили мы его от себя, если бы не жертвовали многим ради нашей дружбы и желания угодить вашему пресветлейшеству. Пребывая в этом доброжелательстве к вашему пресветлейшеству, мы можем лишь ожидать всего лучшего от вашего благорасположения к сказанному Якобию».

      В Москве Роберт Якоби, как специалист по женским болезням, вероятно больше занимался здоровьем царицы Марии Нагой. Связанно это было с ее беременностью и рождением в октябре 1582 года сына Дмитрия. Наблюдал он вместе с другими докторами и за здоровьем царя и сумел скоро приобрести его благосклонность своими основательными познаниями в медицине.
   
      Выполнял Р.Якоби и другие поручения царя. Иван Грозный, по наущению Елисея Бомелия, намеревался в свое время жениться на английской королеве, но получил вежливый отказ. Однако он, будучи женатым, не оставил мысли породниться с Елизаветой. 18 апреля 1582 года царь расспрашивал Р. Якоби о незамужних родственницах королевы.  Доктор рассказал ему о Марии Гастингс, племяннице Елизаветы по матери. Как писал Карамзин: «Вероятно, что Роберт, угадав намерение Иоанново, благоприятное для выгод Англии, пленил его воображение описанием необыкновенных достоинств невесты». Более подробно рассказывал Р. Якоби о Марии в Посольском приказе перед отправкой в Англию посла Федора Писемского. При этом он даже предлагал написать письмо от себя, чтобы королева показала послу свою племянницу и прислала ее портрет царю. Однако, как известно, эта затея окончилась ничем.
   
       В 1583 году доктору Р. Якоби и проповеднику английского посла Д. Боуса было предложено царем описать тезисы англиканской веры. Тезисы эти затем были посланы Ивану Грозному, который, по словам Д. Боуса, щедро наградил их авторов и приказал «прочесть эти тезисы публично перед многими из своей думы и знати».

Организация первой аптеки 

       Принято считать, что первая, царская, аптека в Москве была организована в 1581 году приехавшим вместе с доктором Якоби аптекарем Джемсом Френчамом. Впервые имя английского аптекаря упоминается в письме королевы Елизаветы от 8 июня 1583 года, привезенном Ивану Грозному послом Джеромом Боусом. В этом письме королева просила царя отпустить служившего при нем аптекаря Якова на родину для свидания с престарелым отцом и оформления наследства. Во время переговоров Боуса с Б. Я. Бельским и дьяком Фроловым ему от имени царя было сказано: «О Якове о обтекаре велел Царь послу сказати, что его ныне отпустити нельзя и королевна б прислала такова ж человека, а мне без такова человека быти нельзя, а как королевна пришлет такова человека и государь отпустит тотчас».

     Лишь после смерти Ивана Грозного аптекарь Яков был отпущен в Англию. По этому поводу новый царь Федор Иванович в мае 1584 года писал Елизавете: «Да писала сестра наша к отцу нашему  блаженная памяти великому государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси, с послом своим со князем Еремеем Боусом о оптекаре,  о Якове,… чтоб отпустити в Аглинскую землю, и мы для тебя сестры нашей любезной Елисавет королевны того оптекаря Якова з женою и з дети и с людьми его и со всеми его животы … отпустили к тебе сестре нашей вместе с дохтором твоим Романом».
               
       В письмах королевы и ответном письме царя не указано, кто этот аптекарь Яков.  Однако в записке Д. Боуса о его посольстве в 1583-1584гг., опубликованной в 1598 году в сборнике Р. Гаклюйта «Основные плавания, путешествия, торговые экспедиции и открытия английской нации», указывается, что  благодаря послу получено было от царя “дозволение Ричарду Франшему, англичанину, царскому аптекарю, его жене и детям возвратиться на родину и взять с собой все здесь приобретенное».
 
      Вторично имя аптекаря появляется в документах Посольского приказа через шестнадцать лет. Приехавший в октябре 1600 года посол Ричард Ли ходатайствовал «о ответе по челобитной англичанина Якова Фринчгама, который был здесь на Москве в оптекарях у государя блаженные памяти Ивана Васильевича» и желал вновь приехать на царскую службу.  Вероятно ходатайство было удовлетворено, поскольку Ричард Ли уже из Англии в своем письме Борису Годунову от 1 июня 1602 года просил пожаловать государской милостью аптекаря Якова Френчама, который «по своему желанию поехал служити вашему величеству в оптекарях».

      8 августа 1602 года воевода Р.В. Всеволожский и подьячий Р.Воронов доложили царю Борису Годунову, что 13 июля прибыл с купцами из Англии англичанин Яков Астафьев с женой, с детьми и с людьми. Тот англичанин Яков сообщил, что знает аптекарское дело, жил прежде в Москве при царе Иване Васильевиче и был отпущен в Англию с послом Еремеем Боусом.  В октябре 1602 года воевода вновь доносит царю о приезде аптекаря Якова и сообщает, что тот аптекарь привез с собой различные «зелья и водки, которые про твой государев обиход пригодятся». К этому донесению был приложен список лекарственных средств 170 наименований.

      8 ноября 1602 года был отправлен ответ Бориса Годунова на донесения из Архангельска.  «Аглинскому немчину Якову» с женой и с детьми велено было оставаться в Архангельске до государева указа. Лишь через месяц царь отправил в Архангельск грамоту с указом, чтобы «Агличанина обтекаря Якова Астафьева з женою, и з детьми, и с людьми, и с рухлядью, что у них есть, которые приехали из-за моря, отпустили к нам к Москве на подводах». О дальнейшей судьбе Джеймса Френчама больше ничего не известно.

     Из приведенных выше документов известно, что в 1583 году Френчам служил аптекарем при Иване Грозном, в мае 1584 года вместе с доктором Робертом Якоби был отпущен на родину и в 1602 году вновь приехал в Москву, привезя с собой большой запас лекарственных средств. Имеющиеся сведения не дают возможности установить, когда английский аптекарь приехал первый раз в Россию.

       Практически все историки медицины сходятся на том, что Джеймс Френчам приехал в Москву в 1581 году вместе с доктором Робертом Якоби. Первым это предположение высказал В. М. Рихтер, автор «Истории медицины в России» (1814г.). Одна из глав этого труда так и называется «Прибытие аптекаря из Англии в 1581 году». При этом В.Рихтер строит свои выводы на не совсем точном изложении архивных документов. В частности, он сообщает, что в письме королевы Елизаветы от 1581 года «кроме врача упоминается об аптекаре и фельдшерах, приехавших в Россию в свите доктора Роберта Якоба». Исходя из этого, В.Рихтер приходит к выводу, что встречающийся в других документах «аптекарь Яков» и аптекарь «Жеймес Френшам» и есть тот самый единственный аптекарь, приехавший с Робертом Якоби в 1581 году.

       Но в документах о прибытии доктора Якоби (Романа Елизарьева) каких-либо сведений о приезде в Москву именно Джеймса Френчама нет. В грамоте, данной доктору Якоби, королева Елизавета сообщает: «А что с собой привел [Р. Якоби] обтекарей и барберов [цирюльников, выполнявших в те времена функции хирургов], людей честных и к делу добре годных; а их послали неволею для твоей просьбы, а себя ими оскудили». В письме от 8 июня 1583 года Елизавета также пишет, что царь может отпустить аптекаря Якова на родину, поскольку у него и другие аптекари имеются.  Можно лишь предположить, как это делают некоторые авторы, что Джеймс Френчам был одним из нескольких аптекарей, приехавших в 1581 году.

    Почему же именно Д. Френчаму отдано предпочтение в качестве организатора первой царской аптеки?  Связывая приезд в 1581 году аптекаря Джеймса Френчама с основанием первой аптеки в Москве, В. М. Рихтер пишет: «… весьма вероятно, что первое заведение настоящей придворной аптеки в Москве можно положить во время прибытия в Россию сего Якоба Френшема, и, следовательно, в эпоху правления царя Ивана Васильевича. Ибо до нашего времени российские исторические летописи не упоминают ни об одном собственно ученом аптекаре». Здесь же в сноске он добавляет «Хотя в летописи по Никоновскому списку…, еще в 1554 году именуется мимоходом и совершенно случайным образом какой-то Матюшка Обтекарь; между тем, однако, кроме имени его, мы ничего об нем не знаем».   Обратим внимание, что Рихтер высказывает свое предположение с оговоркой «весьма вероятно» и не указывает точного года открытия аптеки.
 
     Последующие историки медицины уже без всякого сомнения считают 1581 год годом основания царской аптеки и называют в качестве ее организатора Джеймса Френчама.  Так томский профессор Н.Я. Новомбергский в своей книге «Врачебное строение в допетровской Руси» писал в 1907 году: «Первая русская аптека учреждена в Москве в 1581 году английским аптекарем Джемсом Френшаном, присланным в Россию королевой Елизаветой по просьбе Ивана IV. Нужно думать, что ранее этого времени у нас не было аптек и аптекарей как специальных учреждений и лиц. Правда, в источниках упоминается еще в 1554 году о каком-то «Матюшке-аптекаре», но нет никаких указаний на его профессиональные знания и практику. Упоминается также о голландском аптекаре Аренте Клаузинде, прожившем в России 40 лет, и об английском аптекаре Николае Броуне, но о деятельности их также не сохранилось сведений, так что первым аптекарем, открывшим аптеку, придется все-таки считать Джемса Френшама».

      Аналогично высказываются современные авторы. «Первую аптеку в России основал Джеймс Френчам в 1581 году (до этого были упоминания об аптекаре Матюшке в 1554г., голландском аптекаре Арендте Клаузинде, прожившем в России 40 лет, и аптекаре Николае Броуне: об их аптеках сведений не сохранилось)».  Как и двести лет назад единственным аргументом в пользу года организации первой аптеки в России и имени ее основателя является отсутствие сведений о деятельности других аптекарей, упоминаемых в исторических источниках до Д. Френчама.

     Действительно, что известно об этих аптекарях?  О Николае Броуне известна только надпись на английском языке на могильной плите, найденной в Даниловом монастыре, «Здесь покоится Николас Броун, лекарь и аптекарь Его Величества, 1518 год». Трудно сказать, чьим лекарем и аптекарем он был, поскольку ни в каких документах времен Василия III имя Броуна не встречается.

      Так же мало что известно о Матюшке-аптекаре. В 1553 году во время разбирательства по делу о ереси дворянина Матвея Башкина, последний на допросе показал, что «злое учение принял от Литвы (т.е. литовцев), Матюшки Обтекаря да Ондрюшки Хотеева Латынинов». Где служил этот Матюшка, занимавшийся распространением ереси, не известно.

      О третьем из названных  аптекарей шведский дворянин Петр Петрей, бывавший в Москве при Борисе Годунове, Лжедмитрии и Василии Шуйском, писал  в своей книге  «История о великом княжестве Московском»: «один старый голландский аптекарь, по имени Аренд Клаузенд, 40 лет служивший в великокняжеской аптеке, признавался, что знал истинного Димитрия в его детстве и говорил, что настоящий Димитрий был смуглолиц, как и мать его, Марья Федоровна Нагая, а этот, выдающий себя за Дмитрия, совсем не смугл».

       Немецкий автор Конрад Буссов в своей «Московской хронике» так-же говорит о старом аптекаре, «который в течение 40 лет подряд служил сначала старому тирану [Ивану Грозному], потом его сыну Федору Ивановичу, следом за ним Борису Годунову, а теперь этому Димитрию и ежедневно видел в Кремле и хорошо знал царевича Димитрия в юности».
 
      О голландце Аренте Классене, долго служившем в царской аптеке и пользовавшемся почетом у «тамошних вельмож», сообщает Исаак Масса в «Кратком известии о Московии в начале XVII века». От него же мы узнаем, что уже к 1601 году аптекарь имел под Москвой свое поместье или деревню.

     Сведения об Арендте Клаузенде, а точнее, об Аренте Классене фан Стеллингсверфе имеются и в архивных документах. В 1615 году Классен послал одного из своих сыновей в Нидерланды для изучения аптекарского и докторского дел с тем, чтобы он возвратился впоследствии на царскую службу в Москву. Царь Михаил Федорович по этому поводу писал амстердамским бургомистрам рекомендательную грамоту для молодого Стеллингсверфа. Отец, со своей стороны, написал 12 июня 1615 года генеральным штатам письмо, прося исполнить желание царя и оказать содействие его сыну. Из этого письма, хранящегося в государственном архиве в Гааге, можно узнать, что Арент Классен родился в Вестфрисландии. В 1576 году он приехал молодым человеком в Москву и с тех пор служил при царском дворе аптекарем и переводчиком.  За все время службы, «благодаря верности и честной жизни своей» пользовался не только государевой милостью, но и почетом московских вельмож и всячески старался оказывать поддержку всем своим нидерландским соотечественникам, жившим в России.
 
       О милостивом отношении к Классену со стороны царя говорит уже упомянутая рекомендательная грамота, данная Михаилом Федоровичем его сыну. Рекомендации помогли, поскольку 28-го мая 1616 года бургомистры уведомили царя, что сын Арента Классена отдан в училище.  Через четыре года, по просьбе отца, царь 20 июня 1620 года вновь написал генеральным штатам и напомнил им, что теперь пришло время отдать Якова, который до сих пор учился в Амстердаме латинскому языку, в «Большую школу», для изучения докторского и аптекарского дел. В том же 1620 году вероятно Арент Классен умер, поскольку через год его вдова вышла в Москве замуж за пастора Георгия Оссе.

     О сыне Классена Якове дальнейших сведений не сохранилось. Второй его сын, Арент Арентсон, был в 1620 году в Москве придворным аптекарем и переводчиком, а дочь вышла в Москве в 1622 году замуж за одного из своих соотечественников, аптекаря Гендрика Гассениуса (Иван Андреев), который приехал вместе с Массой из Нидерландов.

    Таким образом, Арент Классен, приехав в Москву на пять лет раньше Д.Френчама, не только «прожил в России сорок лет», но все эти сорок лет служил при царском дворе, «пользуясь государевыми милостями».

     В документах о Джеймсе Френчаме нет никакого подтверждения его первенства в организации царской аптеки при Иване Грозном.  Царь Федор Иванович, отпуская аптекаря на родину, в письме к королеве Елизавете никак не характеризует его деятельности. В 1600 году посол Ричард Ли, ходатайствуя о разрешении Френчаму приехать снова в Россию, также лишь упоминает о том, что он ранее служил при Иване Грозном. И в других документах, связанных с повторным приездом Д. Френчама в Россию, не упоминается о его заслугах в деле организации царской аптеке.
    В 1994 году в журнале «Архив русской истории» были опубликованы «Записи о расходовании лекарственных средств в 1581 - 1582 гг.». Из восьми опубликованных документов шесть датированы периодом от 19 сентября по 17 ноября 1581 года, то есть до приезда в Москву доктора Р. Якоби и сопровождавших его аптекарей.  Наличие этих документов свидетельствует о том, что начало аптеки в России было положено ранее появления здесь Джеймса Френчама.

     Говоря о предшественниках Д. Френчама, историки медицины почему-то упускают имя еще одного английского аптекаря, служившего при Иване Грозном. Выше уже говорилось, что в 1567 году вместе с доктором Ричардом Рейнольдсом в Москву приехал аптекарь Томас Карвер. Он служил при царском дворе четыре года и погиб вместе с доктором Линдсеем во время пожара в 1571 году. По новейшим сведениям, именно при Т. Карвере в конце 1560-х годов была создана «Аптечная изба».

     Однако авторитет В. Рихтера и других авторов прошлого вероятно до сих пор остается неизменным для современных историков медицины и аптечного дела. Так в одной из публикаций указывается, что «при Томасе Карвере в конце 1560-х годов была создана Аптечная изба – прообраз Аптекарского приказа, а первая аптека была создана в 1581 году». При этом у автора не возникает ни малейшего сомнения в том, что административный орган по управлению аптечным делом создан раньше самой аптеки.

