Отбойные течения

Посвящается О.Ш.

В Хиккадуве заканчивался сезон дождей, когда он прилетел в Коломбо.
Не смотря на хорошую стыковку рейсов, перелёт был утомительным, хотелось лечь и выспаться, но любопытство не давало покоя, манило на улицу, оглядеть местность.

Ступени веранды отеля спускались прямо к песчано-галечной отмели пляжа. Пройдя к береговой кромке, он разулся, ступил в воду, ощутив приятное тепло. Пенный поток щекочет лодыжки песчаной взвесью, тянет вслед откатывающейся волне.

Вода играет матово-голубыми и оливковыми красками. От мокрого песка  поднимается йодисто-травяной аромат. Прогулочные лодки,  во множестве качаются в виду пляжа. Высокий сезон еще не начался, туристов мало, пляж безлюден. Одинокие серферы пытаются поймать волну. Каменистая гряда уходит в глубину, зубцами рифов выступает над волной вдали от берега.
Размытое акварельное во влажных разводах облаков небо приглушает солнечные лучи. Можно не бояться ожогов.

Решено, пару дней проведу  на берегу.

***
Вокруг незнакомая земля. Ветер несет  ароматы тропиков, пахнет кондитерскими пряностями.  Новое Солнце не по-нашему встает и заходит,  да и само время течет иначе.

Спокойнее дышится.  Какие-то сны прилетят ночью, не те, что дома. У еды и питья  неожиданный  запах и вкус здешних мест.

Бытовые привычки  реинкарнируют  в новое  пространство. 

Нет бремени повседневности.  Нет привычного инфошума.

Когда путешествуешь один, забываешь привязанности, нет влияния сильных  личностей. Не давит чужая харизма.  На эмоциональный ландшафт возвращается аутентичность.

Вдали от мест, где настигла скорбь, уменьшается масштаб  воспоминаний, как в перевернутом бинокле.

Стихия странствий несет обновление. Возрождает к жизни.

Что есть во мне, есть и в океане, что есть в океане есть и во мне. Горечь прошлого растворяется.

Произнося в уме утешительные мантры, он качался в тёплых волнах. 

***

Ожидания увидеть подводный многоцветный карнавал не оправдались.  Кораллы были мертвы.  Их убил грязевый поток, хлынувший с суши после удара цунами. Вместо красочных джунглей дно было выстлано  однообразными комьями вспученной бурой массы.  Разглядывать редких рыбешек быстро наскучило.

Сонная, флегматичная тортилла, отдалившись от группы купальщиков, зависла у зеркальной поверхности.

Осторожно приблизившись, прикоснулся к слизистому панцирю. Почувствовав прикосновение, черепаха вытянула складчатую шею, сверкнула на него желтым змеиным глазом, взмахнув лапами-плавниками, стала быстро удаляться, как бы приглашая за собой. Любимица пляжа направилась в сторону прибрежных рифов, куда  и сам собирался прогуляться и, увидев знак в жесте океанского существа, направился вслед.

Скользить в мутноватой воде было легко. Берег быстро удалялся. Приподнимаясь над поверхностью воды, он видел, как  впереди мелькают остовы лодок и клубятся облачка белой пены вокруг черных зубьев рифа.
Ритм океанских волн был величествен и нетороплив.  Медленно нарастающий накат сменялся планированием в невесомости. Он наслаждался ощущением полета, легкости и свободы.
Первое сомнение в дружелюбности стихии пришло, когда спадающий пенный гребень ударил по затылку и спине, слегка оглушил, заставил кувырнуться набок, повлек в глубину.
Вода, прежде прикасавшаяся к телу  мягко ласкаясь и обволакивая, вдруг  яростно вцепилась в плечи, пытаясь выкрутить руки, сорвать маску и спутать лопасти ласт. Высвободившись из водоворота, он приподнял голову и огляделся. Берег был далеко и продолжал удаляться, а поднимавшиеся валы скрывали из виду ориентир. Чтобы проверить правильность курса пришлось дождаться очередного гребня, и оглядеться, зависнув на его вершине и усиленно работая ластами. Он убедился, что сильно удалившись от берега, почти не приблизился к рифу, тот оставался левее.
Развернувшись, он продолжил плыть, но уже часто оглядываясь и сверяя курс с ориентиром.
Настоящая тревога от предпринятой затеи подступила, когда невдалеке мимо  прошла лодка. На мгновение, подняв голову из воды, он увидел, как рулевой с высокой кормы показывает в его сторону рукой, а   пассажиры,  отправлявшиеся на океанскую прогулку,  машут в его сторону платком, очевидно пытаясь что-то сказать.
Он замер на месте, в нерешительности, провожая удаляющуюся корму. Что-то не так, раз вид  головы над водой в удалении от берега читается как явный признак бедствия. Очевидно, никто не попадает сюда по своей воле.
Вглядываясь в сторону рифа, он едва различил  чернеющий пунктир, прерывающийся пенными всплесками.

Помедлив еще немного, решил все же повернуть в сторону берега и с неприятным удивлением ощутил, что волна не просто поднимает и опускает, а уносит прочь от берега на большую воду.

