Глава 56

Айкина жизнь рядом с бабушкой была полна событий. Рядом с ней он познавал мир несколько с другой стороны, с другими домочадцами не так.
С матерью рядом он видел, как рождается хлеб из белой пыли, как тугими струйками бьётся в ведро молоко, образуя вкусную шапку, и мать разрешала её лизать. Как из прохладных на ощупь поленьев, после их попадания в печь, вдруг начинали вырываться красные длинные языки. С виду такие красивые, но злые и острые. Они запросто могли обидеть Айку ни за что.
Когда он был с отцом и старшим братом, его сажали верхом на коня, и это было и страшно, и весело. В своей печи они готовили не хлеб, а железяки. И когда железяки эти, бывало, сготовятся до красноты, их бьют молотком, а потом бросают в воду, и они недовольно шипят. А ещё он помогал отцу кидать на землю зёрнышки. Птички тут же слетались и весело их клевали. Но отцу вдруг жалко становилось зернышек, и он прятал их в землю такой сукастой штукой, которую тягала по всему полю их старая кобыла Тучка.
С Забавой интересно играть. Она добрая. Только Айке не нравилось, когда она начинала кормить его из ложки. И никак ведь не объяснишь, что он и сам умеет. Но она не даёт самому и так торопится, что суёт и суёт ему ложку за ложкой, он едва успевал глотать. Ещё не нравилось, когда Забава начинала его мыть, и больно тёрла берёзовыми ветками. Или спать вдруг заставляла, закрывай, да закрывай глаза. И обидно Айке становилось. Вокруг столько интересного, а ему и посмотреть нельзя. Но он терпел — не плакал и закрывал глаза.
Малому всё некогда с Айкой играть. Он так и норовил убежать в большой мир, а на Айку и не смотрел на прощанье. И стоял Айка, глядел ему вслед и вздыхал.
Тиша торопливо потреплет по головке, расскажет что-то непонятное и страшное и побежит дальше. Ей тоже некогда с ним поиграть.
А вот баушка специально создана для него. Это он сам понял. А ещё понял, что он может остаться без баушки. В любой момент она так и норовила исчезнуть. Только пока Айка не понял из-за чего получаются эти исчезновения. Поэтому старался всегда за ней следить в оба.
Вот и стоя на деревянном плоту посреди реки, ощущая неустойчивость опоры и оглядывая окрестные волнистые воды, он чувствовал беспокойство. Но терпел. А вот за баушкой наблюдать было очень любопытно.
Сначала она носилась взад-вперёд с какими-то палками. И никак не могла понять, нужны они ей или их лучше выкинуть. Потом они вдвоём долго лежали на животах и смотрели рыбок. Потом баушка вытащила из воды камушек, а он оказался плошкой с крышкой. Она долго отковыривала тугую крышку, пыхтя от усилий. Он тоже пыхтел, глядя на её труды. Внутри же оказались красивые зёрнышки. Их баушка стала быстро есть. Он тоже потянулся за одним, самым маленьким. Но баушка не дала, сердито что-то замычала. Всё сама съела. Он не обиделся даже, только слёзы сами навернулись на глаза и в носу больно защипало. А баушка совсем перестала на него внимания обращать, всё что-то мычала и ковыряла в воде, игралась, наверное, с рыбками. А потом стала удаляться. Всё дальше и дальше от него. Вот между брёвнами, на которых он стоял, и баушкой образовалась полоска воды. Вот она стала расширяться, а баушка наоборот, уменьшаться. Айка не сразу понял, что баушка опять сейчас будет исчезать, но, когда об этом догадался, сразу стал беспокоиться и её звать. Но баушка не смотрела в его сторону, она продолжала играться с рыбками и мычать. А он всё звал и звал её.
Наконец баушка подняла голову и посмотрела на него. Глаза её стали широкими, и она закричала страшно:
— Айка!
Но Айке понравилось. Потому что ещё никогда его имя не вырывалось из баушкиных уст так красиво. В его зрительной памяти надолго, может быть, на всю жизнь осталась картина: летний солнечный день, река, он посреди воды, баушка вдалеке с выпученными глазами и раскрытым ртом, и множество блестящих искр, летящих у неё изо рта вместе с его именем.