Непослушание

                НЕПОСЛУШАНИЕ
                Рассказ 
      
          По раскисшей грунтовой дороге одиноко брели три человека. Впереди робко, неуверенной походкой шлёпала высокая белокурая девочка в поношенной  курточке, из которой она явно выросла. Грубая самотканая юбка, напротив, была длинной и путалась при каждом её шаге. Во всём облике девочки проглядывало детское сиротство.
        Слегка отставая от неё, строптиво вышагивала вторая девочка, по всему видать – сестрёнка первой. Эта была одета более сносно: на ней – тёплая куртка с пушистым воротником и меховая муфта.
   Позади девчонок  размеренно шагал  благообразный  мужчина неопределённых лет. Одет он был неопрятно и даже как-то нелепо: длиннополый плащ, утянутый  широким ремнём, на голове шапка, наподобие  кубанки,  на ногах –
 кирзовые сапоги.
В руках у каждого из путников было по узлу. Мужчина хмурил  косматые брови, и то и дело раздражённо выговаривал:
  - Поживее, поживее шагайте! Нам к вечеру до монастыря  надо дойти. Там и отдохнёте!
     День  клонился к закату, хотя  и трудно  было это определить – солнце  вообще  не показывалось на    осеннем небе. Ветер гнал  клочки туч, и  небо выглядело так, что вот-вот  должен пролиться дождь.
    Дорога шла меж чахлых лесопосадок. Шагают   по ней путники, и у каждого  свои потаённые мысли.
      София, так зовут старшенькую, думала о том, как несправедливо  складывается её жизнь. У неё было  желание  выучиться на врача, но смерть матери оборвала   её   мечтания. « Что же с нами будет?» –  вздыхала она, уныло оглядываясь…
       В отличие от  старшей сестрицы  младшенькая, Лиза,  не очень унывала. Взгляд её был дерзким, на всё окружающее она смотрела самодовольно, с одной и той   же мыслью:» Всё равно сбегу к своему  Костику!» 
     Отчим девочек,  Левонтий,  был  удручён  скоропостижной смертью его жены Аксиньи, взвалившей на него тяжкую обузу  по воспитанию  её  двух дочерей. Они и при жизни матери  досаждали ему своей строптивостью, а   теперь  и вовсе стали  в тягость. Особенно за младшей нужен глаз – ей ещё и пятнадцати нет, а она уже невестится, так и норовит сбежать к парням, так и крутится возле деревенских женихов. Как бы   в подоле  не принесла ребятёнка на его беду.  «У-у, срамница!» – подумал  Левонтий, злобно покосившись в сторону Лизы. И он  с раздражением пнул комок набухшей грязи.
       Впереди, на взгорке завиднелась белокаменная постройка. Это и был женский монастырь, куда они направлялись.
Не прошло и получаса, как путники  оказались возле здания с потемневшими стенами и стали очищать обувь, шаркая    подошвами о мокрую траву.
« Ну ,наконец-то, Бог даст, избавлюсь от вас, мокрохвостые курицы», – облегчённо вздохнул Левонтий.
- Во- от, думаю, здесь вам будет хорошо, –
 обратился он к девочкам, – так-то вот, мои дорогие кумушки...
      На громкий стук в наглухо закрытые ворота к путникам вышла молодая девица в монашеском одеянии. То, что она молода, Левонтий  определил лишь по её глазам: они были  выразительными, зелёного цвета, в них как бы отражалось  если не озеро, то   зелёная сочная растительность.
   - Вам  кого? – спросила  девица молодым звонким  голосом.