Течение! Догадка царапнула судорогой страха по груди и холодком сползла по животу.
Сгруппировавшись чтобы придать телу минимальное сопротивление набегавшему потоку, погрузив голову, вытянувшись вдоль линии движения,  он поплыл в выбранном направлении и продолжал, пока не одеревенели плечи и бедра. Оглядевшись, обнаружил, что береговая линия отнюдь не приблизилась, но даже слегка отдалилась.

Тогда он с трудом сдержал желание закричать о помощи. Самоуверенный болван! Как мог возомнить, что  плавать в океане  так  же легко как у пляжей Хургады! Хаотичные мысли закрутились в голове. С берега никто не увидит. В отеле  не встревожатся его отсутствием. Ждать когда пройдет рядом прогулочная лодка, махать руками, взывая о помощи? Глупо, безнадежно. Нельзя оставаться на месте, течение не ждет.  Освободив рот от загубника трубки,  отдышался, поправил маску и продолжил плыть, экономя силы и чередуя нагрузку на руки и ноги.

Понимая, что паника несет верную смерть,  попытался собрать волю и сосредоточиться. Вода теплая, он не замерзнет. Держится на поверхности без усилий,  можно чередовать работу и отдых. Стемнеет  не скоро. Надо выбрать ориентир на берегу и двигаться, не петляя, строго в одном направлении.

Упавшая отвесно масса воды с силой толкнула вглубь, заставила на мгновение инстинктивно зажмурить глаза. Открыв и оглядевшись в мутном пузырящемся потоке, он увидел продолговатый желтый цилиндр, крутящийся перед лицом,  схватил его, оттолкнулся ластами и поднялся на поверхность. Цилиндр оказался его дыхательной трубкой, вырванной потоком из загубника. Автоматически вставил её на место и,
торопясь, пока не сомкнулся над головой очередной гребень, вылил воду из маски, откашлялся, плотно прижал к лицу, подтянул ремешок, закусил загубник, нашел взглядом выбранную полоску здания на  берегу и поплыл, стараясь не думать о том, что от прочности стекла и резины  зависит жизнь.

Все мысли сузились до команд, отдаваемых телу. Увернуться от падающей водяной горы. Лечь на спину, дать отдых рукам. Работать. Работать, держать на ориентир. Оглядеться, не догоняет ли волна. Отдышаться пока не перестанет колоть в боку. Ополоснуть маску, чтобы видеть нужную точку  на берегу. Расслабить шею и плечи. Когда не осталось сил взбираться на пик волны и оглядываться, продолжал машинально повторять приемы, уже не поднимая головы, почти в забытьи, сосредоточившись на дыхании и следя лишь за тем, чтобы нечаянно не втянуть воду в легкие.

Так продолжалось час или полтора, пока  по колену не чиркнуло шероховатым, заныло и защипало. Нащупав дно, оперся  на ноги, ощутив непривычную тяжесть тела, путаясь ластами в песке, боком по-крабьи, стараясь не потерять под ногами опору, повлекся в сторону полоски пляжа.

Стоя уже на берегу и стягивая ласты, ощутил головокружение, темноту в глазах и, едва не потеряв сознание, тяжело сел на песок. Плавание окончилось далеко от места, с которого началось. Оглядываясь по сторонам, он удивлялся тому, как окружающее уподобилось искусственной декорации, застывшей в отсутствии действа. Было не ясно, чем разрешится двусмысленная пауза: оживлением или мраком за упавшим занавесом.
Преодолев, наконец, слабость в ватном теле, он поднялся и пошел вдоль берега. Вода, забыв прежнюю ярость, мягким покрывалом ложилась на сушу, сонными ручейками скатывалась назад, пенясь и завихряясь вокруг щиколоток, погружая пятки в толщу песка.
Пронырливый бич-бой  приблизился и какое то время шагал рядом, заглядывая в глаза, изображая на пальцах хитрые знаки. Цветастые бриджи полоскало ветром на его тонких ногах, лицо асфальтового цвета растягивалось в улыбке. Он шевелил губами, но ни голоса ни шелеста волн  не было слышно из-за звона в голове.

Почему происходящее лишено атрибута достоверности? Вот он  прыгает, склонив голову набок, вытряхивая воду из ушей, садится на камень, стаскивает шорты и футболку, отжимает воду, но  сомневается в правдивости  мгновения.  Пытается прервать мутный тяжелый сон про самого себя и не может.  Кто-то прямо в голове  напористо читает рэп.

Выпукло-вогнутые волны волотильны,  вовлекают вглубь. Сонные воды смыкаются. Донный песок весОм.

Слова настойчиво повторяются, захватывают убедительностью,  примагничивают внимание, отбрасывают и компрометируют прочую реальность. Неотвязный речтатив рисует в воображении беспомощно застывшее тело, влекомое в толщу воды. Он всматривается и  узнает себя. Жив я, в конце концов, или  захлебнулся и  утонул, когда сорвало маску  волной? 

Течение отпустило, но дыхание волн  удерживает.  С собственным   вдохом и выдохом тяжесть тела то улетучивается, то возвращается, будто  не сидит на береговой тверди, а летает вверх-вниз, захваченный невидимым маятником. Выходит, это он, нелепо раскинув конечности, болтается  между дном и поверхностью,  уносимый течением   дальше от берега.
 
Но кто же тогда  сидит на камне, разглядывает ноги в мокром песке, кровянистую ссадину на коленке… 

***

Он не утонул и осознал себя, наконец, живым, когда подошли две женщины и одна из них спросила на родном ему языке

- Простите, вам плохо? Может  дать таблетку валидола?

