Прокурорская невеста

Июньское солнце стояло в зените, лёгкий ветерок с реки не спасал от зноя. По улице, направляясь к парому, шёл щуплый человек в обвисшей майке и галошах на босу ногу. Это был Дмитрий Лопатов, по прозвищу Митя Лопата, тридцати пяти лет, но выглядевший как подросток.

Прошлую ночь он провёл с друзьями на берегу реки, вернувшихся с рыбалки на закате. Митя уже ждал их на берегу у костра с банкой браги. Они сварили уху из мелочи, и несколько раз бегали к бабе Нюсе за брагой в обмен на рыбу. Так они и сидели у костра до утренней зорьки. Проспав почти полдня, Митя направился к парому — там сейчас было самое желанное для него место в деревне.

Кто первый раз встречался с Митей, не мог и представить, что этот плюгавенький мужичок — виртуоз общения, он мог разговорить и заговорить любого. Деревенские говорили: «Лопата — говорун, ему бы в дипломатию — вмиг бы выгодные договора заключал».

Он не был ни злым, ни завистливым, как Глеб Капустин из рассказа Василия Макаровича Шукшина «Срезал». Видимо, создатель, глядя на его тщедушную фигуру, сжалился и отвесил мозгов чуть больше обычного. Он мог подойти к разговаривающим, постоять, послушать и выдать этакое на тему разговора, что собеседники бывают ошарашены глубиной мысли сказанного Митей Лопатой.
Митя нигде не работал; прежние попытки трудовой деятельности пресекались почти сразу самим начальством: «от греха подальше».

Он жил с сестрой Клавдией. Их родители умерли, когда они были детьми. Отец вернулся с войны за год до победы, весь израненный, мать ездила за ним в госпиталь. Только через полгода отец смог помогать по хозяйству.

Летом в год победы родилась Клава, а через три года — Митя. Когда Мите исполнилось пять лет, родители умерли — они угорели в домике на выпасах. Отец работал пастухом, и каждый год, как только из-под снега появлялась трава, колхозное стадо выгоняли на выпас до самой осени. Это происходило в Егорьев день — 6 мая. По снегу скот пригоняли обратно. Отец с напарником менялись через неделю.

Это была последняя неделя, когда скот нужно было гнать на зимнее стойло.
Митя было напросился с матерью идти, но она, выйдя в сумерках не стала поднимать крепко спящего сына, да и жалко было — идти-то далеко. Через день сменный пастух нашёл Митиных родителей лежащими в обнимку мёртвыми; печь затопили впервые с весны, и вьюшка была почти закрыта. Так их и похоронили вместе в одном гробу. Митю бог отвел, приберег видно для каких-то дел.

Клаву удочерила двоюродная сестра матери Анна Кирилловна, хорошая женщина; у неё у самой было два сына-подростка. Митю определили в детский дом, но через год она и его забрала. Жили тяжело, но дети всегда были сыты, обуты и одеты, учились, помогали. Вот только Митя, как ни старался, всё у него получалось как-то не так, но он всегда умел ловко объяснить, почему не получилось или не смог сделать. Митю всегда тянуло к старшим по возрасту; им нравилось, что он рассуждает как взрослый, а ему льстило, что старшие общаются с ним на равных.

В марте Мите исполнилось пятнадцать лет, а в апреле он с тремя взрослыми парнями переправился на лодке через реку и в соседней деревне с ними обворовал сельпо. Друзья подломили форточку и пропихнули внутрь Митю. Он собирал всё, что было на полках и под прилавком, и передавал подельникам. Вернулись домой тем же путем.
Магазин был в деревне соседнего района, но на Митю и компанию вышли быстро – уж больно заметны они были со своей добычей. Судили в городе, Мите дали год. Тетка с Клавой ездили к нему на свидание.

Отсидев, Митя месяц побыл дома и укатил к друзьям. Вскоре Анна Кирилловна получила письмо из суда о том, что Лопатов Дмитрий Сергеевич осужден на три года за кражу по статье такой-то. В деревню Митя явился спустя семь лет, всё это время никаких известий от него не было.

Он внезапно куда-то исчезал и также внезапно появлялся, часто в новой добротной, по плечу, одежде. Никогда никому не рассказывал, где был и что делал. Иногда к нему приезжал милицейский воронок, его забирали, и несколько дней Митю в деревне не видели. Некоторые догадывались, куда и зачем – не пропадать же таланту.

В это же время по улице навстречу Мите шла Люба Дугова. Как выяснилось позже, она направлялась в сельпо. В детстве Люба перенесла полиомиелит, и теперь её правая рука плохо слушалась, а нога подволакивалась.

