Альбом на память. Часть четвёртая

Моя мама Антонина Петровна Горшкова (Конькова)

На Фото 1960-х годов мама на работе в буфете.

10 ноября 2008 г.
Сразу хочу отметить: очень непростой личностью была моя мама. Никаким гороскопам не под силу описать её, да и люди, её близко знавшие, знали её только с одной стороны: с той, которую они видели и оценивали. Впрочем, так можно сказать о любой другой личности. Беда в том, что я, оказывается, плохо знала свою маму. Остались лишь мои ощущения, представления, наблюдения и немногие Островки, где мы были рядом с ней, общались, разговаривали, иногда плохо понимая друг друга.


Клипы памяти

Сумерки. Лето. Я, совсем маленькая, мне года три, сижу у крыльца и копошусь в песке. Я жду маму. Я смотрю туда, откуда она должна появиться: в сторону дороги, которая идёт от сосняка, издали. Но мамы всё нет, а бабушка пытается затащить меня домой. Пора спать, поздно. Нет, я буду ждать маму!
Я чувствую, как мне грустно и тоскливо без мамы. Я, покопавшись в песке, снова вглядываюсь в густеющую темноту. И вдруг замечаю, что по тропинке кто-то двигается. Это мама! Я бросаю свои игрушки и с замиранием сердца вглядываюсь в приближающуюся фигуру. Мама! В её руках сумка. Она ставит её у крыльца, берёт меня на руки, говорит что-то ласковое и идёт со мной по ступенькам в дом. А я, едва коснувшись её плеча своей усталой детской головкой, засыпаю. И чувствую только счастье!

Осень. Воздух морозный. На заднем дворе мама и отец заняты квашением капусты. Квасили бочками. И яблоки мочили, и огурцы солили так же: бочками. Я пытаюсь заглянуть вовнутрь огромной ёмкости, но не могу, потому что мои руки, ухватив её край, едва держат меня, стоящую на кончиках пальцев и носом достающую до края. Я стараюсь, но мой нос хлюпает от холода, а фетровые бардовые сапожки почему-то «промокли». Мама говорит: «Гриш, отнеси Танечку домой! Замёрзла, наверно!» Я в рёв, конечно, пустилась. Но меня сдали на руки бабушке.
Морозный сухой воздух, запах антоновских яблок, стол с нашинкованной капустой, деревянные бочки с металлическими обручами. Я, мама, папа...

Мне чего-то недостаёт. Все заняты малышами. Толик, вечно сопящий, сосредоточенно о чём-то думающий. Совсем ещё крошечный Вася. Лежит на пелёнках, сосёт пальчик на ножке.  «Смотри, ты так уже не сможешь!» Но я пытаюсь сделать то же самое. Толик со мной рядом также извертелся весь, повторяя за мной... Не получается! Подумаешь! Но нам так хочется, чтобы и нас, меня и Толика, считали такими же маленькими, как этого крикуна Васю...

Новогодний праздник.
У нас гости. В доме светло и чисто. В углу, напротив входа в зал, стоит наряженная ёлка. Её поместили в ведро с песком, который прикрыли ватой и «дождём», битыми игрушками. Яркий день просвечивает сквозь белоснежную, накрахмаленную тюль. Под окнами стоит праздничный стол. Суетятся родители и гости, готовятся "хорошо посидеть".
Но мы, дети, копошимся под ёлкой, разбираем подарки. Я, Толя, Наташа... Мне купили набор игрушечной посуды, и я удалилась в соседнюю комнату, спальную. Играю с кастрюльками на подоконнике и стуле возле окна. Мама зовёт кушать. Ну, конечно же, я не хочу!
А потом всё-таки выбежала схватить кусочек со стола. Вижу, под ёлкой сидит маленький Толик и самозабвенно потрошит новую куклу: снял с неё платьице, штанишки и руками разрывает тряпичную оболочку на животе, откуда при сильном нажатии рук любопытного мальчишки доносятся звуки «уа-уа...» Решил посмотреть, что у неё внутри... Из куклы посыпались опилки. Тогда мы с Наташей подумали, что можно бы посмотреть, а что у самого Толика в животе? И тут же начали стаскивать с него вельветовые штанишки.
И как раз вовремя! Потому что застолье провозгласило тост. Пришлось гостям и хозяевам отвлечься и разбросать детей по местам: «Ну-ка, вылезайте все из-под ёлки!», «Толик, что ж ты куклу-то новую испортил!», «Вот и покупай им игрушки!», «Да что там, вон «голышей» сколько поломали!», «Да заберите у него куклу!», «Опилки-то убери, ведь по всему полу растащат!»

