Сердце билось, как море

Лея цеплялась за верхушки скал, за макушки высоких парант. Она не хотела уходить, но и остаться не получалось - закон природы. Закон... Он есть и тут - высоко-высоко. Пожалуй, это самый незыблемый и справедливый закон, но Лее хотелось остаться. Помост сбит, плахи стоят в ряд, а одна - отдельно.
Мать Темнокрылого Грэ уже не плачет, у неё закончились и слёзы, и силы. Пятнокрылая Пэй заледенела и сердцем, и душой. Она не хочет видеть сына. Он так похож на её Вада, так похож... Пэй отойдёт, но не скоро.
Им всё равно, кто прав-кто виноват. Всё равно...
И так по всему Сайму, Дарине, Гайму - слёзы, слёзы, плач и живые трупы. Много.
В дворцовом саду с хрустом отломилась и упала наземь макушка паранты, но ни одна птица не взлетела.
Море без помощи ветра взметнуло зыбь. С молчаливых скал посыпались камни. Много.
Стены крепости Сайма покрылись холодными каплями. Слёз? Наверное. Но скорее всего, это просто закон природы.
Фиолетовый луч дотянулся до маленького крепостного окошка. У кареглазого Вига невыносимо выворачивает раненое бедро. Как он взойдёт на высокий помост? Кто примет его последний взгляд - Солнце? Светило не позволит себе подобного, а Лее нужно уходить. В карих глазах Вига нет ни капли сожаления, но есть море боли и фиолета.
Запах далёких звёзд наполнил двадцать девять камер. Кто-то из заключённых почувствовал его? Да, почувствовал.
Звезде хотелось заглянуть в другие карие глаза. Красивые, почти родные, почти. Но Его Величество Король Сайма скрылся в тайной пещере ото всех и от неё тоже. Выдохнув последний свет, Лея ушла с небосклона.
Ничего не поделаешь, таков закон природы.
Прощай, бунтарь Виг. Прощайте все. И ты - не Звездочёт, а Король, тоже прощай.
*
Ри забористо выматерился: золотая вышивка на воротнике рубашки была испорчена мышью. Неприятность сильно расстроила Его Величество. Аккуратист Ри не выносил подобных ляпов в одежде. И хотя одежды любых цветов и оттенков в схроне имелось столько, что носить-не переносить, сегодня ему была нужна именно эта рубашка. Именно эта, чёрт бы тебя побрал, наглая ты мышенция!
Мышь, затихарившись под столом, ждала заслуженного разноса, но ни фига не тряслась от страха, а только лишь шмыгала своим длинным носом да топорщила усищи в ответ на грозное:
- Мало тебе кошачьей травы? Совсем нюх потеряла?
Его Величество хлопнул ладонью по столу, и мраморный раритет сиятельно воспылал золотыми прожилинами, отвечая таким образом огню, сонно всколыхнувшемуся в камине.
- Всё, - решительно заявил Его Величество, - готовься. Если трава тебя не пугает, я кошку сюда припру.
Подумав, он добавил:
- Трёх кошек!
В ответ мышенция невозмутимо удалилась в нору. Каких кошек? Тут вон она чуть с голодухи не помирает, когда хозяин пропадает чёрте насколько. Кошки ему, ага.
Раритет хотел бы топнуть ногой, а лучше всеми четырьмя ногами, чтобы хоть так приструнить наглючку, ибо экономный сноб очень даже понимал и поддерживал хозяина, но тяжеловат-с был на подъём.
Да, Король Сайма заметно расстроился. Могу понять Короля, ибо сам не люблю драные носки и грязные воротники, не люблю обвислую одежду. А у Его Величества на сегодня целая обязательная программа обозначена: взлететь на эшафот, разорвать ворот рубашки Темнокрылому Вигу, шваркнуть его на колени перед плахой, а потом, потрясая отрубленной головой мятежника, толкнуть речь, типа "Я вам всем покажу кузькину мать!" Ну классно же, а главное - солидно для начинающего Монарха. А тут, блин, мышь воротник погрызла. Какая, однако, досада.