Тут только  понял, что  довольно долго сидит на камне, откинув, буквально, ласты и прочую плавательную амуницию, ссутулившись и поникнув,  чем, очевидно, привлекает сочувственное внимание.  Поза и бледный вид указывают  на сердечника в стадии легкого приступа.

-Вы доктор ?, -поинтересовался он в свою очередь.
-Здесь отдыхаю, а дома медсестра в службе спасения.

Он оглядел стоящих напротив.  Шатенка, сдвинув очки на лоб, слегка наклонилась к нему.  Девушка подросток с любопытством изучала разбросанные вокруг вещи.
Собственный голос звучал глухо, отдавался гнусавым эхом в заложенных ушах, челюсти, долгое время стиснутые на силиконовом загубнике, двигались с трудом.

-Сам  не пойму, хорошо мне или плохо,- он попытался улыбнуться,- решил понырять возле  рифов,  подхватило течением, едва не уплыл на Мадагаскар.

-Вообще-то к этим рифам ходят на больших моторных лодках, а не своим ходом. Вам повезло, радуйтесь, что сидите на берегу, а не в гостях у морского царя. Мама, пойдем, с ним все в порядке, -девушка нетерпеливо встряхнула головой, отбрасывая влажные волосы.

-О,  я, было, подумал, что говорю с неземными созданиями, русалки,  нереиды… 
-Мы то не русалки, а вот у вас и впрямь всесильный ангел-хранитель.
-Именно. Он в критический момент напомнил притчу о лягушке, угодившей  в кувшин с  молоком.
-Расскажете?
-Непременно, - он улыбнулся непослушными губами.
-Возьмите, вот, влажную салфетку, у вас кровь на коленке.
-Мне бы что-нибудь сердечное,- силясь сохранить шутливый тон, он принял от сестры милосердия  белый квадратик, заглянул в её круглое обветренное лицо, оттененное шейным платком и встретился с глазами, смущенно скользнувшими по его расслабленной фигуре. На лице была скрытая улыбка.
Все время, пока он с трудом выговаривал свои тирады, та  критически осматривала его, ища вероятно какие-то симптомы. От внимательного взгляда самочувствие заметно улучшалось.  Не обнаружив ничего угрожающего, выпрямилась.

-Рекомендую прогулки по пляжу. Мы с дочкой после обеда ходим кормить черепах вон к той косе, - она протянула руку в сторону серой каменистой полоски, терявшейся за листвою пальм.

Медсестра с дочкой медленно пошли в сторону отеля. По спине пробежала снизу вверх волна приятного тепла. Это не было тепло камня, нагретого солнцем.

Ведь специально выбирал отель, где нет соотечественников и на тебе …

 ***

Он увидел её стоящей  в воде в позе рыбака. Одной рукой  придерживая  подол туники, другой окуная  пучок травы, она, очевидно, предлагала черепахе лакомство.
Длинные косые волны омывают загорелые бедра, смуглый профиль обращен в глубину.

Подойдя к береговой кромке, наблюдал, пока из-за спины не раздался  пестрый подростковый голос.

-Мама, к тебе утопленник!

Медленно шагая в сторону берега, поднимая брызги и балансируя руками, она с вниманием разглядывала его и улыбалась, он же пытался дать ей подходящее имя. Афродита? Океанида? Марина? 

-Мы познакомились при необычных обстоятельствах. Жаль, не спросил,  как вас зовут,  не поблагодарил.
-Решили исправиться?  Елизавета, можно Лиза.
-Я Виктор. Ваш голос вернул меня из пограничья. Низкий поклон.  Почему вы решили подойти и заговорить на русском?
- Сострадание или  профессиональная деформация личности. Точно не знаю. Я видела, как в ресторане  за завтраком вы подливали жидкость из фляжки в стакан с соком.

Москвичка, здесь не впервые. Отдыхаю и пополняю запасы препаратов. Нет, не для себя, дома небольшая  практика  с рецептами из аюрведы, массаж, косметика, очищение.  Ничего особенного, но клиентам нравится. Что интересного? Природные парки. Для буддистов посмотреть местный храм, съездить в Галле, в Канди.
Да, вот, в местном храме остановился  гуру, или странствующий монах или старец, как у нас говорят. Местные к нему ходят за наставлением, но не отказывает и приезжим, за пожертвование. Нам выдал обереги и гороскоп.

От Елизаветы он впервые услышал об отбойном течении. Конечно, опасно. Конечно, были случаи. Обычно  ставят щиты, ограждения  флажками. Но пока не сезон, никто не следит, пляжи и отели почти пусты.

Дочка, зовут Дарья. Заканчивает гимназию. Мечтает стать филологом.

-Ну не решила еще. Может все-таки  дояркой,- вставила гимназистка, услышав упоминание о себе.

В местной кухне на удивление не много морепродуктов. Еще увидимся? Ужин в кафе?
Все может быть.

***

Он шел в храм, движимый любопытством и желанием выразить благодарность за благополучный исход происшествия. Кому её полагалось адресовать? Местным божествам, природным сущностям, силам природы, духу океана, он не знал ни их имен, ни статуса, но полагал, что если они где и обретаются, то в духовной обители.