      Другой автор, историк фармации В.Сало, пишет: «По-видимому, и аптека при царском дворе существовала еще до приезда Френчема в Москву, но представляла настолько скромное заведение, что о ее существовании знал только узкий круг придворных. С увеличением же штата фармацевтов аптека заново реконструируется, обставляется с царской роскошью, что современниками было воспринято как создание первой царской аптеки в 1581 году».

      К сожалению, о царской аптеке времен Ивана Грозного практически ничего неизвестно, за исключением упоминавшихся нескольких записей о выдаче лекарств за сентябрь 1581 – февраль 1582 года. Эти записи позволяют сказать, что в аптеке был довольно разнообразный запас лекарственных средств, в основном, растительного происхождения.

       О месте же нахождения аптеки, ее оборудовании нет каких-либо документальных сведений или свидетельств современников.  Однако можно предположить, что находилась она к востоку от Архангельского собора, где в первой половине XVI века начали строить деревянные здания приказов или «дьячьи избы».

      Определенное представление о помещении аптеки при Иване Грозном дает описание академиком Веселовским приказа того времени. «Приказ помещался обыкновенно в простой избе из 2 – 3 срубов и был покрыт дранью и тесом. Изба отапливалась глиняными печами, а двери и слюдяные окна для тепла были оббиты сукном и войлоком. Простые сосновые столы и скамейки составляли всю обстановку приказа.  Дела хранились в лубяных и осиновых коробьях. Горница, где сидели судья и дьяки, была составлена получше: стол был накрыт красным или зеленым сукном, стены иногда обшиты тесом или оббиты материей, а окна закрывались для тепла войлочными ставнями».  Такое описание вполне объясняет первоначальное название аптеки - «аптекарская изба». Одно из помещений приказа называлось «казенкой» и предназначалось для хранения документов и денег.
 
       В аптекарской же избе в казенке хранились лекарственные запасы. Помещение казенки опечатывалось дьячьей печатью, и без дьяка никто в него никто не мог ходить. «Лекарство то в той казенке... стоит в скляницах и в ящиках за печатями ж, а входят де в тое казенку только брать по рецептам лекарства з дьяком».

  Был ли Аптекарский приказ при Иване Грозном?

       С первого появления иноземных докторов при Московском великокняжеском дворе за их деятельностью устанавливается контроль с целью предотвращения «ведовских дел» (колдовства) или применения «лихого зелья» (яда). Это было естественно, поскольку в их руки вверялось здоровье государя. Но в разное время степень этого контроля была разной.

       Во времена Василия III врачи совмещали в одном лице и врача, и аптекаря, и хирурга. Они лечили внутренние болезни, делали операции, сами составляли необходимые для лечения настои, отвары и мази. Живя при дворе более 15 – 20 лет, врачи находились в непосредственном общении с великим князем. Отсутствие внутри Московского государства оппозиции великокняжеской власти исключало возможность использования ею врачей в своих целях. Поэтому наблюдение за деятельностью иноземных медиков в этот период сводился к присутствию кого-либо из бояр при лечении государя во время его болезни, чаще всего, князя Михаила Глинского или боярина М. Ю. Захарьина.

        Иным было время царствования Ивана Грозного, время не прекращавшейся борьбы царя с бывшими удельными князьями и родовитым боярством, время действительных и мнимых заговоров, массовых казней, время подозрительности и страха.  В этих условиях значительно усиливается контроль за иностранными медиками. Тем более что при Иване Грозном не было, как при его отце, постоянных, проверенных временем врачей. Приезжавшие из Англии и других стран доктора служили при царском дворе не более трех - четырех лет. Расширился и круг лиц, допускавшихся к лечению царя. Кроме докторов появляются аптекари, лекари (хирурги).

        Непосредственное общение медиков с царем заметно суживается. Между ними появляются посредники в лице наиболее близких к царю доверенных людей. Их обязанностью было присутствие не только при лечении царя, но и при изготовлении лекарств. Они же подносили царю прописанные докторами и составленные аптекарями лекарства, предварительно испробовав их на себе. Такими доверенными лицам при Иване Грозном были его любимцы князь Афанасий Вяземский, а затем – Богдан Бельский, выполнявший еще и обязанности царского телохранителя.

       При царе Федоре Ивановиче Богдана Бельского заменяет царский шурин Борис Годунов. Являясь фактическим руководителем Посольского приказа, Б. Годунов занимался и вопросами приглашения иноземных докторов, объединяя тем самым и подбор врачебных кадров и наблюдение за их деятельностью.

       В историко-медицинской литературе лица, контролировавшие деятельность придворных медиков, часто называются «аптечными боярами».  Такое название взято из «Записок» служившего при Борисе Годунове капитана пехотной роты француза Жака Маржерета. В них Маржерет утверждает, что «важнейшее в России достоинство имеет сан Конюшего боярина, за ним следует Аптечный боярин, главный начальник медиков и аптекарей; потом Дворецкий и, наконец, Крайчий; сии четыре сановника занимают первые места в Думе».

        Но ни один источник не упоминает среди членов боярской Думы «аптечных бояр». В числе пожалований, раздававшихся при вступлении нового царя на престол, есть сведения о пожаловании в чин конюшего, дворецкого, кравчего (крайчего), в то же время не встречаются упоминания о пожаловании во второй по значению, согласно Маржерету, чин «аптечного боярина». Помимо «Записок» Маржерета это звание не упоминается ни в официальных документах, ни в мемуарах других иностранцев, посещавших Москву в XVI – начале XVII века.

        Ни А. Вяземский, ни Б. Бельский, ни Б. Годунов никогда не носили звания аптечного боярина.  А. Вяземский хоть и имел боярский чин, но, будучи одним из вождей опричнины, первых мест в Думе не занимал. Б. Бельский при Иване Грозном был оружничим и боярского чина не имел. Лишь при Борисе Годунове в 1598 году он был пожалован в окольничие, а боярство получил только в 1605 году при Лжедмитрии I. Борис Годунов царем Федором Ивановичем был произведен в конюшие и пожалован званием «великого ближнего боярина» и «царского слуги».

       Маржерет был свидетелем многих событий в период 1600-1605 годов, но вряд ли он хорошо разбирался в сложной придворной и государственной иерархии России.  Так, высокие придворные звания конюшего, дворецкого или кравчего отнюдь не давали права занятия первых мест в Думе. Места в Думе занимались по старшинству боярских родов. Более того, на должность дворецкого, управлявшего дворцовыми службами, или кравчего, руководившего стольниками во время царской трапезы, могли назначаться лица, не имевшие боярского чина, и в силу этого, не занимавшие первых мест в Думе.

       Звание «аптечного боярина», по нашему мнению, следует считать лишь выдумкой Маржерета для обозначения «начальника медиков и аптекарей» в период царствования Бориса Годунова. И вряд ли можно серьезно воспринимать заявление Маржерета о том, что «аптечный боярин» был вторым лицом в чиновной иерархии в России.  Ни Н. М. Карамзин, ни С. М. Соловьев, ни В. О. Ключевский, ни другие видные русские историки, используя в своих работах сведения из записок Маржерета, в то же время не упоминают «аптечных бояр». По-этому этот термин можно употреблять лишь в качестве условного обозначения лиц, контролировавших деятельность иноземных врачей и аптекарей до создания специального органа управления – Аптекарского приказа.

       По поводу времени образования Аптекарского приказа в исторической литературе существуют самые разнообразные мнения. Дело в том, что документы самого приказа сохранились лишь с 1628 года, а каких- либо упоминаний о нем за более ранние годы долгое время обнаружить не удавалось. В связи с этим, еще в 30-е годы XIХ века историк В. Берх высказал мнение, что Аптекарский приказ был образован при царе Михаиле Федоровиче в 1620 году. Эта версия была господствующей на протяжении всего XIХ столетия и сохраняется во многих работах нашего времени.

        Но в 1888 году историк Н. М. Лихачев обратил внимание на одно упоминание «подьячего Обтекарского приказа» в Писцовых книгах Вяземского уезда за 1594-1595 годы и на основании этого предположил, что образование приказа может быть отнесено к более раннему времени.

        Исходя из этого факта, некоторые современные историки медицины относят появление Аптекарского приказа к 1581 году. В частности, Б. Н. Палкин в Большой медицинской энциклопедии (1975г.) в статье об Аптекарском приказе утверждает, что приказ был образован в 1581 году специальным указом Ивана Грозного. Но это утверждение является лишь гипотезой автора статьи, поскольку ни самого указа и никаких упоминаний о нем в исторических источниках до сих пор не обнаружено. В противном случае не было бы и споров о времени образования приказа.

        М. Б. Мирский (1996г.) также относит время образования Аптекарского приказа к 1581 году, связывая его с приездом в Россию английских медиков и организацией в Москве первой царской аптеки. При этом первым руководителем приказа М. Б. Мирский называет князя Афанасия Вяземского. Но А. Вяземский умер под пытками в 1570 году, то есть за одиннадцать лет до приезда в Россию Р. Якоби и Д. Френчама. В связи с этим, можно предположить, что А. Вяземский мог быть руководителем Аптекарского приказ только в том случае, если последний был образован ране 1570 года.
 
       Надо сказать, что причиной разнообразия мнений о времени образования Аптекарского приказа является не только отсутствие документов, но и сам порядок становления управленческой системы в России ХV-XVI веков. Первые органы управления, ведавшие особым родом государственных дел или делами великокняжеского, а затем - царского, двора, появляются впервые в конце ХV века при Иване III. Возникали они без всякого общего учреждения, по мере необходимости, путем частных поручений, когда какому-либо лицу или нескольким лицам «приказывалось» ведение определенных дел. И лишь со временем, в зависимости от объема дел и расширения функций, появляется управленческий аппарат для ведения делопроизводства, состоявший из дьяков и подьячих. Возникали учреждения, получившие названия «приказов». Такой порядок во многом сохранялся и в XVI веке.

       Естественно предположить, что и Аптекарский приказ создавался постепенно. Историю его возникновения и развития как управленческого учреждения следует рассматривать в тесной связи с историей развития российской государственности и российской медицины. Исходя из сложившихся в ХV-XVI веках принципов организации органов управления, можно со всей определенностью сказать, что Аптекарский приказ, как и все другие приказы, мог возникнуть только тогда, когда в нем по-явилась необходимость. Вряд ли такая необходимость была в XVI веке, когда в Российском государстве господствующее положение занимала народная медицина, а профессиональная государственная медицина, как гражданская, так и военная, отсутствовала.

       И все же Аптекарский приказ в конце XVI века существовал, о чем и говорит упоминавшаяся запись в Писцовых книгах. Но это еще не был орган управления российской и даже придворной медицины, поскольку объект управления отсутствовал. Под Аптекарским приказом в этот период подразумевалась царская аптека.

       Царская аптека была «государевым» учреждением и поэтому должна была находиться в чьем-то ведении, то есть кому-то «приказана». Вероятнее всего, это были лица, которым был поручен надзор за деятель-ностью медиков и аптекарей. Кроме того, необходимо было вести учет прихода и расхода лекарственных средств, предназначенных для царя, обеспечивать их надежную сохранность. Этим могли заниматься только русские дьяки и подьячие. Для общения с докторами и аптекарями, для перевода на русский язык рецептов, необходимы были толмачи-переводчики. Таким образом, при аптеке должен был состоять определенный штат чиновников, придававших ей характер бюрократического учреждения – приказа.

       Сам термин «приказ» отнюдь не обязательно обозначал орган государственного управления. Вряд ли к таким органам можно отнести сокольничий, ловчий, постельный приказы. Конюшенный приказ, напри-мер, ведал лишь царскими конюшнями. Так и в ведении Аптекарского приказа в конце XVI века могла находиться лишь царская аптека.

Смерть Ивана Грозного. Царь Федор Иванович

       Крепкий сложением, не достигший глубокой старости, бодрый духом, Иван Грозный надеялся на долголетие. Как уже говорилось выше, еще в 1583 году, имея жену, царицу Марию Нагую, он вел переговоры с английским послом Боусом о возможной женитьбе на родственнице королевы Елизаветы Марии Гастингс.
 
       В то же время, с начала 1580-х годов стали все больше обостряться болезни физические. О болезнях Ивана Грозного можно судить по результатам обследования его скелета, которое провел в начале 60–х годов XX века известный археолог, антрополог и скульптор М.М. Герасимов. Было определено, что в последние шесть лет жизни у него развились мощные соляные отложения на позвоночнике – остеофиты.
«Выпрямленная спина с прямой шеей в результате образования многочисленных остеофитов почти утратила свою подвижность. Весь скелет как бы скован в едином положении. Остеофиты на позвонках образовали замки. Всякое движение, вероятно, вызывало очень сильные продолжительные боли. Вокруг суставов длинных костей конечностей возникли гребни и наросты остеофитов; особенно сильное разращение их обнаруживается во всех местах прикрепления мышц.

      Такое раннее образование остеофитов можно объяснить, видимо, резким нарушением обмена веществ, в частности солевого-кальциевого, полным отсутствием режима, употреблением алкоголя и неумеренностью в еде. Сильные боли в спине, во всех суставах заставили обратиться Ивана IV к лекарям, которые лечили его, видимо, модными в то время восточными ртутными мазями. Только этим и объясняется столь большое количество ртути, обнаруженное в скелете Ивана Грозного. Изучение скелета указывает на то, что в последние годы своей жизни Иван Грозный сильно пополнел». Вероятно, по этой причине за шесть лет до смерти Иван IV перестал участвовать в военных походах (а до того ходил с войсками регулярно).
Здоровье царя все более ухудшалось. Венецианский посол А. Поссевин, представляя в августе 1582 года отчет Сеньории, высказал мнение, что царю осталось жить недолго.

        В последний год жизни постоянное ухудшение самочувствия вынуждало Ивана Грозного часто находиться в постели. Его беспокоили «замирания» сердца, прогрессировавшие отеки живота, рук, ног, а затем – и лица. Как писал Н. М. Карамзин, «всегдашний трепет гнева и боязни, угрызения совести без раскаяния, мука стыда, злоба бессильная в неудачах оружия, наконец, адская казнь сыноубийства истощили меру сил Иоанновых: он чувствовал иногда болезненную томность, предтечу удара и разрушения, но боролся с нею и не слабел заметно до зимы 1584 года».

       Обострение болезней требовали врачебного ухода и лечения. Помимо Роберта Якоби при Иване Грозном были и другие врачи. Еще в начале 1581 года приезжавший в Москву иезуит Джованни Паоло Компант писал, что «великий князь имеет при себе двух врачей, одного – итальянца, другого - голландца». Врачом-итальянцем был, вероятнее всего, Павел (Паоло) из Милана, служивший затем и у царя Федора Ивановича. О нем в 1595 году царю писал французский король Генрих IV, просивший отпустить Павла в Париж повидаться с родственниками.  В письме указывалось, что «сей медик служит при московском дворе длительное время». Однако Павел Миланский оставался в Москве и при царе Борисе Годунове, о чем свидетельствуют документы Флорентийского посольства (1600г.).