Толик добрался до молотка и гвоздей.
Ему годика два-три. Сидит в центре большой комнаты и заколачивает гвозди в пол. Гвозди длинные и толстые. Мама рада, что у неё руки освободились, хлопочет на кухне. Отец приехал на обед, увидел: «Ты зачем ребёнку гвозди дала? Теперь в подполе не пройти, везде гвозди в затылок упираться будут!» - «Пусть колотит! Нечего везде гвозди-то раскидывать! Подумаешь, поцарапаешься...» Слово за слово, поссорились.

Мама работает в столовой при заводе.
Уборщица или буфетчица? Или лотошница? Я помню, что за стеклянной перегородкой, отделяющей столовый зал от бухгалтерии, сидели люди за столами, что-то писали и щёлкали счётами. Я прошла туда. Маленькая, до края стола еле-еле достаю. Со мной мило разговаривают взрослые. Особенно одна красивая тётя. Потому что у неё красные губы - красивая тётя. И очень большой дядя в сапогах-бурках. Мне стало страшно без мамы. Заплакала.
Бежит мама. «Вот же ты где!»

Родители дома.
Ночь или раннее утро. Чувствую, куда-то собираются. Только они хлопнули дверью - я проснулась. И в рёв.
Оказалось, отец с мамой собирались в Рязань, к родным отца.  Для меня это было равносильно «навсегда». Слёзы. Никакие уговоры не действуют.
Решили меня одеть и взять с собой. Я успокоилась.
Вышли из дома. Идут по тропинке к заводу. Я на плече у отца. Заснула.
А проснулась, наверное, дома. Потому что сквозь сон услышала: «Неси её домой. Спит уже!».

Первая в нашем доме кухня.
Я её помню. Она располагалась прямо напротив входа в большую комнату: её окно выходило во двор к соседям. Место для кухни было перегорожено печью. Большая русская печь - она отапливала основную часть дома. Террасы ещё не было, наверное. Или она была холодная.
Справа от печи была перегородка для спальной, тоже первый вариант перегородки в доме.
Небольшой стол-тумба, деревянный, как у всех тогда, самодельный - стоял прямо у окна, немного правее.

Утро.
Наверное, выходной день. Мама жарит яичницу.  Я сижу в зале на диване. Хочу есть. Но запах пищи вызывает неприятное ощущение... Подташнивает.
«Танечка, иди кушать!» Наконец, все собрались за столом вокруг большой сковородки с аппетитной яичницей. От печи тепло.  Я сажусь на табуретку. И тут мне становится нестерпимо плохо. Тошнота подступила к горлу, голова закружилась.
Я очнулась на диване. Вокруг хлопочут мама и папа, прибежала бабушка. Что-то спрашивают у меня. Но я снова куда-то проваливаюсь, словно в чёрный тоннель со светлой точкой впереди.
Слышу голос бабушки: «Ой, помрёт, помрёт! Качайте её, качайте!» Меня кто-то качает из стороны в сторону.
Тошнит. Лежу на диване.
«Ну, чего ты хочешь, а?» - кто-то спрашивает. «Позовите дядю Лёню!» - попросила я и закрыла глаза.
Очень скоро пришёл дядя Лёня. Мне стало легче. Я поднялась. Мне дали конфету. Ожила.
Когда я вспоминаю об этом, то думаю: а не голодный ли это был обморок? Потому что моё редкое желание поесть всегда возникало не вовремя, когда ни обеда, ни ужина никто не собирался делать.  Тем более - общего, семейного.  Помню много таких случаев, правда, без обмороков. Потому что при наличии в доме еды её никогда не готовили к определённому часу и, тем более, не подавали. И все перехватывали еду кое-как. За исключением выходных дней или праздников.