По мере отдаления от центра города улицы расступались, отдалялся городской  шум. Опасные узенькие тротуары, условно отделенные от проезжей части провалами водостоков, сменились дружелюбной тропинкой в окружении буйной зелени.  Вместо стрекотания тук-туков из листвы баньяна слышался мелодичный  птичий посвист. Зверёк с полосатой спинкой и беличьим хвостом  бежал следом по ветвям, шурша коготками по древесной коре.

Карликовый динозавр-игуана, испуганный его приближением, извиваясь и неуклюже перебирая лапами, пополз в тень кустарника, тускло поблескивая грязно-бежевой клеенчатой кожей и ощупывая землю черным прутиком змеиного языка.

Дворики храма были безлюдны, но отнюдь не казались заброшенными. В них царила мягкая, доброжелательно-уютная, умиротворяющая пустынность. Она струилась от ослепительно белой ступы, похожей на гигантский колокол, опоясанный сужающимися кверху кольцами. Основание ступы покоилось на круговом цоколе, в нишах которого стояли изваяния Будды.  Они глядели  с выражением, какое бывает на лице безмятежно задремавшего ребенка. Маленькая гладкая  собачонка медленно подошла, села рядом и робко взглянула большими  грустными глазами, часто дыша и свесив язык цвета докторской колбасы.

Оставив сандалии у нижней ступени лестницы, он пошел вглубь дворика, ступая по ровному красному  песку, горячему и твердому как камень.

Раскидистые ветви реликтового дерева покоились на ограде. Цветные ленты плыли в вязких потоках теплого воздуха.
-Благодарю тебя, гений этого места, за покровительство и защиту, - произнес он про себя, поглаживая в пальцах пергаментный листик.

Человек, опоясанный до колен в белое покрывало, очевидно кто-то из служащих храма, убирал опавшую листву. Вспомнив свое нечаянное знакомство,  Лизу и её рассказ, он решил углубиться  в изучение  храма и познакомиться с одушевленными обитателями.

-Hello! Can I ask you please, allow me to visit your temple?

Уборщик кивнул,  дав понять, что берет на себя роль гида, отложил метлу и неторопливо, с достоинством, зашагал к зданию под красной черепичной кровлей.
Потупив жесткий взгляд, утратив горделивую гренадерскую осанку и опустив лицо, как бы ослепленный исходящим сиянием, он отводил в сторону покрывала,  показывая своему экскурсанту скрытые в нишах с изваяния. Экскурсанту было знакомо лишь одно, - изображавшее  лежащего Будду.  Что полагается делать паломнику при виде подобных святынь он не знал и потому испытывал неловкость, но отступать было поздно. 

-I was told that wandering monk was staying in your temple. Can I talk to him?
 
Комната старца отделялась перегородкой от большого зала. Он стоял вполоборота к вошедшим, лицом к окну, положив вытянутые пальцы на подоконник, как пианист на клавиатуру, одетый по-домашнему в костюм горчичного цвета, похожий на пижаму или медицинскую униформу.  Лучи, падая на складки  ткани, выделяли его сухощавую ссутуленную фигуру из  серой мглы помещения.

Всем своим видом, позой, профилем лица с высоким лбом и скошенным подбородком он неожиданно навеял воспоминания о школьной юности.

Ну конечно,  школьный учитель математики, бодрый саркастичный старичок-еврей, вот так же любил  стоять у окна, глядя в небесную мартовскую синеву, улыбаясь чириканью воробья в открытой фрамуге, солнце блестело на лысине и линзах очков. А в это время  класс в напряженной тишине решал задачи контрольной работы.

Математик настойчиво  разделял ученическую массу  на  одаренных личностей и заурядных простачков.  От того и задачи на доске были разделены чертой  на две части: обязательную - минимум «для всех»  и премиальную - «для способных».

Стопка проверенных тетрадей выкладывалась на учительский стол для раздачи. На обложке рядом с пятибальной оценкой  часто обнаруживалась  словесная характеристика: « Светлая голова», «Хвалю, держать!», «Серость! Убожество!», «Недотёпа», «Тупее  валенка!» Ученики собирались у стола, разбирали тетради,  перекрестным опылением разносили сведения и  в результате сами разделялись на касты от элиты до низов.   
Гротескный стиль его учительства плохо клеился со строгим предметом. Любое преткновение на сложной задачке выплескивало жгучий коктейль неуместных эмоций, путало мысли и разрывало цепочку рассуждений. Преодолеть черту «для всех» и влиться в «способные» никак не получалось.

Чего преследовал учитель?  Воплощал глубокий педагогический замысел, пытался ли раздвинуть рамки предмета и научить законам жизни, - никто не понимал, но все чувствовали результат его тонкой игры на подростковом самолюбии.

Еще больше  растерявшись, он обнаружил, что вот  снова стоит перед учителем и ожидает  объявления  оценки.

Провожатый, указывая взглядом на посетителя,  вполголоса что-то говорил старцу, тот кивнул и пригласил войти, повернув навстречу гладко выбритое лицо, обрамленное ежиком седых волос. Строгое бесстрастное лицо немолодого человека с выражением доброжелательного внимания.

Сложив руки намастэ, поклонившись  и произнеся заученное приветствие на сингальском, посетитель вошел и  остановился под  пристальным взглядом.

