Тайна старого моря. Часть III. Домой. Глава 21

Глава 21
ПРОРОЧЕСТВО
Маленькое высохшее, испещренное старческими пятнами лицо бабы Оли  напоминало урюк. Глаз, скрытых под нависшими веками, было не видно, лишь однажды, старуха, приподняв косматую седую бровь, зацепила меня острым взглядом.
– Кровь вижу, – повторила она, опустив дрогнувшие веки. – Много крови. А потом темнота. Вижу, рыбы плавают и всякие чудовища на дне моря.
– Утонул?! – вырвалось у меня.
– Не перебивай, – баба Оля остановила остекленевший взгляд на воде. – Выбрался он.
– А дальше-то что? – Златогоров, слышавший про Шурку всего пару раз, от волнения грыз ногти.
– Дальше вижу горы – снег. Много света. Солнце и люди с узкими глазами. Шурка твой в белой одежде. Ветер, очень сильный ветер, – повторила бабка.
– Он живой? – с надеждой в голосе спросила я.
– У Господа все живы, – перекрестилась костлявыми пальцами баба Оля и протянула ковш замершей у дверного косяка тете Вале.
– Что это значит? – переспросила я.
– Значит, что ты должна забыть его! – баба Оля сделала страшное лицо и внезапно отшатнулась назад, чуть снова не упав на печку: – Вот! Вот он! Вижу его!
– Кого? – съежился Златогоров.
– Шурку вашего. Стоит он передо мной. Злится на меня. Ой как злится. Кыш! Кыш отсюда! – бабка замахала руками, словно разгоняя вокруг себя куриц.
Я стояла подавленная и не могла вымолвить ни слова. Тетя Валя тоже торопливо перекрестилась, что-то бормоча себе под нос.
– Соль-то в сенках забыли, – вошел в избу разрумянившийся от мороза Викинг, сразу разрядив обстановку, в руках он держал стопку дров. – Принести?
– Не надо, – проговорила баба Оля. – Нет на ней сглаза. Богу молись больше.
– Баба Оля, а какое у нас будущее? – бесстрашно спросил у нее Коля, раскладывая возле печки поленья.
– У тебя трое детей будет и жена добрая. Богатым будешь, – пообещала ему старушка. – А у тебя еще больше детей будет, – баба Оля ткнула  пальцем в застывшего, словно памятник, бледного Златогорова. – А у тебя мужик будет. Хороший.
Последние слова были адресованы мне: они, конечно, меня немного удивили, но не возымели никакого воздействия, ведь я не могла ни о ком в тот момент думать, кроме Морозова. Что за горы, что за люди с узкими глазами и белые одежды – страшно даже представить, что это все означало.
Коля, вдохновившись предсказанием бабы Оли, растопил печь, слазил в погреб за картошкой, сварил ее в чугунке с солью. Тетка Валя принесла белый калачик, крынку молока и маленькую баночку густой, как масло, сметаны. Мы пообедали – просто, по-деревенски, и покормили бабу Олю. Хотя она почти так ничего и не съела – лишь оторвала маленький кусочек от калача, помусолила его беззубым ртом и сделала пару глотков молока, а потом снова попросилась, чтобы ее на печь обратно положили.
– Не слезешь же опять, баба Оля, – сказала ей тетя Валя.
– Мне помирать пора, – повторила бабка.
В доме стало тепло: я заметила в красном углу икону Христа – небольшую, в деревянной красноватой раме под стеклом: на ней Спаситель, сложив пальцы в жесте благословения, обращал взгляд на молящегося. И в какую бы сторону я ни поворачивалась, Он все время смотрел на меня. Подобное я потом замечала и на других иконах.
– А сколько у меня детей-то будет, баба Оля? – наконец спросил измученный пророчеством Витек.
– Тьма, – пробормотала с печки старушка.
– Пойду машину прогрею, – все таким же бодрым голосом возвестил, счастливо улыбаясь, Викинг. – Собираться надо. Мне еще помыться надо, к работе подготовиться. Вдруг завтра на мебельной фабрике свою будущую жену встречу.

...Снова незаметно промелькнул короткий ноябрьский день. Когда мы выехали из деревни, уже стемнело.
– Ну спасибо ей. Огорошила – детей тьма, говорит, у меня будет, – продолжал переживать Златогоров.
– А что плохого? – спросил его Коля.
– Как что? А кормить чем? Одевать? Сейчас такая жизнь дорогая, – жаловался Витек.
За день он как-то ссутулился и даже изменился в лице – видимо, полученная информация продолжала давить на его слабую психику.
– Дети – это счастье, – торжественно произнес Викинг и с улыбкой ушел в себя, видимо, представляя долгожданную встречу с судьбой.
А мне вспоминалась сосна за бабы Олиным забором. Такое же деревце посадил недавно в своем доме отец в честь моей мамы. «Расти и крепнуть будет, как моя любовь к тебе», – говорил он ей. Наверное, невозможно, чтобы любящие люди были всегда вместе. Сколько надо преодолеть препятствий, сколько горя испытать ради этого. А кто вообще счастлив, подумала я и стала вспоминать знакомые пары. Не пришло ни одной на ум, разве что Архипова со своим Джоном, надо как-нибудь зайти к ним, ведь приглашали. Удивительно – все как в сказке у них: любовь победила смерть. Маша рассказывала, что молилась ночами возле реанимационного отделения. Вот и я каждый день сейчас буду молиться, пока Шурка не постучит в мою дверь. От этих мыслей мне внезапно стало страшно: а если придется годы ждать, так ведь и с ума сойти можно...