Люба с матерью жили у парома. Они держали небольшое хозяйство: пять кур с петухом и поросёнка. Раньше была корова, но с сеном на зиму стало тяжело, и её пришлось продать.

Отец Любы ушёл на фронт в первые дни войны, прожив с молодой женой меньше года. Он написал всего одно письмо, ещё в дороге, а следом пришла похоронка. Неизвестно, успел ли он получить весть о том, что у него родилась дочь, и что назвали её Любовь.

После войны мать с Любой приняли у себя фронтовика, можно сказать, на долечивание после госпиталя, но он не справился с перенесенными тяжелыми ранами — умер, не прожив и года. Второй был тоже фронтовик, моложе Любиной матери на два года, говорил, что работает на секретном заводе в городе. Часто уезжал на несколько дней в командировки, из которых возвращался с дорогими подарками. Но однажды из очередную командировки не вернулся. Где он и что с ним стало — неизвестно. Так Люба с матерью и живут одни.

В пять лет Люба тяжело перенесла полиомиелит. Тогда много детей в деревне им болели, трое не выжили. Люба справилась, но вот правая рука и нога перестали слушаться. Люба долго не могла говорить. Два раза была в санаторий. В школу Люба пошла позже сверстников, учёба давалась тяжело, часто пропускала уроки. В одну зиму, когда выпал небывалый снег и ударили сильные морозы, она совсем перестала ходить в школу. Хотя рука у Любы плохо слушалась, она рано научилась управляться по дому, готовила, прибиралась, мать работала на ферме, уходила рано. Так они и жили.

В восемнадцать лет Люба влюбилась. В то время их деревня была райцентром, и, как положено, были все административные структуры. Однажды весной в районную прокуратуру на работу приехал юрист. Молодой, красивый и холостой. Все девчонки и молодые незамужние женщины в него влюбились, и Люба тоже. Она часто приходила к зданию администрации и подолгу сидела на лавочке, прокурор иногда выходил и разговаривал с ней. Он спрашивал о том, как они с матерью живут, не нужна ли им помощь, интересовался их соседями и знакомыми.

Люба вся светилась, говорила, что он скоро сделает ей предложение. Но через год район объединили с соседним, более крупным, и все административные учреждения районного уровня были закрыты. Молодой прокурор тоже уехал. О себе он оставил хорошую память: многим помогал по вопросам пенсии, снятия судимости и по другим делам.

Постепенно о прокуроре стали забывать, но только не Люба. Она продолжала интересоваться у тех, кто ездил в райцентр, не встречали ли они его и как он там живёт. Он уже давно пошел на повышение; сначала уехал в областной центр, а потом еще дальше. Иногда люди беззлобно шутили, называя Любу «прокурорской невестой».

Митя издалека увидел Любу, оживился, ускорил шаг. 
— Здравствуй, Люба!
— Это кто? — Люба плохо видела, носила очки с толстыми линзами. Подойдя ближе, узнала Митю.
— А, это ты, Митя.
- Я, узнала? Куда идешь?
— В сельмаг. Хлеба да конфет купить надо.
— А я недавно был в городе, — сказал Митя с какой-то торжественностью и таинственно добавил, — твоего видел.
Люба напряглась и подошла к Мите почти вплотную.
— Как он там? Говорил с ним?
— А как же, разговаривали. Живет он хорошо, работает начальником. Такой справный, с портфелем, в шляпе, костюм на нем дорогой.
— Что говорил?
— Говорил: «Встретишь Любу, скажи, чтобы передала пять рублей взаймы, с получки сразу отдаст».
Люба, прижав гаманок к груди правой рукой, левой здоровой открыла, вытащила из него бумажку.
— У меня только три рубля есть.
— Давай, пойдет и трешка, — сказал Митя, взял деньги и быстрым шагом продолжил свой путь.
- Ты его увидишь, передавай привет и спроси, когда он к нам приедет, — крикнула ему вслед Люба.
Но Митя не обернулся и продолжал быстро идти к своей цели — дому Прохорыча, который вчера выгнал самогон. Люба, немного порывшись в гаманке, пошла обратно домой.

Митя свернул в переулок, где в большом доме под железной крышей жил Прохорыч. Все знали, что он гонит отличный самогон, и даже участковый покупает его через посредников. Злые языки говорят, что Прохорыч в самогон добавляет что-то для крепости. Видно врут от зависти. Митя за три рубля выпросил у Прохорыча трехлитровую банку самогонки, пообещав доплатить рыбой, и задами вышел к парому.

Вчерашних, с кем Митя сидел ночью, не было. У сейфа, где хранился лодочный мотор и рыболовные снасти, копался сосед Паша, с которым Митя иногда рыбачил. Паша был настоящий рыбак потомственный. Его дед, Дмитрий Кириллович Полозов, слыл самым известным местным рыбаком; кто самого крупного тайменя или налима выловил — дед Дмитрий. А щука, пойманная им, даже попала в один из больших журналов.