 « Вот и ладно, – обрадованно подумал  Левонтий, глядя на неё, – не совсем одиноко будет  с такой здесь сироткам»…
 И в его   душе  где-то глубоко-глубоко  шевельнулся червячок обычной человеческой жалости. М-да, он  больше десятка лет прожил  с Аксиньей, и девчонки все эти годы были рядом. Но долго  жалеть Левонтий не  умел, как, впрочем, и раздумывать. В детстве за него  это делала мать – женщина сердобольная,  но мягкая и   слабовольная. Затем  за него  стала думать жена,  тоже   сердобольная, с покорной душой  безропотной рабыни. Всё это и сказалось  на характере и образе жизни Левонтия. Вот и сейчас, недолго думая, он решительно перекинул узел с руки
 на руку и зычным голосом прогудел:
- Вот девчонок  вам привёл. Зови    матушку!
Монашенка молча развернулась и ушла в  помещение. Вскоре к воротам подошла   Евлампия, сама игуменья монастыря, она держала за ручонку маленькую девочку. Та, увидев  чужого дядю, а   с ним незнакомых девочек, испуганно спряталась за широченную  длинную юбку  игуменьи.
- Не бойся, Устиньюшка, это не за тобой, это ко мне, – ласково проговорила настоятельница, поглаживая девочку.
И обратилась к Левонтию:
- Чего вы хотите?
- Матушка, привёл к тебе сироток. Мать  умерла, а мне они в тягость. Разве я справлюсь с такими? –
 И Левонтий  посмотрел на девочек, скривив  лицо в плаксивой гримасе.
- А  метрики   на них имеются? – сразу посуровела Евлампия.
- А как же, а как же? – суетливо похлопал он по карманам.  И спохватившись, кивнул на узел:
- Вот  тут они.
Евлампия  сурово глянула на  Левонтия и неодобрительно  покачала головой.
И он  угодливо согнулся в полупоклоне:
- Помилуйте, матушка,  не откажите! Пропаду я ними!
 И подтолкнув девочек к игуменье, принялся объяснять:
- Вот эта, старшенькая – София, а младшая – Лизавета.
И дёрнув старшую за полу курточки, сурово  приказал:
- Кланяйтесь в ноги вашей благодетельнице!
И сёстры  покорно поклонились.
Им было интересно, что же  дальше будет? Обе надеялись, что, пожалуй, не хуже, чем с отчимом-пропойцей.
Евлампия, нахмурившись, пояснила:
- Имена по метрикам одни, а у нас приняты  другие, не мирские!.. Лицо Левонтия покрылось горячим, как ему показалось, потом.
Игуменья помедлила, оглядела девочек и согласилась:
- Ладно, возьму их, куда же сироткам деваться? От тебя толку-то – вон  как сивухой несёт! Что с тебя взять,   пьющего? ! Ещё сгубишь падчериц, чужие они тебе, чужими и останутся…
И она обратилась к девчонкам:
- Что ж, идёмте со мной, красавицы!
Левонтий в руки старшенькой  торопливо сунул узел и   радостно перевёл дух :
- Вот это дело! – ступайте, ступайте вслед за матушкой.
Сбыв падчериц, Левонтий  немедленно отправился к себе в   деревню Квасцы.
 Обратная дорога его  радовала  больше, чем  недавняя – в монастырь. Радовало  то, что легко избавился  от падчериц, что впереди – желанное похмелье. «Ох, и  славно погуляю    вволюшку!» –
 довольно   потирал он  озябшие ладони.
Прошлёпав  сотню метров по той  же самой разбухшей от дождей дороге, Левонтий услышал   мужской голос:
- А ну, родимая, шевелись, не ленись!
И  в воздухе раздался   посвист кнута.
Левонтий обернулся. 
Его догоняла  сивая кобылёнка, запряжённая в телегу. Поравнявшись с путником, ездок придержал вожжи.
- Ба-а, Левонтий! Ты ли это, милок, шлёпаешь?!  Это куда же тебя носило в этакую мокрядь?
- Я это, дедко Вавила, я, – отозвался Левонтий, – да вот девок своих в романовский монастырь определял.
- Да ну-ну?! – удивлённо присвистнул  ездок, –
развязался, значитца, с  обузой?! Ну,  повезло  тебе, брат! Садись, коли так, подвезу!
