Холодный сон 5

- Дедушка Лейтиш, ты столько вложил в меня знания, а сам это знание – как в паутину липкую своими тайнами…
- Уймись, стрекоза! Не вейся вокруг, лукавая! Ты как будто танец свой ко мне направила?
- Танец – знание. Не подрезай ему крылышки. Расскажи мне о городе предков. Разве можно нас лишать этой памяти?
Сжался старик. Без удивления принял, что ведомо танцовщицам о городе, но и открываться не торопится. Понятно, что память гораздо нужнее будущему, чем прошлому, но  как быть, если воспоминания кажутся бесславными?
- Хороши  твои пируэты, бабочка. Легко тебе кружить без груза совести. Полетай попробуй, когда голову от стыда к земле клонит.
- Дедушка Лейтиш, в чём же провинность  ваша перед предками?
- Бросили мы город, когда волкоголовые  нагрянули. Как услышали рёв да гиканье, побежали всем предместьем в леса прятаться.
- Но ведь вы же подмогу  в лесу готовили, дедушка?
- Собирали…думали вооружиться да  с тыла ударить… но исчез наш город. Налетела метель невиданная, стёрла его с лица земли. А холод пошел как наказание… Ох, и немилосердная ты, девонька. Растревожила танцем.  Для чего? Что изменишь теперь?
Понурился Лейтиш,  ушёл мыслями в давно минувшее.  Не зарубцевалась память, и вина по-прежнему – кровящей раной  поперек души. Тот, кто убегает,  не на храбреца похож - на предателя. А если еще вернуться некуда ему, чтобы битву продолжить, то замучает ощущение пожизненной трусости.
 Танцовщица  тоже молчит. Думает. Оплошность – ещё не злодеяние. Но чувства выживших ей, кажется, понятны. Когда от неведомой болезни умерла её маленькая сестрёнка, жалость Айветы  больше на вину была похожа. Казалось: мало заботилась о малышке,  отмахивалась, не берегла от напастей. Наверное, правильно приходит такое чувство, чтобы при жизни люди больше дорожили друг другом.
Вот только зачем правду о городе замалчивать? Нет, не жаль ей, что разворошила боль Лейтиша, сам учил:      «Хочешь занозу вытащить, перемоги боль. Хочешь от яда змеиного избавиться, плачь, но прижигай укус». Жестока боль правды, но уж куда животворнее, чем боль вины.
Ещё ниже опустил  Лейтиш голову. Велик  гнёт бесславия, но если на молодых переложить, ещё тяжелее станет.   Вот и прикрылись ложью, чтобы не выглядеть  скверно перед потомками. Думали оторваться от былого, жить достойно жизнью нынешней. Но права, наверное, неугомонная: сколько угодно можно  корить себя за упущения, только кому от этого польза, если ничего не меняется?   
- Дедушка Лейтиш, я поняла, почему Хранитель говорил про единомыслие. Мы только вместе понять сможем, как с зимой справиться. Ты расскажи мне сейчас о городе. Так, чтобы я словно внутри побывала…


Продолжение  http://proza.ru/2024/05/29/509