И. Любарский. Из польского восстания 1863 г. Ч. 2

И.В. ЛЮБАРСКИЙ. ИЗ ПОЛЬСКОГО ВОССТАНИЯ 1863 Г. ЧАСТЬ 2.
(Рассказ крестьянина-очевидца)

К ИСТОРИИ ПОЛЬСКОГО ВОССТАНИЯ 1863-1864 ГОДОВ

Современная орфография С. В. Федоровой

(Перевод текста в современную орфографию русского языка сделан с первоисточника «Любарский И. В.  Из польского восстания 1863 г. // журнал Исторический вестник.  Москва. 1899. Год двадцатый, апрель-июнь. Т. 76.  С. 886–894.». Встречающиеся в тексте непривычные для современного читателя словосочетания были сохранены мной. Старинный русский алфавит содержал больше букв, чем современный, и мне пришлось изучить его, чтобы не ошибиться в написании слов)


Эта расправа не обошлась однакож для деревни безнаказанно. Правда, повстанцы из партии Скупинского не успели отомстить нам, потому что на другой день после происшествия эта партия в виду приближения русского отряда, постепенно оставила свою позицию, повесив вахмистра и беременную женщину. Но, спустя недели три, к нам пришла другая партия, и хотя по её следам гнались русские, но всё же повстанцы приостановились и потребовали немедленно выдать убийц Скупинского. Все отзывались незнанием, да это и правда, так как трудно было сказать, кто собственно был виновником расправы, когда все душили и били. Тогда довудца, опасаясь потерять время в расспросах, порешил, что тут все жители - разбойники и шпеги (шпионы), и приказал схватить без разбора трёх человек. Эта роковая участь постигла двух стариков и одного подростка, которых повстанцы и увели с собой. Не далее, как через час прошли через деревню русские и в первом же от деревни лесу увидели трёх наших односельцев повешенными и ещё тёплыми. Так как толстая верёвка не очень затянулась вокруг шеи мальчика, благодаря его малой тяжести, то этого повешенного отходили, и он остался жив; двое же стариков, несмотря на все попытки к спасению их, не возвратились к жизни.

Брат, как впоследствии стало известно, был обучен стрельбе, и в каждой стычке его выдвигали вперёд с командой застрельщиков; поэтому он скоро, месяца через два, был убит. Отец был в косиньерах, которых обыкновенно держали позади, считая таких вояков ненадёжными. Только тогда их гнали вперёд, если случалось, что русские отступали перед большою силой. Быть может, этому косиньерству отец обязан тем, что остался жив. Он возвратился домой уже летом. Не имея о нём никаких известий, мать моя и я с сестрой считали его погибшим и горько его оплакивали. Поэтому он появился к нам, как бы с того света. Мы все бросились к нему, осыпали поцелуями и обливали слезами радости. Но это был уже не прежний крепкий и краснощёкий мужчина; теперь отец явился истощённым, жёлтым и слабым до такой степени, что с трудом держался на ногах. Испытавшего множество тяжёлых невзгод во время беспрерывного  шатания с народовым войском, переходя зимою реки вброд и ночуя иногда мокрыми в лесу, оставаясь по нескольку дней без горячей пищи, отец до того расстроил своё здоровье, что почти не вставал с постели и года через три умер.