Чётко понимая, что ор-почти хардкор не поможет никаким боком, а время поджимает, Его Величество ушёл в спальню-грот, где обнажился до пояса, поиграл мышцами и, усердно сопя, чуть не высунув на плечо язык, принялся острой щепочкой запихивать разгрызенные нити узора с лицевой стороны воротника на изнаночную. Ну в самом-то деле, нельзя ему допустить такой казус, как погрызенный воротник. Показательная казнь начнётся вот-вот. Теперь народу на площади уймище собралось, а он в погрызенной мышой рубашке перед ними и заявится. Ага. Как бы не так! Только бы не опоздать. Хотя без него никто никого казнить не начнёт, ибо он - топор, то есть гвоздь программы. Он и Темнокрылый Виг. Остальные - это массовка, а Темнокрылый Вед - режиссёр постановы.
Пропихивая нитки в ткань, Ри вспоминал, как возбуждённо Начальник Стражи доказывал правомерность сего спектакля, опираясь на то, что в Сайме имеется достаточное количество сомневающихся в Монархе. Что ничего, кроме демонстрации силы, не способно пробить то сомнение. Ему мало кто возражал, но всё же возражали. Например, Темнокрылый Гур - начальник гарнизона Дарины так и остался при своём мнении: кровью доверие не купишь. Бывший начальник гарнизона Гайма, а теперь командир отряда личной охраны Короля - Темнокрылый Гал тоже не скрывал своего мнения. Он так и заявил: "Под топор - оно, конечно, проще всего, но это же Воины, лучшие Воины Сайма. А загадить мозги удобной идеологией можно запросто и умным, и дуракам, если изощрённо впихивать ту идеологию с упорством нетонущего дерьма." Но Вед никого не слышал. Он был уверен, что надо действовать строго, как в том фильме: "украл-выпил-в тюрьму", то есть "рот открыл-меч поднял-на плаху", и никаких гвоздей, только если те, какими гроб заколотят. А Его Величество молчал, внимательно вглядываясь в каждого из сидящих за круглым столом Совета. Он и поднялся, не сказав ни слова, после того, как под давлением Веда Совет проголосовал за показательную казнь. И вышел  Король молча, приказав Галу: "Не провожать! Утром буду на площади."
Мышь вдруг прониклась сочувствием, вылезла из норы, потихоньку прокралась в спальню и прижухла у порога, наблюдая за хозяином. Её чёрные глазёнки воровато посверкивали, а хвостишко подрагивал, но она не убегала.
- Всё будет в ажуре, - пыхтел Его Величество, обнадёживая то ли себя, то ли пригорюнившуюся мышь, то ли... То ли ещё кого. Он виртуозно маскировал потери, и даже не думал подбирать другую рубашку, ему была нужна именно эта.
Заделав нити так, что не подкопаешься, хоть под лупой разглядывай, Его Величество подмигнул оборзевшей мышенции и устало вздохнул. Он не спал всю ночь, один раз выходил из схрона и поднимался на высокую скалу. Лея всё пыталась заглянуть ему в глаза, но Король Сайма не смотрел на Звезду, он смотрел на море и слушал его, слушал.
Уже на выходе из схрона Ри снял с руки изящный браслет с золотыми птицами, у каких рубиновой кровью сияли глаза. Вместо браслета он надел на запястье напульсник Лара, какой тот оставил ему на память.
Кожа напульсника пахла холодным пеплом. Вскрикнул и рассыпался искрами огонь в очаге.
Чувственные губы тронула лёгкая улыбка. "Друже, - мысленно обратился Монарх Сайма к Советнику Каракома, - как же мне тебя не хватает. Но ты это знаешь. Уверен, что знаешь..."
Море дышало ровно и спокойно, и так же билось сердце Монарха - ровно...