Оставшись наедине, он неожиданно ощутил  бодрящую легкость, а голова стала как воздушный шарик, наполненный серебристым сиянием.

-I would like to get a horoscope for the near future,- так начал он диалог, вложив в интонацию максимум позитива и пытаясь отпустить смущение и нерешительность.
Несколько секунд длилась пауза, на протяжении которой старец блуждал взглядом где-то поверх его головы, а после слегка развел руками и заговорил.

-One is looking for a lot of pleasure, so he`ll suffer a lot, -
произнес он, расставляя паузы, медленно и мягко.

-Испытав ужас смертельной опасности,  остался легкомыслен, беспечен… не желает читать  язык  обстоятельств…  порхает по поверхности,  не углубляясь в поиски смысла…

Пространство вокруг говорящего  ширится и расходится в стороны, вбирает в себя напряжения невидимых вибраций. Интонации голоса,  подобные пению гобоя, придают  словам объем и поэтическую образность.  Слушатель жадно ловит смысл сказанного, каждое слово отзывается глубоким волнением.
 
-Ищи разгадку, а не новые приключения…они тебя сами найдут.
Свой гороскоп прочтешь на мандале.  Твое число 27. Кто не понял свое прошлое, тот будет переживать его снова, так учил Благословенный.

Он вышел за полог, отгораживающий комнату, прошел за провожатым вглубь помещения к большой картине на стене. 

Mandala of Samsara,- пояснил  гид, принимая протянутую  купюру и удаляясь.

Вот так. Приговор запечатан в пакет и вручен осужденному. Обжалованию не подлежит.  Ключ к прочтению  зашифрован в картине.

Центральная часть мандалы изображала концентрические круги,  поделенные на сегменты с живописными миниатюрами.
Внутренний круг  заключал образы  трех  животных.  Круги напоминали циферблат, а тела животных, свернувшиеся  спиралью в стремительной погоне друг за другом, - часовую пружину, задающую ход фигуркам миниатюр, сменяющим друг друга в бесконечном  вращении.   Циферблат со всеми его обитателями держало в  лапах багровое существо с пятиглазой  головой.  Существо глядит свирепо,  лапы когтисты и цепки, границы кругов безнадежно отрезали запертые внутри картинки от холмистой местности с пасторальным пейзажем на заднем плане - статичным, умиротворенным и осененным улыбками бодхисатв.

Мысли запрыгали и спутались. Нет, конечно, напрашиваясь к духовному лицу, не ожидал легкой  беседы о пустяках.  Но и строгого выговора тоже. И о чем эта картина, вроде как «Сад земных наслаждений»  Босха?  Что в ней касается лично его?  Ведь был прочитан след  происшествия.  Характеристика явно о нём. Нелицеприятно, но справедливо.   
Рассудительный прагматик, он озадачился,  не торопясь  отбросить услышанное как досадное недоразумение.

Бредя по знакомой тропинке в обратном направлении, вдруг увидел, как из тени листвы выступили цветы неизвестного названия,  собрались в  клумбу, играющую на солнце алыми  бликами, и бесстыдно выставили желтые пестики, наподобие  безымянного  пальца, торчащего из кулака.
Бесхитростные цветы показывают «Фак!» напыщенному ничтожеству. Он злится как капризный ребенок и уже готов с палкой в руках наброситься на обидчиков и сбивать наглые головы.

Осознав комизм положения,  беззвучно рассмеялся, подняв лицо к небу.
Ну что ж, не вышло из визита увеселительной прогулки. За то, вот и задачка для способных. Благо, теперь не надо ни с кем соревноваться в сообразительности.

***
Накануне отъезда Елизаветы с Дарьей, он решился пригласить их на прощальный ужин и получил согласие.
Вид на океан  с веранды кафе напоминал морской пейзаж  в технике сфумато и располагал к молчаливой созерцательности. Бледнеющий жемчужный шар с размытыми янтарными краями скатывался к горизонту. 

-А я дошел до храма и удостоился  приема. Ужасно стыдно. Спросил  про какую-то ахинею, про гороскопы.

-И что, получил напутствие?

-Получил разнос за легкомыслие и был отправлен изучать мандалу.

- И ты воспринял  всерьез?

-Знаешь, он очень сильный эмпат и тайновидец. Когда тебя читают как открытую книгу, поневоле поверишь, что сказанное не шутка. 

-Неужели узнал о себе что-то  новое?

-Скорее получил головоломку. От решения зависит знание будущего.

Отрываясь от смартфона, Дарья время от времени вставляла в разговор бойкие фразы.

 -У неудачников-самоубийц  открываются  способности.  Вот у нас в классе  мальчик вставил в розетку женскую шпильку для волос. А в результате - музыкальный слух. Стал играть на пианино и петь. А вы, возможно,  станете  предсказателем.

-Как думаешь, почему у буддистов Сансара круглая? 

-Круг лучше всего отражает бесконечность повторений.

-Все повторяется. Земля кругла и нету на ней угла…

- И у каждого есть свой День Сурка.

-Я не против, если б повторялось только хорошее, но увы…

-Но все ж лучше, чем у христиан. У них земная жизнь - единственная попытка и  притом с нулевыми шансами, а в итоге Страшный суд и вечная мука.

-Потому что жизнь дается  один раз и прожить  надо так, чтоб не было мучительно больно и не жег позор за бесцельно прожитые годы.