Сижу на подоконнике соседского дома вместе с приятелем - Сергеем.
Участок между моим и его домом пока не застроен: травка и грядки с луком и морковкой. От дома к дому тянется тропинка среди одуванчиков. Мы весело болтаем ногами и радуемся общению.
По тропинке к нам идёт Толик. Позвал меня: «Мамка говорит, иди обедать!» А денёк хороший - мама дома! Я продолжала болтать с соседом, будто на любовном свидании. И разозлилась на братишку. Прогнала его. Да ещё и смеялась вместе с Сергеем.
Толик заплакал и ушёл. Появилась мама. «Ты зачем братика обижаешь? Видишь, он без тебя кушать не хотел, пришёл позвать обедать, а ты его прогнала!»  Было стыдно.

Лето.
Солнечная терраса, обвитая вьюнком до самой крыши. Теперь тут наша кухня. И всего-то в ней металлическая печь, буфет самодельный крашеный, да стол с лавкой, ещё дедом, наверное, сколоченной. Мама в отличном настроении. Весёлый отец. Никто не ругается, мирно. Вкусно пахнет.
Мы втроём, я, Толик и Вася, сидим на лавке у окна.
Мама приготовила сегодня невероятное кушанье - кролик в сметане. Едим с аппетитом. Каждый уткнулся в свою тарелку.
Мама смотрит на нас и говорит радостно: «Гриш, гляди: вот троица-то сидит!». Нам сразу же передаётся чувство обожания и счастья. Отец довольный, посмеивается, глядя на нас.
И вдруг мы, не доев вкусную крольчатину, выскакиваем из-за стола один за другим: «Мы больше не хотим есть!»
Только недавно поняла, почему все дети так в подобных случаях поступают. А как же! Ведь нам нужно было немедленно выпустить наружу наши эмоции - побегать, попрыгать, покричать от удовольствия и счастья!
Потому и помнится такое, что единожды было! Или очень редко.

Гости.
Очень много гостей. Кажется, что вся улица у нас дома собралась. Дед и бабушка сидели за столом. Бабушка пела. И все за столом пили, ели, пели песни. Потом плясали. Даже дети. Мама вышла, красивая, в цветном платье. Очень громко и ритмично перебирает ногами, прихлопывает руками. Дядя Лёня играет на гармошке. Я подскочила к маме, кружусь вместе с ней. «Ну-ка, Танечка, вот так ручками сделай, покрути, ножками потопай, - » показывает мне мама и кружится со мной. Всем нравится, как я танцую. Я счастлива вниманием гостей. Поют частушки. Одна другой веселее. 
И тут выбегает соседская девчонка, Верка. Такую она частушку проорала, что я до сих пор помню. Матерная была частушка. Зато Верка имела ошеломляющий успех! Обо мне забыли.
Я расплакалась и ушла в свой закуток. Погоревала и уснула под шум праздника.

Майские праздники.
Мои родители и наши гости, с детьми, собираются в город погулять. Мама одевает нас в соответствии: мне - платьице, носочки; бантики, мальчишки в новеньких рубашечках, в летних сандаликах. Двоюродная сестрёнка Наташа в точно таком же платье, как у меня: белое с зелёными полосочками: пунктир и точка. Сзади над пышной юбочкой - большой бант. В косичках тоже весёлые атласные бантики.
Перед домом, у калитки, лежит большая куча угля для отопления. Конечно же, мы всей компанией эту неровность на местности заняли и с успехом начали раскидывать блестящие чёрные камешки.
Перепачкались.
Нас немного отмыли, и все двинулись в сторону стадиона к экскаваторному заводу, на спортивный праздник. Нам было весело.
Мы добрались до стадиона «Авангард». Взрослые смотрели какой-то матч. Мы, радуясь свободе, бегали повсюду, оставляя в поле зрения родителей.
И вот настал наш час. Мы стоим под высокими одноногими круглыми стойками в буфете.  Под этими стойками есть специальные полочки в уровень роста дошколят. Ждём сладостей. Взрослые накупили нам пирожных и Лимонада. Бисквитное удовольствие с яркими розочками из крема уплели быстро. Но и не доели много.
«Заелись вы совсем. Было время, что мы такое не пробовали!» - говорят наши мамы.