 Вавила был из села Романовка,  а  от неё до деревни Квасцы  – всего-то несколько вёрст.  Левонтий залез в телегу, завязался мужской разговор.  За ним и дорога как бы сократилась.  Однако, в деревню всё равно  въезжали  при первых  огоньках в окнах и реденько накрапывающем дожде.
- Вот и приехали, – прокряхтел  Левонтий, слезая с телеги  и поблагодарил Вавилу: спасибочки,  мил друг!   
 Затем  радушно предложил:
- А может, на чарку заглянешь?!
- Отчего же не заглянуть? Чать, мы люди живые! Не откажусь, пожалуй! – обрадовался Вавила, прикручивая  лошадь к изгороди палисада. 
И приятели дружно двинулись во двор.
 За выпивкой они болтали о пожарах, случившихся в их стороне, о  своём здоровье…
О девочках, оставленных в монастыре, Левонтий  так ни  разу не вспомнил…
                ***
       А у сестёр   с той поры началась совсем другая,  затворническая жизнь, о которой они  не думали и которую не знали до этого.  Она была совсем не похожей на прежнюю в родительском доме при жизни милой  мамы. 
Да  что уж теперь-то поделаешь? Надо привыкать ко всему новому – к монастырскому порядку.
    А он начался сразу. Уже  утром, едва проглянуло солнце, пришла вчерашняя девица и попросила сестёр пройти  к матушке.
Игуменья  их встретила ласково.  Приветливо и подробно  стала объяснять о заведённых  монастырских порядках, а под конец объявила:
- Ты, милая, будешь  теперь по-нашему, по- монастырски зваться Ефимией, – обратилась она к старшей. Затем  смерила  взглядом младшую и сказала:
- А  тебе другое имя – Аделаида, – запомнили?
Сёстры молча кивнули.
И потекла жизнь,  размеренная,  монастырская.
Ефимия,  в миру София, старше своей сестры всего на два года. Была она высокой, худенькой со  светло-русой короткой косой. Её тёмно-голубые глаза  задумчиво смотрели на мир  с желанием понять его.    Девичья её   душа была полна готовности сделать людям что-то приятное.
Лиза, а теперь Аделаида, была полной противоположностью старшей сестры. Круглолицая, с  лукавинкой в карих глазах, она смотрела на всех с откровенной насмешкой. Тёмно-русые косы она отрезала ещё в младшем классе,  ходила плавной походкой, высоко вскидывая голову.
     После обедни помощница игуменьи  собрала всех обитательниц на общей кухне монастыря, и  нашла им работу до самой вечерни.
Аделаиде это не понравилось.
«Перебирать овощи и готовить к засолке?! Фи, вот ещё, мне это надо?!» – скривила она губы, пытаясь отмахнуться, как нередко делала дома. Но   работающие рядом обитательницы глянули на неё так сурово, что Аделаида сразу поникла и принялась перебирать помидоры.
       Их женский монастырь располагался в живописном местечке  на невысокой возвышенности, утопающей в густой зелени, украшением которой было   озеро Раздольное. Оно  имело свою особенность:  его левый  берег был пологим,  а  правый  возносился на такую крутизну, что дух захватывало!
 И зачем только Аделаида  вздумала побывать  на озёрном берегу во время прогулки?!   Именно там, она  и встретила  молодого человека,  с первого взгляда  запавшего в  её влюбчивое сердце.
       Лукиний,  так звали парня, проживал  в мужском монастыре, расположенном в том же местечке среди  вековых сосен. Был  он   высок, с  вьющимися волосами до плеч,  завораживающим  томным взглядом. Вот этот  завораживающий взгляд его  тёмных глаз   и околдовал  Аделаиду. Из головы и сердца  девушки моментально улетучился образ её прежнего возлюбленного – ненаглядного Костика.