       Лечил Ивана Грозного в последние годы его жизни и голландский врач Иоганн Эйлоф, о котором как о ближнем царском враче сообщает находившийся в то время в Москве английский торговый представитель Джером Горсей.   Помимо врачевания И. Эйлоф был не чужд коммерции, вел крупные торговые операции. В 1582 году датские пираты захватили его груженный дорогими товарами корабль, направлявшийся в Россию, вместе с сыном и зятем доктора, о вызволении которых заботился сам царь. В июле 1582 г. Иван Грозный направил по этому поводу гневную ноту датскому королю Фредерику II, в которой указывался высокий ранг пострадавшего купца: «А отец его, Иван Илф, дохтор при дверех нашего царского величества, предстоит перед нашим лицем…»
               
       В начале 1584 года Иван Грозный уже был серьезно болен.  Передвигался он в кресле, носимом гайдуками, но продолжал в течение всего февраля заниматься делами.  На 20 февраля 1584 года был назначен прием английского посла Боуса, переговорам с которым царь придавал большое значение.  Однако прием пришлось отложить из-за болезни. 10 марта велено было остановить литовского посла на пути к Москве «ради недуга государева». Иван еще надеялся выздороветь, но все же велел собрать бояр и составить завещание.               
       Назначенные врачами Робертом Якоби и Иоганном Эйлофом настои трав, вдыхания ароматических веществ, растирания не помогали. 17 марта 1584 года Ивану стало лучше от действия теплой ванны, и литовскому послу даже было велено ехать в Москву. Однако на другой день царь скончался.

       Смерть Ивана Грозного 18 марта 1584 года была внезапной, что подтверждает рассказ Джерома Горсея: «Около третьего часа дня царь пошел в нее [баню], развлекаясь любимыми песнями, как он привык это делать, вышел около семи, хорошо освеженный. Его перенесли в другую комнату, посадили на постель, он позвал Родиона Биркина, дворянина, своего любимца, и приказал принести шахматы. Он разместил около себя своих слуг, своего главного любимца и Бориса Федоровича Годунова, а также других. Царь был одет в распахнутый халат, полотняную рубаху и чулки; он вдруг ослабел и повалился навзничь. Произошло большое замешательство и крик, одни посылали за водкой, другие — в аптеку за ноготковой и розовой водой, а также за его духовником и лекарями. Тем временем он был удушен и окоченел».

































 
       В XIX веке последняя фраза переводилась как «испустил дух», что по своей сути более правильно. Изучение костей Ивана Грозного М. М. Герасимовым показало, что кости гортани не были сломаны, что исключает удушение руками. Версия об удушении подушкой также вызывает сомнение, так как осуществить его при довольно большом скоплении людей было затруднительно.

















       Некоторые источники говорят о том, что царь был отравлен Богданом Бельским.  Ток голландский купец Исаак Масса, излагая одну из версий смерти Ивана Грозного, сообщает, что царя отравил его приближенный, Богдан Бельский, который «подал ему прописанное доктором Иоганном Эйлофом питье, бросив в него яд».  Но его свидетельство не внушает доверия. Голландец родился в 1586 году, то есть через два года после кончины царя.  И его вряд ли можно назвать человеком, хорошо знакомым с жизнью русского двора в последние годы правления Ивана IV. Попав в Россию 13-летним мальчиком, он не был вхож во дворец и лишь записал слухи, до которых был великий охотник. Да и сам И. Масса, излагая версию об отравлении, завершает ее оговоркой «так ли это было, известно одному богу, верно только то, что вскоре царь умер».

       По мнению современных медиков, у Ивана Грозного была выраженная недостаточность кровообращения, проявлявшаяся прогрессировавшими отеками. Со значительной долей вероятности можно говорить о наличии у него хронических заболеваний сердца, почек, печени. Не исключается и возможность наличия злокачественной опухоли.  Прогрессирование этих сочетанных хронических процессов, взаимно утяжелявших друг друга, привело к развитию острой сердечной недостаточности, ставшей причиной внезапной смерти царя.


































       После смерти Ивана Грозного на московский престол взошел его старший сын Федор.  Он мало походил на отца. Польский посол Лев Сапега, находившийся в Москве в 1584 году, так описывает Федора: «Царь мал ростом, довольно худощав, с тихим, даже подобострастным, голосом, простодушным лицом».
Примерно такое же описание дает и английский дипломат Джильс Флетчер, посетивший Москву в 1588 году. «Теперешний царь (по имени Феодор Иванович), относительно своей наружности, росту малого, приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водяной; нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется».





















      И хотя эти описания в определенной степени субъективны, не вызывает сомнения, что, родившись от начавшей прихварывать матери Анастасии Романовны, по состоянию своего здоровья царь Федор Иванович очень нуждался в постоянном медицинском наблюдении. Однако, сразу после смерти Ивана Грозного врачи Р. Якоби и И. Эйлоф, а также аптекарь Д. Френчам покинули Россию. При царе Федоре Ивановиче остался лишь Павел Миланский.

      В квалифицированной медицинской помощи нуждалась и жена Федора Ивановича царица Ирина, сестра Бориса Годунова. Царица часто была беременна, но дети либо рождались недоношенными, либо погибали во время родов. Одной из причин этого могло как раз и стать отсутствие квалифицированной медицинской помощи. Обычно роды проходили в мыльне в присутствии повивальной бабки. Поэтому во время очередной беременности Ирины Борис Годунов через Горсея обратился к лучшим английским медикам за консультациями, указывая, что время своего замужества царица часто бывала беременна в своих записках Горсей написал эти слова русскими буквами ради сохранения тайны), но каждый раз неудачно разрешалась от бремени. Горсей консультировался с лучшими врачами в Оксфорде, Кембридже и Лондоне.
Вероятно, вновь были высказаны пожелания о возможном приезде доктора Р. Якоби. 15 августа 1585 года Годунов направил письмо Горсею, в котором писал: «Относительно того дела, о коем мы в последний раз совещались в Троицын день, мы не сомневаемся, что ты хорошо о нем позаботишься и рассудительно поступишь относительно Роберта [доктора Якоби] так чтобы, если он приедет, то приезжал бы запасшись всем нужным о чем ты и должен его предуведомить. О том, что я по этому предмету думаю и чего желаю, я посылаю тебе особенную записку через Ивана Волкова».
 
      В конце марта 1586 г. Горсей получил от Елизаветы І письма к царю Фёдору и царице Ирине. В письме к царице королева сообщала, что в ответ на просьбу посылает «искусную и опытную повивальную бабку, которая искусством облегчает страдания родов». Вероятно, просьба о присылки повивальной бабки была высказана в упомянутой уже «особенной записке» Бориса Годунова. Также Елизавета сообщала, что отправляет к царскому двору «и нашего врача, который обыкновенно заботится о нашем здоровье, вышесказанного доктора Якобия, человека уже вам прежде известного и исполненного уверенности, что врачебным искусством, в котором он превосходен, он будет руководить действиями повивальной бабки и наверно принесет пользу вашему здоровью».  С началом навигации Горсей вместе с доктором и повивальной бабкой отплыл в Россию.

      Приезд доктора Р. Якоби, снабженного, как и в первый приезд, королевским письмом, был обставлен особыми царскими милостями. Царь Федор Иванович послал ему навстречу в Вологду Кургана Салтыкова с приказанием снабжать доктор деньгами, доставлять для него лошадей и провожать его до самой Москвы. С акушеркой же вышла заминка. Известие об обращении Годунова к «иноверцам» и «еретикам» вызвало резкое возражение со стороны   бояр и духовенства, которые не могли допустить, чтобы еретическая «докторица» помогала рождению царского ребенка. Годунов был вынужден отказаться от своих планов. Более того, это было объявлено самодеятельностью Горсея. Правитель публично выразил гнев по поводу действий Горсея, назвал его «шутом и рабом, обманувшим королеву», и даже потребовал его головы.

      В Боярской думе зачитали грамоту Елизаветы І к царице, смысл которой был искажен московским толмачом до неузнаваемости. Как уже было указано выше, Елизавета І сообщала Ирине, что посылает к ней «искусную и опытную повивальную бабку», а также своего лейб-медика, который «будет руководить действиями повивальной бабки и, наверное, принесет пользу Вашему здоровью». В переводе же значилось, что королева направляет царице доктора, который «своим разумом в докторстве лучше и иных баб». Таким образом, царица Ирина так и не смогла воспользоваться услугами английской повивальной бабки, которая после годичного пребывания в Вологде покинула Россию.

      Доктор Р. Якоби оставался в Москве до 1588 года, после чего был отпущен на родину. В 1592 году по рекомендации профессоров Лейденского университета, одного из ведущих учебных центров Европы, приезжает в Москву молодой голландский врач Болдуин Хаммей. В течение пяти лет он был личным врачом царя Федора. Работы у него было всегда много. Только в 1598 году, незадолго перед кончиной монарха, доктор. Хамей решил вернуться в Голландию, но разрешение на отъезд получил не сразу.

      Одновременно велись переговоры о приезде в Москву врачей из Англии.  Наконец 27 мая 1594 года  Елизавета I подписала грамоту к Борису Годунову с предложением на должность царского врача доктора Марка Ридли.  Королева рекомендовала Ридли как высокообразованного в своей области человека, достойного служить царю. Доктор медицины Кембриджского университета, член королевского колледжа врачей тридцатипятилетний Марк Ридли стал любимцем царского двора. Он изучил русский язык и даже составил русско-английский и англо-русский словари на 6000 слов.

       Это самый ранний двуязычный словарь автора-иностранца, где русские слова были записаны кириллицей. Словарь составлен, в первую очередь, для иностранцев, которые приехали в Россию вести торговые отношения, используя повседневное общение. Поэтому в словаре перво-степенное значение предавалось записи русского разговорного бытового языка того времени. Будучи врачом и человеком естественнонаучных интересов, М. Ридли в качестве приложений к основному словарю приводит названия птиц, рыб, растений, а также названия болезней на русском и латинском языках.


       Когда через пять лет Ридли уезжал из России, новый царь Борис Годунов писал королеве: «Мы возвращаем его Вашему Величеству с нашим царским благорасположением и похвалой за то, что он служил нам и нашему предшественнику верой и правдой. Ежели и впредь пожелают приезжать в Россию английские врачи, аптекари, и иные ученые люди, то всегда будут пользоваться хорошим приемом, пристойным местом и свободным допуском». Но, несмотря на эти заверения царя, приехавший на смену Ридли доктор Виллис не был принят. По приезде в Москву он был «экзаменован» государственным дьяком Василием Щелкаловым. Ответы доктора Оксфордского университета «не весьма удовлетворили» Щелкалова, и Виллиса «не старались удержать в Москве». После этого инцидента английские врачи появляются в России лишь в 20-е годы XVII века.










       Так в течение XVI столетия постепенно складывалась придворная медицина при российском царском дворе. Первоначально ко двору приглашались иноземные врачи, самостоятельно приезжавшие в Москву и проявившие там свой талант. Со второй половины XVI века врачи начинают приниматься ко двору уже по специальным рекомендациям. При этом медики, услугами которых пользовался царь, могли лечить и других людей. Тот же Марк Ридли, будучи врачом царя Федора Ивановича, одновременно обслуживал и проживавших в Москве английских купцов.Штат придворных медиков в этот период был еще невелик. При Василии III, Иване Грозном, Федоре Ивановиче постоянно было по 1-2 врача, что зачастую создавало определенные сложности. Так с отъездом из России Марка Ридли при царском дворе вновь остается лишь престарелый Павел Миланский.

Борис Годунов и начало организации медицинской службы в Кремле

      В самом конце 1597 года тяжелая болезнь приковала царя Федора к постели. Все усилия врачей вернуть ему здоровье оказались тщетными. В ночь с 6 на 7 января 1598 года царь Федор Иванович скончался. 21 февраля 1598 года Земским собором на царство был избран Борис Годунов. Практически все историки отмечают крупный государственный ум Бориса Годунова, выгодно отличавший его от предшественников и обеспечивший ему путь к трону. Одним из разумнейших властителей в мире, царем умным и рачительным называет его Н. М. Карамзин. Дру-гой русский историк, С. М. Соловьев, отмечал, что «… Годунов, человек очень умный бесспорно, быть может, более других вельмож способ-ный к правительственному делу, быть может, яснее других понимавший потребности государства, главную из них – потребность просвещения, сближения с народами Западной Европы».

      В то же время, характер Годунова формировался при дворе Ивана Грозного и поэтому ум его, вера в просвещение сочетались в нем с подозрительностью и естественным для конца XVI века суеверием. Он очень боялся отравы, а еще больше – чародейства и волшебства.Подтверждением тому служит подкрестная  запись (присяга), по которой присягавшие ему на верность, между прочим, клялись   «…над государем своим царем и над царицею и над их детьми, в еде, питье и платье, и ни в чем другом лиха никакого не учинить и не испортить, зелья лихого и коренья не давать и не велеть никому давать, и мне такого человека не слушать, зелья лихого и коренья у него не брать; людей своих с ведовством, со всяким лихим зельем и кореньем не посылать, ведунов и ведуней не добывать на государское лихо. Также государя царя, царицу и детей их на следе никаким ведовским мечтанием не испортить, ведовством по ветру никакого лиха не насылать и следу не вынимать ни-каким образом, никакою хитростию.  А как государь царь, царица или дети их куда поедут или пойдут, то мне следу волшебством не вынимать»

      Для обеспечения безопасности своего здоровья Борис Годунов решает призвать на службу иноземных докторов, чьим профессиональным знаниям он доверял. Для этого он осенью 1600 года посылает в Германию бывшего переводчика Посольского приказа купца Рейнгольда (Романа) Бекмана, которому предписывалось ехать в город Любек и, приехав, «говорить бурмистрам, ратманам и палатникам, чтобы они прислали к царскому величеству дохтура навычного, который бы был навычен всякому дохтурству и умел лечить…». При этом царь наказывал своему послу: «Если откажут, то промышлять в Любке дохтуром самому, чтоб непременно в Любке дохтуром промыслить…».

      Вместе с Бекманом бургомистрам и ратманам Любека была направлена царская грамота, в которой говорилось: «Ведомо нашему царскому величеству учинилось, что у вас в Любке дохтуры навычные всякому дохтурству и лечить всякие немощи. И вы бы города Любки бурмистры и ратманы и палатники прислали нашему царскому величеству лучшего дохтура…  А как к нашему царскому величеству дохтура пришлете, и будет у нас и нашему царскому величеству своим ремеслом послужит и похочет будет уехать к вам назад в Любку, и мы своим царским жалованием пожаловав его велим отпустить назад в Любку, приехать и отъехать ему будет во всем повольно, без всякого задержания; а к вам наше царское жалование, смотря по вашему радению, будет свыше прежняго…».

       Не известно, посодействовали ли власти Любека Бекману или он сам «промыслил», но только в том же 1600 году в Москву приехали два любекских доктора Давид Фасмар и Генрих Шредер. Это было большим событием, поскольку вольный город Любек, стоявший во главе Ганзы – союза северогерманских городов, славился своими учеными людьми. Именно поэтому так старался Борис Годунов заполучить в свою придворную службу врачей из этого города.

       Но подысканием сведущих докторов в Любеке миссия Бекмана не ограничивалась.  «А буде едучи, - говорилось в царском наказе,- в городах в Риге, и в Кролевце (Кенигсберге), и в Гданьске, и в Штеттине, и в Ростоке и в иных городах, где можно промыслить дохтуры, которые б навычны были в дохтурстве, и Роману всякими обычаями промышлять дохтуром накрепко, чтоб ехал к царскому величеству своим ремеслом послужить, и сказывать ему про царское жалование, что великий государь царь и великий князь Борис Федорович его пожалует по достоин-ству своим царским жалованием…».

        Выполняя наказ царя, Бекман в Риге пригласил на царскую службу доктора Иоганна Хильшениуса и доктора Каспара Фидлера, уроженца Любека, служившего до этого в Кенигсберге. О последнем Бекман доносил царю: «А лутчей из них имянем Каспарус Фидлер, а знает он дохтурство философское, и в медицине в лечбе, и от многих людей восхвален, что он в своем дохтурстве добре научен и достаточно знает, и всем городом его любят». Действительно Каспар Фидлер был известным и опытным врачом, в разное время служившим германскому императору, французской королеве, герцогам прусскому и курляндскому.