Отец много рассказывал нам о всех претерпенных им злоключениях. Жалею, что я тогда не записал их для памяти. Теперь все подробности уже ушли из головы, но всё же в общих чертах кое-что помню. Польский отряд, куда привели отца, состоял первоначально из ста с небольшим человек; начальство над ним после ксендза Скупинского принял Верещинский. Так как повстанцы плохо были вооружены (человек тридцать носили разнокалиберные ружья, остальные ходили с косами наподобие пик), то Верещинский избегал встречи с войсками и почти без остановок водил своих людей с места на место по Ловичскому и Гостынинскому уездам, причём повстанцы забирали в казначействах и гминных управлениях казённые и общественные деньги, перехватывали почту, портили телеграф, брали у жителей под квитанции довудцы съестные припасы, всякую живность, лошадей, подводы, одежду и вербовали людей в повстанье. Через месяц эта партия состояла уже из 500 человек и имела достаточно ружей, доставленных из-за границы. Первая стычка с русскими произошла в конце февраля недалеко от Гостынина и кончилась не в пользу поляков. Они поспешно ушли, не убрав даже своих раненых, и скрылись в большом казённом лесу. Сюда же вскоре пришёл с своею партией Ремишевский, отставной капитан русской службы, и соединился с Верещинским, так что образовался отряд человек в 800. Командование всеми этими повстанцами принял на себя Рамишевский. Как военный человек, он считал невозможным выступать в бой с этим необученным сбродом против сильного и хорошо вооружённого войска и, лавируя с своим отрядом, усердно производил людям всякую муштру и учил стрельбе, если только представлялась возможность пробыть несколько дней на одном месте.

Покойный отец мой всегда говорил, что он бродил с повстанцами против собственной воли, в силу роковой необходимости. Мысль об оставлении повстанья никогда его не покидала. Но куда деваться? Хорошо, если б арестовали его русские; тут ещё возможно избавление. Между тем он видел много примеров, что убежать из банды крестьянин и пробирается к домашнему очагу, но в первом же местечке, а часто и в деревне, польские власти - бургомистр или войт из шляхты - арестовывают беглеца и, вместо выдачи военному начальству, передают его довудце первой проходящей повстанской партии. А довудца или вешает или подвергает жестокой экзекуции.

Судьбу отца решило кровопролитное дело при деревне Будде Заборовской в начале апреля. Здесь соединённую партию повстанцев настиг значительный русский отряд и стрельбою из ружей и пушек произвёл большое опустошение в польских рядах. Когда же солдаты бросились в штыки, то поляки не выдержали и обратились в беспорядочное бегство. Много в этом деле полегло повстанцев! Пользуясь замешательством, отец бросил косу и отдался на волю Божью. Тут он, вместе со многими другими, был взят в плен и передан в г. Лович военному начальству. Прежде всего отец отправлен был в военный лазарет, где пролежал около двух месяцев. Допросы в следственной комиссии продолжались недолго. Там сразу убедились, что отец был невольною жертвой принуждения; поэтому его совершенно освободили с отдачей только под надзор полиции. Домой он добрался благополучно, благодаря тому, что большую часть пути последовал при отряде, шедшем в нашу сторону.

В начале 1864 голда повстанье ещё кипело, но уже в летние месяцы видимо стало ослабевать. Повстанские партии показывались в нашей стороне в это время редко, и были они малочисленны. Тогда по всему краю была учреждена военная полиция с начальниками-офицерами в каждом городе и местечке. По деревням также установлена сельская стража с обязанностью арестовывать всякого подозрительного проходимца. С своей стороны жонд народовый, чтобы парализовать влияние военной полиции, наводнил весь край своими жандармами, которым молва присвоила впоследствии название вешателей и кинжальщиков. И вот в это-то время наши деревни очутились между молотом и наковальней. Придут бывало в деревню или приедут верхами человек десять или больше вооружённых народовых жандармов и первым делом повесят старшего над сельскою стражей, а то и всех человек пять стражников; вешали также и тех мужиков и баб, кто на расспросы военных начальников указывал куда направилась проходившая через деревню банда. Одновременно с этим они бывало переберут по хатам всяких съестных припасов, и след их простыл. Что могла сделать против такой силы ничтожная сельская стража и даже целая деревня? А затем случалось, что по следам этих разбойников является летучая русская команда, и офицер налагает контрибуцию на всю деревню за то, что жители не оказали сопротивления вешателям и снабдили их продовольствием. По слухам, народовые жандармы много замучили всякого люда во всём крае. (КОММЕНТАРИЙ АВТОРА. По официальному счёту таких жертв было 2000, в том числе немало женщин. Но число повешенных должно быть больше, судя по тому, что вначале гминные войты опасались доносить русским властям о зверствах жандармов; кроме того, случаи расправы, совершённые в глухих захолустьях, могли остаться не обнаруженными). Только уже к концу года сельская стража приободрилась и стала арестовывать не только одиночных повстанцев, но иногда и кучки из нескольких человек, приходивших из лесов голодными, оборванными, измождёнными. Впрочем, в то время повстанье совсем уже погасло, жонд народовый не существовал, и бродившие кучки людей, не знавших куда деваться - эти "недобитки" эфемерного войска - были нестрашны; они скорее возбуждали к себе жалость, чем злобу. По арестовании таких бедняков, заботились прежде всего о том, чтобы отогреть их и накормить.

