Canto four

ALLA DROMMAR SOM GATT ITU

    View out the window was wonderful, - прекрасные декорации для того, чтобы свести счеты с жизнью, взгромоздившись на отвесно кренящийся подоконник и с присущим отчаявшимся, зацикленным на себе людям цинизмом думать о том, как отреагирует, for example, вон та дамочка в старомодном берете, выглядящая вполне довольной жизнью, когда наш труп шлепнется вниз, окропит асфальт брызгами ярко-красной крови (так и просится аналогия с пластиковым пакетом молока, расхлябанно трясущимся как желе и требующего переливания в герметичную емкость из-за крайне инертной упаковки, норовящей поникнуть, и выплеснуть часть содержимого из своего чрева), и какова вероятность, что коротко стриженная девчуля, выгуливающая свинорылого бульдога, справляющего нужду на газоне, заверещит как резаная, повернувшись на зловещее «хрясссь» и лицезрев распластавшуюся on the ground тушку, с расплющенным черепом и неестественно вывернутыми конечностями. Наблюдать за собой со стороны, на уровне подсознания понимая, что все это - постановка, срежиссированная sleeping mind, было, пожалуй, забавно в первую очередь потому, что dreams предоставляли потрясающую возможность любоваться собой - роскошь, в реальности недоступная из-за (нижайший поклон за старания любимой матушке) похороненной в районе плинтуса самооценки, and ghostly knowledge that we were waxworks способствовала тотальному раскрепощению, отбрасыванию за пределы разума всех заслонов, мешающих вздохнуть полной грудью, насладиться фантасмагоричностью кинокартины и в качестве зрителя, восседающего в вип-зале с ведерком соленого попкорна, и в качестве главной актрисы, знающей, что после смерти ее условный призрак отделится от покореженной восковой фигуры, соединится с основной личностью, и следовательно, можно не волноваться о вещах насущно-скучных, важных за пределом monde внутреннего, текуче-пластичного, подстраивающегося под любой сценарий, зыбкого, неуловимого, родственного квантовым частицам, меняющего свои очертания и презентующего созерцателю действительность, отличную от той, что проявится, едва он отвернется. Во сне я всегда становилась лучшей версией Статилии Ротшильд - стройной, смелой, независимой, злобной, эгоцентрично-харизматичной, относилась к себе бережнее, не заморачивалась над тем, как воспримут наши выкрутасы в обществе; с легкостью экстраверта мы заводили знакомства, завоевывали парней, по умолчанию штабелями складывающихся у ног центральной героини, дралась на мечах с самураями, заскакивали в парящий гигантской стрекозой вертолет с крыши небоскреба и, of course, кончала с собой, чтобы разнообразить многомерное полотно альтернативной реальности, испытать непередаваемые ощущения и по пробуждении мучительно отвыкала использовать «мы» вместо я, одергивая себя, дабы, не приведи господь, не оказаться под прицелом сочувствующе-лживых (неотступно следуем законам этики, напрягаем интуицию, предугадываем wishes, напропалую лицемерим, выдавая ту эмоцию, которую ожидает собеседник) взглядов и, досадливо морщась, оправдывать воробьем вылетевшее местоимение оплошностью, переутомлением, авитаминозом, повышенным давлением, лишь бы не объяснять наличие доппельгангера-камиказде, неугомонной голограммой снующего в черепушке, because - плавали, знаем - никто не примет тебя таким, как есть, а значить, нечего грузить best friends откровениями, и на дежурное «how are you darling?» щебетать «totally fine», подразумевая «какое счастье, что сегодня мы - оговорочка, зачеркнуть и приписать рядышком «я», изменить окончание следующего за местоимением глагола- не окочурились». Feelings, передаваемые мне аватаром, разумеется, не были яркими, острыми, будоражащими воображение но за неимением подлинников приходилось довольствоваться синтетикой и привечать то, что радушно протягивал сообщник, мой бесплотный двойник, принявший на себя весь удар, разжевавший special for me угощение в однородную массу, а я глотала безвкусный комковатый фарш как толко что вылупившийся, покрытый иголочками желтого пушка птенец, которому заботливая маманя срыгивает в раззявленный клювик то, что сумела раздобыть. Медное золото упругих кудряшек, собранных в высокий хвост, качались маятником, отвечая на заигрывания ветром, выгодно подчеркивающие фисташковые глаза тени, розовая помада, превосходный тон лица (ну же, не скаредничай, поделись контактом своего косметолога, дорогуша), черное шелковое платье, скрадывающее довольно плотную фигуру, - мы, без лишней скромности заявляю, являлись