-Где ты такое узнала?

-К вашему сведению, это девиз хоббита  Фродо из «Властелина колец».

-Кажется, он где-то подслушал.

-Дарья мечтает о журналистике и карьере блогера.  Помнит много цитат, но путает авторов.      
 Витя, налей мне еще вина.
Изящными пальцами с маникюром розового перламутра она подвинула бокал, взметнув сонм тактильных галлюцинаций.

Солнце вот-вот должно было превратится в лиловый шар и коснуться горизонта, но в какой-то момент неожиданно исчезло среди облаков и выдавало себя лишь отраженным сиянием.
Небо преобразилось. Стало вдруг глубоким, объемным и многослойным. Множества фигур, соткавшихся из облаков в оранжевых ореолах, на фоне голубизны, переходящей в багровый сумрак, выстроились рядами и устремились вдоль серой границы разделяющей воду и воздух.

Не в силах  предаться мирному созерцанию картин, разворачивающихся в небе над океаном, он окунулся в витавший над столиком эффект маскарада. Его дух возникает,  когда история знакомства коротка, паттерны восприятия подвижны и дают шанс казаться не тем, кто есть на деле. Мятежный, дерзкий  и обманчивый дух побуждает к неожиданной откровенности, обещает перезагрузку переживаний, обновление чувств.

Лиза говорила об отвлеченных вещах:  природном заповеднике в Канди,  походах по аюрведическим деревням, но взгляд, выражение лица и робкие нотки в голосе несли как бы виноватое признание  в слабости перед постыдной тайной, как бы призыв в соучастники. Да, здесь и сейчас дыхание земных искушений повеяло и накрыло.  Зачем преграждать естественное течение жизни, бежать из мгновения в никуда?  Пустота и холод  и так  всегда рядом, готовы навалиться и придавить. Проблески  радости  редки, удовольствия далеки и осудительны.

Курортный флирт подошел к закономерному финалу, интрига созрела и требовала  решительного шага. Воспользовавшись моментом, когда Дарья пошла к стойке бара за мороженным, он, отчаянно стараясь не скатиться до дешевой пошлости, наклонился к своей даме и, понизив голос, заговорил.

-Лиза, когда слышу твой голос, на меня веет теплом. Жаль, что все останется только воспоминанием, когда  уедешь.
-Разве тебе холодно и  некому согреть?
-Ты особенная, как ни одна другая женщина. В твоих глазах, в голосе загадка.
-Разве ты еще не понял, что все женщины одинаковы?
-Вероятно, и у всех мужчин есть сходство. Скажем, Винсент Ван Гог чем-то подобен  Пьеру Безухову, но опосредованно.
-Не шути так, я люблю импрессионистов. И что же ты чувствуешь?
-Не поверишь,  я чувствую себя как Буратино, на пороге волшебной дверцы и не могу удержаться, чтобы не шагнуть.
-Деревянный человечек часто ошибался в выборе друзей. Не боишься?
- По-правде, боюсь, но еще сильнее хочу стать твоим пациентом. Могу я надеяться? Может зайдешь ко мне, поговорим об этом?
Она покачала головой, глядя снисходительно и понимающе.
-Я спущусь на ресепшн, когда дочка уляжется. Там и поговорим.

***
Когда по всем правилам выполнены подготовки к ритуальному танцу, не исполнить его уже невозможно.
Проскользнув в дверь его номера, Лиза стала похожа на сомнамбулу. Потупленный отсутствующий взгляд, замедленные механические жесты, бесцветный голос.
Собственно, и от него также  ничего не зависело.  Поток подхватил и понес, принуждая выполнять то, к чему неуклонно приближались. Короткие взгляды вспыхивали  мгновенными бесстыдными картинками, обжигали  и перетекали в жесты и движения, обволакиваясь теплом и влагой.  Он понимал, что с ним Лиза, под его ладонью тепло её кожи, но из-за плотного мрака, стоявшего в комнате, не вполне различал знакомые черты. Темнота под сомкнутыми веками наполнялась невидимыми тенями. Они вплетались в их движения, превращали его в марионетку. Натягивали нити, порождая спазмы в груди и животе, порождая судороги и стоны.  Если б он мог сосредоточиться на их образах, то вероятно отпрянул, отброшенный  отвратительным видом. Но тени умело маскировались. Кружась, завихряясь, они настырно толкали к финалу, плотоядно преследуя добычу.
И финал вспыхнул багрово-фиолетовым салютом, распался на остывающие синеватые языки, повисшие на стенах и потолке. Тело, потеряв  чувствительность и тяжесть, повисло над бездной, а голова воздушным шаром без привязи,  полетела ввысь в потоке теплого ветра.
Тени бледнели, отступали, растворялись в воздухе, унося дотлевающие искры.

Из оцепенения их вывел шум дождя за окном.

-Фанданго, -медленно проговорила она, растягивая гласные, низким грудным сопрано, вслушиваясь в удары о стекло капель, разгоняемых ветром.
-Это такой испанский степ с кастаньетами, романтичный и страстный? , -откликнулся он, пытаясь вернуть на место тело и голову.
-Я про дождик, погода портится, как бы не задержали вылет.
-Если задержишься, я буду рад.
-Ах, вот ты какой эгоист! Я буду сидеть на чемодане, а он - радоваться.
-Эгоист, романтик и гедонист, потому и ценю каждый теплый и красочный день в череде холодных и бледных. Ты делаешь мои дни ярче.

