Холодный сон 9

Сосново-пряный, с осенней грустинкой день звенел от напряжения.
Готовились к этому дню основательно. Людей собирали отовсюду: и заболотных, и с острова, и с дальних вырубок, и с одиночных заимок. Даже  оледенелых  решили поставить в круг.
С рискованной затеей смирились не сразу и не все – родственники Ершена до сих пор щетинились. Косились на Айвету недоверчиво.
 Общее людское волнение привкус имело совсем не праздничный:  к страху примешивалась горчинка  обречённости.  Обретут они что или потеряют последнее?
Брук от плота махнул приветственно, коснулся ободряющим взглядом. Улыбался так, словно не ревновал уже Айвету к танцу.
Он прибегал к ней вечером первого дня, когда граница вдруг осталась без призора. Становье, не смирившееся ещё  со странным  решением старейшин,  гудело от тревоги. А Брук  выглядел довольным, словно рад был разделить  ответственность с оборонницами. Ну конечно:  какому парню  приятно прятаться за спину девушки?
Он то забрасывал Айвету вопросами, то замирал, представляя, как всё это время город  стоял на своём месте  и непрерывно ждал.
Когда в человеке от обиды или от страха холод заводится, ходит он, как стужа лютая, и всем зябко от такого и муторно. Но разве справится человек в одиночку со своим бесчувствием? Только среди людей и  может оттаять сердце. А здесь целый город…
- Приходили же Хранители. Почему они не сказали людям, что город рядом, что  его разбудить нужно?
- Хранители говорят непонятно. Толкуют больше о согласии да прощении, а мест и событий словно  не замечают. Им как будто неважно, что происходит вокруг человека, они  следят, чтобы он оставался человеком внутри.
И  Брук опять замолкал под впечатлением услышанного. Рядом с ним хорошо думалось, и Айвета возвращалась мысленно к встрече с Хранителем, восстанавливала в памяти  слова, наполненные особым смыслом.
 Мир держится мудростью. Высокие ее обладатели сквозь  времена и расстояния несут людям свет великой истины: человек не одинок среди звёзд, человек очень дорог мирозданию. Жаль, что люди, оглушённые своими страхами, ослеплённые обидами, не способны порой ни видеть, ни слышать…

Танцовщицы волновались. Всем составом, как сегодня, они собирались редко. А так, на виду всей общины, в диковинном танце! Вопреки сомнению! Со смутным лучиком  надежды.
- Ты уж не подведи, глазастая, - напутствовала Айвету  Иванна. Вздохнула - не привыкла  идти за младшей.
- А мы на что? Поможем! - беззаботно сказала  Ольма. Она уже распустила волосы, готовясь к действу. Вела себя так, будто не сомневалась, что завтра община выйдет из лесу и надобность в дальних вырубках  отпадёт… вернется ее суженый…
Элина легко обняла Айвету:
- Давай! На тебя вся надежда.
Огненным драконом взлетел над поляной гудящий костер, заплясали на ветках языки с дымными хвостами. Три огромных круга, один внутри другого с центровым из танцовщиц пришли в движение. Люди, стоящие  со сплетёнными на плечах друг у друга руками,  в едином порыве  двинулись вдоль стены нависающего леса.
Танец – это устремление к небу. Кто держит  небо в себе непрерывно,  тому открывает оно свою высоту.
И начинать нужно  с неба. Если не видно его сквозь сомкнувшиеся  над головой  кроны, это не значит, что неба нет.
Непременный  поклон земле, дающей опору.
Благодарность, вознёсенная  миру, дарует слияние с ним. Распахивается душа,  трепетное тело  растворяется  в пространстве любви.
Разнообразие неоглядно, и танец берет радость момента, - восторженное сияние солнца, хвойный  праздник  и медленное  кружение облаков.