        Борис Годунов постоянно торопит своего посла. Он требует, чтобы пригашенные Бекманом доктора «ехали к государю тотчас». И в грамоте к властям Любека он просит, чтобы посла с доктором «отпустили, не задержав, чтоб ему к нашему царскому величеству приехать вскоре». Причиной такой спешки была не только боязнь возможной отравы или колдовства. Дело в том, что к 1600 году здоровье царя стало резко ухудшаться.
 
       Уже в 1599 году Борис Годунов вынужден был отказаться от традиционного паломничества в Троице-Сергиев монастырь. Объясняя причину отказа, его сын, царевич Федор, сообщал монахам, что «батюшке неможется». О «жестокой подагре», мучавшей Бориса, сообщает Н. М. Карамзин.  Позже приехавшие в Москву иноземные врачи определили у царя водянку вследствие заболевания сердца. Различные исторические источники отмечают наличие у Бориса Годунова симптомов, характерных для гипертонической болезни. Один из тяжелых приступов этой болезни с возможным кровоизлиянием в мозг произошел у него именно в 1600 году. После него царь ходил, слегка подволакивая ногу.

       Заслуга излечения царя приписывается врачу Христофору Рейтлингеру, приехавшему в Россию вместе с английским послом Ричардом Ли.  Венгр по национальности, Рейтлингер около 25 лет прослужил в Англии. Лютеранский пастор Бэр, живший в то время в Москве, характеризует его как весьма искусного в своей науке и сведущего в языках. По ходатайству посла и, вероятно, в благодарность за успешное лечение Борис Годунов принял Рейтлингера к себе на службу и пожаловал званием доктора. Это был первый, но не последний, случай пожалования русским царем докторского звания своему придворному медику.

        Таким образом, впервые в истории России в 1600 году специально для придворной службы было принято сразу пять дипломированных европейских докторов. Кроме них ко двору был принят студент медик из Праги Эразм Бенский. Единственной их задачей должна была быть «забота о здоровье государеве». Всего же при дворе Бориса Годунова, с учетом хирургов и аптекарей, состояло более 10 иноземных медиков.  «Царь держал их всех для того, чтобы они ухаживали за его персоной, - свидетельствовал служивший в это время при дворе немец Конрад Бус-сов. – Они не имели права лечить кого-либо другого, даже кого-либо из вельмож, если тот не пойдет на поклон к его величеству и не испросит его позволения».

        Тем самым придворные врачи были лишены права самостоятельной частной практики, а придворная медицинская служба выделялась из общей, хотя и не очень большой в те времена, массы практиковавших в России медиков. Такой порядок, в первую очередь, был направлен на изоляцию придворных врачей от влияния боярства и превращения их в орудие боярской крамолы.

        Отсутствие свободной частной практики компенсировалось довольно щедрой оплатой услуг придворных докторов. По свидетельству того же К. Буссова «каждому было положено годовое жалование 200 рублей, ежемесячные корма, т. е. пропитание для него и для всех его людей, шестьдесят возов дров, четыре бочки медов, четыре бочки пива, ежедневно полторы кварты водки и столько же уксуса, через день боко-вину шпика. В каждую трапезу от каждой подачи (это отменные яства) на царский стол три или четыре блюда таких, что здоровый парень едва мог донести одно; ежемесячно деньгами двенадцать рублей для закупки свежих съестных припасов.

        Царь пожаловал каждому доктору пять хороших коней из своей конюшни, для которых ему ежемесячно отпускалось столько сена и со-ломы, что он вполне смог бы вдоволь прокормить этим семь лошадей; кроме того, каждый получил еще одного хорошего коня, чтобы летом каждое утро ездить верхом во дворец и в аптеку, одного коня особо для упряжки в сани зимой, затем двух лошадей для кареты жены, чтобы ез-дить ей на богослужение, затем одну рабочую лошадь — возить воду.
Сверх того, царь дал каждому большое поместье с тридцатью или сорока крестьянами. А всякий раз, когда они давали царю лекарство, оказывавшее благотворное действие, каждый получал порядочный кусок камки или бархата на кафтан и сорок прекрасных соболей.

        За лечение, по указу царя, бояр и других лиц плата давалась от-дельно, причем, не из казны, а за счет пациентов независимо от их положения при дворе. Так в 1602 году заболел приехавший в Москву жених царевны Ксении герцог Иоганн Шлезвиг-Гольштейнский. Борис Годунов распорядился послать к нему своих докторов, но спасти герцога не удалось. Несмотря на неудачный исход лечения, каждому из пяти царских докторов было выплачено за труды по десять розеноблей из голштинской казны.

        Исключительно для нужд царя использовалась и единственная государственная аптека в Кремле, в которой сосредотачивалось все, что было необходимо не только для лечения в случае болезни, но и для противоядия в случае отравления, равно как и для отвращения всяких чар и злой порчи.  Поэтому кроме лекарств в ней хранились всевозможные амулеты и иные предметы, оберегавшие от «ведовских дел». Как и услугами докторов, воспользоваться лекарствами из придворной аптеки кто-либо кроме царя мог только по специальному царскому разрешению. Заведование аптекой возлагалось на доверенного дьяка.

        Высший надзор за деятельностью медицинской службы осуществлялся боярином, которого Жак Маржерет называет в своих записках начальником всех медиков и аптекарей. Именно в царствование Бориса Годунова, когда специалистов врачебного дела при дворе становится значительно больше, когда организация их деятельности определялась строгим регламентом, и возникает необходимость в административном подчинении всей придворной медицины особому боярину. Как писал историк медицины Я. А. Чистович, «нужна была власть, которая удерживала бы от продажности и измены государеву здоровью. Нужно было лицо, на которое царь мог бы положиться как на самого себя».

        Таким лицом при Борисе Годунове был его родственник и ближайший советник боярин Семен Никитич Годунов. Именно он впервые упоминается в документах в качестве начальника придворной медицинской службы. В Никоновской летописи, в рассказе о лечении голштинского принца Иоганна придворными докторами, сообщается: «А дохтуры те были у боярина Семена в приказе». Кстати, Семен Годунов ведал и тайным сыском, оберегая царя от действительных и мнимых заговоров.

       Одновременное приглашение к царскому двору сразу шести врачей, чьей основной и единственной задачей было  обережение государева здоровья; установление строгой регламентации их деятельности и оплаты труда непосредственно из дворцовой казны  и, наконец, назначение специального руководителя над придворными медиками и аптекарями – все это позволяет говорить, что именно в 1600 году было положено начало создания придворной медицинской службы в Кремле.

        Вокруг руководителя придворной медицинской службы и собирается первое в России управление по медицинской части. Возникло оно первоначально на основе личного поручения наиболее близкому к царю боярину и не носило характера официального учреждения. Лишь в последствии, когда увеличивается численность медицинского персонала, усложняются задачи, тогда и начинает складываться тот порядок отношений, который приводит к формальному приказному делопроизводству. Возникает приказ-учреждение, в котором наряду с боярином врачебным персоналом ведают приказные служители и дьяки. Тогда и получает Аптекарский приказ функции органа управления. Но это уже относится ко времени правления первых царей из династии Романовых.

       Борис Годунов не мог себе позволить долго болеть, а тем более умереть, не успев закрепить трон за своим наследником. Для поддержания его здоровья и была создана придворная медицинская служба. Но его планам не суждено было сбыться. С 1602 года царь все чаще стал прихварывать.  В сентябре 1604 года воевода Петр Хрущев на допросе у Лжедмитрия I на вопрос о здоровье царя Бориса отвечал: “Он (Борис) часто бывает болен и несколько недель как не выходит и ногу за собою волочит, параличом поражен, пребывая».

       13 апреля 1605 года, во время пира с иноземными послами в Золотой палате у царя внезапно пошла кровь из горла, носа и ушей. Предпринятые врачами меры не смогли остановить ее, и через три часа Борис Годунов скончался.  Поползли слухи, что царь, обуреваемый страхом перед военными успехами самозванца, «из малодушия принял яд».  Но врачи засвидетельствовали, что причиной смерти был «апоплексический удар» или, говоря современным языком, кровоизлияние в головной мозг. Описание приступа, случившегося перед смертью Бориса Годунова, явно говорит о том, что это был гипертонический криз с кратковременной потерей памяти и «утратой языка». Ранее уже отмечалось, что Борис Годунов страдал гипертонической болезнью с частыми кризами, осложнявшимися неоднократным кровоизлиянием в мозг. Именно такой криз и привел его к гибели. Косвенно этому могли содействовать сведения об успехах самозванца, приведшие к сильному психоэмоциональному напряжению.

        Внезапная смерть Бориса Годунова, начавшееся вслед за ней «смутное время» и польская интервенция прервали дальнейшее развитие созданной им придворной медицинской службы.

Аптекарский приказ в XVII веке

         Деятельность придворной медицинской службы вновь восстанавливается при первом царе из династии Романовых Михаиле Федоровиче, избранном на царство Земским собором в феврале 1613 года.

         Около 1620 года она окончательно оформляется в качестве самостоятельного придворного медицинского учреждения – Аптекарского приказа, в ведении которого находились не только аптекари, как это было ранее, но и врачи. Организация его деятельности основывалась на тех же принципах, что и при Борисе Годунове.

         Аптекарский приказ предназначался исключительно для нужд царя. Как и при Годунове, даже знатные бояре, желавшие в случае необходимости воспользоваться услугами придворных медиков, должны были подавать об этом челобитные царю. И только по его именным ответам на эти челобитные медики могли заниматься их лечением.

         Со временем круг лиц, пользовавшихся услугами медиков, значительно расширяется. Начиная с 50-х годов XVII века, встречаются многочисленные челобитные не только от знатных бояр, но и от придворных служителей, духовных лиц, купцов и иноземцев. Расширение практики иностранных придворных медиков по лечению частных лиц отразилось и в тексте присяги или клятвенной записи. Принимая ее, врач обещал:  «…кого велит великий государь лечить своих государственных бояр и ближних и приказных людей и дворян и иных всяких чинов людей, кого государь не укажет, и тех людей по их государскому велению лечить докторством своим в правду с великим радением и безо всякой хитрости».

         Как уже было сказано, в ведении Аптекарского приказа были все придворные медицинские специалисты: доктора, лекари, аптекари, алхимисты, костоправы и другие. Главное положение в нем занимали доктора. Вторыми по значению среди врачебного персонала были лекари. Если доктора занимались лечением внутренних болезней, то лекари лечили болезни наружные и занимались в основном хирургией. Помимо лечебной практики на докторов и лекарей возлагалось освидетельствование больных, своего рода врачебная экспертиза. Врачебное освидетельствование проходили все лица, находившиеся при царе или служившие во дворце. По результатам осмотров составлялись «дохтурские скаски». Главной задачей осмотров было определение, чем болен человек, годен ли к службе и нет ли у него «моровой» (т.е. эпидемической) болезни.

        В начале 30-х годов XVII века деятельность Аптекарского приказа начинает выходить за рамки чисто придворного ведомства. В связи с появлением в русском войске при царе Михаиле Федоровиче регулярных «полков иноземного строя» и с подготовкой к войне с Польшей возникает необходимость обеспечения армии лекарями. Задача эта была возложена на Аптекарский приказ как единственный государственный медицинский орган. Приказ занимался подбором и распределением лекарей в полки и комплектованием полевых аптек. Иноземные врачи стали приглашаться не только на придворную службу, но и для службы в войсках.

        Особенно большая потребность в военных медиках возникла в период длительной войны с Польшей в 1654-1667 годах и войны со Швецией в 1656-1661 годах. Для ее удовлетворения в 1654 году при Аптекарском приказе была открыта школа подготовки лекарей, в которой в течение 5-7 лет обучались дети стрельцов, духовенства, служилых людей. Ввиду большой нужды в лекарях первый набор учеников прошел ускоренный курс обучения, и уже в 1658 году было выпущено 32 лекаря. Всего за время существования школы было подготовлено около 100 лекарей, которые служили затем в полках. Однако работа школы велась не регулярно, активизируясь лишь в период военных действий.

         Следует сразу оговориться, что Аптекарский приказ занимался лишь подбором и подготовкой медицинских кадров для армии. После распределения лекарей в полки они переходили в ведение Стрелецкого и Рейтарского приказов.
Основную часть медиков, в том числе и в армии, по-прежнему составляли иностранцы. В начале XVII века иноземные врачи приглашались в Россию особыми царскими грамотами. С течением времени порядок приглашения их существенно меняется. Приглашение врачей поручается дипломатам, а также докторам, уже известным своей службой в Москве. Возросшая потребность в лекарях для армии привела к тому, что за ними стали посылать «с Москвы за море в Амбурх (Гамбург) и другие немецкие городы» просто торговых людей. При этом велено было отбирать только тех, «которые … были мастеры искусные и в полках или на кораблях бывалые, и которые всякому лекарскому делу, что доброму лекарю и окулисту знать надобно, были искусны, и у которых есть добрые письменные свидетельства, и сторонние люди о них також будут свидетельствовать…».

         На Аптекарский приказ была возложена проверка документов приезжавших докторов, лекарей и аптекарей об их образовании и службе, проведение им экзаменов. По прибытии в Москву каждый врач или аптекарь должен был явиться в Посольский приказ, а затем в Аптекарский приказ, где подвергался расспросам: «сколько лет за морем дохтурской науке учился, и в каком государстве, и в каком городе, и где прежде бывал на службе». Если расспросы не удовлетворяли, приказывали лекаря свидетельствовать на деле, дав ему лечить раненых. Когда новоприбывший выдерживал испытание, то с него брали «поручную запись» и приводили к вере (присяге) по «чиновной книге» или по «новым крестоприимным статьям». Врачей, не прошедших экзамен, предписывалось «гнать из Москвы, но без жадного озлобления».

         Количество приглашенных в Москву иностранных специалистов постоянно росло. Уже к началу 80-х годов XVII века Аптекарский приказ становится довольно крупным учреждением. В 1682 году в его штате числилось более 100 человек, в том числе 82 медика: 6 докторов, 4 аптекаря, 3 алхимиста, 10 лекарей-иноземцев, 21 русский лекарь, 38 учеников лекарского и костоправного дела. В административном аппарате приказа было 12 подьячих, толмачи (переводчики), огородники, хозяйственные работники.

         Аптекарский приказ занимал видное место в системе государственного управления. Поэтому возглавляли его обычно лица из числа родственников царя, его ближайших советников, представителей знатных боярских родов.Первым начальником Аптекарского приказа при царе Михаиле Федоровиче был его двоюродный брат князь Иван Борисович Черкасский, а затем приказ возглавлял его родственник боярин Федор Иванович Шереметев. С начала правления царя Алексея Михайловича руководство приказом переходит к его бывшему воспитателю и ближнему советнику боярину Борису Ивановичу Морозову. Впоследствии во главе приказа находились: отец царицы Марии Ильиничны боярин Илья Данилович Милославский, ее родственник боярин Иван Михайлович Милославский, бывший воспитатель царицы Натальи Кирилловны Артамон Сергеевич Матвеев. Все они в разное время занимали первенствующее положение в правительстве и руководили важнейшими приказами.

         В 1676 году при царе Федоре Алексеевиче Аптекарский приказ возглавил пользовавшийся всеобщим доверием представитель высшей родовой знати, известный государственный деятель и дипломат князь Никита Иванович Одоевский. В течение 21 года руководили Аптекарским приказом князья Одоевские. Вторым судьей (заместителем) при Н. И. Одоевском был его внук, дворецкий Василий Федорович Одоевский. В 1686 году вторым судьей становится князь Яков Никитич Одоевский, который через три года возглавил приказ после смерти отца.

          Важное место Аптекарского приказа в административной системе Российского государства объяснялось тем, что его главным назначением была забота о здоровье царя, его семьи и его ближайшего окружения, а также организация в военное время медицинской службы в царском вой-ске, то есть медицинское обеспечение всех властных структур.