Что ни говори, а мама нас баловала сладким.
И частенько приносила с работы пирожные и конфеты. Это кроме того, что мы и сами любили к ней под прилавок заглянуть, когда соскучимся и прибежим к ней на работу.
Отцу часто пеняла: «Ты со своей зарплатой никогда детям ничего не принесёшь!» Это опять к скандалу.  Потому что мама зарабатывала на всю семью, а отец даже не помогал ей с работы принести ведро корма для поросят. А ведь поросят держали тоже ради денег...

Однажды появился приплод у наших свиней.
Мама, крестьянская душа, очень любила живность всякую. Чтобы и для хозяйской прибыли, и на радость. Всё бы успела! А как же? Бабка её, Анна, на рынок Черкизовский в Москву возила поросят продавать... Деньги это!
И вот принесла мама в дом этих новорожденных поросят. Выпустила их прямо в большой комнате: пусть побегают. Я от страха, что они на меня набросятся, такие шустрые, встала у стенки и смотрю с ужасом на визг и беготню. Мама радуется этому, как ребёнок, смеётся.
Отец разозлился не на шутку. «Ты что, совсем сдурела, поросят грязных в дом пускать. Они сейчас всё изгадят!» - «Да иди ты, они не грязные!» - смеётся мать.
Поросята, конечно, своё дело сделали.
Родители поссорились. Отец далёк был от хозяйства, живностью заниматься не любил, а очевидной выгоды ему вроде бы и не надо было: жена заработает... Так мама говорила.

Я первоклассница.
Учим азбуку. Учительница дала задание: сшить кассу букв и слогов: панно с кармашками для табличек с буквами.
Мама сидит в комнате за швейной машинкой, сделала кассу. Зелёный материал с кармашками. Я хожу около стола, смотрю...
Мама химическим карандашом на кармашках обозначила соответствующие буквы. Получилось неаккуратно и темно. Я, увидев это, тут же принялась кричать и плакать: «Мамка, не так, неправильно!» Потому что в школе видела очень красивые и яркие кармашки.
Мама не могла меня успокоить: «Господи, что хоть ты орёшь-то?» Такая была я плаксивая и вредная... Красоты хотелось. И порядка.

Отец постоянно ругался из-за немытой посуды.
Мама твердила, что ей некогда заниматься посудой - работать надо.
Однажды мы зашли в скобяную лавку (хозяйственный магазин). Я увидела очень красивый таз эмалированный, расписанный яркими букетами. Китайский таз. Тогда ещё термосы китайские яркие продавались.
Кстати сказать, мне всегда нравилась эта лавка за необычный запах. А пахло там, скорее всего, керосином, который покупателям разливали по бидонам. Пахло простым мылом. Самое дорогое -  мыло «Кармен» или «Красная Москва» - продавалось в ярких упаковках. На полках лежали замысловатые металлические предметы, аллюминиевая посуда, а под стеклянными витринами можно было разглядывать множество мелочей: от ситечек для чая  до запасных частей к велосипеду или мясорубке.
Так вот,  очень мне тот китайский таз понравился. Особенно в связи с тем, что мама и отец недавно очередной раз ругались до изнеможения по поводу порядка в доме, на кухне, в шкафах, по поводу немытой посуды...
«Мама, давай купим этот таз. Я буду мыть посуду!» - попросила я. Таз купили.

