Путь воина

«Безумству храбрых поём мы славу», – повторил про себя Гриша и захлопнул книгу. Он любил за обеденной чашечкой кофе полистать что-нибудь из домашней библиотеки. Это развлекало и в некоторой степени наполняло значимостью привычную бытовуху. После коротких обеденных чтений Грише обычно казалось, что день прожит не зря. Нельзя сказать, что реплика была ему незнакома и явила какое-то откровение. Во многих романах встречались примеры героев отважных, благородных, храбрых. Он любил читать и всегда мечтал стать одним из них.
Находясь на четвёртом десятке, Гриша уже не чувствовал себя бессмертным. Хотя и в молодости не отличался особой прытью, сторонясь сомнительных авантюр и опасных предприятий, никогда не лез на рожон и не любил драки. В детстве мать проявляла чрезмерную озабоченность его здоровьем, и он привык дорожить собой – черта не самая плохая и даже полезная: ровная белоснежная улыбка, с окантовкой в виде аккуратных усов; абсолютно целые и притом выразительные уши; изящные кисти рук. Словом, Гриша производил впечатление человека нормального, здорового и даже интеллигентного. Таковым он и являлся.
Однако случались в жизни Гриши ситуации, когда излишняя бережливость к себе имела отвратительное послевкусие. Конечно, он не был абсолютной неженкой, в нём не просыпался шварцевский «дед с материнской стороны». Кресло стоматолога переносилось им осознанно, мужественно и легко, но вот опасность физической расправы ввергала в дрожь. Гриша никак не мог одолеть сухость во рту и тщетно прятал ватный язык за жемчужные зубы. Особенно не мог он простить себе собственные нелепые смешки и истеричный прищур лояльности. Замасливание супостата и соискание союзничества производилось помимо воли, и Гриша всякий раз удивлялся собственному унижению.
Однажды в студенческие годы ему довелось стать свидетелем словесной пикировки между своей девушкой Олей и Славиком, её бывшим парнем. Оба были хороши, и Гриша по праву выбрал позицию наблюдателя; чувство такта не позволяло ему вмешаться в чужой незавершённый конфликт. Диалог накалялся, и Славик уже вёл себя в развязной манере. А избыточная дерзость почти всегда компенсирует антропометрические недостатки. Превосходство в росте не добавило Грише смелости. Он подмигнул дерзиле и, несуразно хихикая, стал тянуть Олю за руку, которая воспылала лицом и вовсе не желала покидать место побоища. Гриша целиком был на её стороне и не хотел продолжения постыдной перебранки. В подобных ситуациях ему становилось не по себе, и дурное состояние не отступало весь последующий день. А в этот раз хорошенько досталось и от Оли: она выказала недовольство, что её избранник предпочёл позорное бегство, не сказав ни слова в защиту её чести. Гриша чувствовал себя паршиво. Здравый смысл действительно восторжествовал: не драться же из-за взаимных оскорблений, ведь это совершеннейшая дикость! Но всё случилось не так. Нужно было как-то иначе. Гриша в тот вечер долго смотрел на себя в зеркало – он себе не нравился.
Кому захочется вновь оказаться в столь унизительном положении? Гриша постепенно стал осознавать, что в этом направлении от него потребуются серьёзные усилия. Так начался его Путь воина. Сперва Гриша с брезгливым усердием стал осваивать уличный жаргон. Было очевидно, что с волками жить – по-волчьи выть, а вот интеллигентное общение с быдлом плохо заканчивается. Ему опротивели эти хамоватые Славики, эти злобные бабки у подъезда, эти провинциальные гопники с гадливой улыбкой. На память пришёл случай с мужичком на остановке, у которого нетрезвый прохожий в полосатой майке решил узнать о времени прибытия автобуса, присовокупив к вопросу чью-то мать. Гриша был восхищён, когда мужичок неторопливо развернулся к пьяному и с теми же настройками громкости ответил, что об этом только одному органу известно. Прохожий тут же отсканировал мужичка на предмет «свой-чужой» и, довольствовавшись столь внятным ответом и родной интонацией, сел на скамейку, забубнив себе что-то под нос. Гриша так никогда не умел и потому страшно бесился. Беспомощная ненависть к быдлу перерастала в ненависть к самому себе.
