Послесловие о войне

На фото 1946 года: мой отец (1914-2005).

"Послесловие о войне". Не давала мне эта тема покоя. Сколько раз вспоминала отцовский рассказ о том, как он жил-выживал в Дмитровском ГУЛАГе, как прошёл Вторую мировую, начиная с Финской, "Зимней войны", в 1939 году.
Неплохо было бы вспомнить и рассказ моей мамы о том, как она, юная девушка, в лютый мороз на лесозаготовках в Дмитровском районе заболела тифом, чуть не умерла. Потом, уже в пожилом возрасте вспомнили о "тружениках тыла", вручили ей медаль...
А  не вспомнить  ли рассказ моей свекрови о том, как она, партизанка, чуть живая от страха шла  в разведку?
Однажды я спросила одну свою родственницу о том, почему она не пишет и не вспоминает о войне. И она ответила: "Нет, не хочу вспоминать. Ведь надо будет вспоминать всё в угоду власти. НЕ ХОЧУ ГОВОРИТЬ НЕПРАВДУ..."


Рассказывая мне о своих военных дорогах, отец говорил, что слова «За Родину, за Сталина» всегда воодушевляли его, как и всех советских людей. Отец говорил: «Я рвался в бой!».
Но я задаю себе вопрос: как патриотизм соотносится с общечеловеческим инстинктом самосохранения, как эти понятия пересекаются?
Потому и эпиграф в начале рассказа об отце  именно такой:

"Нам не дано предугадать,
как наше слово отзовётся...". (Ф.М.Тютчев)
Личность моего отца, в общих чертах ничем не выдающаяся, тем не менее - личность для меня самой. И ещё более -  характер моего отца имеет черты, общие для людей его поколения.

Отец родился в год начала Империалистической войны, в 1914 году. Прошёл  Вторую мировую. С 1939 по 1945 год. А до этого времени - отбывал срок в Дмитровском лагере, копал канал имени Москвы, три года (сидел за дорожно-транспортное происшествие). С 1935, когда ему исполнился лишь 21 год ... Выходит, что фактически десять лет до 1945 года человек не просто жил, а старался остаться в живых. Выживал.

Я хочу поразмыслить о том, как он выживал. Как? Его не закопали на дне канала, как других закапывали, умиравших с лопатой в руках? Нет. Он работал на стройке  шофёром. Повезло. Потом пересел на катер и возил начальство до призыва в 1939.  Значит, повезло ещё раз.
На "зимней войне", на линии Маннергейма не замёрз, не убит. В 1941 году, когда он мотался с донесениями на мотоцикле по прифронтовой полосе - не убили. Ранили. Госпиталь. Везёт?
А по льду на Ладоге? Нет, не провалился вместе с людьми в кузове под лёд. Разве он не рисковал жизнью?
Потом было танковое училище. Освоил Т-34. Лейтенантские погоны? Нет... Техническое обслуживание танков. Ему  предложили это взамен на лейтенантское обмундирование, и он не отказался. Не хотел гореть в танке... А кто-то хотел гореть в танке? Известно, что командирами танков были и девушки. И горели... Вот здесь я впервые задала себе вопрос: как можно выживать и всё-таки - "рваться в бой"?
Уже в Европе отец снова "крутил баранку", заменив раненого шофёра. В Брандербургские ворота он въехал на автомобиле "Виллис".
Есть о чём подумать. Впрочем, что нового я могу сказать, кроме того, что уже все знают о войне. Особенно те знают, кто там был.
И я решила найти письменные свидетельства, воспоминания...
Недавно я с интересом прочла мемуары немецкого пехотинца Бенно Цизера о 1941-1943 годах. ("Дорога на Сталинград", 2007 года издания, Москва, Центрполиграф.) Интересно мне стало узнать о немецких простых солдатах, о ровесниках моего отца, из первых рук. Как и почему они «рвались в бой»? Благо, что пехотинец Бенно честно писал, без купюр на патриотизм, просто: и о героизме, и о трусости, и о глупости, и о том, что никто не хотел умирать. И страшно было умирать.
Вот что Б. Цизер пишет о себе и своих однокашниках:
"Расстояние, которое мы покрывали за день, резко сокращалось; едва ли можно было найти среди нас способного нормально идти пешком человека. Затем наш марш совершенно неожиданно прекратился. Мы поравнялись с колонной поджидавших нас грузовиков.
Приятель нам говорил:
- Вам нужно сообщить, что у вас есть водительские права. Тогда попадёте в часть моторизованной пехоты, может быть, в колонну снабжения. Вот это дело!  Никакой утомительной ходьбы!
Удача нам улыбалась: нужны были водители. Франц оказался единственным, не считая меня, кто практически выдержал проверку... Но Шейх практически никогда не садился за руль автомобиля. Набравшись наглости, он сказал старшему сержанту, что у него есть всякие, какие только существуют, водительские права... а в следующий день нас перевели в транспортную часть. Мы стали арьергардом инженерных войск, весьма непыльная работёнка...
...В тот день в первый раз мы услышали громыхание фронта, и сразу же от страха перед этим диким монстром у нас мурашки пошли по коже и натянулись все нервы. Теперь мороз был у нас не только снаружи, но и внутри... Было видно, что эти фронтовики-ветераны бывали и в худших условиях. Но теперь мы присоединились к ним, мы были среди тех, которых по возвращении домой назовут "наши герои". Поэтому мы собирались стать героями. Притягательное слово, даже чарующее. Мы берём штурмом город, а через несколько часов весь мир узнает обо всём этом, а по возвращении домой мои родные и близкие будут говорить: "Наш Бенно был там, он был в этом снегу". А если я получу награду, все будут благоговейно перешёптываться: "Видишь того парня там? Вот это настоящий мужчина". А если мне доведётся умереть, это будет славная смерть: смерть героя на поле брани... Ну и пусть, мои родители смогут с полным правом говорить: "пожертвовали сыном" во имя Отечества... Я знал, что во всём этом не было и слова правды. Мои родители будут убиты горем, а вовсе не горды мной... Боже всемогущий, почему мы все должны стать героями?
...Как только назревал тяжёлый бой - а мы предчувствовали его заранее - обстановка становилась настолько напряжённой, что малейшей реплики было достаточно, чтобы вызвать потасовку... ДЕЛО В ТОМ, ЧТО МЫ БОЯЛИСЬ. Среди нас не было ни одного человека, который  не боялся бы... Никто не хотел признаваться в том, что происходило у него внутри; никто не хотел выглядеть трусом... Перед боем, когда повсюду со свистом летает шрапнель, никто не хочет первым поднять голову. Стараешься подождать, пока это сделает кто-нибудь другой...
... Этот бой мы проигрывали. Мы могли бы потягаться с их пехотой, но у них было огромное численное преимущество, а мы были бессильны перед этими ужасными Т-34... Эти монстры, абсолютно уверенные в своей неуязвимости, сотрут нас с лица земли... Наконец, я решил, что это кошмарное ползание в окопе совершенно невыносимо. Я встал во весь рост, схватил свой пулемёт и открыл огонь...
... Да, всегда оставался только один выход, реально осуществимый путь. Это была надежда на то, что ты получишь рану, не достаточную для того, чтобы умереть, но настолько серьёзную, чтобы тебя отправили домой. Ранение в мягкие ткани не годится. О нём позаботятся в полевом госпитале. Самым лучшим был бы сложный перелом..., такой, который предполагает длительный период лечения..."
(Конец цитаты)

