Мистический рассказ Бабка. Глава 26

Через пять минут девочка стояла голышом посередине комнаты, а Вика торопливо зажигала церковные свечи, расставленные по кругу. Плюшевый медведь пугающе лежал на столе с пером, воткнутым в сердечную мякоть. Тревожный запах неведомого окутывал всех присутствующих, усиливаясь в язычках свечного пламени.

– Мамочка, мне страшно, – подергивая плечиками, хлопала ресницами худенькая Людочка и переступала босыми ногами с ноги на ногу.

Задернутые шторы скрывали белый свет, и только один столбик косо лился из окна, касаясь пяток ребенка. Вика торопливо перешептывалась у печки с кем-то, согнувшись, будто в поклоне. Руками она прижимала к себе книгу с желтоватыми листами, периодически поглядывая на девочку, напуганную и дрожащую. Алина стоял за кругом из свечей, прикрыв ладонями нос и рот.

– Мне нужно еще немного времени, чтобы не ошибиться, – Вика виновато посмотрела на Алину и перевела взгляд на Людочку.

Маму девочки заметно передернуло. Неясная тревога омрачала Викино сердце. Ей никак не удавалось подобрать способ, чтобы избавить девочку и ее мать от действия подклада, и одновременно выпроводить нерожденную, но оставшуюся в этом мире, душу сестры Людочки.

Если делать обряды поочередно, то есть большой риск, что душа Людочки не справится и подчинится требованиям нерожденной сестры, потому что снятие действия подклада на какой-то период времени сильно ослабит ее волю и энергетику.

Впрочем, все зависело в больше степени от силы, которая скрывалась в плюшевом медведе. Если это профессиональный темный подклад, то шанс на успех одновременного очищения очень мал. Если же подклад наговорен обычным человеком, то можно смело пробовать.

Вика тревожно заходила взад-вперед, раздумывая как поступить. Брови ее то поднимались, то опускались, и лицо сменялось то страхом, то решимостью. Наконец, она остановилась и повернулась к Алине.

– Сейчас я прошу вас обеих не смотреть на меня. Нужно кое-что сделать. Просто закройте глаза себе и дочери. Людочка, ты поняла меня? Ни за что не открывай глаза, чтобы не случилось. Обещаешь?

Людочка сглотнула, посмотрела на маму за свечным кругом и побледнела. Алина вошла в круг, зажмурилась и закрыла ладонью глаза Людочке, шепча на ухо всякую ерунду и отвлекая от происходящего.

Вика положила руку на плюшевого медведя и закрыла глаза, как учил только что Большак. Вдохнула полной грудью, задержала дыхание, и представила себя внутри бабки Анисьи, бабы Насти, Большака, плюшевого медведя и Людочки.

Пространство вокруг пошатнулось как плохо застывшее желе и начало меняться, сопровождаясь тихим детским плачем, гудением ветра и шепотом на неизвестном языке. Ведунья сосредоточенно ждала, пока сможет шагнуть туда, откуда обычные люди не возвращаются, а наделенные силой ходят только в крайнем случае.

Страх неизвестности от происходящего вокруг и томительное любопытство неудержимо тянули Алину посмотреть, что происходит в комнате. Хотя бы одним глазком. Хотя бы в зеркало.

Она взглянула в зеркало и не узнала ведунью. В зеркальном полотне отражалась не Вика, с которой они приехали недавно из города, а какая-то непонятная сущность, состоящая из старых двух бабок в черном платке, сороки, кота и кого-то лохматого снизу.

Все это переливалось и смешивалось между собой внутри женского тела, и перетекало через пальцы в медведя, проколотого пером. Дочь, которую Алина прижимала к себе, в зеркале тоже выглядела иначе – чужой. Предчувствие чего-то ужасного выбило Алину из колеи и лишило сознания. Молча она сползла на пол и замерла, согнувшись на полу рядом с дочерью, которая стояла без маминой ладони. Зажмурившись. Одна. Посередине круга из свечей. Людочка нащупала упавшую мамину руку, сжала ее и легла рядом, как малыш, уткнувшись в Алинину грудь лицом.

Окна в доме почернели изнутри.