Параллельно с освоением жаргона проводились и тактические упражнения. Гриша осторожно проникался духом боевых искусств, периодически просматривая поединки самых признанных мастеров. Он постепенно учился нападать и защищаться, беря на вооружение комбинации и передвижения в ринге. Иногда, стоя под душем, он отрабатывал увиденное через «бой с тенью». Гриша долго раздумывал о записи в студию единоборств, но спарринги были несовместимы с его работой, где безупречная улыбка и узел Шелби под белым воротничком – оружие в переговорах не менее грозное.
Со временем Гриша стал чувствовать себя немного увереннее. Он по-прежнему благоразумно избегал серьёзных переделок, но уже точно знал, что в случае прямой угрозы действовать будет решительно, как герои любимых романов. Надобность в поддержании боевого духа постепенно угасала. Самолюбие давно уже не требовало практической сатисфакции, ведь мужская состоятельность проявилась в иных поступках. Гриша по праву мог бы гордиться собой: после института он женился на Оле, успешно поднимался по карьерной лестнице, заботился о своей чудаковатой матери и даже успел заработать на небольшую квартиру на окраине города.
В один из майских дней Гриша привычным маршрутом брёл домой через парк, празднующий торжество весны. Сирень и черёмуха замесили воздух в липкое тесто, и птицы, опьянённые этой сладостью, соревновались между собой в ариозности и бельканто. Небосвод был выписан облаками в технике сухой пастели. Асфальтовая дорога открывала перспективы пересекающих её грунтовых аллей.
Внезапно из-за ивовых кущ послышались женский вопль и ответная мужская брань. Бородач в чёрной кожаной куртке тащил за волосы блондинку, которая вырывалась и норовила попасть ему кулаком в пах. Силы были не равны, и бородач без особого труда одерживал верх над девицей, осаживая её щелчками по лицу. Блондинка фыркала и материлась. Её разодранный тренч свидетельствовал об ожесточённой схватке в зарослях ивняка. Прохожих в этой части парка было немного, и желающих поубавить пыл бородача не наблюдалось. Помотав головой в сторону потасовки, гуляющие, как правило, ускоряли шаг.
Гриша, сам не зная почему, вдруг почувствовал благородный зов чести. Он мгновенно освежил в памяти весь некогда изученный им дворовый вокабуляр и наметил порядок действий, в случае если бородач продолжит дерзить: отвлекающий взмах рукой, короткий прямой в колено и проход с локтем в голову, далее – принятие безоговорочной капитуляции лежащего на спине оппонента. Для пущей непоколебимости Гриша сунул обе руки в боковые карманы брюк и сблизился с дебоширами.
– Слышишь, эу, ты чхо моросишь тут? – широко раскатал Гриша, с придыханием на «чхо», – По беспределу девочку прихватил, – продолжил было он, как тотчас перед глазами мелькнула вспышка. Гриша не сразу понял, что произошло, но почувствовал, как горизонт закачался. Выправить крен не удалось, и он приземлился на пятую точку в траву с одуванами. Бородач плыл то слева то справа по флангу и всё время выскальзывал из объектива. Гриша, переместившись в четвёртое измерение, удивлённо рассматривал пространство вокруг себя, пребывая одновременно и в роли действующего лица и в роли наблюдателя. Волосы на руке так щекотали ноздри, что захотелось чихнуть. Затем рука скользнула по подбородку ниже, и воздуха стало не хватать. Он старался договориться с рукой силой мысли, но та не поддавалась на просьбы. Наконец Гриша понял, что рука-то не его! К этому моменту сумерки стали сгущаться с поразительной быстротой. Гриша судорожно захлопал ладонью по таинственной чужой руке, и сумерки отступили. Ему едва удалось сделать вдох, как что-то большое придавило его голову к головкам одуванов. Он увидел перед глазами лишь цифру «44», не сразу определив маркировку размера ноги. Под истеричный визг блондинки подошва неохотно отдалилась от лица. Бородач что-то неразборчиво рявкнул девице, перешагнул лежащего на траве Гришу и недовольно побрёл сквозь ивы, сшибая ветки на пути.
Собравшись с силами, Гриша простёр длань к пострадавшей, чтобы успокоить, как делают хорошие полицейские в американских фильмах. Девица должна была, источая слёзы благодарности, ринуться в объятия спасителя, но лишь поправила обнажённый из-под драного тренча чулок и побежала за своим Заей. Это протяжное обращение, вероятно, относилось к удаляющемуся бородачу. Гриша с трудом поднялся и устремился на асфальтовую дорогу, но не сдюжил качки и таки нырнул носом вперёд.