Взять для полёта свист крыла ласточки,  невесомость паучка из воздуха…Стать березкой, ощутить босыми ногами глубинную силу земли, вспорхнуть листочками, приветствуя ветер… Прыгнуть в ветер, промчаться сквозь зеленый шелест…
Яркими мазками творила Айвета рисунок большого танца под названием жизнь. Она звала в эту жизнь сонные избушки под снегом и ту, что навеяла сон.
 Отклика не чувствовала.
Взором внутренним давно была там, в морозном кружеве сна, в ватной глухоте улочек, скованных тяжелым безветрием. Утренней зарёй кружила над палисадниками, заглядывала в маленькие окошки. Лапы морозных узоров держали сеть,  отстраняли от зимних пленников.
 Сколько же вам, люди, нести повинность сна? Не было всеобщего отторжения, вам показалось. Близкие не забывали вас никогда. Просто очень трудно  сохранять теплоту в окружении собственных страхов…
  Твёрдый, колючий воздух шуршал, как иней. Тянущим холодом сквозило из глубины  давней обиды. Белая паутина безвременья звенела ледяным хрусталём.
Первым всплеском метнулось отчаяние, предвестник наступающего ужаса. Волна поддержки за  спиной Айветы слабела – видно,  никли  и рвали цепочку слабые танцовщицы.
- Айвета! – донеслось до неё, словно из другой жизни. Это мама звала от большого общинного круга. – Айвета! Марианна пришла! Она  с нами!
  Мамочка! Спасибо!  Догадалась, как помочь своей танцовщице!
Все эти дни, следя за приготовлениями, Айвета думала о Марианне. Искала её и вчера, звала и кричала в безмолвие леса. Помнила, что нужно беречь силы, потому танец расходовать не стала. Нашла расщеплённую берёзу, прижалась к ней и попросила:
- Передай ей, что люди стали другими. Ещё передай, что обида не греет. Даже законная обида праведной не бывает…
Марианна стояла настороженная и неуверенная,   чьи-то руки расцепились и захватили её в общий круг. Она даже сделала несколько боковых шагов, подстраиваясь к общему движению,   но вдруг отделилась и вступила внутрь круга, прошла к танцовщицам. Резко сбросила свои лохмотья, неожиданно властно кивнула Айвете, давая понять, что поведет сейчас она.
Марианна шла неровно, не заботясь о красоте движений, изображала нечто знакомое и дремучее, она то приседала, то корёжилась, исходя тоскливой болью. А потом вдруг взметнулась, прижала руки к груди и раскинула их на всю ширь, словно отдавая  сердце миру.
Айвета  летела  за  воспрянувшей иволгой, забыв о недавней усталости. Билось восторгом понимание: то, что выводила  бывшая  волшебница, было главным в сегодняшнем танце. Не смогла бы Айвета уловить этой великой малости, потому что не стояла еще над бездной страдания. Только Марианна и могла представить  миру  образ прощения.
Целиком выплеснулась иволга и обессилела. Отступила в сторону и со слабой улыбкой следила, как  птицами летят мимо  девушки, закрученные в вихрь осознания.
Ликовал навстречу упругий ветер, вздымались кроны и гладили небо радостным шелестом, а ещё выше – стремительно неслись облака.
 Сотни осиновых ладошек трепетали-хлопали танцовщицам, творящим путь в пространство большого сна.  Неизведанное, необъятное, небезопасное, - чем откроется оно людям?
Айвета рисовала пробуждение.
Сон – не жизнь, хотя он намного легче, чем жизнь.  Но  человек выбирает трудности.
Пусть много в жизни страха, обид, предательства, но не превзойти им теплоты человеческой, что держится на горячей силе прощения.
 Что-то изменилось в сонном безмолвии, будто ветерок встрепенулся. Дрогнула пушистая ветка,  зашуршал и осыпался  иней. Снежный козырёк над крышей  наконец-то прочувствовал долгую тяжесть и обрушился, ухнув с облегчением. Шум разбудил молодую яблоньку, что согнулась под снегом. Гибко выпрямилась красавица, вскинула ветку и стукнула ею в окошко:
- Просыпайтесь, хозяева!