Иноземные доктора в Аптекарском приказе

         Расширение во второй половине XVII века круга деятельности Аптекарского приказа не изменяло его основного назначения. В течение всего столетия приказ оставался исключительно придворным ведомством. Поэтому подбор иноземных докторов для службы в нем производился особенно тщательно.  Приглашавшийся на придворную службу доктор должен был отвечать следующим требованиям: «…подлинно, прямо ли дохтур и дохтурскому делу научен, и где дохтурскому делу учился, и в академии был ли, и свидетельствованные грамоты у него есть ли?». Докторам, соответствовавшим этим требованиям, посылались пригласительные царские грамоты, в которых говорилось: «Ведомо Нам Великому Государю, Нашему Царскому Величеству учинилось, что ты дохтур ученый и вымышленной, всякия человеческия болезни навычно лечить умеешь. А Нашему Царскому Величеству такой дохтур годен…». Но даже приезжавшие в Россию по царскому приглашению врачи обязаны были предъявить рекомендательные или «свидетельствованные» грамоты, в которых давались характеристики их знаний и прежней службы.

        К докторам, приезжавшим без приглашения, относились недоверчиво и зачастую не пропускали дальше Архангельска. Так, приехавшего в 1626 году в Архангельск доктора Генриха Доменика Кауфмана велено было отпустить назад и сказать при этом, что «у государя есть дохтуры иноземцы многия земель и природные Московского государства, а он дохтур неведомый и свидетельствованных грамот у него нет». Было отказано и приехавшему с ним аптекарю, поскольку «у государя обтекарей много, а коли занадобятся государю дохтуры или обтекари, и государь об этом в немецкие государства к королем или владетелем посылает, и об них пишут имянно, а об нем письма никакова ниоткуда нет».

        Установленный порядок приглашения и приема на службу иноземных докторов с представлением рекомендательных писем, а иногда и проведением профессиональных экзаменов, призван был закрыть в Россию дорогу неучам и шарлатанам, особенно для службы при царском дворе.  Поэтому служившие в Аптекарском приказе придворные доктора в большинстве случаев были профессионалами высокой квалификации, имевшие у себя на родине хорошую репутацию. Именно они составляли основу приказа, поскольку были обязаны следить за здоровьем царя, лишь в необходимых случаях привлекая к лечению лекарей и аптекарей. В период правления первых царей из династии Романовых в разное время в Аптекарском приказе служило около 20 докторов из разных стран.

         Раньше всех после «смутного времени» при царском дворе появились голландские врачи. В 1615 году в Москву приехал доктор Валентин Бильс. Для своего первого врача царь Михаил Федорович распорядился построить дом непосредственно в Кремле у Троицких ворот, в ста шагах от своего дворца. В. Бильс прослужил при царском дворе 18 лет, вплоть до своей смерти в 1633 году.
Через год после В. Бильса на придворную службу был принят другой голландский врач, доктор Иев Полиданус. Он приехал в Россию вместе с аптекарем Годсением в свите голландского посланника Мааса. 1-го сентября 1616 года они прибыли в Вологду, а через два дня получили из Москвы письмо, которым возможно скорее призывали в столицу вновь прибывшего доктора для лечения нареченной невесты царя Михаила Федоровича Марьи Ивановны Хлоповой.  Полиданус выехал из Вологды вместе с переводчиком Елисеем Мейером, но когда он прибыл в Москву, участь Хлоповой была уже решена: нареченную невесту-царевну сослали с Верху и через 10 дней отправили в ссылку в Тобольск.

        В мае 1621 года, через пять лет после приезда Полидануса в Россию, принц Мориц обратился к царю с грамотой, в которой просил отпустить доктора в Нидерланды, так как его старые родители желают повидаться с сыном, который поехал к царю с тем условием, что ему будет разрешено вернуться на родину, когда он пожелает.  Полиданус был письменно вызван в Посольский Приказ, где его спросили, не имеет ли он каких-нибудь причин к неудовольствию. Он отвечал, что доволен всем, но желает увидеть своих родственников и отечество.  В июле 1621 года Полиданус уехал из Москвы.  При этом ему выдали задержанное жалование и снабдили “свидетельствованной грамотой” за службу, верность и за то, что он о государевом здоровье радел, “что он человек ученый и всякому дохтурству навычен и в дохтурстве известен”, причем ему разрешено было, побывав в Нидерландах, снова приехать к Государю в Москву. В августе 1627 года он вторично приехал в Россию и скончался в Москве, вероятно, до 1637 года.

        Иной была судьба при дворе Михаила Федоровича другого голландского врача, Рейнериса (Романа) Пау. В декабре 1637 года штатгальтер Нидерландов принц Генрих Оранский прислал царю письмо, в котором сообщал, что доктор Пау просит его содействия и рекомендации для вступления в царскую службу; главной причиной такого желания был хороший прием, оказанный бывшему в России и незадолго умершему доктору Полиданусу. Основанием для рекомендации послужили хорошие аттестаты доктора Пау по врачебной части и его ученость, его 24-летнее занятие врачебной практикой и доброе мнение, ко-им пользовались этот врач и его родственники в Голландии.

        По приказу царя, о докторе Пау были наведены справки у всех голландцев, приезжавших в Москву; голландцы ответили, что Пау жил в течение долгого времени в Амстердаме и учинился известен практикой, и что при своих сорока пяти годах он имеет великую опытность в своем искусстве.  После этого Михаил Федорович послал принцу Оранскому ответ на письмо и позволил врачу приехать в Москву, обещав ему достаточное жалованье.

        По приезде в Москву в декабре 1638 года доктор Пау был принят царем так же милостиво, как и другие врачи. Михаил Федорович определил его доктором Аптекарского Приказа и назначил ему 220 рублей жалованья в год и по 60 руб. столовых ежемесячно, кроме припасов, которые отпускались врачам по обыкновению, и подарков, сделанных при первой аудиенции.
 
        Но через несколько лет службы это громадное по тому времени вознаграждение показалось Р. Пау недостаточным, и он потребовал прибавки к жалованью и столовым деньгам. В связи с этим, приказано было расследовать его службу, и результаты следствия не соответствовали ожиданиям Р. Пау. Ему объявили, что он не смог вылечить ни одного из бояр, к которым посылался по указу Аптекарского приказа. Рассмотрев дело, царь повелел выдать доктору Пау аттестат, в котором обозначить, что он может отправиться в свое отечество или туда, куда заблагорассудит, потому что в России для него нет праздного места. Таким образом, в 1643 году Р. Пау был выслан из Росси.

        В 1621 году, спустя 23 года после Марка Ридли, в Москве вновь появляется английский врач. Им был доктор Артемий (Артур) Дий, присланный в Россию по просьбе царя королем Яковом I. В общей сложности 12 лет доктор А. Дий был личным врачом царя Михаила Федоровича и его отца, патриарха Филарета. Много работал он и в Аптекарском приказе: экзаменовал вновь прибывших врачей и аптекарей, проверял их знания и профессиональную компетенцию; энергично занимался пополнением царской аптеки лекарствами. Во время поездок в отпуск в Англию А. Дий выполнял различные, в том числе и торговые, поручения царя. Лишь после смерти жены в 1634 году Артемий Дий вернулся на родину, где вскоре стал лейб-медиком короля Карла I.
       В придворном штате Аптекарского приказа постоянно находилось несколько докторов. Вместо уезжавших или умерших врачей приглашались новые. Так на место А. Дия в 1634 году был приглашен служивший ранее у герцога голштинского доктор Венделинус Сибилист, ставший первым царским врачом.  Уезжая в 1642 году на родину, он пригласил на русскую службу рижского врача доктора Иоганна Белау (Белева), который в течение десяти лет был врачом царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича. В 1637 году место умершего И. Полидануса занял Р. Пау. Его отъезд в 1643 году стал причиной возвращения в Россию доктора В. Сибилиста, окончательно покинувшего Москву лишь после смерти царя Михаила Федоровича.

       Интересна судьба известного врача и художника Артмана Грамана. В 1633 и 1636 годах в составе голштинского посольства он посещал Россию и знакомился с деятельностью Аптекарского приказа. В 1639 году он вновь приезжает в Москву, чтобы остаться в ней навсегда. Принятый в Аптекарский приказ придворным доктором, он прослужил в нем двадцать лет.

        В царствование Алексея Михайловича из-за границы было приглашено десять докторов.  В конце 50-х – начале 60-х годов «ближним» доктором был австриец или, как тогда говорили, «выходец из цасарской земли» Андреас (Андрей) Энгельгардт. Он занимался не только медициной, но и написанием для царя естественнонаучных трактатов, толкованием астрологических прогнозов и гороскопов. Но к 1665 году А. Энгельгардт оказался в немилости, поскольку имел неосторожность заявить, что «царь такой же человек, как другие, и исцеление должно прийти от Бога, а от него [А. Энгельгардта] зависит лишь применение того или иного лекарства».  Хотя русскому человеку было свойственна вера в Божественное Проведение, однако иноземцев постоянно подозревали в попытках утаить свои истинные знания, в не-желании лечить по-настоящему. Царская немилость должно была привести «немца» в чувство и побудить к эффективному врачеванию. Но А. Энгельгардт обиделся и в 1666 году уехал из Москвы, приняв предложение Бранденбургского курфюрста. Лишь в 1676 году он вновь воз-вратился на царскую службу.

       В своей опале А. Энгельгардт не без оснований винил коллег. Жизнь при царском дворе не обходилась без интриг среди придворных, в том числе и среди придворных докторов. Место ближнего доктора вскоре занял англичанин Сэмюель Коллинз. Он прожил в России с 1660 по 1669 год и пользовался большим авторитетом.   С. Коллинз, помимо врачевания, переводил Алексею Михайловичу присылавшиеся из Англии газеты, а во время поездок в Лондон выполнял дипломатические и торговые поручения. В 1664 году С. Коллинзом было написано на латинском языке «рассуждение» по медицинской астрологии, переведенное на русский язык дьяком Посольского приказа Л. Голосовым.  В этом труде С. Коллинз объявляет себя сторонником врачебной астрологии и "философии", понимаемой им как наука, объединяющая знания о природе в её естественно-научном и богословском аспектах. В трактате рассказывается о способах лечения различных народов (китайцев, индийцев, иранцев, бразильцев), даётся астрологическое определение дат, благоприятных для кровопускания. Он вел большую переписку с известным физиком Робертом Бойлем, сообщая ему свои наблюдения и впечатления о России.  Эта переписка вошла затем в книгу «Нынешнее состояние России, изложенное в письмах к другу, живущему в Лондоне» (1671г.).

        Среди врачей Алексея Михайловича были также польский врач Лев Личифинус, шотландец Томас Вильсон, уроженец Любека Иоганн Костер (Иван Костериус) Розенбург и его сын Берндт Розенбург, саксонец Лаврентий Блюментрост, датчанин Нильс Андерсен, француз Пьер Понтанус и «выходец из цесарской земли» Лаврентий Ренгубер. Последний, наряду с врачебной деятельностью, часто выполнял дипломатические поручения, а также принимал участие в организации первых театраль-ных спектаклей при дворе Алексея Михайловича.

         Большинство приглашавшихся в Москву в XVII веке врачей-иностранцев были весьма компетентными специалистами и имели докторские дипломы лучших европейских университетов. А. Дий обучался в Вестминстере и Оксфорде, В. Сибилист – в Гальском университете, А. Граман – в Йене, Лейпциге и Виттенберге, А.Энгельгардт – в Лейдене и Кенигсберге, С. Коллинз – в Кембридже, Оксфорде и Падуе, Т.Вильсон – в Лейдене,  И. К. Розенбург – в Кенигсберге, Л. Блюментрост – в Гельштедте, Йене и Лейпциге, И. Белау  был профессором Дерптского университета. Многие из них до прибытия в Москву служили при различных дворах Европы и представили отличные рекомендации: А. Дий – от короля Якова I, В. Сибилист и А. Граман – от герцога Голштинского, Р. Пау – от принца Оранского, Н. Андерсон – от короля Дании Фредерика, А. Энгельгардт – от курфюрста Бранденбургского, И. К. Розенбург – от короля Швеции.

         В этот же период были предприняты попытки организовать обучение за границей уроженцев России. Правда, в основном, это были дети служивших в Москве иностранцев. Первым из них был Валентин Бильс, сын придворного доктора, отправленный в 1625 году на учебу за казенный счет. В 1642 году он возвратился с дипломом Лейденского университета и был принят в Аптекарский приказ. Но через два года В. Бильс-младший был по неизвестным причинам отставлен от службы.
В 1659 году был направлен на учебу племянник доктора А. Грамана Михаил Граман. Через восемь лет он вернулся в Россию с докторским дипломом и десять лет служил в Аптекарском приказе. Посланный за границу в 1661 году сын купца Томаса Келлермана Андрей Келлерман шестнадцать лет изучал медицинскую науку в университетах Лейпцига, Лейдена, Аугсбурга, Оксфорда и Парижа. Удостоенный в 1677 году в Падуе диплома доктора медицины он затем вернулся в Россию и в 1678 году был зачислен в Аптекарский приказ.

         Следуя примеру Бориса Годунова, царь Алексей Михайлович в 1672 году пожаловал званием доктора известного по истории стрелецкого бунта врача Стефана фон Гадена.  Стефан фон Гаден (Данила Гаден, Степан Фунгаданов) был взят в плен воеводой В. Бутурлиным во время войны с Польшей в 1656 году и несколько лет служил полковым лекарем. В 1659 году он был зачислен в Аптекарский приказ лекарем, где проявил врачебные способности. В 1667 году С. фон Гаден удостаивается не существовавшего ранее звания «поддоктор». Через пять лет он становится личным врачом царя и жалуется званием доктора.  В выданной ему царской грамоте говорилось, что он, Гаден, пожалован «дохтурским имянем» и что «в дохтурском и во всяком лечении достаточно навычен и дохтурской чести удостоен». При царе Федоре Алексеевиче званием доктора был пожалован лекарь-хирург Симон (Сигизмунд) Зоммер, приехавший в Россию еще в 1653 году, а также аптекарь Иоганн Гутменш, с 1673 года пять лет руководивший Новой Аптекой.

        К концу царствования Алексея Михайловича в штате Аптекарского приказа находилось сразу десять докторов. В 1677 году царь Федор Алексеевич указал докторов М. Грамана, Л. Ренгубера и П. Понтануса «отпустить в те государства, кто из которых приехал». Тем из них, кто хотел остаться, разрешалось жить в Москве за свой счет и лечить «всяких чинов людей», то есть заниматься частной практикой. В январе 1678 года были отпущены из России отец и сын Розенбурги.
В краткое шестилетнее правление царя Федора Алексеевича помимо уже упоминавшегося Андрея Келлермана были приглашены лишь два доктора. В 1676 году после десятилетней службы у курфюрста Бранденбургского возвратился в Россию А. Энгельгардт и в 1680 году был принят на службу голландский врач Захарий ван-дер-Гульст.

       Большинство иноземных врачей довольно длительное время служили при царском дворе и много сделали полезного для организации работы Аптекарского приказа и становления российской медицины. Второй родиной стала Россия для В. Бильса-старшего, И. Полидануса, А. Грамана,С. Зоммера, З. ван-дер-Гульста и других. Известный врач Лаврентий Альферьевич Блюментрост прожил в Москве 37 лет и умер в 1705 году в возрасте 86 лет. Приехавший вместе с отцом его второй сын Лаврентий - Христиан в 1687 году был принят врачом в Аптекарский приказ и проработал в нем двадцать лет. Младшие сыновья Л. А. Блюментроста Иван и Лаврентий, родившиеся уже в Москве, оставили заметный след в истории российской медицины.