Это случилось лет десять назад, когда Паше было восемнадцать. Они с дедом больше часа выводили на мелководье пойманную на перетягу полутораметровую щуку, затем с трудом затащили в лодку. Это был настоящий монстр! Когда они приплыли в деревню, все, кто был на берегу, сбежались смотреть. Пришлось брать у соседа лошадь, чтобы привести щуку домой. Когда её взвесили, все ахнули. Оказалось, что она весит больше сорока пяти килограммов! Такого в этих местах не помнят.

Рядом, в проулке, в гостях у матери жил московский фотожурналист. Он запечатлел это событие: щуку подвесили так, что её хвост касался земли, и все желающие могли подойти и сфотографироваться. Свои снимки фотожурналист отправил в несколько московских газет и журналов, а матери прислал фотографии, и кто был на них изображён — разобрали, кроме щуки. Так это событие вошло в историю деревни на долгие годы. Огромную голову щуки можно увидеть прибитой на сарае у Паши.

Вскоре подошел еще один рыбак, двоюродный брат Паши, Колька, пятнадцатилетний подросток. Через несколько минут они уже плыли вверх по течению. Мите дали куртку, висевшую в сейфе про запас, и кеды. У Паши были свои места, где он ставил сети и перетяги, но он больше любил ловить спиннингом. Митину самогонку Паша велел оставить в сейфе — на воде пить нельзя, это правило знали все настоящие рыбаки, после — пожалуйста, но на воде ни в коем случае. Были такие веселые ребята, для многих из них река стала последним пристанищем. Река стремительная, водовороты, перекаты, топляк; каждый год русло меняется, поэтому надо быть всегда на стороже.

Тридцатисильный мотор работал ровно, «Казанка» лихо рассекала воду, Митя с Колей сидели на носу лодки для противовеса. Прохладные брызги воды смягчали горячий воздух, солнечные лучи, отраженные от речной поверхности, слепили. Мите хотелось запеть, он давно не испытывал такую легкость, отрешенность от обыденности, хотя он и раньше не мучился заботами — все шло само собой по течению жизни. Но в этой легкости где-то изнутри, из глубины проступала тревожность, как небольшая заноза, как камешек в ботинке, нет-нет да и давала о себе знать.

Почти полчаса рыбаки добирались до нужного места – протока с несколькими затонами, здесь Паша в прошлую рыбалку поставил перетяги. Стали проверять снасти; Коля сидел на веслах, Митя с Пашей снимали с крючков пойманную рыбу. Улов был солидный: две большие щуки и три окуня на одной перетяге, на двух других тоже была хорошая добыча. В следующем затоне, где стояли две перетяги, попались два крупных тайменя, щука, несколько окуней и налимов. Дальше Митя с Колей проверяли сети, а Паша с берега спиннингом обрыбливал известные только ему ямы за перекатом, из них он регулярно вытаскивал тайменей. Вот и в этот раз почти сразу попался хороший экземпляр. Митя вместе с товарищами радовался хорошему улову, но сквозь эту радость прорывалась необъяснимая тревога и накрывала грустью.

Солнце подошло к закату, когда рыбаки тронулись домой. По течению шли
быстро, в носу лодки лежали мешки с рыбой. Чувство тревоги уже не покидало Митю, бередило душу. Он вдруг вспомнил встречу с Любой. Так неужели это она его так тревожила? Он без жалости многих обманывал, даже не задумывался, что это может быть последнее, что есть у жертвы. Он не знал, что такое угрызение совести. Сколько себя помнит он плакал один раз, когда на его глазах зарезали закадычного друга. Он плакал из-за того, что не смог отомстить. Он никогда не капался в себе, он не умел это делать, у других он мог бы объяснить, что с ними происходит, у себя – нет.

Однако сегодня что-то изменилось. Митя не мог объяснить, что именно, но он чувствовал, что должен что-то сделать. Он не знал, как разобраться в своих чувствах, и не мог найти ответы внутри себя.
Когда причалили к берегу, он понял, что сделает. Митя взял тайменя килограммов на пять и пошел вверх по взвозу.