Вот так. Никто ни за что не хотел умирать на той войне: ни мой будущий отец, ни немец Бенно, ни кто-то другой...
Думал ли мой отец, что я пойму, насколько неправдоподобна была фраза, сказанная им однажды: "Я рвался в бой..."?
Как бы то ни было, но он ДОЛЖЕН БЫЛ сказать так... Я ВЕРЮ, он сделал бы то, что говорил, он даже "встал бы во весь рост", если бы у него «…  оставался только один выход, реально осуществимый путь.., надежда на то, что он получит рану, не достаточную для того, чтобы умереть, но настолько серьёзную, чтобы его отправили домой».


Заметка к Послесловию о войне.
22/09/11 г.
Вчера читала Дневник А.А. Столыпина, белого офицера.
Период Гражданской войны в России. Белая армия. Братоубийство. Грязная работа с обеих сторон. К смерти привыкли, она даже переживается легко, идут на неё часто без страха. Казнят хладнокровно и деловито всех: красных "товарищей", своих "белых" солдат и офицеров за мародёрство и убийство мирного населения... И они  идут на казнь, молодые и красивые, преступники и оклеветанные... Всего не перечислишь. На войне как на войне.

Но и тут я вдруг натыкаюсь на обыкновенную человеческую тоску. Ту самую тоску, которую не спрячешь за словами "Я рвался в бой".
Из дневника А.А. Столыпина:
"После стрельбы здесь как-то странно тихо. Купы деревьев темнеют сплошной массой, и на их фоне белеет церковь. Откуда-то несётся запах белой сирени. Сквозь листву горят окна пригородных дач и слышится пение. Поёт женский голос. Как здесь спокойно и хорошо! И при мысли, что мне не придётся больше ночевать в мокром тулупе под открытым небом, что меня ждёт тёплая белая лазаретная палата, что я отдохну и скоро пройдёт самая боль, и что Я, НАКОНЕЦ, РАНЕН, МЕНЯ ОХВАТЫВАЕТ БЕЗУМНАЯ РАДОСТЬ. Хорошо быть легко раненым! Будешь потом гулять этакой «жертвой» войны."

Вот такая откровенность ценна более всего. Героизм и самопожертвование, подвиг - этому есть место всегда, это бесценно. Но нельзя забывать о человеке...
О человеке в обстоятельствах, не совместимых с жизнью.
"Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне..." - сказала Юлия Друнина.