       Многолетней деятельности иностранных докторов в России во многом способствовало понимание со стороны властей и, прежде всего, царя необходимости профессионального подхода к медицинским делам. Особенной благосклонностью к медикам отличался царь Алексей Михайлович. Многочисленные ее проявления отражены в записях Дворцовых разрядных книг. 7 сентября 1667 года на большом приеме в Грановитой и Золотой палатах по случаю «объявления» царевича Алексея Алексеевича наследником престола присутствовали «дохтур и аптекари», причем в списках гостей они указаны выше стрелецких полковников. В марте 1668 года царь на Каменном крыльце дворца «жаловал к руке дохтура и аптекарей и всякия Обтекарской палаты мастеровых людей». В 1674 году среди лиц, получивших жалованную царскую рыбу, значатся доктора, аптекари и алхимисты.

       Практически все приглашавшиеся на придворную службу доктора по приезде в Москву удостаивались личного представления царю. Во время представления царь жаловал доктора «к руке» и интересовался его здоровьем и здоровьем его близких. Затем дьяк от имени царя бла-годарил доктора за приезд и объявлял царское вознаграждение, которое было своего рода компенсацией дорожных расходов. Обычно в качестве вознаграждения за приезд в Москву доктору выдавалось: «бархату гладкого 10 аршин, сукно багрец и сукно лундыш, 40 соболей по 45 рублей и денег 70 рублей, да еще кубок золочен с кровлею».  Соответствующие подарки жаловались женам докторов и их слугам.
 
        В Аптекарском приказе докторам устанавливалось жалование. Труд придворных докторов оплачивался весьма щедро. Им устанавливалось жалование от 130 до 250 рублей в год и на приобретение продуктов от 45 до 72 рублей «кормовых» ежемесячно. Всего же денежное содержание докторов составляло от 730 до 1114 рублей в год. Для сравнения, денежное содержание лекарей-иностранцев вместе с «кормовыми» составляло от 170 до 200 рублей в год. Содержание русских лекарей было еще меньше, а приказные подьячие имели 10 рублей в год. Нередко денежное содержание или часть его выплачивалось докторам соболями.  Помимо денежного содержания доктора получали ежедневно из дворца по калачу на человека, по 4 чарки вина боярского, по кружке романеи; а также по 13 пудов красного и белого меда в год, да на пиво по 39 четвертей солоду, по 4 четверти муки овсяной и по 5 пудов хмеля. Каждому доктору доставлялось в год 12 возов сена и 50 возов дров.

        Сохранялась установленная еще при Борисе Годунове традиция щедро одаривать придворных медиков при удачном действии прописанных царю лекарств. Так в 1643 году доктор Венделинус Сибилист получил «кубок серебряный золоченный весу 2 гривенки 41 золотников по 5 рублей гривенка, камки куфтерю черного 10 аршин в 10 рублей, 40 соболей 45 рублей. Оптекарю Андрею: ковш серебряный белый весу гривенка 30 золотников с полузолотником. Атласу светлозеленого в 10 аршин по 25 алтын и 40 соболей в 20 рублей». Отдельно оплачивалось и лечение по царскому указу частных лиц. Такое щедрое вознаграждение врачебного искусства иноземных докторов являлось причиной того, что они охотно приезжали на службу в Россию.


Придворная аптека в правление первых Романовых

        В подчинении Аптекарского приказа находилась и придворная аптека, которая, по словам очевидцев, «содержалась весьма великолепно». Она также служила исключительно для нужд царя, и лишь с его разрешения лекарства могли отпускаться другим лицам.

        На Аптекарский приказ возлагался подбор кадров для аптек и обеспечение их лекарствами. Много лекарственных средств для царской аптеки завозилось из-за границы – Англии, Голландии, Германии, а также из Персии. В 1663 году Ф. Я. Милославскому было поручено купить 20 пудов хинной коры из «Кизильбашской земли» (Персии). Привозили с собой лекарства иноземные доктора. В 1627 году, при возвращении из отпуска, большую партию лекарств привез врач царя Михаила Федоровича доктор А. Дий.   В 1645 году доктор Венделинус Сибилист привез из Гамбурга мелисовый сахар, «водку шкорбутика»,18 сортов разных масел, 5 видов мазей, 5 видов пластырей, 3 сорта порошков, много видов кореньев, растений, ягод и сиропов.
 
        Кроме того, Аптекарский приказ давал поручения закупать большие партии лекарств иноземным купцам. Английский купец Гембдон в 1662 году  писал царю Алексею Михайловичу из Лондона: «...прислана мне твоя грамота из Аптекарского приказу, а велено мне иноземцу купить... аптекарских запасов против росписи,— и купя... послать их на кораблях к Архангельскому городу... И те аптекарские запасы покладены в шести сундуках да в двух бочонках да в одном тючке и наклеймены и отпущены на кораблях к Архангельскому городу».

        Привозимые из-за границы лекарства стоили довольно дорого, и иногда у Аптекарского приказа даже не хватало средств на их оплату. 11 февраля 1645 года в документах Аптекарского приказа отмечалось, что «… прислано из Голстенския земли про государев обиход оптекарские всякия запасы, масла и водки и сахары и сыропы и цвета и травы и семена и коренья и пластыри и мази и скляницы, и тем оптекарским запасам торговый немчин Петр Матвеев в Оптекарском приказе боярину Федору Ивановичу Шереметеву подал роспись. А по тое росписи за те оптекарские запасы и за скляницы и за ящики и сундуки в чем те оптекарские запасы везены … за все денег доведетца дать 135 рублев 5 алтын 2 деньги. А в Оптекарском приказе денег на лицо 50 рублев». Недостающие деньги выдавались из царской казны.

       Естественно, что столь дорогие иноземные лекарства в дороге велено было беречь. Так в царской грамоте от 13 ноября 1661 года Вологодскому воеводе указывалось: «… как те пятидесятники Митька Дядькин и Федька Викторов с теми аптекарскими лекарствами от Архангельского города на Вологду приедут, и вы б те аптекарские лекарства взять велели и устроить, где пригоже и береженье к ним велели держать, чтоб тем аптекарским лекарствам от морозов никакой порухи не учинилось. А как зимний путь станет, и вы б те аптекарские лекарства велели устроить в войлоки и в овчины зашить и некрепко устроя прислали к нам Великому Государю к Москве с кем пригоже».

       Заготавливались лекарства, особенно лекарственные травы, и в самой России. Источником получения лечебных трав оставались аптекарские огороды и сады. В XVII веке аптекарские огороды были в Москве организованы за Мясницкими воротами, в Немецкой слободе за Яузой и в других местах. Поступали лечебные травы и в порядке государственной «ягодной повинности».  В документах Аптекарского приказа записано: «В 1631 году в конце апреля месяца травникам было велено собрать с Московского уезда 10 четвертей цвету свороборинного [шиповника] ». «В 1645 году из Сибирского Приказа травы зверобоя толченого два пуда и нетолченого с листьем и цветом полпуда».  «В 1661 году в сентябре месяце собрано в Саратове солодкового корня 6 возов, в Казани чечуйной травы десять пудов с цветом и кореньем и 4 пуда той же травы без цвета с кореньем, и в Ярославском уезде можжевеловых ягод – 10 четвертей».  Собирались травы и в царских владениях.  8 мая 1672 года царь Алексей Михайлович указал «… собрать с своего Великого Государя с дворцовых подмосковных поместий сорок чети цвету свороборинного, а собрав тот цвет весь сполна прислать в Оптекарский Приказ».
При этом приказ определял, в каких регионах какие травы необходимо собирать, подбирал заготовителей, инструктировал их где, когда и как собирать лечебные травы и каким способом доставлять их в Москву. Местным воеводам наказывалось всячески содействовать травникам «… и чинить им во всем спомогательство, чтоб травному собиранию не испустить времени, и давать им в помочь крестьянских детей, робят по разсмотрению, чтоб однолично травному собиранию мешкоты не бы-ло».

       В инструкциях травникам определялись правила заготовки лекарственных трав и их хранения: «… и набрав тое траву велено перебрать на чисто и высушить на ветре или в избе в лехком духу, чтоб тое трава от жару не зарумянела, и тое траву зашить в холстины и положить в лубеные коробьи и те коробьи зашить в рогожи – накрепко, чтоб из тоя травы дух не вышел…».

       Приобретались для аптеки и довольно экзотические предметы. Так весной 1655 года «иноземец» Петр Марселис предложил купить у него три «инроговых рога» - рога носорога, которые, по представлениям того времени, обладали чудодейственными лечебными свойствами. Цена запрашивалась огромная – 10 тысяч рублей. Алексей Михайлович поручил доктору А. Граману осмотреть «инроги» и дать свое заключение. Тот объявил, что «те рога, по признакам, как в философии пишут, прямые инроговые рога… От морового поветрия те рога имеют большую силу, и которого человека объявится моровое поветрие, и того рога тот-час принимать с безуем и потеть, и после того моровое поветрие минуется». Происходило это после окончания эпидемии чумы 1654-1655 годов, и Алексею Михайловичу очень хотелось приобрести такое чудодейственное средство. Но цена показалась царю чрезмерной, и он велел торговаться, предлагая за два лучших рога соболей, «а буде задорожится, пождав, один купить, что надо».

         При царе Михаиле Федоровиче закладываются первые аптекарские огороды для выращивания лекарственных растений. В 1643 году, приглашая на службы доктора В. Сибилиста, боярин Ф.И. Шереметев просил его привезти семян лекарственных растений: «Также бы тебе Царского Величества в село Коломенское и в Покровское в сады, что к тому надобно и добыть мочно с собой привезти». Первый аптекарский огород был организован возле Троицких ворот Кремля, на месте нынешнего Александровского сада. Рядом с лекарственными растениями высаживали плодовые деревья и ягодные культуры: черную, красную и белую смородину, вишни, сливы.
Общее число растений, выращиваемых в аптекарском огороде, было невелико, но попытки разведения лекарствен¬ных растений были столь удачны, так что некоторые виды, выращиваемые на этих огородах, перестали собирать в провинции или закупать.  Например, в августе 1671 года было собрано и сдано в царскую аптеку лекарственное сырье: семена, цветки, корни и траву (надземную часть) 30 видов лекарственных растений.

       Получали лекарственные травы из села Измайловское и сел принадлежащих Патриарху. В садах села Измайловского «...сеялось и разводилось большое количество душистых трав, которые с розовым и пионовым листом отсылались всегда в Аптекарский приказ...». В селе Измайловском на запасном дворе по переписи в 1677 г оказалось 25246 пучков 27 видов лекарственных трав.Царем Алексеем Михайловичем были приняты особые меры по улучшению обеспеченности лекарственными растениями. К ним относятся расширение сети аптекарских огородов в Москве и селе Измайлово. Аптекарские огороды были разбиты у Мясницких ворот и у Немецкой слободы. Кроме аптекарских огородов в этих общеизвестных местах, они существовали и в других районах Москвы.

        При главном аптекарском огороде находилась особая «Кокория», вроде фармацевтической лаборатории, где изготовлялись различные пластыри, мази, сиропы, настойки и т.п. Вскоре для этих целей стали организовываться аптекарские дворы, которые являлись предприятиями промышленного типа. Они предназначались для изготовления и хранения лекарств и лекарственных трав для царского двора, а также съестных припасов для дворцового обихода. На аптекарских дворах производилась сушка, измельчение, а также хранение лекарственных препаратов и сырья - для этого были устроены амбары, погреба, ледники, мастерские и другие помещения.До сегодняшнего дня дошел редкий и интересный памятник гражданской архитектуры ХVII в. — особая «палата для кормления», т.е. трапезная или столовая палата Государева Аптекарского двора в Староваганьковском переулке, построенного в 1676 году.

         Аптекарские огороды и аптекарские дворы, снабжая царскую аптеку, не входили в ведение Аптекарского приказа. При царе Алексее Михайловиче Аптекарский двор был в подчинении приказа Тайных дел, представлявшего собой личную царскую канцелярию. Со смертью царя Алексея Михайловича приказ прекратил свое существование. Аптекарский двор в Москве с состоявшими при нем людьми, со всеми запасами и приписными к нему дворами, селами и волостями в различных уездах Московского государства поступил в ведение приказа Большого Двор-ца. В ведении этого же приказа находились и аптекарские огороды.

         Царская аптека, как и придворные доктора, была предназначена исключительно для царя и членов его семьи. Отпуск лекарств иным людям осуществлялся по повелению государя на основании направлявшихся к нему челобитных. Первая подобная бумага, подписанная князем Ростовским, пришла к Михаилу Фёдоровичу в 1630 году: «Вели Государь дать для моей головной болезни из своей Государевой аптеки своих государевых масел – коришного, гвоздикова, своробориннова, интерикова, романова, укропнова, пополиева, кронвобендикова, кишняцова, шафранова, да водок (настоек) свороборинной, будвишной, укропной, мятной, финиковой». Ответ царя свидетельствует о наличии в аптеке того времени достаточного количества разнообразных препаратов: «Выдать иноземных масел по одному золотнику, московских по 5 золотников и водок по фунту».

         Но не только боярам или другим приближенным к царю людям могли выдаваться лекарства из царской аптеки. В челобитной царю Алексею Михайловичу от 27 июня 1658 г. солдат Митька Иванов сообщал: "...я холоп твой ранен — пробит насквозь из карабина по самому животу и ниже... от той раны лежу во гноище и по сию пору раны не затворились... Вели государь меня... излечить в аптеке". Резолюция: "его лечить и лекарства давать безденежно".

          В дополнение к придворной аптеке в марте 1672 года повелением царя Алексея Михайловича было приказано: «...на новом гостином дворе - где Приказ Большого Приходу, очистить палаты, а в тех палатах указал великий Государь построить аптеку для продажи всяких лекарств всяких чинов людям по указной книге», т.е. по твердо фиксированной таксе. Через год организация аптеки была завершена, и 18 февраля 1673 года назначенный ее управляющим Иоганн Гутменш получил памятную записку о том, что вышел указ об открытии Новой аптеки: «В нынешнем во 181-м году февраля в 18 день Великий Государь Царь... указал в Но-вой аптеке на гостином дворе продавать водки и спирты и всякие лекарства всяких чинов людям и записывать в книги, а деньги иметь по цене против указной книги...».

       Помимо отпуска лекарств в аптеке, по указу царя, вели прием придворные доктора и лекари. Согласно «Росписи аптекарских чинов людям, что в Приказе Новой аптеки» от 27 января 1677 года, при ней состояли: 3 доктора, 2 аптекаря, 1 алхимист, 5 лекарей-иностранцев, 4 аптекарских ученика и 2 подьячих. Однако население Москвы и после открытия Новой аптеки по традиции, а также по причине более низких цен продолжало приобретать лекарства на рынках. Для предотвращения конкуренции, а также воровства из Новой аптеки 28 февраля 1673 года был издан указ, который гласил: «...велено учинить приказ крепкий, чтобы в рядах москательном и в овощном и в зелейных тех рядов торговые люди аптекарских лекарств, которые продаются из Старой и Новой аптеки, что на Новом гостином дворе, в лавках не держали и не продавали... чтоб от того людям никакого повреждения и в продаже в Новой аптеке великого Государя казне порухи не было». Благодаря деятельности Новой аптеки в 1682 году приход Аптекарского приказа (10130 руб.) уже превышал его расход (9876 руб.)

      Приготовление лекарств для царя и членов его семьи по докторским рецептам возлагалось на аптекарей. В обязанности аптекарей входил также прием доставляемых в аптеку медикаментов. Два или три раза в год аптекари должны были устраивать ревизию лекарственных запасов аптеки, и если обнаружатся испортившиеся лекарственные средства, то их «по совету дохтурскому отставлять и выкидывать вон». Дежурный аптекарь должен был находиться в аптеке «денно и нощно». Вместе с докторами аптекари составляли требования на медикаменты, иногда сами отправлялись за ними за границу. В обязанность аптекарям вменялось также присутствовать вместе с докторами при кровопусканиях, производимых лекарями царю.