Вспыхнувший свет ночника заставил зажмуриться. На её лице, подпертом ладонью,  безмятежная мечтательность  перетекла в деловитую отстраненность.
-Ужин удался, но мне пора собираться, - сказала она как бы с легкой ноткой печали.

Потом рассеянно ходила по комнате, собирая разбросанную одежду, поправляла прическу перед зеркалом, а он смотрел в бледнеющую темноту в оконном проеме.

-Расстаемся. Не скучай, будь осторожен на воде.
-Деревянный человечек не тонет. Как я найду тебя дома?
-Обыкновенно. Звони и пиши.

***

Испортившаяся погода принесла хандру.
Сказка, чтобы продолжаться, требовала двухголосого сказочника. Он сочинял и отправлял отбывшей восвояси Елизавете витиеватые посты, шутливые, восторженные, интригующие, полные радужных ожиданий. В ответ приходили короткие пустые  ответы, не дающие шансов на развитие.
Звонки домой напоминали о скором возврате к грубым материям повседневной жизни.

Постепенно его заполняла вязкая тягучая безучастность и пустота. Он чувствовал себя как игрок, потерявший крупную ставку и вмиг утративший  весь азарт и кураж.

А ведь прав был монах, подумал он,  вспомнив первые слова странного диалога в монастыре. Видно есть всеобщий закон равенства страданий и удовольствий. Ищешь одно, а  умножаешь другое. Выходит счастье посередине. Но вот  сейчас он в точке пустоты, и чувствует себя отвратительно.
События последних дней вспоминались как дежа-вю: будто участвовал в них не он, а другой.

Захотелось напиться и пойти бродить под дождем.

Да,  обывательское жизнелюбие плещет у меня через край. Да, не выношу тусклых будней финансового клерка,  ищу убежища  в романтических утехах. Прячусь в карточные домики,  а они  стоят  до первого дуновения.
А что еще раскручивает спираль жизни? Какие иные силы?
Я странен, а не странен кто ж? Кто  не ищет того же? Кто проживет свой век в сплошных заботах о хлебе насущном и  без единого проблеска радости, под гнетом смирения, долга, терпения?
Наивный дурачок, на пятом десятке лет все слоняюсь по миру за солнечным лучиком, не знаю к чему прилепиться…
Так размышлял он, сидя на камне посреди полоски пляжа, глядя в затуманенный горизонт, прихлебывая из горлышка теплую настойку.

Первой была Л. С неё началась двойная жизнь. Казалось, семейный хомут чуть слабее стал давить на горло, но не надолго. С ней он понял, что женщина может быть нежной, отзывчивой и вообще в  мужчине ценить выше любовника, чем устроителя быта. Потом она вышла замуж и отдалилась.

Еще была Т. «Пеппи длинный чулок», как она себя называла в  шутку. Она очаровала своей оторванностью от  грубого и насущного, своим парением между небом и землей.  В перерывах между объятиями авторитетно  рассуждала о духовных практиках, о восточной философии, о связи потустороннего с материальным.  Розовые очки полиняли, изумление прошло, чары рассеялись, открылась грубая правда. Возвышенные эманации  излучались с банальной целью конвертироваться в материальные блага. Расставание было тягостным, как черное похмелье.

Потом была Л. Жгучая азиатка. Идеальная любовница.  Она была ей не только для него, но и еще для нескольких мужчин одновременно. Такого он не смог вынести.

Бредя по пляжу в потоке сырого  ветра, машинально подсчитывал число своих любовных приключений. Одноразовые полупрофессионалки, искательницы безобидных легких приключений, одинокие страдалицы с рассудком, пораженным фетишами.  Мимолетные чувства,  мотыльки однодневки. От романтических восторгов до навязчивых блужданий в склизких лабиринтах маргинальных тусовок.  Песнь песней и уродливая пошлость.
 В сознании воцарялась хищная химера, принося жажду и темные вожделения, требуя  жертв, запредельных страстей, грубых, обжигающих. Он не мог ей противиться, не знал к кому прибегнуть за помощью. Получив свое, на время  отступала, оставляя  ледяной хаос.

Химера  рептилия. Не она ли отняла у Адама первородное единство с Создателем, разделила мир на добро и зло, заманила в пучины познания, столкнула в безнадежное бегство по виткам бесконечной спирали от страданий к блаженству.

А потом была она. С ней, казалось, сбылось все, что мог желать от женщины. Но  её унесла внезапная смерть.  Она там, за пропастью тайны рождения и смерти, непостижимой человеческому уму. Ощутив её холод,  хочется бежать, прятаться, искать скорейшего забвения.  Вот почему он здесь.
В полнолуния покойница приходит в сновидениях. Говорит из телефонной трубки, что произошло лишь недоразумение, ничего непоправимого. Он просыпается, и темнота будто озарена  лампадой, а на сердце лежит  нежданное радостное послание.  Удивляется, что  явь со своей правдой не давит тоской. Выходит она не исчезла, продолжает жить в недоступном отдалении инобытия и оттуда прикасается к душе, утешает.
 
Сколько же всего их было?