Мама быстро подружилась с моей первой  учительницей, Зинаидой Михайловной. Была в родительском комитете. Устраивала обеды в школьной столовой. Сопровождала наш класс в поездке в Москву, в Исторический музей - нас принимали в пионеры.
Как я была счастлива ехать вместе с мамой, на переднем сиденье автобуса. И она кормила меня варёной курицей из пластмассовой жёлтой коробочки. Только я и мама! И все это видят...

Мама делает генеральную уборку в доме. Я толкаюсь рядом, тоже хочу прибираться, побыть с мамой, помочь - как же без меня? Нас учили помогать родителям.
Стараюсь. Вытираю пыль. Перетираю листочки на цветущей китайской розе. Цветок большой, в деревянной кадушке. Огромный пыльный фикус опрыскиваю. На крашеном полу много воды. От усердия начинаю отодвигать комод от стены. «Мам, надо под ним фантики убрать. И пыль вытереть! Чтобы было чисто-чисто-чисто! Всегда!»
Мама уже устала. Да и надоела я ей ужасно со своими предложениями.
Прогнала меня. Я обиделась.

Вскоре, когда я стала постарше,  мама поручила мне все дела по наведению порядка в доме. Только не учла, что для этого требуется много воды. Была вода в бочках возле дома. Для пола. Иногда эта вода не годилась: мало было её и пахнет неприятно... Так что и воду чаще приходилось таскать мне, когда я уже могла поднимать вёдра.  По два ведра, от колонки метров по триста. И по нескольку раз в день, если в доме приборка или стирка.  Потом воду возили на тачке с бидоном. Мальчишки помогали.

Маме всегда хотелось, чтобы в её доме всё было не хуже, чем у людей.
И даже лучше. Если появлялись в домах телевизоры, то у нас он был среди первых. Пылесос. Стиральная машина. Ковёр. Сервиз.
И всё трудом и стараниями мамы. Отец твердил о том, что ничего не надо. Сидела бы она дома. «А кто тебя кормить будет?» - был ему ответ... Такой вот был характер. Не хотела она жить скромно, от зарплаты до зарплаты. Уставала. И, в конечном итоге, просто не могла без работы... Она делала деньги, как сейчас говорят.

Я  впервые еду в пионерский лагерь.
Мама собрала мне чемоданчик с вещами. Мне интересно новое путешествие: я еду одна. Но когда нас усадили в автобус, я вдруг испугалась, что буду далеко от мамы. И настолько, что сидела у окошка со слезами в глазах и смотрела на маму, которая тоже стояла рядом с автобусом и не спускала с меня глаз. Увидела моё волнение. Тоже забеспокоилась. И слышу, как она говорит какой-то женщине: «Может, мне самой поехать с ней? Устроюсь там в столовую...». Потом вошла в автобус, меня успокоила. Пообещала приехать на родительский день.
Вскоре я уже спокойно ехала вместе со всеми, пела песни и веселилась. Но в пионерском лагере «Берёзка» долго потом ждала родительского дня. Мама приезжала.
Вернулась домой - щёки мои было видно из-за спины. А уезжала - бледная и худосочная.

Мама любила меня одевать.
Я одна у неё, девочка. Думаю, будь нас две или три - это было бы проблемой. А так - даже интересно. У меня было очень хорошенькое бельё, помню, польское. Однажды, правда, не всегда, но - было. Помню, как мы ездили в Детский мир. Купили мне три отличных костюмчика. Ни у кого таких вещей не было.
Несколько раз за всё время, пока я жила дома, мама кардинально обувала-одевала меня. Всё, что появлялось интересного на прилавках (и не появлялось, не доходя до них) - было и у меня. Да и я сама иногда замечала много такого, что мне хотелось бы иметь: свитер интересный, сарафан с вышивкой, юбочка плиссе...
Помню. Да и почему бы мне не помнить? Возможно, это мама помогла сформироваться моему вкусу, на который грех жаловаться... Она и сама любила приодеться. Любила походить по магазинам.
И мальчишек одевала только мама. Отец понятия не имел, что такое детская одежда, сколько она стоит. Однажды он купил мне осенние полуботинки. После скандала с мамой. Потом подарил скромные часики на мой день рождения, мне исполнилось шестнадцать. После разговора с мамой подарил. Нет, это всё не в укор отцу. Просто так всё было.