       Аптекари руководили работой алхимистов. Алхимисты готовили лекарственные водки, экстракты и настойки, применяя такие операции, как перегонка, прокаливание, фильтрация, дистилляция. и т.д. После «пропускания» (перегонки) водок над травами и пряностями получались водки коричная, гвоздичная, померанцевая, лимонная и многие другие. В обязанности алхимистов входило: : «по дохтурскому приказу лекарство всякое составливать про здоровье всяких людей ...водок из надобных трав и цветов перепускать и варить и порошки всякие делать, и из кореньев всякие силы и остракты делать... и от трав и от вин, и с пряными зельями духи перепускать и масла всякие делать... иные перепускать на огне, иные над жаром, иные в пепеле, иные в песку, иные в котлах с водою, иные жаром поверх, иные жаром сисподни (снизу).
 
       Вместе с аптекарями алхимисты испытывали поступавшие в Аптекарский приказ лекарства, готовили «спуски» (сплавы, смеси) различных продуктов, мази и препараты на основе винной плесени. В лабораториях существовали весы («вески»), на которых можно было взвесить количество вещества, равное ячменному зерну. Объем жидкости измерялся при помощи яичной скорлупы - «скорляпки». Анализ лечебников и травников того времени показал, что в XVII веке применялись в основном лекарственные средства растительного, животного происхождения и минералы. Из лекарственных форм в лечебниках часто упоминаются мази, настои, декокти, оподельдоки, пилюли, свечки, сыворотки, бальзамы, содержащие смолистые вещества и густые масла, сиропы, вина и лекарственные водки.

       Для изготовления алхимических сосудов в 1634 оду  начал действовать завод, основанный Юлием Койстом недалеко от Москвы, близ деревни Духонино. Со временем спрос на аптечную посуду увеличивался, и в царствование Алексея Михайловича был устроен второй стеклянный завод в деревне Измайлово. В 1656 году было организовано производство посуды для царской аптеки при Аптекарском приказе. Посуда производилась из белой гжельской глины. В 1663 году этой глины было доставлено пятнадцать возов. В 1666 году вновь было приказано крестьянам Гжельской волости привести «глины белые двадцать возов, которая глина пригодилась к аптекарским и к алхимическим делам». Белоглиняная посуда, «горшки, стопки белые и муравленые большие, да средние, да меньшие», использовались в Аптекарском приказе для хранения и перевозки различных лекарств, а также при укомплектовании походных сундуков военных полковых лекарей, наряду со стеклянной и металлической посудой.

       К середине 1680-х годов царская аптека поражала даже иностранцев, повидавших лучшие европейские аптеки. Саксонец Георг-Адам Шлейзинг, посетивший Москву в 1684-1687 годах, писал по этому поводу: «Там я видел стеклянные сосуды из лучшего хрусталя, прекрасно отполированные и украшенные резьбой, серебряные витрины и много позолоченных инструментов, банки и другие необходимые аптечные принадлежности из лучшего серебра и золота. При этом все расположено в образцовом порядке, так что я, не задумываясь, могу сказать, что нигде не приходилось видеть подобных аптек, хотя, скажу без преувеличения, я изъездил почти все страны».


Как лечились русские цари

       Высокой была оплата труда иноземных докторов, но высокой была и их ответственность.  Деятельность придворных медиков строго регламентировалась. Немногие сохранившиеся документы Аптекарского приказа и воспоминания иностранцев позволяют представить, как было организовано медицинское обслуживание при царском дворе в XVII веке.

       Обычно при заболевании царя его лечением занималось сразу несколько докторов. Руководитель Аптекарского приказа, при этом, обязан был следить за тем, «… у всех ли у них меж собой совет и любовь, и нет ли меж них какова несогласия». О болезни царя и ее лечении доктора составляли «скаску и вымысел», то есть описание и заключение, которые представляли собой своеобразную историю болезни. В заключении определялись необходимые меры лечения с подробным описанием их воздействия. Заключения докторов докладывались царю и только с его одобрения применялись прописанные в них лекарства и методы лечения.
В июне 1643 года царь Михаил Федорович заболел «рожею». Лечившие его доктора И. Белев и А. Граман в «заключении» предложили: «Первая статья – мазать винным духом с камфорою на день по трижды. А после принять камня безуя; для пота 12 зерен перцовых в составленной водке, которую для того составливали, чтобы ресная жаркая кровь разделилась и не стояла б на одном месте. А после этого надобно творить жильную руду для того, чтобы вывесть весь жар из головы и крови продух дать…».

       Кроме того, врачи рекомендовали на время болезни диету: рыбу свежую - окуни, щуки и раки. «А ту рыбу есть, варя в ухе или жаря, а жареную рыбу поливать лимонным соком. А редьки и хрену не есть, и пить ренское вино прямое и доброе да церковное вино доброе с сахаром мелким и пиво доброе и квас добрый житный. А не пити вина горячево, ни водку, ни меду, ни романеи». В тот же день по этой «дохтурской скаске» руководитель Аптекарского приказа боярин Ф. И. Шереметев докладывал царю, и царь согласился с предложениями докторов.
На следующий день царю пускали кровь в бане.  Операцию кровопускания под наблюдением докторов И. Белева и А. Грамана проводил лекарь Виллим Крамер. При ее проведении также соблюдался определенный порядок. Пущенная кровь обязательно взвешивалась, «а весом стало фунт без четверти».  Но царская кровь – это не кровь простолюдина или даже боярина, ее нельзя было выливать куда попало. Поэтому «тое руду при боярине при Ф. И. Шереметеве Иван Федорович Большой Стрешнев, выкопав в саду против комнаты ямку, положил в землю». Такое захоронение царской крови предотвращало и от возможного использования ее в колдовских целях.

        Кровопускание, как метод лечения, получил в начале XVII века широкое распространение. По документам Аптекарского приказа известно, что в 1630 году царю Михаилу Федоровичу «отворял жилу доктор Артемий Дий», в 1641 году – доктор Вендилинус Сибилист. Любил прибегать к этой процедуре и царь Алексей Михайлович. За удачное кровопускание врачи получали дополнительное жалование. Так, доктору А. Энгельгардту за каждое пускание крови царю жаловалось: кубок серебряный позолоченный с кровлею, бархату и камки по 10 аршин, 40 соболей по 100 рублей; лекарю  С. Зоммеру – ковш серебряный, атласу 10 аршин и 40 соболей по 20 рублей.

        Существовал определенный порядок составления лекарств, и представления их царю. Рецепт врача, прописанный царю, поступал в Аптекарский приказ с подробным описанием всех лекарственных средств, вошедших в состав лекарства, и их действия на организм. Рецепт с описанием докладывался царю и если следовал положительный ответ царя, то по этому рецепту готовили лекарства особо доверенные аптекари. Царский рецепт в русском переводе записывался в книги Аптекарского приказа с указанием, кто составлял лекарство, и кто взял его во дворец.
 
         Порядок изготовления лекарств был закреплен в 1690 году в указе царей Ивана и Петра Алексеевичей, регламентировавшем деятельность Аптекарского приказа. «А когда великие государи изволят принять лекарства, для составления коего великие государи укажут в аптеку от своих государских ближних людей послать, и при этом ближнем человеке да при дохтуре должен аптекарь со всяким остереганием и вниманием все лекарственные статьи собрать и дохтуру показать и, сделав лекарства, самому дохтуру и аптекарю при этом ближнем человеке надкушать, и надкушав, запечатать аптекарю и отдать тому ближнему человеку, при котором лекарства те составлены. А при великих государях надкушать того лекарства кому великие государи укажут».

         Чаще всего «надкушивать», то есть пробовать лекарства на себе, приходилось руководителям Аптекарского приказа. Один из них, бо-ярин А. С. Матвеев, так описывал эту процедуру: «Лекарства составлялись докторами Костериусом и Стефаном по рецептам, рецепты хранятся в аптекарской палате; всякое лекарство откушивал прежде доктор, потом он, Матвеев, а после него дядьки государевы, бояре Ф. Ф. Куракин и И. Б. Хитрово; после приема, что оставалось лекарства, допивал он, Матвеев, в глазах государя». Во время приема царем лекарств доктор должен был оставаться в соседней комнате вплоть до начала действия лекарства. При этом, он не должен был ни есть, ни пить, чтобы исключить принятие противоядия. Все эти меры были направлены на предотвращение возможности отравления царя.

         Документы Аптекарского приказа показывают, что придворные доктора в XVII веке хорошо диагностировали целый ряд заболеваний и назначали соответствующее лечение. Однако методы и способы лечения того времени не всегда позволяли врачам добиваться положительных результатов лечения. Не способствовал эффективному лечению и тот факт, что цари очень редко показывались докторам. А. Энгельгардт жаловался голландцу Витсену: «Они хотят, чтобы медицинские предписания давали, не осмотрев больного». В такой манере лечения отражался особый статус двора, закрывший от всех, в том числе и от врачей частную жизнь царя. Докторам действительно приходилось часто лечить членов царского семейства практически заочно, исходя из словесного описания симптомов, прежних знаний о болезни и осмотра «вод», то есть мочи больного.

         В апреле 1645 года тяжело заболел царь Михаил Федорович. Док-тора В. Сибилист, И. Белев и А. Граман «по воде», то есть по анализу мочи, определили у царя водянку. Они нашли, что желудок, печень и селезенка по причине накопившихся в них слизей лишены природной силы и от этого «понемногу кровь водянеет и холод бывает, от того же цинга и иные мокроты родятся». Начали лечить составным ренским вином с разными травами и кореньями, предписали умеренность в еде и питье. Однако предпринятые меры не помогали.

          Через месяц доктора вновь смотрели «воду», и она оказалась бледна, потому что желудок, печень и селезенка бессильны от много сиденья, от холодного питья и от «меланхолии, сиречь кручины».  Прогноз был сделан неутешительный: ноги будут пухнуть и дальше, а «ветер и колотье возле ребер не пройдут». Были прописаны потогонные средства, слабительное и натирания «для укрепления печени, селезенки и бессильного желудка», от чего Михаилу Федоровичу стало легче. Правда, он стал жаловаться на шум в ушах и головные боли, что свидетельствовало о возможном подъеме кровяного давления. 5 июля дали состав от «головокружения». Царь почувствовал вновь себя лучше и 12 июля, в день своих именин, несмотря на слабость, решил отстоять службу в Благовещенском соборе. Здесь с ним случился удар. Михаил Федорович потерял сознание и на руках был отнесен во дворец.  В третьем часу ночи с 12 на 13 июля 1645 года царь скончался. Как записали летописи: умер, «яко неким сладким сном усне».

       Приходилось придворным врачам сопровождать царей и во время выездов «в походы» или путешествия. Так, в Кашинском походе и «в походе в селе Хорошеве» при царе Федоре Алексеевиче находились доктор С. Зоммер, аптекарь Х. Эйхлер, костоправ Иван Максимов, лекарь Федор Ильин и несколько лекарских учеников. В походе в селе Алексеевском были доктора С. Гаден и И. Гутменш, два алхимиста, два лекаря из иноземцев и два ученика. В 1684 году лекарь И. Термонт был пожалован за участие в Троицком походе царей Ивана и Петра Алексеевичей. Для царских выездов в Аптекарском приказе была особая походная «меньшая аптека».

       Принимались меры и для предотвращения заноса в царский дворец инфекционных заболеваний. Руководители Аптекарского приказа строго следили за деятельностью придворных врачей, которые, имея дело с различными больными, могли занести инфекцию в Кремль. Существовавший порядок лечения частных лиц лишь по челобитным на имя царя позволял легко и удобно контролировать практику докторов и при угрозе опасной инфекции пресекать ее в самом начале.

        Так, в 1658 году доктор Л. Личифинус был послан с лекарем, дьяком и подьячим осмотреть «мертвую женку Матрену». Поскольку причиной ее смерти могла быть инфекционная болезнь, то всем было велено затем быть на своих дворах до государева указа. Дьяку, подьячему и лекарю было указано жить на своих дворах с 2-го по 16 февраля, то есть был установлен домашний двухнедельный карантин.
В октябре 1678 года доктору А. Келлерману было поручено лечение заболевших стрельцов. В распоряжении князя В. Ф. Одоевского было сказано: «А буде на которых стрельцах болезни прилипчивые, велеть ему о том извещать; а известы писать в Новой Аптеке, а в Верхнюю Аптеку в то время ему не ходить».

       Соответствующие санитарные правила были определены и для многочисленных придворных служителей, которые жили вне стен Кремля и могли иметь контакты с инфекционными больными. Эти правила по инициативе придворных докторов были объявлены в указе царя Федора Алексеевича от 8 июня 1680 года «стольникам, стряпчим, дворянам московским и жильцам». В соответствии с этим указом все, у кого в доме кто-либо заболевал «огневою или лихорадкою и оспою или иными какими тяжкими болезнями», обязаны были письменно сообщать об этом в Разрядный приказ с указанием, какого числа такой больной в доме объявился. С этого же времени лица, сопровождавшие царя в походах или присутствовавшие при его выходах, являться на службу до особого царского указа не должны. О выздоровлении имевшихся в доме больных также необходимо было сообщать в Разрядный приказ. Нарушителей этого указа ждало суровое наказание. «За такую их бесстрашную дерзость и за неостерегательство его государева здоровья по сыску быть в великой опале, а иным в наказаньи и разореньи без всякого милосердия и пощады…».  Основные положения указа 1680 года – о не приезде ко двору из тех домов, где есть больные «прилипчивыми» болезнями – неоднократно затем повторялись в указах XVIII века и вошли в Устав медицинской полиции XIX века.   
 
Как лечились русские царицы
   
        Если цари пользовались профессиональной врачебной помощью довольно широко и во дворце, и в походах, то иное дело обстояло с царским теремом.  Он упорно и долго избегал соприкосновения с рациональной медициной.  Главной причиной этого следует считать сильное религиозное настроение женской половины царского семейства, а также строгое следование установившимся традициям и предписаниям «Домостроя».
 
        Кремлевский терем в этом отношении превосходил все остальные. Только патриарх и самые близкие родственники были единственными посторонними его посетителями. На людях царицы и царевны появлялись лишь во время похорон царя, следуя за гробом в непроницаемых фатах. Даже в церквях для них отводились специальные помещения, от-гороженные от всех остальных занавесями.

        Согласно «Домострою», всякая болезнь носила в себе смысл бо-жьего наказания за грехи, и для врачевания ее должно было призывать лишь божью помощь с обращением к святым и делам покаянным. Чело-веческая помощь ничего не значила, а тем менене – помощь докторская, которую и вообще весьма трудно было отличить от знахарства и которая, по местным дворцовым обстоятельствам, являлась в весьма подозрительном виде.

      Были, правда, редкие случаи, когда врачи приглашались для освидетельствования царских невест, если имелось подозрение, что они нездоровы. В 1616 году царь Михаил Федорович решил жениться. Его мать, инокиня Марфа, желала ему невесту из семьи, близкой к ее род-ственникам Салтыковым. Однако царь выбрал себе в невесты боярышню Марию Хлопову. Невеста переехала в царский терем и была назначена свадьба. Но внезапно Мария заболела желудком. Рвота продолжалась несколько дней. Родные уверяли, что Мария объелась сладостей. Доложили царю, который послал к больной своего врача Валентина Бильса.  «Плоду и чадородию от того порухи не бывает» – заключил врач. Салтыковы привели другого врача, лекаря Балсыря, но и он, обнаружив желтуху, подтвердил, что болезнь не серьезна. Несмотря на это, Михайло Салтыков сообщил царю, что Балсырь признал болезнь неизлечимой.  Мать царя настояла на удалении Хлоповой из Москвы.
 