Определив число, он снова изумился. Двадцать семь. Именно столько заплывов в темных водах с тайными течениями встало в памяти. И в итоге каждого пустота, новая жажда, тщетные суетливые попытки забыть о прошлом, заместить потерю новой находкой…

***
Первый приступ озноба и легкого головокружения настиг  в стеклянном переходе аэропорта.  Редкие извозчики с помятыми лицами, одиноко топчутся в потоке прибывших пассажиров, назойливо бубнят вполголоса  вкрадчивые льстивые заклинания.  Командир,  куда поедем?  Такси, такси, у нас подешевле. Кислый жуликоватый портрет столицы. Вот он и дома, здравствуй, родной город.

Дачный поселок, где решил провести остаток отпуска, был безлюден и погружен в промозглый мрак межсезонья.  Луч налобного фонарика пробивался сквозь чернильную  темноту. Он шел через сад к дому, оглядывая владения. Земля  черна, словно вымазана сажей, склонились голые ветви слив, поникли розовые кусты, спутались увядшие стебли дельфиниума.

Как, однако, у нас различны времена года. Как выпуклы деления  сезонного циферблата.    Жителям тропиков не понять. Рассказал парнишке гиду, что в России водителю приходится два раза в год менять колеса на машине: зимой одни, летом другие. Иначе просто невозможно ездить по снежным дорогам. Тот не поверил, подумал шутка.

Темнота в луче фонарика клубилась мелкой изморосью, туманом и паром от дыхания. Вероятно, все же подскочила температура.
Всё живое погружается в дремоту, покорно клонится ко сну, холодному,  тяжелому, до весны или навек – неведомо.  Никому не завещано пробуждения. 
Он отпер дверь и вошел в дом.
Довольно  слюнтяйских интеллигентских рефлексий. Затопить камин, заглотить таблеток, чтоб не разболеться, в кровать и выспаться.


***
На темном потолке оранжевым пятном мерцает отражение пламени.  Гриппозная лихорадка  не дает уснуть. Песок царапает припухшие веки, тяжелы удары сердца, ноет ломота в суставах, мысли  кружат, не находя опоры.

Безысходны круги, неизбежны потери.  Неизменно ускользает счастливый призрак.  Нет, он не в силах одолеть загадку непутевой жизни, но надо остановить, наконец, этот  безнадежный марафон. А что останется взамен?
Иррациональная надежда пожизненно осужденного? 
Вера в загробное блаженство?  Нет у него ни веры, ни надежды.

Или, вот еще, придумать себе необитаемый остров посреди океана и поселится на нем.  Жизнь океана велика,  необъятна,  не скорбит по утопленнику, не разделяет радости спасенного, ты в океане ты часть его жизни.

На отмели остов погибшего брига, а подо мною остров, остров безмолвия и одиночества,
среди океана грез. Точно не знаю, сколько я здесь, но видимо очень давно, воспоминания  медленно тают, как следы на песке. Когда бы умел молиться Богу, о возвращении не думал. Небо повсюду,  рукой подать, как  больше  нигде на свете. Вернуться  -  это спастись  или погибнуть? Огрубевшие пальцы выводят буквы, кладут обрывок  в бутыль.
Вечерний отлив, теплый Гольфстрим, послание в никуда. Целительная магия  изгнанников - бесцельно излучать мысли в пространство. Призрак отчаяния приходит с сумерками. Главное, не ждать ответа, тогда не тронет.
 
Незаметно  подкрался сон.

***
Он вглядывался в темноту, пытаясь узнать место пробуждения и предметы вокруг постели. Комната загородного дома. Душно от горячего камина. Серебристый луч пробивается в щель между шторами. Пятном белого бархата лежит на простыне. Нащупав под подушкой часы, разглядел бледные светлячки циферблата. Ночь. Три часа.  Сердце успокоилось, жар лихорадки отступил. Поднялся и вышел на крыльцо вдохнуть свежего воздуха.

Пока спал, выпал снег. Из небесной бездны глядит яркий полукруг лунного диска. Светятся перья  облаков, мерцают звезды, сереет рваное снежное покрывало на газоне.

Мегаполис заслоняет звездное небо. Теснит стенами зданий, слепит электрическими разрядами. Взгляд, куда ни кинь, упирается в сияние рукотворной мозаики, притупляется, приземляется.

А здесь шагнул за порог и вот он, звездный купол. Протяни ладонь и потрогай начало бесконечности. На небесной панораме в одном мгновении сошлись лучи, свидетели  всех времен.

Не так ли души тех, кто отошел в  вечную обитель, грезят снами о земных путях? Времени не стало. Все киноленты прожитого свиты в  клубок. Многие-многие круги вожделений, упоений, клятв, предательств, очарований, забвений, нежности, ожесточения, восторгов  и уныний сжались в точку.
Некуда улизнуть из этого концентрата послевкусий. Не сменить картинку. Все перемены там, где осталось время. Каково это вместить всё разом? Когда то узнаю.

А с неба сходит безбрежный покой, ничего не прося взамен. И зачем гоняться за ним по кругам самсары? Его там нет. И кто сказал, что власть рептилии, замыкающей круг, всесильна?

Океан покоя. 

Вот бы собирать его как сокровище, копить в тайном сосуде, хранить при себе, у сердца.

Если упадет звезда, то исполнится.

Он стоял, запрокинув голову к небу. Но звезда не упала.

***

 2024 г