олицетворением совершенства, поскольку в сгенерированной brain параллельности во-первых, царили иные стандарты, а во-вторых, не существовало ни божественной Марни Морион, ни иконичной Шэрон Кляйнедди, ни таинственно-дерзкой Гвиневры Ланкастер, и следовательно, мы имели все основания провозгласить непропорционально упитанный силуэт без четких изгибов эталоном, but, к сожалению, миликванты of reality просачивались аммиачными парами и в наш персональный paradise, так что подспудно, не отдавая себе отчета, nous продолжали равняться на навязанные сексистами «песочные часы» и одевались так, чтобы не словить хейта за недостаточно узкую талию, перекачанные бедра и плоскую грудь. Настроившись, мы, со злодейской ухмылкой on the face предвкушая вакханалию среди игрушечных статистов, снующих бесцельно для создания иллюзии оживленного города, рванулись вверх,  с мастерством акробата перевернулись так, чтобы полюбоваться творожным муссом, приправленным лавандовым вареньем (господину Бокову пришлась бы по нраву столь остроумная аллегория, заменяющая банальное «просвечивающее сквозь неплотную пелену облаков небо») и внезапно застыли, точно некто третий, вклинившийся в наш тандем с бесцеремонностью заглянувшего в посудную лавку слона нажал на кнопку с двумя полосочками, останавливая movie, и лишь спустя череду мгновений, тянущихся длящихся четыреста вечностей кряду, ветер подхватил нас, швырнул в сторону, и, воспарив прямо над раздувшимися у основания конусами куполов церкви, расположенной на другом стороне of the road, она и я, затаив дыхание сверзнулись вниз, нанизались на стержень позолоченного креста, сползли ровно до поперечной перекладины, и, улавливая отголоски боли в пронзенном насквозь туловище, отмечая багровые мазки на вычурных завитушках вензелей, преодолевая тошноту, страх, головокружение в минус десятой степени, лелея these feelings, я, уже заранее жалея о том, что настолько интересный спектакль стремительно завершается и повторением меня не обрадует, пробудилась, сменила позу, выпрямила одеревеневшую спину, стукнулась макушкой о верхнюю полку и, стараясь не производить лишнего шума, вывалилась из вместительного шифоньера в гостевой спальне на ковер и отметила, что задумка спрятаться от назойливого аки учуявшая варенье муха Латония in the closet и вздремнуть, ожидая когда прибывшие на вечеринку по случаю новоселья гости, налакавшись халявного шампанского, кувырком проскользнут в объятия Морфеуса, сработала безотказна, и теперь я, могу наконец-то прокрасться на первый этаж, натянуть не самые изысканные но чертовски удобные ботильоны, покинуть коттеджный поселок «Хеймдалль» и на участливое «куда ты пропала, goloobushka?», брошенное вскользь подругой, протараторить заранее заготовленную легенду, снабженную немереным количеством деталей для большего сходства с правдой.
    Гелла Витгенштейн, блогерша и филантропка, с которой я познакомилась в колледже, отчего-то считавшая меня своей подругой, невзирая на то, что тем для разговоров у нас было мало, с завидной регулярностью отправлявшая мне сообщения в мессенджерах, а я из вежливости отвечала подмигивающими рожицами или отплясывающим хомячком и пыталась понять, зачем она поддерживает со мной связь, если я не являюсь отпрыском миллиардера, не располагаю связями и представляю из себя на редкость замкнутого человека, однако факт оставался фактом: из всех однокурсников, восемь лет назад окончивших учебное заведение, выпускающее медицинских работников и фармацевтов, я продолжала поддерживать связь с Витгенштейн, не осмелившись заблокировать участливо интересующуюся моими делами девушку и надеясь, что в один прекрасный день моя пассивность ей опостылеет, и она сама делетнет мой номер из списка контактов и сосредоточится на льстиво курлыкающих приятельницах, готовых перегрызть любому глотку за одобрительный взгляд кумирши. Позавчера Гелла, с десятой попытки дозвонившись до меня (во время работы смартфон я обычно оставляю в кармане пальто, убранном в персональный шкафчик), заявила, что finally исполнила свою мечту, обзавелась особняком в пригороде Гоккстольма и жаждет разделить со мной свое ликование, that’s why пришлось, поминутно сверяясь с красным флажком, маячащим на электронной карте, тащиться в «Хеймдалль», вручать завернутую в подарочную бумагу статуэтку Фемиды за пять тысяч крон и изображать фальшивый восторг обстановкой, внимая хвалебным речам хозяйки в адрес дизайнера, хотя, to say the truth, стиль «high-tech» не импонировал мне абсолютно, - куда больше я любила