Вика спускалась через зеркало по лестнице времени и слышала, как гулко раздаются ее шаги в окружающем пространстве. Ей казалось, что от этих звуков может проснуться потусторонняя сила, с которой воевать сейчас не были ни сил, ни времени. Пространство вокруг коробилось, морщилось, издавая нечеловеческие стоны. Викина тень то металась по стенам в стороны, то вытягивалась кверху, то сжималась до маленького округлого пятна.

Наконец, Вика увидела дверь из полупрозрачного дерева. Через нее слабо поблескивало свечение. Из–под двери исходил запах чего-то живого вперемешку с мертвым. Вика приблизилась, и дверь сама распахнулась перед ней, повинуясь ведуньиной силе. Густой бархатно-зеленый шар парил посередине пустого помещения.

Вика подошла и заглянула в него. Внутри чернела маленькая точка, которая мгновенно начала увеличиваться, почуяв новый требовательный взгляд, желающий получить ответ. Точка росла так стремительно, что Вика не успела отпрянуть назад. Темная пустота поглотила и ее. Теперь она сама чернела как маленькая точка внутри темной пустоты.

Здесь все было иначе, не как на земле. Причины и следствия всего, что уже было и всего, что когда-то будет, прозрачными и аккуратными свертками лежали в плетеных корзинах, похожих на гнезда и развешанных на дереве без корней и без кроны. Если Вика смотрела вниз, то понимала, что там собраны все записи о прошлом. Если задирала голову, то упиралась глазами в события будущего.

Именно в этой точке и таилось самое опасное искушение  – знать о будущем то, что ведомо одному Творцу. Именно отсюда не возвращались так часто самые сильные колдуны и знахари. Именно об этом так долго шептал Большак Вике.

«Эх, знать бы, что меня ждет в будущем…», – подумала ведунья и ведомая жгучей страстью подняла голову. Сердце тут же забилось с болью.

«Как же Людочка? Сейчас надо думать только о ней», – со стыдом, через слезы и сердечную боль, превозмогая желание узнать свое будущее, Вика опустила глаза вниз. И сразу ей сделалось легко и правильно, будто внизу кто-то так и ждал ее.

Внизу куда-бы она не посмотрела, везде рябили живые и мертвые, путаясь между собой словами и мыслями. Живые, сами того не зная, несли на своих плечах дела и обещания мертвых, и не понимали, отчего их плечи постоянно тяжелые и сутулые.

Ведунья собралась мыслями и представила Агату, которая подарила заговоренного медведя бывшему мужу Алины. И тут же Вика ощутила себя между двумя отвесными горами – над пропастью. Она взмахнула руками, и больше не могла их опустить, постоянно балансируя на тонком мостике с непрочными деревянными перилами. Смотрела вниз и видела, как медленно дымятся внизу облака, а где-то за ними на невозможной глубине угадывается дно пропасти.

Откуда - то Вика знала, что теперь ей нужно превозмочь свой страх и прыгнуть в неизвестность. Иначе, она не сможет узнать истинный источник силы подклада. Ведунья поколебалась немного и, победив в себе человека, прыгнула, зажмурившись, с тонкого мостика.

Вмиг под веками прояснилось, и прошлое предстало точно и откровенно. Вика увидела, как ведьма Серафима бесцеремонно рассматривает Агату у себя в гробоподобной комнатке - пристройке к большому добротному дому. Пахнет сырым подполом и плесенью.

Любовница Григория уверенно садится на стул и тот поскрипывает.

– Я заплачу, сколько скажете, но этот мужчина должен быть моим. Любой ценой. Повторяю. Любой. – Агата кладет перед ведьмой фотографию Григория – мужа Алины.

Ведьма пристально смотрит на Агату, и говорит коротко и отрывисто.

– Денег не надо. Свой живот мне отдашь. Никогда не родишь. Тогда мужик с тобой будет, – щурится ведьма, улыбаясь.

– Зачем мне дети, мне Гришка нужен, и больше никто. От детей проблемы. А я жить хочу для себя. Любви хочу. Я согласна. – Кивает в ответ Агата, – что нужно делать?

– Придешь завтра, как солнце сядет, я все скажу. – Агата кивает и уходит.

В комнату заходит, чертыхаясь, рыжая Варька.

– Еще одну душу тебе припасла, а то и три, – шамкает Серафима сухими губами. – Учись, пока я жива.

Варька довольно задирает голову чуть открывая рот.