А у Ефимии  другая стезя,  она подружилась с сироткой Устиньюшкой. Её до глубины души тронула   судьба этой шестилетней девочки, которая  ещё недавно  жила   в соседней деревеньке. Её  семья  ничем особенным   среди других не выделялась. Но всё порушил пожар, в одночасье унёсший жизни  её родителей.  Тогда соседи только и успели спасти маленькую Устюшу.
 Близкой родни у неё не было, и  односельчане, погоревавши, увезли  девочку в монастырь, где   служила её дальняя родственница Евлампия. Она и заменила сиротке родителей.
    Жизнь  в монастыре  тихая, строгая, благообразная, не терпящая мирской суеты.  Здесь исправно исполняют службы:   заутреню, обедню, вечерню. Не каждая молодая послушница выдержит такую строгость.
     Аделаида песнопения ещё как-то выдерживала,  а вот чтение акафиста её не только утомляло, но и до крайности раздражало.  Одни лишь прогулки, которые разрешались два раза в день, доставляли радость. И она, дождавшись    этих счастливых прогулочных часов,  нетерпеливо бежала на озеро.
  Здесь  поджидал её Лукиний.  Они  подолгу стояли на  озёрной круче, любуясь гладью воды, слушали  таинственный шёпот прибрежных камышей и  звонко окликающее их эхо заозёрного бора.
 И такая  благодать обступала их, что у обоих замирало сердце!
Но  Аделаиду мало занимала  красота  округи. И вообще  её  ничего не интересовало, кроме жгучего чувства любви.
Ефимия вскоре узнала про тайные свидания сестры и укоризненно заметила, покачав головой:
- Послушай, Лиза, оставь  в покое ты этого Луку!  У тебя же Костик есть!
  Младшая  в ответ лишь презрительно дёрнула плечиком.
- Вот тоже сказала мне! – фыркнула она, –
 где теперь этот Костик и   где я?!   А  Лукаша такой ласковый, что любить хочется!  Всё на свете отдала бы, только  быть бы с ним рядом!.
И  сияющая Аделаида  радостно устремила глаза в небо.
     Игуменья  пока  не догадывалась о  сердечных воздыханиях  молоденькой послушницы. Старшая сестра  же стояла на своём  и не уставала внушать ей, чтобы одумалась и всё повторяла:
- Лизонька! Опомнись! Не доведут  тебя  до добра эти встречи  с Лукой…
-  Понимаешь, Софийка,  мои чувства  кипят во мне! При виде Луки я испытываю  настоящее блаженство!   Будто   плыву куда-то по волнам,  будто навстречу своей настоящей любви плыву!  Уж извини, сестрёнка, видно,  такой   меня мамка родила. Так  что отстань! У тебя своя жизнь – тихая, богоугодная. А у меня  своя – широкая, как   половодье. Понимаешь, ши-ро-ка-ая!..
  И она капризно вздёрнула носик. 
 Игуменья Евлампия, до поры  занятая, не замечала вольностей Аделаиды. Ей было не  до того.   Маленькая Устиния, напуганная  гибелью родителей при пожаре,   долго не   могла  прийти в себя –
 всё порывалась куда-то бежать,   бредила во сне и  постоянно звала   мамку. Евлампия  немало сил  тратила на то, чтобы успокоить малышку. Со временем  ей это стало удаваться.
  Сиротка  начала привыкать к своей доброй тёте, постоянно ходила за настоятельницей, держась за  её широченную  юбку. А ещё она полюбила  монастырский крольчатник. Маленькой Устюше  нравились  ушастые  кролики. Она их  гладила  ручонкой и радостно улыбалась.
И  Евлампия  тоже радовалась  тихому выздоровлению малышки и  всё говорила:
- Слава тебе, Господи! Упросила тебя  не оставлять  сиротку бесприютную без твоей  великой помощи!..
       А  монастырская жизнь шла своим чередом. У послушницы Ефимии к этому времени   обнаружились способности к рукоделию. Её вышивки умиляли игуменью затейливостью  и  яркостью узоров, и она  похваливала послушницу:
- Ай, да умничка! Прямо  на выставку твои работы! Молодец, дочка! Ежели  коленкор  с мулине закончатся,  ещё  закажу  привезти!