расставленную по комнатам разномастную мебель, крапчатые обои образца прошлого века, роняющие искусно отсканированные бриллианты слез на паркет люстры, бряцающие хрустальными висюльками, переброшенные через спинки стульев свитера и пледы, создающие неповторимую атмосферу уюта, когда как задрапированные бежевыми wallpapers стены, сливающиеся с обстановкой детали интерьера, презрительно щурящиеся с потолка светильники порождали беспокойство и желание поскорее уйти, вернуться в свою крошечную, пышущую теплом квартирку и стереть воспоминания о потраченных впустую часах своей жизни, поскольку только в бутафорском full of colors world мой остроязыкий фантомный близнец мог высказать в лицо все, что думает, вальяжно развалившись на диване с втиснутой в янтарный мундштук сигаретой и бокалом виски, а я довольствовалась проигранными богатым воображениям сценками, теша самолюбие bitch in my heart и не смея выплескивать негатив на тех, кто его заслужил вовсе не из-за слабохарактерности (иногда веду себя как тряпка, но, клянусь, я на пути к исправлению), а по причине тщательно скрываемого за ширмой застенчивости высокомерия, игнорируя задевающие за живое реплики и мысленно пронзая недругов смоченными в змеином яде стрелами, выжигая на ступнях клейма каленым железом и кромсая кукольные черепушки уменьшенных до размеров пупсов недругов стальным пинцетом. Большая часть присутствующих, включая виновницу торжества щеголяли элегантными платьями от кутюр, изумрудными ожерельями, броским макияжем, и я, ненавидящая тратить деньги на подобное барахло, переплачивая за кусок ткани, снабженный биркой, money, вестимо, не пикирующие on my head from the heaven, почувствовала себя неловко в простецкой бежевой маечке на бретельках, нацепленной по случаю накрывшей Сфенцию духоты, и хлопковых брючках на высокой посадке, подчеркивающих не шибко выдающуюся талию, и Латоний, видимо, решивший, что мадемуазель Ротшильд - легкая добыча, принялся усердно обхаживать меня, предлагая выпить на брудершафт, отведать из его рук канапешку, обменяться номерами телефонов, зафрендить each other в «Хейсбуке» с «Тристаграмом», прогуляться на следующей неделе в парке, так что к середине вечера я, порядком утомившись удовлетворять любопытство привязчивого паренька, весьма, между прочим, симпатичного (в меру мускулист, кареок, впридачу юморист, разбирающийся в политике, что должно было прибавить очков in my eyes), дипломатично промямлив о возникшей необходимости припудрить носик, пробралась в одну из guestroom, безликую как отельные номера, с широкой кроватью, абстрактной картиной, симметрично раздвинутыми портьерами и, опасаясь, что не уяснивший истинной причины моего исчезновения кавалер не переминет заглянуть во все углы, сложилась пополам, с кряхтением девяностолетней старухи втиснулась в шифоньер, подложила под шею валик из полотенец и неожиданно для самой себя задремала.
    Стараясь ступать как можно тише, не заглядывая в зал, миновала полукружие терассы, по периметру облагороженной баллюстрадой, наводящей на thoughts об Элозии царского периода, когда дамы носил корсеты, перчатки и кучерявые парики (родина Вадима Бокова, творчество которого ввергает меня в феерический экстаз, а не сразу поддающиеся understanding тексты, изобилирующие мельчайшими подробностями, вплоть до пролетавшего vorbei комарика заставляют перечитывать его творения снова и снова, every time поражаясь тому, как много всего было упущено в предыдущий раз), я, поглядывая на рокочущее в преддверии августовской грозы брюхо туч, образовавшихся китообразный ком, скрывающий видимую часть неба, окаймленного лиловыми полосами по краям, отметила, что темнеет теперь аж на полчаса раньше, а значит, к первой половине сентября белые ночи сменят румяные сумерки, с боем отбирающие господство у king Day и чествуя восхождение на престол queen Night, устремилась к припаркованному в отдалении от пижонских кабриолетов двухместному «Паккарду» 1978-года выпуска, не оснащенному ни автоматическим рычагом передач, ни искусственным интеллектом и, плюхнувшись на нагретое солнцем сиденье, спустила стекла на окнах, повернула ключ и, выжав сцепление, выехала на проселочную дорогу, «насладившись» корежащим мозг хрустом гравия под колесами, провоцирующими ощущение скрежещущего между зубами щебня, и, оказавшись на шоссе, вдавила педаль да упора, разгоняясь до восьмидесяти километров в час и тряся головой, когда wind теребил порядком отросшую челку, набрасывая непослушные пряди на лицо и закрывая обзор. К двадцати восьми годам