После этих несчастных двух лет (1863-1864) наша деревня, прежде зажиточная и даже богатая, совершенно обнищала. Такие же последствия испытало всё вообще крестьянство нашего края, и это было тем более горько, что "волостьяне"  наши не желали повстанья и даже, насколько было можно, противились ему. Тяжко ответят пред Богом те, которые замутили край и навлекли на него неисчислимые бедствия, а мы желаем и просим у милосердного Господа только одного, чтобы это повстанье было последним. Только лет через десять наша деревня оправилась от разорения, и то благодаря тому, что русское правительство освободило крестьян от власти помещиков.

Это мнение грамотного и даже развитого крестьянина служит верным выражением образа мыслей и настроений всего польского крестьянского сословия. В трёх восстаниях Польши оно не принимало добровольного участия; поэтому революции 1794-го и 1831-го годов можно бы назвать военно-шляхетскими, а революцию 1863 года клерикально-шляхетскою; но ни одна из них не была народною (дворовые люди и "официалисты" из хлопов, находящиеся под властным влиянием панов, не могут идти в счёт). Польский крестьянин в высшей степени консервативен; он с любовью возделывает свой клочок земли, и все помыслы его обращены на то, чтобы улучшить и расширить своё домашнее хозяйство; он расчётлив и бережлив до такой степени, что убыль из его инвентаря, овцы, даже курицы, не говоря уже о лошади, составляет для него несчастье. Поэтому польские крестьяне никаких перемен не желают; напротив. им страшны и антипатичны всякие политические потрясения, разрушающие весь хорошо налаженный хозяйственный строй их быта. Было бы наивно утверждать, что польские крестьяне питают особенную преданность русскому правительству; быть может, такого нравственного цемента и не существует. Но несомненно то, что земледельческий класс в Польше дорожит русскою властью постольку, поскольку она гарантирует общественный порядок и правильное течение жизни и тем оберегает от расстройства материальное и благосостояние. Во всяком случае этот класс населения благонадёжен в политическом отношении. Другое дело интеллигентный слой и духовенство. По видимому, здесь ещё много таких элементов, о которых можно сказать, что они ничего не забыли и ничему не научились, о чём нельзя не пожалеть со всею искренностью славянского чувства. Поляки во многих отношениях - симпатичная национальность, и если бы верхний польский слой, приняв во внимание поучительные уроки истории и здраво оценив современное политическое положение, раз навсегда отрешился от иллюзии о самостоятельной Польше, восстановление которой так же немыслимо, как невозможно реке обратиться вспять, - если бы поляки обратили все свои помыслы исключительно на совместную с нами культурную работу для своего личного и общего блага, без всякой задней мысли между поляками и русскими установилась бы искренняя приязнь, как это и естественно между соседними и родственными народностями, - благо мы не злопамятны и за русскую кровь, обильно пролитую на польской земле из-за трёх революций, мы не виним потомков, наших современников.

            Иван Васильевич Любарский, Казань, 1899 г.
         Перевод в современную орфографию русского языка: Светлана Федорова, Казань, 30 мая 2024 г