 Наступившие  зимние  дни  для Ефимии проходили  в занятиях рукоделием.  А  для её младшей сестрицы они стали  сущим наказанием. Зима  прямо-таки  съедала её. Аделаида  тоскливо слонялась  по  подворью, не находя  ни занятий, ни интереса, и не знала, куда девать себя.
Бывали минуты, когда на неё находило как бы просветление,   она   забредала в молельню и принималась  класть страстные поклоны. О чём была её мольба?  Конечно же, не о смирении, не о   спасении души. Вся   страсть  её молений сводилась к Лукинию, он  становился для неё настоящим божеством.
       Ефимия  молчаливо осуждала  тайные страдания сестрицы, о которых никто и не догадывался в монастыре. Она  не раз пыталась   поговорить с сестрёнкой по душам, но та лишь отмахивалась:
- Никогда ты меня не поймёшь, – говорила она, –
 пока нечто подобное сама не испытаешь!..
                ***
        Зима  была тоскливой, со  жгучими морозами.  Аделаида ожила, когда она прошла; опять   настала возможность встречаться с любимым.
  Ах, как пьянили её эти редкие встречи!..
      А у  Ефимии новые переживания – до неё дошёл слух, что  их отчим  окончательно спился, и  родительский дом  ушёл за долги. А она-то рассчитывала, что  они  со временем вернутся в него. А теперь и мечтать об этом нечего…
 Настоятельница, заставая  свою  молодую послушницу  в слезах, принималась утешать её, говоря:  «Все -то, доченька,  когда-то в горести впадают, плачут, скучая по прежней жизни, а со временем привыкают. Всё образуется!..
Но вопреки словам настоятельницы,  ничего не образовывалось. Говорят же, что беда  в одиночку не ходит.  И здесь так было.
       В один из тех летних дней Аделаида и Лукиний, как обычно, прогуливались по лесу, набрав букеты  цветов, они  вышли к озеру и присели на бережку под раскидистой ракитой. Но и ракитовый тенёчек не спасал их от духоты. И Лукиний   предложил:
 - Аделька, ты   пока посиди, а я    искупаюсь, – голова что-то разболелась от жары…
- Хорошо-хорошо, родной! А я венком займусь, –
 радостно  ответила  Аделаида.
Оглядываясь на неё, Лукиний с удовольствием бросился в воду и мелкими саженками стал грести. Аделаида улыбалась ему.
И вдруг  улыбка сошла с её лица.
 Девушка   увидела, как  Лукиний  нелепо и беспомощно бьёт по воде руками, а   на  его лице застыла гримаса испуга.
- Лукаша, что с тобой? – вскакивая, встревоженно  крикнула девушка.
Запрокидывая голову, он пытался что-то сказать,  а  не получалось. Наконец,  испуганное заикание сорвалось с его губ:
- Па-па-пад-паду-ч-чая!...
Приступы этой болезни и  прежде  случались у Луки, но  проходили сами собой. А тут вода будто сковала тело.
- Держись! Держись! Я  бегу к тебе! – крикнула она, бросаясь в воду.
Потребовалось всего несколько взмахов, чтобы оказаться с ним рядом.
  Аделаида  поймала его руку  и потянула на себя. И он так крепко вцепился в запястье Аделаиды, что стало не оторвать.
- Давай,  Лукаша, плыть к берегу! – кричала она.
Они долго барахтались. Намокшая одежда тянула  на дно, и силы стали её покидать…
 Поняв, что самим им не выбраться, Аделаида отчаянно завопила:
- Помогите-е!
«ите-е!» – гулким эхом  разнеслось над водой.
 Но берег был безлюден.
Их головы   в последний раз  высоко вскинулись  и  скрылись  под водой. Тёмные круги разбежались по водной глади…
А вокруг всё цвело и благоухало – стоял жаркий  день Ивана Купалы.