Зима.
Я уже почти старшеклассница. Вместе с мамой стираем бельё на кухне. Работает стиральная машина.  Бельё из машины мама складывает в большом эмалированном тазу. Я тащу его полоскать на пруд.
На деревянных мостках уже две женщины полощут пододеяльники. Вода ледяная. Перчатки резиновые, одетые поверх шерстяных перчаток. У меня перчаток нет, хотя иногда они были. Полощу бельё, стоя на подстилке на коленях. «И чего девчонку уродует? - слышу разговор. -Сейчас они все в ванных полощутся, кто в квартирах-то живёт...» - «Да уж, только на всех квартир не хватит!».
С тех пор и размышляла я о теплой ванной. Вот уж эти наши женские заботы!

Если уж говорить об одежде...
В мамином гардеробе было немного, но очень приличных вещей: синее платье из натурального шёлка, очень-очень красивое, черное гипюровое, цветное - бархат на шёлке, костюм английский бежево-коричневый, шикарной расцветки длинный байковый халат. Была шуба из искусственного меха с муфтой - редкость по тем временам, не дешёвая. Но мама говорила: «Я в ней очень толстая!» - и никогда её не одевала, то есть, я не помню маму в шубе. Потом она отдала эту шубу мне, а я перешила её на модный манер и носила, когда жила на севере.

Почему я вспоминаю так много мелочей?
Понятно, что не всем интересно это читать. Но для меня такие памятные заметки - свидание с мамой.
Вот, мне лет двенадцать - не больше. Лето, солнечно и жарко. Дома скучно. Мама пытается умерить мой пыл: «Хватит уже по улице с мальчишками бегать! Ты же девочка! Пойди под яблоньку, почитай, посиди спокойно. Ишь, носится, как стрекоза!» Я беру в руки книгу, сажусь под яблоню, что на переднем дворе возле дома, пытаюсь что-то читать. Мальчишки тут - как тут: бегают, орут, дразнятся. Я-то знаю, что  им просто интересно... Начинаю с ними передразниваться.
Мама зовёт меня домой. «Смотри, что я тебе купила!» - форму для вышивки крестиком показывает. Нитки «мулине», иголочки. Я заинтересовалась. Попыталась что-то сделать - не получается.
Надела мамину шляпу соломенную с бантом, взяла с собой вышивку - и снова под яблоню. Надо же показать всем, чем я занимаюсь! Мама: «Опять ускакала!»

Тётя Вера! Жена нашего дяди, Алексея Петровича.
Она полная и очень добродушная. Но у молодых пока нет детей. А давно пора. И вот однажды собрались на кухне молодые мамы: моя, тётя Нюра Ушакова, соседка зашла. Говорили о своих женских делах. Ну и я тут. Уши развесила. Тётя Вера пришла к нам. И тут моя мама улучшила минутку и шепнула мне: «Спроси-ка у Веры, скажи: тётя Вера, а почему у тебя детей нет?» Я не замедлила принять игру - спросила, как велели. Тётя Вера обиделась. Слегка меня оттолкнула и ушла на свою половину дома. Мама хитро улыбалась, довольная.
Любила она «поддеть»... Только иногда - чужими силами...
А дети у молодых Коньковых родились: Рита и Сергей.

Да, у меня была тогда своя комнатка! На том самом месте, где раньше располагалась кухня и русская печь. Теперь в этот уголок с окном поставили новенький письменный стол, мою подростковую металлическую кровать и позднее купили ещё (от бабушки в подарок) книжный шкаф. Перегородка была символическая - декоративная занавеска и буфет, поставленный наискосок, чтобы прикрыть мою кровать.
Мальчишки мне завидовали: у неё своя комната, а нам? Мама отвечала: «А как же? Она девочка, чего ей с вами в одной комнате?». Выходит, братья спали «валетом» на диване...

