Стыдливые покровы сластолюбия

ИЛИ ТАЙНА ЭСТЕТСТВА

Прподобный Макарий  - великий старец Оптинский, уже в середине 19 века зрел начало распространения внутренней порчи, вируса, заражающего и разлагающего православную среду:
"К сожалению, - писал отец Макарий, - нынче так свободно везде говорят и пишут о религии, не к созиданию, а к сомнению; чувственность овладевает, и юное поколение склонно более к свободе, а не к обузданию чувств, и разуму дает свободу, хоть он и помрачен". 

Действительно, как удобно: "Я люблю Бога, люблю всю Его Божественную церковность, древнее почерневшее письмо икон, колокольный звон, глубокое томительное молчание погостов, черты Божии, проступающие в обветренных лицах простого народа, странничество, - все это неподражаемое откликание русской жизни, природы на тихий Зов Божий, ее пронизанность смиренным Духом, небесными свЕтами... " И так далее...

Да, поистине удобно, завораживающе, душепитающе и сладко все это видеть, знать и любить и печатлеть своими неподражаемой красоты словесами. И, главное, еще и спокойно, мол, с моей верой все в порядке.
Но Евангелие? Но заповеди Христовы?  Они ведь тут где и при чем? Ведь каждая заповедь - крест, каждая требует распятия плотских привычек, сдерживания и очищения чувственности земной, и, главное, самости, многоглавой гидры гордости - и того, что мир вкладывает в понятие "достоинства", "чести"... Унижение возвышает?

Иными словами, путь исполнения Заповедей Евангелия, путь самоотречения вплоть до возненавидения души своей ("Кто не отвергнется себя самого и не возненавидит душу свою, не Мой ученик" (Лук.;14:26))  - это ежечасное крестораспятие поврежденной грехопадением прародителей и собственной греховностью приумноженной природы падшего человека. Но мы не хотим это даже знать. Не хотим  слышать, что унаследовали от Адама падшую изуродованную природу, предрасположенную ко греху во всех его видах. "Как?! У меня, меня, меня - изуродованная природа?! Да зачем мне эти богословско-догматические страшилки! Я живу, живу, живу и люблю, люблю, люблю... "

Но мне дела нет, - говорит еще и так эстет-сластолюбец, что только на кресте (на многих крестах для нас, людей) любовь к Духу Божию во всех его проявлениях, к красоте Божиего никак не исчезает, но достигает предельной высоты и силы, потому что очищается от рабства плоти, от тройственной похоти ( "Ибо всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего" -1 Ин. 2:16), что в этом спасительном крестораспятии только и сокрыта истинная полнота и красота христианской жизни.

Но где та любовь ко Кресту Господню, к пути Господню, к Слову его?!

Эстетствующие любители Божиего  (а это именно эстетство и есть!)  на себя заветы Евангелия - заповеди Христовы, всего Нового Завета -  не распространяют. У них любовь эстетическая вполне допускает приятие чувственности, сластолюбия и многих других цветущих сложностей плотской жизни. Приятия не как немощи человеческой плоти, достойной самоукорения, а как ее законных потребностей. Признание немощи и покаяние спасли бы дело, но ведь тут нет его... Тут принцип: эдакое редактирование в угоду себе Нового Завета. Возможно, и с самооправданиями с помощью пошлой прибаутки: "Мы, дескать, не монахи..." Хотя именно монашество и было искони светом для мирян (для монахов - Ангельский мир) и  высочайшим, признанным идеалом русской жизни (до поры до времени было...), и определяло тот самый эстетически привлекательный ни с чем не сравнимый дух всего русского этоса.

Это опасное, губительное поветрие, которое прп. Макарий Оптинский осудил в середине века, всегда было трудно поймать за руку в его вредоносной сути.
Эстетизм всегда прикрывал потребительское  начало в человеке, эгоизм, страсти сластолюбия и никак не заменял, но эфективно вытеснял истинное начало духовной жизни - почитание Креста Господня, принятия Его как  Самого Господа, как Пусть, как Истину, как жизнь.

У эстетов даже любовь ко Христу -  без Креста, без сути Слова Божия, без Нового Завета, который вкупе с Евангелием и апостольскими посланиями соткал всю ткань Новой Жизни во Христе. А морями,  мученических кровей удостоверил Истину этой жизни, исключив другой путь - вне креста - вне Христа.

Этот ложный путь, расцветший как ядовитый цвет зла в эпоху "Серебряного века" и зафикссированный в творениях очень талантливых художников (эстетически изукрашенный в кубе!), и ныне одурманивает умы и сердца и закрывает их для принятия иноприродного и целомудренного Духа Божия. Что, в общем, понятно: путь Христов узок, труден, болезнен, кровав и ведет учеников Господа на Голгофу, требуя повседневного самоотречения по заповедям Христа. А путь эстетических любований - он прелестен, но ведет к пагубе души. А о последнем эстеты так не думают. У них свое "евангелие".