Дроздование пана Хрипновича. Акт 31. На крючке

Сатирическая пьеса. Все совпадения имен случайны. Присутствует мистика!

Акт 31-ый.   НА КРЮЧКЕ

  В удрученном состоянии шли усталые пан Ершевич и пан Дубровичус по проселочной дороге от поместья пана Хрипновича к богадельне, так называемой королевской клинике, обустроенной посреди лучшей рощи королевства. Дороги  было всего три  версты, стоило ли брать экипаж?
— Мал клоп, да вонюч, — вдруг многозначительно  изрек пан Дубровичус.
— Очень, очень вонюч, — тут же отозвался пан Ершевич. — Кстати, черную муху разводят на навозе. Это все проделки Сатаны! Погубить решила нежить наше королевство.  Я теперь здешний хлеб не ем: привез два мешка чистой муки из Литвы и пеку себе лепешки.
— А вдруг и литовский сатана подхимичил? — неожиданно спросил пан Дубровичус.
  Путники вздохнули.
— А давайте отметим наш визит к чудаку, — предложил экзорцист. — У меня в апартаментах еще  полным-полно дареного коньяку.
 Он умолчал, откуда взялся коньяк. Кое-кто подумал, что с этим коньяком Ершевич бегал в Литву и притащил недопитый обратно. Нет! Тот коньяк пригодился для подкупа монахов, сопровождавших историка в подземельях, к мощам. А теперь Ершевичу несли коньяк за исцеление от бесов. Историк-авантюрист был изобретателен и каждый раз придумывал новые заговоры  — повторить  его трюки никто не мог, даже и не пытался. Слава о Ершевиче гремела!
— Краковской колбасы наделаю! — мечтательно произнес Дубровичус.—  Могу и шашлыка! Приглашаю в мои хоромы заповедные. 

***

Вечером уже изрядно поправившие здоровье друзья продолжили беседу о старике.
— Дошли до меня слухи, пан Дубровичус, —поделился тайной экзорцист-историк, —   кое-кто намеренно сокращает жизнь Хрипновичу.
— Кто? Жена-старуха за него держится.  Неужели старая Дроздиха? — захохотал лекарь.
— Скажу по секрету, есть три дамы, которые выпили всю кровь у старца, под видом заботы о нем. Мне принесли перехваченные письма —  занятное чтиво, скажу вам! Я ухохатывался, а порою плакал!
  Пан Дубровичус был заинтригован.  Знал он, что Ежи Ершевич проходимец, но  такой ушлости не предполагал. Тут надо быть в сговоре с почтой!
 — А у меня везде свои люди, — похвастался Ершевич. — Даже за границей.  Меня знают и в Литве, и в Неметчине, и на Руси дремучей. Порою дух мой парит высоко, я оттуда всё вижу! Всё!
— Ну а красотки-то, красотки  для чего  липнут к старику Хрипновичу? Чем он их прельстил?
—Видите ли, пан Дубровичус, наш старец очень хвастлив и болтлив. Всюду рассказывал, что и к самому королю нашему близок, и на службе в королевской охоте был известен, и в правительстве сидел. Они думают, что он богат.  А куда ему несметные богатства девать?  Пока не оставил все старухе и детям, надо попользоваться, отщипнуть у него немного. Но жаден, жаден.  Кроме комплиментов, ничего не шлет. Да и комплименты какие-то вялые, усохшие, как плоть его.
   И Ершевич ехидно захохотал, подмигнув Дубровичусу.  Дубровичус был мало того что опытный лекарь, так еще и скотовод, и ветеринар, и шашлычник.  А разве может шашлычник-ветеринар не быть весельчаком? Это не угрюмый скотопас Варфоломеус  с дальнего хутора, который разбирается только в сортах навоза.
—Стало быть, придется еще разок навестить Хрипновича, прочистить ему мозги, —сделал вывод Ершевич. — Пусть лучше нам даст по горсти злотых, чем каким-то шлюхтянкам беспородным.
   Дубровичус поддержал. Друзья допили коньяк, доели шашлык и расстались весьма довольные встречей.

***

  Пан Хрипнович сам думал о том, как бы еще повидаться с недавними гостями. После всех таинственных процедур у него отменно работало пищеварение  — не пучило, не прокалывало, муха в животе жужжать перестала.  Старик приободрился!
  Поэтому он был искренне рад, когда вновь узрел у своего порога пана Дубровичуса и пана Ершевича, вид у которых был важный и намекал на таинственность.
Пройдя в гостиную, все уселись в креслах; Хрипнович закурил трубку и любезно предложил гостям потерпеть полчаса, пока хозяйка с работницей  пожарят картошечки и сделают настоящей окрошки.
— Знаете ли вы, досточтимый пан Хрипнович, что подвергаетесь опасности, несравнимой с происками Дроздихи?  —вкрадчиво спросил Ершевич.
Хрипнович вперил в него настороженный взгляд. Он внимательно слушал, аж кончики ушей приподнялись.
—Простите  за вторжение в деликатную сферу, что это за дамы, ваши поклонницы, которые столь настойчиво преследуют вас?
Пан Хрипнович ухмыльнулся.
— Не буду скромничать, влюбляются, влюбляются иные. Шлют письма. Но я читаю их вместе с женой. Я однолюб!  — гордо заявил старик.
Ершевич и Дубровичус переглянулись. Похоже, у них не было козырей.
Как вдруг Хрипнович  откровенно признался:
—Будь я помоложе лет на тридцать, я бы еще приударил за одной… Хороша девица. Так и молит о внимании с моей стороны. И что ей надо?
—Деньги, —выпалил Ершевич, — или ваша слава, пан Хрипнович. Друзей хочет ваших охмурить и переманить.  Она ведет себя с вами, как с родным папой. Ну, или с дедушкой. Фото ваше покрывает поцелуями, смотрит на него днем и ночью...
  —Откуда вы знаете ?—нахмурился Хрипнович. Кажется, он был недоволен проникновением в его личную жизнь.
Пан Ершевич  принял вид важный и несколько оскорбленный.
—Так я же ясновидящий. Разве вы не поняли, с кем имеете честь общаться? Кто нежить всякую выводит, честных людей от бесов спасает?
Пан Дубровичус наблюдал за диалогом и пока не вмешивался. Ершевич продолжал:
—Я вам больше скажу, почтенный. Она может добиться, чтобы вы признали ее дочерью, незаконнорожденной. Недаром все твердит про харизму и родство душ.  Очень хитра, хотя по рассказам своим глуповата. Я бы такую не удочерил.
   По слухам, у нее и манер приличных нет. Тут нахамила одному почтенному сеньору, тыкать ему стала. На что он с достоинством отозвался:
— Милочка, я с вами в хлеву из одного корыта не хлебал!
   Пан Дубровичус кивнул, подтверждая слова Ершевича.