       С течением времени и терем постепенно раскрывался перед иноземными докторами, особенно при применении излюбленного средства – кровопускания. Обычно для этого использовались жившие при царицах специальные «рудометчицы». Но в важных случаях прибегали к помощи врачей. Так  20 февраля 1632 года жене царя Михаила Федоровича, царице  Евдокии Лукьяновне, пускали кровь доктор  А. Дий и лекарь К. Аллерт; 20 апреля 1638года – тот же   К. Аллерт и доктор В. Сибилист; 10 июля 1641 года – В. Сибилист и лекарь В. Крамер; 26 июня 1643 года – доктора А. Граман и И. Белев и лекарь В. Крамер.  В 1658 году аналогичную операцию жене царя Алексея Михайловича, царице Марии Ильиничне, проводили доктор А. Энгельгардт и лекарь С. Зоммер.
 
       Первоначально при лечении цариц врачи были стеснены строгостями придворного этикета. Они практически не допускались к обследованию больной, а если и бывали редкие исключения, то создавались малоблагоприятные условия для врачебных манипуляций. В 1661 году заболевшая царица Мария Ильинична принимала врача в своей спальне. При этом окна были плотно занавешены, чтобы врачу не было видно царицы, а руку для обследования она подала, прикрыв самой тонкой тканью, дабы врач-иноземец не осквернил ее своим прикосновением.

        Довольно часто приходилось врачам лечить болезни заочно, по передаваемым им симптомам. В этих случаях составлялись письменные рекомендации. 6 июня 1643 года доктора И. Белев и А. Граман, по указанию боярина Ф.  И. Шереметева, составляли «скаску о лечении болезни ангина», 10 июля 1643 года – «скаску» о том, какие травы класть в питье для снятия жара, а на следующий день – о том, как распознать и лечить горловую болезнь, приходящую от лихого поветрия.  Несомненно, составление в течение одной недели трех рекомендаций по одной теме было, скорее всего, связано с болезнью царицы. Но допустить врачей к осмотру горла царицы было бы грубейшим нарушением всех установленных правил.  Правда, через тридцать лет в аналогичном случае правила были нарушены. Молодая царица Наталья Кирилловна, мать Петра I, позволила врачам осмотреть свое горло, представ перед врачами с открытым лицом и сломав тем самым основные каноны «Домостроя».

          Настоящей революцией в придворной медицине стал указ царя Федора Алексеевича от 18 февраля 1676 года, которым доктору Стефану фон Гадену приказывалось «к нему Великому Государю в хоромы не ходить, а ходить только к хоромам к благоверной Государыне Царице и Великой Княгине Наталье Кирилловне и благоверным Государям Цесаревичам и к благоверным Государыням Царевнам – большим и меньшим». Тем самым не только официально допускался в терем врач-иноземец, но и закреплялся постоянный врач для женской и детской половины царской семьи.

         Но при этом, доктора не допускались для оказания медицинской помощи при родах. Правда, следует сказать, что не только среди обывателей, но и среди врачей вплоть до XIX века существовало мнение о том, что поскольку роды – акт физиологический, то и внешнее вмешательство в этом процессе должно быть минимальным.  В лучшем случае женщинам назначались препараты спорыньи, способствовавшие сокращению матки, а также соединения опия в качестве обезболивающего и успокаивающего. Послеродовой период в те времена зачастую осложнялся, в связи с отсутствием антибиотиков, инфекцией и другими неизвестными тогда врачам факторами, вызывавшими «родильную горячку», часто приводившую к смертельному исходу. От «родильной горячки» умерла после рождения тринадцатого ребенка первая жена царя Алексея Михайловича Мария Ильинична Милославская. При рождении первого ребенка умерла жена царя Федора Алексеевича Агафья Семеновна Грушецкая.

        К лечению царских детей врачи довольно долго допускались лишь в исключительных случаях. Как в трудных ситуациях деторождения, так и при опасных детских болезнях обычно прибегали к заступничеству святых, использованию святой воды с крестов и с мощей святых и чудо-творцев; предпринимались поездки по храмам и монастырям.  Призывавшиеся в редких случаях для консультаций врачи могли лишь расспрашивать мамок и боярынь и давать советы, не видя ребенка, особым бабкам-лекаркам. Тот же А. Энгельгардт говорил, что ему лишь однажды, с величайшими предосторожностями, показали царевича, «однако лишь для того, чтобы в случае его болезни назначить лечение без его осмотра». Такие методы лечения, к сожалению, не часто помогали и являлись одной из причин высокой детской смертности в царском семействе. У царя Михаила Федоровича из десяти детей умерло шестеро в возрасте от нескольких дней до шести лет. В том же возрасте умерло пятеро из шестнадцати детей царя Алексея Михайловича, единственный сын царя Федора Алексеевича и две дочери из пяти у царя Ивана Алексеевича.

       Правда, и уровень медицины XVII – начала XVIII века вряд ли позволял успешно бороться со всеми заболеваниями детей раннего возраста. У Петра I из четырнадцати детей в раннем возрасте умерло восемь. Причем, последняя дочь, Наталья, умерла в марте 1725 года, когда условия работы придворных врачей по оказанию медицинской помощи членам царской семьи значительно изменились благодаря грандиозным переменам, произошедшим в общественной жизни России в первой четверти XVIII века. Однако им предшествовали события, составившие тра-гическую страницу в истории придворной медицины.

«Дело врачей» в 1682 году
   
       29 января 1676 года скончался царь Алексей Михайлович. В последние годы жизни он заметно дряхлел. Его тучность уже не позволяла ему садиться на коня, все чаще государь «шел в карете». Поэтому простуда, полученная при крещенском водосвятии и перешедшая в воспаление легких, оказалась для него роковой.
Смерть Алексея Михайловича и воцарение четырнадцатилетнего царевича Федора Алексеевича вновь подняли к власти родственников первой жены Алексея Михайловича, Милославских. И хотя сам Алексей Михайлович объявил Федора наследником, ходили слухи, что сторонники Нарышкиных хотели посадить на трон четырехлетнего Петра. Боярин А. С. Матвеев убеждал умиравшего царя и бояр, что Федор очень болен и даже «мало надежды на его жизнь».

        И в этих разговорах был определенный смысл, поскольку состояние здоровья Федора Алексеевича вызывало беспокойство. По свидетельству князя Б. И. Куракина, Федор «был отягчен болезнями с младенчества своего».  Он был подвержен приступам «цинготной болезни». В день смерти Алексея Михайловича ноги царевича так опухли, что на следующий день краткий путь за гробом отца до Архангельского собора новый царь совершил на носилках. Датский резидент доносил в эти дни: «Есть также большая вероятность, что теперешний царь, с детских лет больной и меланхоличный, долго не проживет».

        В этих условиях родственники царя испытывали серьезное недоверие к возглавлявшемуся А. С. Матвеевым Аптекарскому приказу. Уже 1 февраля 1676 года А. С. Матвеев был смещен, а через неделю царскую медицину возглавил князь Н. И. Одоевский, опытный администратор и дипломат. Еще через неделю новый глава Аптекарского приказа собрал консилиум из ведущих медиков, докторов Яна Костериуса, Лаврентия Блюментроста (старшего), Стефана фон Гадена, Михаила Грамона, хирурга Сигизмунда Зоммера, аптекарей Яна Гутменша и Христиана Эглера. Обследование царя и изучение анализов позволили сделать вывод, что «ево государская болезнь не от внешнего случая и ни от какой порчи, но от ево царского величества природы…, та цинга была отца ево государева в персоне», то есть была наследственной.  Врачи заявили, что хроническая болезнь вызывает сезонные обострения, которые купируются с помощью внутренних и внешних укрепляющих средств, «сухой ванны», мазей и растираний.  Полное излечение возможно, но только «исподволь, а не скорым времянем».

       В целом был сделан вывод, что при соответствующем уходе болезнь была не смертельна. В конце концов, царь Алексей Михайлович прожил с ней до 48 лет и царствовал 31 год. Действительно, придворным врачам удавалось поддерживать здоровье молодого царя, позволявшее ему активно участвовать в решении государственных дел. Многие историки признают, что именно в царствование Федора Алексеевича было положено начало преобразованиям в административной, военной и других областях.
 
       В то же время, в исторической литературе устоялось мнение, что Федор Алексеевич был слабым и болезненным царем. В частности, С. М. Соловьев писал, что «Федор был преобразователем, во сколько он мог им быть, оставаясь в четырех стенах своей комнаты и спальни». Однако факты говорят об обратном.Практически постоянно, исключая моменты приступов болезни, Федор Алексеевич практиковал поездки верхом по Подмосковью. Записи дворцовых книг довольно часто отмечают отсутствие царя в Москве. Другим его увлечением была стрельба из лука. Документы показывают, что для царевича Федора и его товарищей-стольников изготавливались десятки луков разных типов и многие сотни стрел нескольких разновидностей, мишени для комнатной и полевой стрельбы, с подставками и «влет».
 
       Став царем, Федор не оставил этого занятия. 7 июня 1677 года шестнадцатилетний государь «в походе за Ваганьковом изволил тешиться на поле и указал стрелять из луков».  Только пропало в траве и было утеряно «33 гнезда северег» (то есть тридцать три связки по двадцать пять стрел). Игры продолжались и 8 июня, «июня 10 в селе Покровском», «июня 15 в Преображенской роще»; «июня 21 в Соловецкой пустыни (царь) изволил тешиться… из луков стрелять». С малолетства Федор Алексеевич предпочитал игры со шпагами и тесаками, ружьями и пистолетами, медными пушечками, литаврами и барабанами – все как в настоящем войске.  Именно он распорядился оборудовать во дворце для своего младшего брата Петра Потешную площадку со всеми атрибутами военного лагеря.

         Анализ документов говорит, что в Федоре были черты, присущие и его младшему брату Петру: энергия, неспособность сидеть без дела, стремление вмешиваться во все и вся, стиль указов, гипертрофированная склонность к регламентации жизни подданных. Все это никак не вяжется с обликом слабого и болезненного юноши. Возможно, именно активная деятельность и стала, в определенной мере, причиной его смерти. Процарствовав шесть лет, Федор Алексее-вич умер 27 апреля 1682 года на двадцать первом году жизни. Современные историки едины во мнении, что смерть царя была естественной и наступила от имевшегося хронического заболевания, связанного с недостаточностью кровообращения. Но в 1682 году ранняя смерть Федора Алексеевича и поспешное объявление царем десятилетнего Петра в обход другого брата, шестнадцатилетнего Ивана, породили слухи об отравлении царя боярами при помощи иноземных медиков.

        Одну из распространившихся версий о причинах смерти царя Федора Алексеевича сообщал в своем донесении польский дипломатический резидент П. Свидерский: «Причиной смерти Царя Московии Федора Алексеевича было одинаково хорошее отношение, как к полякам, так и к католической вере, в то время как бояре тщетно предостерегали его и недолюбливали это и решили, наконец, ликвидировать его тайно, подговорив доктора укоротить его век отравой и сжить царя со света. Изменить царю и дать ему яду подговорили думные бояре Данилу Жида, надворного царского доктора, который как обычно пришел тайно в царские покои и взял в одну руку со стоявшего на столе золотого подноса прекрасное яблоко, а в другую – нож, намазанный с одной стороны ядом, подошел к царю и сказал: «Праведный государь! Твоему величеству правую половину, а мне, холопу твоему, левую». Так сказав, разрезал его пополам и дал царю правую половинку, помазанную ядом, а сам съел здоровую половинку».
 
       Сообщаемые в донесении сведения вряд ли можно признать достоверными. Во-первых, никто не мог присутствовать в момент отравления и знать все излагаемые подробности. Во-вторых, Данила (Степан) фон Гаден не мог «как обычно» тайно придти в царские покои, поскольку он подозревался в связях с А. С. Матвеевым, и посещения им царя были ограничены. Еще в январе 1676 года князь Н. И. Одоевский, руководитель Аптекарского приказа, «допрашивал дохтура Симона Зоммера да аптекарей Ягана Гутьменша и Крестьяна Эглера, мочно ли оптеку учинить порознь для того, чтобы особно лекарства составливать про великого государя им Симону и Ягану и Крестьяну и где б лекарства составливать по рецептам дохтура Степана Фунгадена особно ж и чтоб ему Степану в те козенки, где лекарства стоят и составливают, отнюдь не ходить».  18 февраля 1676 года был издан уже упоминавшийся указ, которым Стефану фон Гадену предписывалось «к нему, Великому Государю, в хоромы не ходить…». Позже доктор фон Гаден привлекался к лечению царя, но происходило это в присутствии кого-либо из бояр и других докторов. Однако распространившиеся после смерти царя слухи указы-вали именно на фон Гадена, как на главного отравителя.
 
        Этими слухами воспользовались руководители вспыхнувшего 15 мая 1682 года стрелецкого восстания. Чтобы привлечь на свою сторону горожан они объявили, что бояре - изменники не только отравили царя Федора Алексеевича, но и покусились на жизнь царевича Ивана Алексеевича: отравили или задушили. Главными исполнителями этого злого умысла назывались боярин А. С. Матвеев, брат царицы Иван Нарышкин и, опять, доктор Стефан (Даниил) Гаден. А. С. Матвеев был убит в первый же день восстания несмотря на то, что стрельцам показали живого царевича Ивана.  16 мая стрельцы приходили вновь в Кремль на постельное крыльцо и требовали выдачи Ивана Нарышкина и докторов «Степана (Гадена) и Яна (Гутменша)».  Гутменш и сын Гадена были схвачены стрельцами и убиты.  Ивана Нарышкина и доктора Гадена «не сыскали»
Гаден успел, было, в нищенском платье уйти из немецкой слободы и двое суток прятался в Марьиной роще. Но голод заставил его вернуться в слободу, где он надеялся спрятаться у одного знакомого. Однако на улице он был узнан и доставлен во дворец.

       Царевны, сестры царя Федора Алексеевича, и его вдова, царица Марфа Матвеевна, просили стрельцов пощадить доктора. Они уверяли, что он не повинен в смерти царя Федора, что он в их присутствии отведывал все лекарства, которые составлял для больного царя. Но все было напрасно. Стрельцы кричали: «Это не одно только, что он уморил царя Федора Алексеевича, он чернокнижник, мы в его доме нашли сушеных змей, и за это надобно казнить его смертью».  Схватив врача, стрельцы потащили его в застенок Константинов-ской башни на пытку. Перед этим там пытали Ивана Нарышкина, но он не вымолвил ни слова и был убит.  Гаден, не выдержав мук, наговорил на себя много разных разностей.  После пытки стрельцы вывели его на Красную площадь и изрубили на мелкие части.

       Впоследствии в грамоте, выданной стрельцам царями Иваном и Петром Алексеевичами, было указано: «А боярина Артамона Матвеева, и Данила доктора, и Ивана Гутменша, и сына ево, Данилова, побили за то, что они меж собой на наше царское пресветлое величество злое отравное зелье, меж собой стакався, составливали». Обвинение это было ложным и направленным в первую очередь против А. С. Матвеева и Нарышкиных, но в политической борьбе погибли и два врача. Причем, если Стефан фон Гаден был убит, как непосредственный, по мнению стрельцов, участник злодейского заговора, то Иоганн Гутменш – как первый попавшийся стрельцам иноземный врач. По некоторым сведениям, такая же участь ждала и доктора Л. А. Блюментроста, но его спасла от расправы царевна Софья, спрятав его в своих покоях.

      Это был единственный случай трагической судьбы иноземных докторов. Однако на некоторое время он негативно отразился на деятельности придворной медицинской службы. Из семи докторов, находившихся при дворе к началу 1682 года, двое были убиты. Чуть раньше умер доктор А.Энгельгардт. В 1683 году был отпущен из России Андрей Келлерман, а в 1684 году – Сигизмунд Зоммер. Таким образом, в Москве осталось лишь два доктора: Л. А. Блюментрост и Захарий Ван-дер-Гульст.