– Ох, хороша ты, бабка моя, ох, хороша.

Ведьма собирает из угла с пола битые стекла с грязно-радужным отливом, толчет их в ступке и что-то приговаривает. Потом из ее горла вырывается глухой рык.

– Варька, неси земли кладбищенской мне, желатину и прутьев осиновых.

Варька собирает все это по дому и тащит бабке Серафиме. Та ломает прутья, будто спички, мешает желатин с землею, все кладет в ступку к стеклам, добавляя несколько капель своей крови из проткнутого иглою пальца. Затем медленно проворачивает все деревянной ложкою, закатив глаза и обнажая белки. Через пять минут в ступке уже чернеет зловонное месиво, источающее запах залитого костра.

Потом Серафима выглядывает в окно.

– Ничего, как раз поспеет к завтрему. – Достает из старого местами зашитого мешка плюшевую игрушку, вспарывает ее под мышкой и заталкивает в нутро смертельное месиво. Кладет мишку в коробку из-под обуви, будто в гроб, и отдает Варьке.

– Иди на кладбище, найди свежую могилку, лучше детскую. Коробку положишь в голову к покойнику, чтобы соки его за ночь выбрать. А утром принесешь, как светать начнет. Варька, щелкнув языком, принимает подклад, и выходит из комнаты.

Дверь в видении Вики хлопнула так так сильно, что ведунья вздрогнула и непроизвольно открыла глаза. Теперь она точно знала, что нужно делать.

С ужасом Вика поняла, что чуть не опоздала. Во всем ее доме сквозило смертью. Алина лежала на полу в свечном круге без движения, и, уткнувшись в нее, так же неподвижно лежала дочь. Сорока стрекотала громче и громче за окном, а кот нервно ходил по кругу, постукивая хвостом вокруг свечей, едва не повалив несколько из них.

От плюшевого медведя к девочке струилась иссиня - черная дрожащая тонкая полоса, обвивая шею ребенка, как шнурок.

– Стоять! – старушечьи решительные брови нависли над Викиными молодыми глазами. Не отрывая взгляда от подклада и сжав кулаки, ведунья стремительно ворвалась в свечной круг и положила голову девочку на руки, освобождая ее шею от удушающей пуповины смерти. Когда шея ребенка оказалась на свободе, Вика заглянула в глаза Алине, и, убедившись, что та без сознания, но дышит, оставила девочку рядом с ней. Людочка размеренно дышала, не открывая глаз.

– Может так и лучше, и лучше, – повторила Вика, – но ее мать мне нужна здесь и сейчас.

Вика взболтала в мутной банке особый травяной настой, придающий силы и ясность ума, и смочила губы Алины. Та закашлялась, и вцепилась взглядом в Вику.

– Все закончилось? – оглянулась она, упершись в замеревшую дочь большими испуганными глазами.

– Нет, очень твоя помощь нужна, – устало, но уверенно ответила Вика, – с Людочкой все нормально. Но тебе сейчас придется потрудиться, если хочешь спасти ребенка. Я вместо тебя не смогу кое-что сделать.

Алина вопросительно смотрела на ведунью.

– Сейчас я говорю, ты слушаешь. Молча. – Вика коснулась рукой плеча Алины. – Матерью становятся не тогда, когда ребенок родился, а тогда, когда пришло зачатие. Нерожденные дети всегда влияют на живых родственников. Ты, нерожденный ребенок, Людочка и Григорий – семья. Погибший малыш не был тобой оплакан, не был упокоен. Забылся со временем. И теперь он здесь, присутствует в твоей жизни и жизни Людочки. Погибший ребенок имеет право на принадлежность к своей семье. Вы его исключили из семьи, и он пытается восстановить свое право на память о себе и на твою любовь. Людочка не виновата. Ты тоже, ты же не знала.

Но подклад, который был сделан любовницей твоего мужа на разлуку, создал еще один эффект. Он не только разлучил тебя с мужем, убил вашего ребенка, но и сделал нерожденную душу малыша врагом. Врагом Людочки. Нерожденная душа винит тебя и Людочку в том, что не может обрести покой. Она ненавидит сестру, поэтому хочет занять ее место.

Алина закрыла глаза руками.

– Что же делать? Что делать?

Продолжение в следующей главе…