Пан Хрипнович глубоко задумался. Неужели историк-экзорцист прав? А ведь похоже на то.
— Но как же я могу прервать наши дружеские отношения? Оттолкнуть эту милую, наивную дурочку?
—Это вы и есть милый, наивный дурачок  — на крючке у опытной авантюристки, — не выдержал пан Дубровичус. — А знаете ли вы, что все, кто прослышал о вашей дружбе с девицей, вовсю смеются над старым Хрипновичем? Мол, седина в бороду, а бес в ребро!
— Не задумывались ли вы, пан Хрипнович, почему эта красотка в критическом для девицы возрасте (а ей может быть и не тридцать, а все сорок) до сих пор одна, нет мужа?  Даже если она вдова, то не пристало ей привязываться к малознакомому старцу!  Она что, вдова?    —спросил Ершевич, который полжизни был  сыщиком.
—Я об этом не спрашивал, панове, это бестактно, —признался Хрипнович. —Хотя теперь вижу, с этого надо было начинать наше  знакомство. Если ее муж жив, то получается еще хуже — или он сбежал от нее, или она сбежала от мужа, с ребенком. Я даже не знаю, сколько у нее детей…

  Пан Хрипнович впал в уныние. Действительно, как он простодушен! Влип в историю! Над ним будут смеяться! Для самолюбивого Хрипновича это было страшнее всего.
—Но чем вы можете помочь мне? —наконец спросил он гостей.
Уже вовсю пахло жареной картошкой, и хозяйка поставила на стол большое блюдо, краем уха прислушиваясь к разговору.
Угостились коньяком, принесенным паном Ершевичем. С аппетитом съели и картошку, и окрошку.
Гости подумали, что если бы не закидон Хрипновича насчет Дроздихи, вполне мог бы слыть нормальным старцем, не шутом гороховым. Захотелось ему помочь.
— Есть один способ справиться с этой шельмой. Сжечь все ее письма. И больше не отвечать на ее любезности.
Пан Хрипнович послушно кивал. Ему даже легче, он устал вчитываться в глупости приставучей славянки. Он вспомнил:
— Но есть еще одна, забугорная. Все липнет ко мне…
— Эта прохиндейка известна по всему миру. Ее надо посылать отважно и грубо, —усмехнулся пан Ершевич.
— Я грубо с дамами не умею, порой сдерживаюсь из всех сил, чтоб не обматерить, — возразил покрасневший пан Хрипнович, — но эту противную Дроздиху я скоро порву, как Тузик грелку!!!
  И Хрипнович затрясся всем телом, словно представляя себя в шкуре Тузика.

  Тут Ершевич достал свой острый осиновый колышек и  пошел  вокруг стола, за которым совершалась сия трапеза. Хрипнович не испугался и не удивился. Дубровичус  наблюдал и ждал момента, когда клиент будет готов к предъявлению счета.
Ершевич  рисовал колышком в воздухе вензеля  и что-то бормотал то из латыни, то на литовской мове. Наконец, он воскликнул:
— Сгиньте, ведьмы лукавые, чтобы духу вашего, ноги вашей, речей корыстных не было у скромнейшего и добропорядочного пана Хрипновича!  Чур, чур, чур!

  Атеист был так растроган, что даже перекрестился.
— Как я вам благодарен, панове! Чем я могу отблагодарить вас за такую заботу обо мне?
— Только потому хлопочем, что вы редкий и истинный патриот Отечества, пан Хрипнович! Мы тоже патриоты.  Можете ли вы пожертвовать на благотворительность  хоть немного злотых? Говорят, пенсионеры дохнут, им не по карману даже черная муха.

  Пан Хрипнович вздохнул.
— Что могут сделать мои жалкие сбережения для кучи пенсионеров?  Пусть не едят муху. Здоровее будут.
— Но вы-то сами не будете есть хлеб с личинками!—в один голос воскликнули разочарованные гости.
— Если прикажет король наш, его  мудрейшее  величество, то буду есть. Если это пойдет на пользу Отечеству! — твердо ответил старик. — Наше правительство вреда народу не желает!

Все встали, раскланялись, и гости удалились. Нежить так и не вылетела из хаты Хрипновича.

Менуэты.

Картинки из интернета.

ПРОДОЛЖЕНИЕ —  http://proza.ru/2024/06/03/48