– Куда прёшь, м*дило? – завопил кучерявый модник в коротких джинсах, горделиво глиссирующий на электросамокате. Молодой райдер проскочил вперёд и, не сбавляя газу, едва разошёлся бортами с молодой мамашей, упорно толкающей коляску прямо по велодорожке. Та окатила самокатчика фразеологизмом похлеще, и участники дорожно-транспортного происшествия невозмутимо продолжили движение каждый в своём направлении.
Гриша ощупал лицо и шею: гортань понемногу возвращалась на своё законное место, а левая щека неприятно ныла, распуская гематому. Ссадина на виске тоже пощипывала, заявляя о себе в общем оркестре телесных повреждений. Раздосадованный собственной глупостью и самомнением, Гриша выкарабкался из парка и подошёл к остановке. Он долго смотрел на изогнутые рельсы и почему-то вспомнил, как в детстве скользил по следам от санок на снегу и шёпотом подстукивал воображаемыми колёсами. Он вдруг услышал пахучую смесь весеннего леса и несмолкаемый птичий свист; насыщенная небесная лазурь опоясывала пёстрые облака и светлела к горизонту. Так просидел он, вглядываясь в бесконечность, пока рельсы не загудели и из-за поворота не показалась нижняя челюсть трамвая. Наконец, Гриша увидел своё отражение в тёмных окнах прибывающего состава – видок у него был не очень.
На противоположной стороне вагона оказалось двое молодых крепышей в спортивных костюмах. Они поглядывали на побитого дяденьку и потягивали улыбку. Как известно, рыбак рыбака видит издалека. Перед выходом на следующей остановке крепыши сместились к посадочной площадке, ещё раз посмотрели на Гришу, и один из них одобрительно показал большой палец вверх, подмигнув напоследок. В их взгляде не было ни доли иронии – это был респект всерьёз. Гриша даже смутился, но виду не показал, а только с физиономией бывалого кивнул в ответ. Хлопцы довольствовались сдержанной реакцией и выскочили из вагона. Впервые за всю свою жизнь Гриша не чувствовал к ним отвращение.
Возле дома грелись те самые злобные бабки. Старшая и, по совместительству, смотрящая за подъездом традиционно держала речь, а остальные внимали ей, как бандерлоги перед питоном. Гриша, привычно ощетинившись и слившись с растительностью, хотел проскочить мимо. Но опытный глаз смотрящей всё приметил ещё на подходе. Раздалось почти раболепное «здравствуйте», и остальные бабки обернулись на Гришу. Последовав примеру главаря, вся свора единогласно поприветствовала соседа. В этой реплике не чувствовалось привычной надменности – только благоговение и трепет. Гриша узнал в каждой бабке самого себя; суровый вид лица сменился мягкой улыбкой. Он молча кивнул в ответ и через мгновение оказался в сумерках подъезда.
Лифт неторопливо тянул Гришу вверх, и только в кабине, наедине с собой, он вдруг самодовольно ощутил себя не побитым псом, а настоящим воином. От этого чувства изменилась даже походка, с которой он прошёлся по тамбуру и вложил ключ в замочную скважину. В прихожую шёл жар из кухни. Оля что-то пекла и не сразу услышала щелчки замка.
– Оооо, это ты где так повоевал? – испуганно спросила она, завидев прибывшего с фронта бойца.
– Да так, решил испытать рыцарский дух, – махнув рукой, с нарочитой небрежностью ответил Гриша и прошёл в ванную комнату.
– Шарлотку будешь, воин? – крикнула Оля с кухни.
– А то! – бравировал через дверь Гриша. Умывшись и приведя себя в порядок, он торжественно заявился на трапезу. Оля уже ждала его с аптечкой в руках. Гриша, раскидывая стопы в стороны, подкатил к ней и театрально прихватил за бедро.
– Да погоди ты! – цокнула Оля, – потом изнасилуешь. Поверни голову. Не вертись, дай обработать. Вот дурачок: мне твоё геройство не нужно, ты мне живой нужен! Ну, иди сюда. Гриша хороший. Гриша защитник. Гриша боец. Мой любимый воин.
Она стояла перед ним на своих тонких белёсых ножках, всё такая же лопоухая, как на первом курсе. Гриша уткнулся ей в грудь и обвил талию руками. Грудь пахла тестом и яблоками. Оля запустила руку в его каштановые волосы и нежно просеяла их сквозь пальцы.
– Ты моя Котя, – шёпотом протянул Гриша.
– Горит. Горит! Ну-ка, пускай меня! – строго воскликнула Оля и кинулась к духовке.


16-18 мая 2024 г.