Помню, часто мама приносила домой после работы деньги. Это была мелочь: монеты достоинством в двадцать, десять, пятнадцать копеек, медяки по пять, три, две и совсем мелкие - копеечки. Она высыпала их на кухонный стол горкой и приглашала нас, детей, перебирать их, сортировать в отдельные бумажные пакетики. Разложенные по пакетикам деньги мама снова брала с собой на работу: «Понесу сдавать!» - говорила она.
Ох уж, эти денежки. Работа, работа - деньги, деньги. Трудно оторваться от работы, если результат труда можно тут же, сразу, потрогать руками... Вот и работала мама все «и проходные и выходные»!

Везде деньги!
Однажды отец помогал соседям, что через дорогу напротив нашего дома, строить террасу. Помог. Семья была из небогатых: мать надомница, отец - извозчик во вторсырье, пятеро детей.
Мой отец решил денег не брать. «А почему это? Чего это мы должны им бесплатно-то...» - мама не понимала. Отец возражал. Мать напомнила ему: «Вот ты, умный какой! Заработал бы лучше, пользы от тебя в доме, как от козла молока! А он ещё и бесплатно!»
Скандал был мощный, как всегда.
Но вскоре соседка принесла деньги. Сама или ей сказали?
А потом мы как-то раз у этих соседей ужинали.  Было весело. Не помню только, по какому поводу...

Помню, привезла мама однажды домой целый многолитровый бидон творога, который перехватила каким-то «левым» путём. И что? Скормила его поросятам.
Вечером был скандал с отцом. Он орал, взывал к её совести. Мать не сдавалась, как всегда, упрекала его самого в неумении заработать: «Молодчик, квартирант! Живёшь на всём готовом!». Отец работал шофёром. Платил алименты.

Зачем я пишу такое? Нехорошо так о своей маме... Я пишу, потому что так было. И не для себя мать старалась. Но «зашкаливало» её сильно. Она, со своим четырёхклассным образованием и беспросветной работой, с заботами о детях и о доме, которые были только на ней, она уже трудно мирилась с тем, что есть границы между «можно» и «нельзя». Тем более, что работала в торговле. А в ремесле «делания денег» можно и с ума сойти. Одна оплошность - и конец...

И это далеко не всё, что можно рассказать о моей маме.
Когда я вышла замуж, я оставила свою вотчину, дом на улице Песчаной. Уехала с мужем, думая, что больше никогда туда не вернусь. Реже стала встречаться с родными, с братьями. На долгие периоды жизнь матери просто выпадала из поля зрения. Многое просто прошло мимо меня. Поэтому всё, что прошло без меня, знают другие. Для них моя мама, Антонина Петровна, совсем другая.
Но для меня важна та Антонина Петровна, моя мама, которую знаю я! И я ещё не всё о ней сказала...

Помню, уже идёт мне тринадцатый год.
Сложный период для психики. На меня наваливается тоска, слезливость. Снятся страшные сны, почему-то всё раздражает.
Помню, что лежу в постели в своей комнатёнке. Плачу. Вообразила, будто какие-то злые люди, древние воины, сбрасывают грудных детей в колючки. Начиталась чего-то...
Мама пришла вечером с работы. Спрашивает, что со мной. Я ей рассказываю про свои страхи и ужасы.  «Что хоть ты всё придумываешь? И плачешь чего?» Пошла на другую половину дома.  Рассказывает обо мне там тёте Вере, Дарье Дмитриевне. Совещаются. Что-то решили.
Заходит мама снова ко мне в комнату: «Может, ты чего-нибудь хочешь покушать?» - «Нет, не хочу». И тут вдруг вспоминаю, что очень мне хотелось съесть спелый помидор. Я просто почти видела его и почти чувствовала его вкус...
«Мама, принеси мне красный помидор!»
Где зимой 1964 года взять красный помидор?
На другой день мама принесла мне его. Большой красный помидор!!!