Посмеялся над убогим
Вот, посмеялся над убогим и сам в капкан попал.
Плечо ноет, спасу нет, словно никогда в ключице и не бывало, не стояло, всё время на привязи в надрыве, чуть ли не болтается на жилах, куда хочешь туда и веди его, только больно. Впору на саморезы крутить да гвоздями насквозь ключицы прибивать и с другой стороны на загиб приколачивать – вот так ноет.
Рука вверх не подымается, только до горизонта. Горизонт еще показать могу, а как солнышко в зените светит и проходит его по небосводу – фигушки, накосе выкуси: из ноющей боль страшная начинается, как Баба Яга, только ещё страшней. Пока висит вниз, то и то, и то могу делать, словно плечо целое и от руки не оторванное, а как к горизонту и выше: всё инвалид Куликовского сражения, ложись и помирай. Теперь жизненные цели возвышенней горизонта ставить нечем, а как поставишь, если цель рукой пролетариату не показать ни с кепкой, ни без кепки.
Я левша, и не позор ли, что рука моя левая так себя ведёт, заартачилась ни с того ни с сего, сигнализирует о чём-то, а о чём не пойму, просто ложись и помирай без объяснения причин несогласия со мной, такого расклада и непотребства. Главное, никаких симптомов к такому поведению моих левых верхних конечностей нет, всё как обычно: городское безделье и парижский деликатес по утрам в виде кофе с клубничным круассаном во рту с выходом на балкон, и всё – чего ещё им надо, чего не живётся, чего не мечтается, например, о скором лете «во глубине Сибирских руд» Архангельского естества таёжной нирваны…
Перед этим, ну, перед надуманными левой рукой проблемами, за месяц о лете спохватился, аж, можно сказать, всполошился от неожиданности, что тут уже совсем скоро оно случиться и произойдёт, май уж на исходе, ахнуть не успеешь как тепло станет: маечки с оголённым торсом, джинсики в шорты, тапочки на босу ногу, и тут же эти деликатесные круассаны с кофеём на боках уже красными флагами реют, и чашу весов внешнего вида вниз от мачо на неприличную глубину к задрипышам тащат. Кто из девчат на такие недотрожные обстоятельства при тесных делах глянет и не побрезгует? вряд ли кто, только если со стран с ЛГБД, и то сомнительно…
Посмотрят наши и отшатнуться: как ржавой стрелой по мужскому самолюбию стрельнут, как зазубренным серпом мужское сердце искромсают, как нежную душу мужика в лохмотья отвращением своим обратят. Решил, что скорее надо такие безобразия и наросты с тела срочно удалять всеми незапрещёнными способами, пока время Че ещё не настало и не колотнулось в ЧП.
Вышел, покуда темно, на балкон на зарядку, рассчитал, что когда посветлеет через месяц круассаны как раз и провалятся в наивное от забот тело и усвоятся мышечной массой. Руками, ногами подрыгал, помахал, поприседал, пооджимался – стандартный дембельский набор доходяг, «покидающих родные края», так сказать, выполнил. Кровь застоявшаяся во мне заиграла, закипела, потекла, забурлила, в голову подалась, настроение улучшилось, депрессивные настроения улетучились: живи не хочу! как хорошо!
Назавтра ещё лучше. Решил и посложней вершины взять: и тяжести, и изгибы, и растяжки применить. И всё бы хорошо, но тут в самый разгар разгульного веселья позвонил Пис.
Подумал, этот сам с привязными плечами ходит, сейчас сурочит меня. Нет бы трубку не брать, так как не возьмёшь, тот, пока не ответишь, не отступится ни от тебя, ни от телефона – всех телефонисток и операторов проводной подвижной связи достанет и из-под земли тоже, всю округу близлежащих деревень и областей разбудит, а своего добьётся – Выяна они такие, бесшабашно настырные, если что надо – вынь да положь.
Решил все-таки взять трубку, чтобы тот отступился от земли и никого более не будил. А радость же перепирает от моего внешнего вида, семимильными шагами приближающего меня к летнему молодецкому мастеровому. Он-то спросил меня, как дела? А тут как началось. И меня ни с того, ни с сего и ни с этого, как возьмёт да понесёт хвалиться своими подвигами второго дня насилия над собой с отягощением, что Пис первый раз и слова вставить не мог в моё бахвальство. Обиделся, наверно, губу закусил, трубку молча положил, чего звонил, я так и не узнал – перезванивал, но тот трубку больше не взял.
И тут у меня хрясь и рука повисла, и вверх перестала подниматься. Ничего, думаю, Осяткинская молодёжь за шестьдесят какие скорые на расправу, как Выяна резвы на всякий наговор и порчу: ещё трубку не положил, а мне уже и сглаз прилетел. Не хочет Пис, чтобы летом в деревне музыка по ночам вдоль Илеши без него звучала и матерные частушки с загогулями не из его уст…
Короче, этим летом будем без баяна, заговорён, сурочен, нечем меха раздвигать, всё расшатано, всё скрипучее, всё соржавленное. Либо В.С. заговор снимет и направит, и руку к плечу пристроит, хотя бы на верёвки или шуруп, либо только гудёж и только правой рукой и рюмка, и закуска, левой не получится – рот же выше горизонта. А какая летняя вечеринка одной рукой и без баяна?! нет, надо плечо на место ладить, анестезия зелёного абсента в помощь будет, а лучше самогон…
12.05.24, 14:22 … 15:07, поезд Ессентуки Москва
Свидетельство о публикации №224053001556