— Лопата, ты куда? —окликнул его Паша.
— Сейчас, скоро, должок верну.
Калитка в Любин двор была не заперта. В окно он увидел Любину мать, тетю Машу. Помедлив несколько секунд, Митя постучал в дверь. Тетя Маша приподняла голову и прислушалась, только после второго стука она встала из-за стола, вышла в сенки.
— Кто?
— Митя Лопатин, теть Маш.
— Митька, ты что творишь дома-то? — Отворяя дверь, хозяйка готова была дать трёпку гостю, но увидев его понурый вид смягчилась, — ты что Любке нагородил?
— Теть Маш, бес попутал, вот возвращаю долг натурой, возьмите.
— Взять-то я возьму, но ты мне Любку как вернешь? Пришла вся трясется со слезами, говорит: «Помнит меня, но не едет, я сама к нему поеду». Ведь столько лет прошло, как она успокоилась, ничего не вспоминала, а ты вылез. Что ты ей наговорил? Иди, скажи ей, что наврал.

Митя тихо вошел в комнату. Люба простоволосая сидела на кровати, глядя в окно, теребила в руках конец платка, свет заходящего солнца освещал её отрешенное лицо. В Мите что-то оборвалось — он не узнавал Любу. В её фигуре, её позе было что-то незнакомое, нездешнее. Он увидел перед собой красивую молодую женщину с печальным лицом. Заметив Митю, она произнесла обреченным голосом, не требующим объяснений или возражений, как бы зная наперед его ответ:
— Ты его не видел! Ты меня обманул!
— Прости, — почти шепотом с комком в горле проговорил Митя. — Я его никогда не видел и не знал. Помолчав с минуту, Люба сказала:
— Ну, иди.

Митя не помнил, как вышел со двора, спустился к парому и очутился у костра с приятелями. Ему налили стакан самогона, потом еще, постепенно былая тревожность растаяла, появилась легкость, он подключился к разговору товарищей — обсуждали сегодняшнюю рыбалку.

Некоторые не считают это рыбалкой — снятие рыбы с переметов это как поход на огород за урожаем. Однако в этом деле тоже нужно умение: куда и как поставить снасть, какую наживку. Вот и сейчас шел разговор о том, как и куда надо ставить переметы, упоминая при этом известные им заводи. С каждой выпитой порцией горячительного разговор становился все оживленнее. Подошел Прохорыч за долгом. Когда Митя отлучался, были две женщины, купили несколько больших рыбин.

Уже совсем стемнело, когда на другом берегу реки к парому подъехал автомобиль. Он просигналил и поморгал фарами, обращаясь к паромщику. Через полчаса с парома съехала «Волга». Из неё вышли двое мужчин и направились к костру. Только когда они подошли ближе, их удалось хорошо рассмотреть. Водитель был молодым парнем, а пассажир — высоким мужчиной спортивного телосложения, лет пятидесяти.
Они поздоровались и представились. Старшего из них звали Юрий Петрович. Оказалось, что они едут из командировки и сделали крюк, чтобы заехать в это село, но за светло не успели - в дороге заблудились. Юрий Петрович когда-то здесь начинал работать юристом после университета и долгие годы надеялся побывать в этом месте. Митю как будто обдало жаром. Получатся он весь сегодняшний день находился под знаком прокурора, под прокурорским надзором.

Гостей пригласили к костру, налили уху. Юрий Петрович, выпив полстакана предложенной самогонки, стал расспрашивать Пашу о знакомых.
- Павел Егорович, директором совхоза был, что с ним?
- Евграфович он, Добродеев Павел Евграфович, - Паша поправил прокурора, -десять лет как его нет, умер, перенес инсульт, почти два года пролежал и умер.
Он мне двоюродным дедом доводился.
- Хороший был человек, настоящий, любили его в деревне, - Юрий Петрович немного помолчал, - а парторг Дмитрий Васильевич?
- Он еще раньше Евграфыча умер, у него фронтовые раны начали вскрываться, медицина не смогла справится. Быстро как-то ушел. Он с матерью на одной улице с нами жил, через дом.
- Я знал его мать она учительницей была, - сказал прокурор.
- Она жива, ей уже 89 лет, всё еще сама делает.

Солнце уже давно село, когда гости собрались ехать.
- Жаль уже времени нет, - посетовал Юрий Петрович, - хотелось бы по деревне пройтись, встретиться с тем кто еще жив.
- Оставайтесь, у меня переночуете, - предложил Паша.
- Спасибо, Паша, за приглашение, но мне утром надо быть на совещании в город. Да, помнится жила здесь девушка-инвалид, кажется, Любой ее звали; чудная, добрая. Что с ней сейчас?
— Это, наверное, Люба, Дуговой тёти Маши дочь, - Паша спросил у Мити.
- Они вот тут живут, - Митя, трясущейся от волнения рукой, показал в сторону от куда недавно пришел. Юрий Петрович пристально посмотрел на силуэт дома. Огней в в нём не было видно.
- Увидите Любу передайте ей привет от меня.
Из всех сидящих у костра только Митя знал о Любиной истории.

Люба сидела у окна и слушала радио. Внезапно окно осветилось — по улице от парома проехал автомобиль.