я, without doubts, не добилась никаких высот (обожаемая реплика мамули), разочаровала mother выбором профессии («раз так нравится выносить судна, то отправляйся сразу нянечкой в дом для престарелых, чего мелочиться-то?»), снимала апартаменты в не самом фешенебельном районе, экономила на всем, поскольку зарплата медсестры в Эвропе покрывала далеко не все расходы и позволить себе отпуск в Константинополе или Париже я не могла, да и не тянуло, коль уж совсем начистоту, трястись сутки в поезде, бронировать место в гостинице, продумывать маршруты, фотографировать достопримечательности для выкладывания в личный блог, и, если бы не осуждение родительницы, практикующей пассивную агрессию, менторский тон и бесконечное «не перечь, у меня опыта побольше, чем у тебя, соплячка», то Статилию Ротшильд можно было бы совершенно свободно охарактеризовать слащавым «happy person», поскольку все что, что считалось символом успеха, оставляло меня равнодушной, и я не стремилась окружить себя роскошью, пропагандируя luxury lifestyle, открыть собственный бизнес или выскочить замуж за миллиардера, не понимала, зачем мне несметные богатства, коллекция сумочек и набитый драгоценностями сундучок, если в любой момент, не уведомляя о прибытии заранее, за моей спиной материализуется черная тень посланницы Смерти, взмах косой, last sigh, стекленеющая радужка, ширящийся зрачок, судорожная вибрация агонизирующего corazon, с оглушительным «бумс» лопающаяся пленка жизни и чернота - бархатная, пятимерная, убаюкивающая, стремительным пауком спустится, набросит кокон из прочной паутины, и все то, чем я тускло горела, гнусным лунным воришкой отражая свет исполинской звезды, либо потухнет и сгинет в abyss, либо отсоединится и продолжит свое странствие without me, обретя собственный рассудок, и раз our live скоротечна, раз, по утверждениям верующих (сама я придерживаюсь агностицизма) бытие - всего лишь подготовка к благодати in eternity near throne of Main Creator, то, позвольте задать вам, неуважаемые понтификессы, священники и кардинальши, каверзный вопросик: какого, да простит меня ваш милосердный боженька за столь грубо сформулированный question, лешего вы лопатами загребаете бабло якобы на благотворительность, приобретаете яхты, таунхаусы, личные самолеты и обжираетесь ряху до масштабов колобка из древнеславянских легенд, обзаведшегося по случайному недоразумению ручками и ножками? Религия и вера nowadays не просто неравнозначные понятия, а конфликтующие между собой термины, because здравомыслящий эмблянин, поклоняющийся, допустим, Саннибанни, Иштар или Юпитеру, не станет травить атеистов, обзывая из «богохульниками» или взрывать посольства в цивилизованных странах с намерением доказать сосектантам-фанатикам свою преданность Оллахусу, и поскольку kindness in this rotten like an apple of discord world давно уже превратилась в нечто мифическое, известное лишь по преданьям летописцев, и разу уж пошла такая пьянка, то, яхонтовый наш читатель, позволь с разрешения авторессы, не принуждающей меня следовать первоначальному замыслу и не препятствующей ecrire l’istoire так, как велит monologue of my soul огорошить тебя ввергающим в экзистенциальный криз признанием: nobody knows, что ожидает нас за гранью de la vie, and there’s a possibility, что вы подобны мне, и все ваши мысли и чувства - прописанный куда более могущественными существами программный код, and поскольку в нашу эпоху blind faith справедливо подвергается остракизму, я, как продукт своего времени, считаю необходимым проговорить следующее: the existence of God имеет весьма сомнительные (я бы даже выразилась - смехотворные) доказательства, когда как госпожа La Mort являет свою мощь every year, month, week, hour, second, посему мы - и та, что right now несется на дребезжащей тачке по пустынному хайвею, и та, что бесплотной тенью нежится inside - считаем необходимым поклоняться ей, и на сей, не больно цветистой ноте, обнажившей истину во всей красе и выставившей Статилию ненадежным рассказчиком, вольным приукрасить действительность в угоду художественности новеллы (тест на внимательность: do you remember, that a few lines ago I called myself an agnostic?) финалится первая глава, ведь предыдущие три представляют собой смесь из прологов, разделенных на «песни» и побочных сюжетных линий, дополняющую my story, раскрывающую monde, возникающему всполохами in your minds благодаря складывающимся в слова буквочкам, инструментом чародейки, вдохнувшей в меня vita перестуком клавиш старенького ноутбука.