– Завтра зайду к вам! – донеслись до моего слуха слова Златогорова.
Я очнулась от мыслей и поглядела в окно машины – мы подъезжали к Верхней Пышме.
– К кому это к вам? – равнодушно переспросила я.
– Сначала к дворнику, потом к тебе вечером заскочу. Угостишь чайком? – заметно приободрился Златогоров. – Я теперь пива ни-ни! Кто пиво пьет, у того дети-дауны рождаются – я в учебнике прочитал. Осталось только мать для них найти.
– Всё найдешь, – уверенно произнес Коля. – Баба Оля всегда правду говорит.
– А дворник-то тебе зачем? – спросила я, выходя из «жигулей».
– Да он аккумулятор мне пообещал – на помойке, говорит, нашел. Отремонтирую, может, к запорожцу моему подойдет. А не подойдет, так загоню по спекулятивной цене. Сейчас деньги нужны будут. Ну ладно, пока! – помахал мне на прощанье Витек.
Подходя к своей квартире, я неожиданно ощутила радость от возвращения домой – такое со мной здесь было впервые. Значит, верное место выбрала, всегда буду здесь жить, другого жилища и не надо, решила я.
Два раза повернув в замочной скважине ключ, я шагнула в темную прихожую, в которой меня встретили голодные кошки. Наперебой мяукая, они кинулись мне под ноги.
Я нашарила выключатель, скинула обувь и прошла в кухню – все как всегда: покормила питомцев, поставила чайник, посмотрела на часы, было девять вечера. Совсем еще детское время, можно было придумать до конца вечера какое-нибудь отвлекающее занятие.
Вспомнив поход с докторами в «Лапландию», я подошла к серванту, в одной из половинок которого хранился мой скудный гардероб: несколько любимых платьев, белье и теплая одежда.
Богданович купил себе тогда пуховик – удлиненный оранжевого цвета, с капюшоном, немужской какой-то, скорее клоунский, в нем Эдуард Казимирович напоминал небольшую пожарную машину. Златогоров, безусловно, поддакивал и расхваливал выбор своего товарища.
На память в очередной раз пришла одна история, тоже связанная с одеждой. Это был первый в моей жизни пуховик – тоже удлиненный, с капюшоном, но только темно-зеленого цвета. Мне купила его мама, когда я еще училась в университете. Я очень берегла этот пуховик: в транспорте старалась не садиться, так как боялась испачкать его о сиденье, а когда кто-то из пассажиров задевал меня, то страшно злилась. И вот однажды поздним вечером я возвращалась от Архиповой с Пионерского. Вышла из трамвая на своей остановке, идти до дома надо было еще с километр где-то, с транспортом в нашем спальном районе всегда были сложности. На безлюдной дороге мимо меня тенью проскочила какая-то женщина, в темноте в ее руке блеснул огонек сигареты, и пепел упал прямо на пуховик, проплавив в нем дырку.  Как же я ругалась на нее тогда, высказывала, а она растерянно стояла и что-то бормотала в свое оправдание, извинялась.
Я открыла сервант, разглядывая платья. Одежду всю с собой взять не удалось по причине, что размещать ее было некуда. Тот прожженный пуховик так до сих пор и висел где-то у мамы. На новое место жительства я взяла с собой только самое необходимое. 
Вот оно – мое любимое шоколадное платье, добралась я на ощупь до нежной трикотажной ткани: элегантное декольте, длина до колена, оно, словно шелк, ласкало мое тело, выгодно подчеркивая фигуру. Я покупала его специально, чтобы пойти на первое свидание с Шуркой... Тогда был теплый летний вечер, плавно перешедший в такую же теплую звездную ночь. Мы долго гуляли с Морозовым по нашей любимой аллее в парке. Я сняла туфли и шла по горячему асфальту босиком – какая я тогда была счастливая. Но всего одно мгновенье, как жаль. 
Я перебрала еще пару платьев и вернулась к реальности, решив отложить на понедельник одежду для офиса. Вытащив свитер и джинсы, я повесила их на спинку стула. Как вдруг из кармана что-то со стуком упало на пол и покатилось. Я наклонилась, ища глазами предмет, – это оказался небольшой камешек, серая холодная галька, гладкая с одной стороны и шероховатая с другой. Меня сразу кольнуло в сердце – где же я ее раньше видела?! Во сне, так и есть во сне! Это когда Шурка лежал посреди безжизненной пустыни, зажав в руке точно такой же камень: вот она бороздка на нем, тоненькая, заполненная желтым песком. Я провела по ней ногтем, выскабливая застрявшие песчинки. Что это? А может, я снова сплю? Да нет же – я ущипнула себя за руку – нет. Это была та самая галька. Мистика какая-то...
Ночью долго не спалось, я все время ворочалась и видела перед собой лицо гадалки: она пристально смотрела на меня и повторяла: «У Господа все живые». Наконец подскочив с постели, я надела тапочки и прошла в тети Нюрину комнату: занавески были отдернуты, мягкий лунный свет лился прямо на пол, падал на кровать, освещал подушки. Я впервые за весь день глубоко вздохнула: зажатые мышцы наконец расслабились и во всем теле появилось тепло, как от деревенской печки. Так было однажды, когда мы с братом замерзшие, топили печь на его даче – как же было приятно потом посидеть возле нее – как рядом с живым существом.
 Откуда же это тепло, подумала я и подошла к иконе Богородицы, зажгла свечку, рассматривая образ: дева Мария нежно смотрела на младенца Иисуса, сложившего пальцы правой руки в знак благословения.
Я перекрестилась, встав на колени, и попросила у иконы прощения...
Продолжение следует.